Политическая культура, нации и государство

Этносы и нации

На политической картине мира, сложившейся в эпоху Модерна, доминирует норма, согласно которой государства «конституируются» нациями. Нации следует отличать от этносов (греч. ethnos — народ, племя, род) — общностей людей, объединенных биологическим происхождением (включая расу), языком, историей, религией, культурой, часто общей территорией проживания. Таким образом, происхождение этносов имеет природно-социальный характер. Раса, другие наследуемые признаки определяют происхождение. К этому следует добавить природные условия, среду, в которой возникает и развивается этнос. То, как этнос вписался в кормящий ландшафт, определяет его образ жизни, жилье, костюм, еду и способы приготовления, режим необходимого и свободного времени, взаимоотношения, обычаи — все то, что соотносится с культурой. Традиционные культуры носят этнический характер, будучи связанными именно с первичными формами социальной деятельности (сельское хозяйство, охота, собирательство). Городской образ жизни, помимо этнических культур порождает новые — профессиональные, досуговые, молодежные и пр.

В науке до сих пор отсутствует единство в подходе к определению этноса и этничности. В настоящее время понимание этноса и этничности во многом обусловливается противоборством сторонников примордиалистского (от англ. premordial — по происхождению) и конструктивистского подходов. Первые пытаются доказать устойчивость и основополагающее значение этноса, но отношению к другим видам общностей и объединений, что этничность — эмоционально неизменный и фундаментальный аспект самовосприятия каждого человека. Вторые — отстаивают точку зрения о непостоянстве, искусственности и изменчивости подобных образований. Примордиалисты затрудняются объяснить историческую изменчивость этничности, а конструктивисты — устойчивость этносов на протяжении многих столетий.

Понятие «нация» (от лат. natio и nativus) первоначально также означало род, рожденный, родной, рождение, племя. Подобно ethnos в Древней Греции, nation, nationes в Древнем Риме употреблялось преимущественно в отношении других, чужих пародов (племен, рас), которые противопоставлялись римлянам (civitas). При этом римские юристы отличали право народов (jus gentium), предназначенное для решения споров между жителями зависимых земель, а также инородцев, находящихся на подконтрольной Риму территории, от цивильного права (jus civile), распространявшегося на римлян.

Вопрос о происхождении наций и даже о самом понятии нации до сих пор остается актуальным и острым. Упомянутые «примордиалистский» («органический») и «конструктивистский» подходы применяются и по отношению к пониманию нации и национального. В первом случае нация сближается с этнокультурной и языковой целостностью, не связанной с наличием единого государства. Согласно немецким романтикам (например, И. Гердеру) ключевым в нации является культура, народные традиции, «почва». В этом случае нация фактически отождествляется с этничностью. Именно так трактовалась нация в советское время, благодаря «сталинской теории нации»: еще в 1912 г. будущий нарком по делам национальностей И. В. Сталин, ссылаясь на Р. Шпрингера и О. Бауэра, утверждал, что «нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры» .

Во втором случае нация понимается именно как политическое сообщество, связанное с зарождением института государства на определенной территории. С конструктивистской точки зрения нация невозможна без политического вмешательства и участия государства. Она, по сути, есть соединение государства с определенной культурой при активной роли государства. Д. С. Милль видел центральный момент нации в общественной солидарности. К. Маркс, полагая, что фундамент государства в рыночной экономике, считал нации пережитком буржуазного общества. В советском марксизме-ленинизме (точнее в его сталинской версии) нация понималась как общность территории, языка, культуры, психического склада, экономической жизни и государства. К. Дойч одним из первых обратил внимание на особенности коммуникаций в городском образе жизни. В них он видел главный фактор интеграции наций. Б. Андерсон ввел понимание нации как «воображаемого сообщества», формируемого с помощью административного языка, печати, музеев, с помощью которых формируется сознание «союза равных» граждан государства, носителей суверенитета, требующих государственной независимости, причастных к этому государству, а тем самым и носителей общей государственной гражданской идентичности.

Эти идеи были развиты Э. Хобсбаумом, Э. Геллнером, связавшими формирование наций с индустриализацией, урбанизацией, мобильностью населения, просвещением, грамотностью, гомогенностью массовой культуры, когда формировался запрос на новую легитимность власти, объединявшей представителей различных этносов. Согласно этой концепции не нации порождают национализм как идеологию, и наоборот — национализм порождает нации. По К. Хейзу, формирование национальных государств превратило нации в подобие новой религии, нередко инициирующей кровопролитные войны, только закрепляющие и обостряющие национальное самосознание (табл. 8.1).

Таблица 8.1. Примордиалистское и конструктивистское понимание нации

Важно понимать, что различия между государственнической и примордиалистской трактовками нации принципиально важны, особенно тем, что они находят отражение В правовых актах и имеют серьезные политические последствия. Биолого-культурный, этнический подход до 2001 г. выражался в законодательстве о гражданстве ФРГ. А Организация Объединенных Наций объединяет именно государства, а не народы. В то же время в Конституции РФ сказано, что Российская Федерация является не многонародным, а многонациональным государством, со всеми вытекающими отсюда весьма неоднозначными последствиями.

В США, большинстве стран Северной и Западной Европы «национальность» означает «гражданство», т. е. принадлежность к государству; а слова «нация» и «государство» часто употребляются как взаимозаменяемые. В Центральной и Восточной Европе, напротив, «нация» и «национальность» подразумевают обычно этнокультурную идентичность. Идентифицировать человека как американца можно только при наличии у него гражданства США. А идентифицировать, например, русского или чеха по национальности, значит взывать к этнокультурной «нации», существующей независимо от государственных границ.

Однако не следует забывать, что категории «нация», «народ», «этнос» — это прежде всего способ классификации, инструмент деления общества на группы, т. е. способ понятийной организации социальной реальности, а вовсе не «сама» социальная реальность. В России все еще сохраняется старое советское отношение к так называемому национальному вопросу, суть которого — в жесткой государственной институционализации этничности граждан и придании неоправданной значимости этническим общностям как неким базовым социальным группировкам («пародам» или «этносам»), из суммы коих состоит российская гражданская и социально-культурная общность. Это создает довольно своеобразные политические практики вроде претензий на «титульную» (доминирующую) нацию, что может поддерживаться материальной инфраструктурой и символической властью современного государства В осуществлении проекта гражданской нации существуют объективные сложности. Конструктивистское предложение считать «нацией» народ, обладающий государством, звучит заманчиво, однако с ним наверняка не согласятся представители очень многих пародов (баски, татары, сикхи, сардинцы, квебекцы, каталонцы, шотландцы). Такой подход неявным образом вводит иерархию между народами и провоцирует конкуренцию, направленную на повышение места в этой иерархии. Например, если грузины — нация, то почему такого статуса лишались абхазы? Ответы на такие вопросы важны для политических активистов. Задачей же исследователей является анализ факторов придания статуса нации. «Нация» — это скорее категория практики, а не анализа, политико-идеологическое, а не научное понятие.

Показательно, что именитых авторов, придерживающихся этих подходов, объединяет понимание того, что в истории собственно феномен нации возникает в Новое время в связи со становлением «национальных государств», т. е. оказывается связанным с формированием городского образа жизни и активным выходом на арену политической жизни буржуазии. Из этого обстоятельства государственники делают вывод о том, что именно с этого момента и можно говорить о нациях и национальном самосознании. Примордиалисты — о том, что речь может идти об оформлении государственной составляющей идеи нации, уходящей корнями в историческое прошлое, прежде всего, «государствообразующего народа» .

В Античности, Древнем Риме и Средневековье наций не было. Существовали сельские общины, кланы, тейны, племена, народы, религиозные сообщества — этнические сообщества. Они могли жить самостоятельной жизнью, могли оказываться подданными каких-то царств, королевств, империй, управляться их наместниками. Но тождества с этой властью не возникало, да и необходимости в этом особой не было, поскольку царства возникали и распадались, подданные легко переходили от одной власти к другой, пароды иногда переселялись, вытесняя других с территории.

Можно признать, что до Нового времени в истории существовали нации в их примордиалистском понимании. Однако с Нового времени ситуация радикально меняется. И связано это с формированием «национальных государств», т. е. созданием наций в государственно-конструктивистском плане. Любая власть нуждается в объяснении и осмысленном оправдании. Голой силы недостаточно, чтобы вырабатывать, а тем более исполнять этические и правовые нормы, в том числе и принятые властью. Поэтому необходимы символы, коды, манипулирование ими.

Национальные государства — результат социально-экономической трансформации общества в эпоху Модерна: перехода от аграрного общества — к обществу индустриальному (табл. 8.2).

Таблица 8.2. Различия аграрного и индустриального обществ

Освоение мануфактурного производства, индустриализация стимулировали рост городов, в которые стягивались представители разных этносов, носители разных культур и соответствующих идентичностей. Урбанизация, индустриальное производство, практики управления в этих условиях с необходимостью требовали не только единый административный язык… Главное — требовались новые условия легитимности власти, которые основывались бы на новой идентичности — не только культурно-этнической, но и государственной.

В этот процесс активно включились историки, философы, писатели, поэты, специалисты-гуманитарии, профессоры университетов и учителя школ, воспитатели дошкольных учреждений, журналисты, деятели театра, прочие работники сферы культуры и культурно-массовой сферы.

На базе одного из диалектов формируется единый язык, кодифицируемый с помощью письменности, словарей, образования. На этом языке пишутся романы, стихи, на него переводятся священные тексты. На базе фольклора пишется «национальный» эпос, очерчивающий сакральные пространство и время. В этом плане важную роль сыграла поэтика романтизма, воспевавшего «почву», «народный дух». Изображаются и транслируются символические ландшафты «большой родины», пишутся национальные истории, уходящие чуть ли не к сотворению мира, из которых становится ясно, что французы были уже в Древнем Риме, а «коренные жители Америки до открытия Колумба вынужденно проживали в Европе». Нередко «национальные традиции и символы» изобретаются заново, как это было с шотландским килтом, русскими народными музыкальными инструментами и танцами, матрешками и т. д.

Формируется новая национальная культурная идентичность, в которую входят:

• • язык, на котором говорят и думают члены данного этноса;
• • «грамматисты», которые дали и выпестовали этот язык, зафиксировали на нем наше предание;
• • вера: деноминация, конфессия, другие формы религиозности, объединяющие наш народ (в том числе, возможно, — с другими народами);
• • «отцы нации» — исторические персонажи, сыгравшие ключевую роль в формировании нашего народа;
• • «герои»: исторические персонажи-победители, которыми мы гордимся, а также «жертвы», отдавшие свои силы и жизнь за наше светлое будущее, пролившие кровь за нашу свободу;
• • «деятели», внесшие вклад в развитие нашего общества, его культуры, науки, искусства;
• • памятные и знаменательные даты, важные, священные для нас, которые мы чтим и празднуем;
• • места, опять же важные и священные для нас, которые мы храним, показываем детям, гостям;
• • знаковая система, символизирующая пашу общность: флаги, гербы, гимны и т. п.

Большая часть этих составляющих образует так называемое национальное культурно-историческое наследство, которое изучается, сохраняется, транслируется с помощью специальных технологий социально-культурной деятельности: образования, праздников, церемоний, профессионального и любительского творчества, работы СМИ. Именно на основе этих технологий формируется определенная социальная мифология, вплоть до политической идеологии. Национальное самосознание формировалось с помощью изучения в гимназиях классических текстов, задающих базовые мифы и исторический канон. Далее эти представления транслировались посредством социально-культурных технологий, включая массовую коммуникацию, искусство.

В информационном обществе ситуация несколько упростилась и усложнилась одновременно. Арсенал социально-культурных технологий обогатился радио, кино, телевидением, музыкальной эстрадой, шоу-бизнесом, специальными событиями. С прошлого столетия в этот процесс была активно включена сфера спортивно-массовых мероприятий. Чем дальше, тем все более специализировалась деятельность по изобретению и трансляции культурно-исторических символов, кодов, манипулированию ими.

Разумеется, весь этот массив социально-культурных технологий во многом направлялся и координировался политической властью, поскольку производимая и закрепляемая этой деятельностью идентичность обеспечивает лояльность к политической власти, оправдывая ее исторически и культурно.

Однако не стоит однозначно сводить все вышеперечисленные технологии к простому обслуживанию власти.

Идентичность — лояльность именно культуре. И в истории можно найти много примеров, когда власть утрачивала лояльность именно в силу нарушения ею самой лояльности культуре (нарушение «завета предков», конфликт с традиционной верой и т. п.). Обусловлено это, как представляется, просто большей инерционностью культуры (в том числе — политической) по сравнению с политической системой, развивающейся более динамично.

Тем не менее нельзя отрицать и роли власти в формировании и даже выращивании определенной культуры, в целенаправленной работе с культурно-историческим наследием.

Именно ролью государственной власти объясняется, например, доминирование норманнской теории происхождения российской государственности. А примерам переписывания истории в советское время в угоду политической идеологии просто нет числа. В связи с этим необходимо признать, что «История» — не только научная дисциплина, а полновесный институт политической культуры общества: институт и инструмент.

В не меньшей мере сказанное относится не только к культурно-историческому наследию, но и к религии и языкуне менее значимым институтам политической культуры. Крещение Руси, история распространения ислама на Балканах, история протестантизма и не только англиканства, письменность — в формировании нации китайцев, литературный французский язык — в становлении французской нации — все это тому наглядные примеры. Ли Куан Ю, запретив преподавание в Сингапуре на китайском языке, введя английский в качестве государственного, фактически создал новую нацию сингапурцев на основе китайского, малайского, индусского и европейского этносов. А правительство С. Бандаранаике, введя в Шри-Ланке в качестве государственного языка сингали, фактически тут же раскололо нацию, которую до сих пор сотрясает гражданская война.

Таким образом, так или иначе, но приходится признать, что практически все факторы формирования национального самосознания оказываются связанными с конкретными социально-культурными технологиями, ролью гуманитарного знания и сообщества специалистов-гуманитариев, политической властью, деятельностью государства. И делается это в целях укрепления легитимности этого государства, формирования соответствующей идеологии. Таким образом, можно согласиться с конструктивизмом, что национализм как запрос на (и даже требование) совпадение (достаточно стандартизированной образованием и СМИ) культуры и государственных границ возникает только в индустриальном обществе, порождая буржуазные национальные государства.

Любопытно в связи с этим объяснение Г. Кона корней примордиалистской и конструктивистской национальной идеологии. В Западной Европе и США интеллектуальная элита, вырабатывающая национальное самосознание, рекрутировалась и формировалась преимущественно из буржуазии, что и предопределило доминирование в этих странах конструктивистского понимания нации. В Центральной и Восточной Европе (Германии, Польше, Украине, России, балканских странах) интеллектуальная элита формировалась преимущественно из аристократии с се озабоченностью происхождением, органической эксклюзивностью, что и обусловило доминирование в этих странах примордиализма, являющегося питательной средой нацизма. Это различие тонко прослеживается на различии фашизма германского с его расистской эксклюзивностью и фашизма итальянского инклюзивного, что создало идейную основу корпоративного государства Б. Муссолини.

Если примордиализм прав, то только относительно догосударственных форм политической власти. С возникновением государства, не случайно коррелирующим с возникновением и развитием письменности, и формируются национальное самосознание и идентичность, а значит, и собственно нации. И всякая сформировавшаяся нация ищет свои символы в своем прошлом — чем глубже, тем лучше. Поэтому и сам примордиализм можно рассматривать как проявление позднейшей конструктивной деятельности общественного сознания умами гуманитариев и идеологов этого общества.

Таким образом, национализм суть требование и процесс формирования национальной идентификации у подавляющего большинства населения конкретной территории, связанные с формированием и укреплением суверенного (национального) государства. Национализм может быть идеологией политической оппозиции, движения за автономию или суверенитет, но может быть и официальной идеологией, действием уже сложившихся институтов по укреплению легитимности существующего государства.

Во взаимоотношениях национализма и национального государства возможны варианты:

• • даны и государство, и культура (Британия, Нидерланды);
• • дано государство без культурной идентичности — необходима социальная инженерия по формированию государственной идентичности и соответствующей культуры (Франция, некоторые государства после Первой мировой войны; африканские государства после распада колониальных систем; Россия, Украина после распада СССР);
• • дана культурная идея без государства — борьба за политический суверенитет, автономию, независимость (страны бывшей Югославии);
• • отсутствие национальной культурной идеи и государства — формирование гражданской нации либо на основе государственности (США), либо на основе культурной идентичности (Квебек, Фландрия).

Поэтому и стратегические цели национализма также могут быть различны:

• • национализм как оппозиция по отношению к исходному государству;
• • национализм как сепаратизм;
• • национализм как политический реформизм (на основе автономизации или федерализации);
• • национализм как интеграция и унификация (Франция, Германия, Италия, Польша).

Все такие стратегии будут националистичны. Технология их реализации также будет единая: гражданство; символы; карта; политический центр, столица; лидеры, вожди; праздники, специальные события; природные границы (реки, моря, горы); унифицированный образ; исторические документы; протонациональные мифы.

Можно сказать, что конструктивизм не исключает примордиализм — как один из компонентов конструирования нации и национального государства.

Существует чрезвычайно распространенное мнение, что источником, питающим националистические настроения и движения в обществе, являются депрессия и депривация. В результате этих процессов создаются маргинальные группы, рессентимент которых находит выражение в апелляции к национальной идентичности, националистической идеологии, в стимулируемых ими формах агрессивного поведения. Не менее распространенным является и оценка таких цивилизационных процессов, как глобализация и массовое общество (тем более постиндустриальное общество массового потребления) в качестве нивелирующих, усредняющих факторов общественного сознания.

Оба эти тезиса являются заблуждениями, опасными не только и не столько теоретической несостоятельностью, сколько политическими ошибками. Суть кроется в более глубоком понимании общецивилизационного тренда. И нынешний национализм, и «национально-освободительные движения» суть проявления, продукты именно этих цивилизационных процессов: массового общества и глобализации. Но не реакции на них, отторжения этих процессов, а наоборот и эти процессы, и национализм лежат в одном тренде. И этот тренд — формирование и развитие среднего класса, выступающего расширяющимся ядром массового общества, социальной базой и носителем национального сознания. И по мере развития цивилизации эта социальная база расширяется и нарастает.

Различение этнического и гражданского национализма не стоит преувеличивать. Так, с одной стороны, современный сепаратизм, например, в Квебеке, Каталонии, Шотландии, Уэльсе, как и национализм в Украине, Казахстане апеллирует не столько к этнокультуральным аргументам, сколько к гражданским. А с другой стропы, внекультуральное понимание гражданской нации отходит в прошлое. Даже США и Франция, которые чаще всего приводятся в пример «чисто» гражданского понимания нации, не являются таковыми, поскольку у них присутствует решающий культуральный компонент в виде языка, истории и ряда других факторов.