Логика материала. 
Виды вспомогательного материала

Понятие композиции

Слово композиция, взятое в самом общем значении, соответствует понятию о строении, соотношении и взаимном расположении частей целого. Целое обычно соотносится в таком понимании с произведением. В зависимости от того, о каком произведении идет речь, слово композиция может использоваться и как специальный термин. Так, в литературоведении и — шире — в искусствознании композиция обычно рассматривается как конкретное построение, внутренняя структура произведения (архитектоника), подбор, группировка и последовательность изобразительных приемов, организующих идейно-художественное целое. Композиция речи — это закономерное, мотивированное содержанием и замыслом расположение всех частей выступления.

Существует несколько подходов в изучении композиции. Традиционно в риторике используется такой термин, как диспозиция (лат. disposition — расположение) — «один из основных разделов классической риторики, „расположение“: в нем рассматривается композиция речей, сочинений, в зависимости от жанра и типа речи» .

Говоря о композиции, следует иметь в виду, что в ее основе лежит риторическая традиция красноречия, поэтому общая структура речи остается неизменной и может быть представлена достаточно просто: вступление — главная часть — заключение. По словам Н. Н. Ивакиной, «для любой публичной речи характерно трехчастное деление: вступление — основная часть — заключение». Однако как только конкретный текст становится предметом исследования, появляется множество факторов, которые выводят его за пределы данной схемы. В риторике, как правило, основные части речи дробят на более мелкие. Так, согласно А. А. Волкову начало речи может содержать вступление, пропозицию и разделение; середина речи — описание, повествование, обоснование и опровержение; завершение речи — рекапитуляцию, заключение, вывод.

Г. Г. Хазагеров предлагает несколько теорий, посвященных композиции: 1) теория выдвижения; 2) теория расположения доводов; 3) теория частей ораторской речи. Исследователь по сути излагает римскую риторику Квинтиллиана, которая выделяла следующие части публичной речи: обращение, именование темы, повествование, описание, доказательство, опровержение, воззвание, заключение. Разумеется, порядок расположения частей речи может и не соблюдаться (кроме вступления и заключения), некоторые части могут опускаться. Все эти части можно объединить в три главные: обращение и именование темы входят в состав вступления, повествование, описание, доказательство, опровержение — в состав главной части, воззвание и заключение — в состав заключения (с точки зрения общепринятого понятия). Кроме того, стоит отметить, что описание, повествование и доказательство как части публичной речи вполне соотносятся с функционально-смысловыми типами изложения.

Таким образом, каноническая схема расположения, или композиции, строится следующим образом.

Вступление.

(ритор представляет себя и основания своего обращения к аудитории).

¯.

Позиция.

(предложение + положение = теза).

¯.

Разделение.

(состав и последовательность главного содержания высказывания).

¯.

Изложение (фактического материала) Описание (предмета) Повествование (о событиях).

¯.

Обоснование.

(предложения доводами рассуждения).

¯.

Опровержение.

(после определения предпосылок критики).

¯.

Рекапитуляция (обобщения) или Выводы.

¯.

Побуждение.

(аудитории принять предложенное решение) В свернутом (упрощенном) виде эта схема может быть представлена следующим образом:

Содержательные изъяны данной схемы можно восполнить расшифровкой каждого из компонентов с точки зрения целевой установки.

Так, целевая установка вступления:

• а) вызвать интерес, овладеть вниманием аудитории;
• б) установить взаимопонимание и доверие;
• в) подготовить аудиторию к восприятию речи.

Целевой установкой основной части (изложение, доказательство, опровержение) должно быть:

• а) сообщение информации;
• б) обоснование точки зрения самого ритора;
• в) убеждение аудитории;
• г) побуждение слушателей к конкретным действиям.

И, наконец, в заключении ритор должен:

• а) суммировать сказанное, сделать выводы;
• б) усилить интерес к предмету речи;
• в) закрепить впечатление от речи.

Вступление

Правила построения вступления. Во-первых, даже при неудавшемся вступлении, если оно кратко, интерес публики к ритору сохраняется, и ошибку можно исправить — впереди целая речь, в содержании которой обнаружатся качества оратора.

Во-вторых, вступление должно быть умеренно энергичным: яркое вступление привлекает внимание и вызывает симпатию к оратору, но может не хватить сил продолжать на том же эмоциональном уровне. От сильных эмоций аудитория устает, а ритор должен приберечь пафос к концу речи.

В-третьих, стилистически вступление не должно резко контрастировать с основными частями речи, так как может сложиться впечатление, будто ритор стремится привлечь внимание к себе, а не к предмету речи.

В-четвертых, во вступлении следует избегать существенных для аргументации формулировок и данных, если они не повторяются в других частях речи, так как аудитория входит в речь постепенно.

В-пятых, вступление не следует сочинять до основных частей речи, так как оно отражает для ритора содержание и пафос высказывания в целом, являясь речью о речи.

Обычное вступление.

Кроме общих правил краткости, умеренности, уместности, соответствия предмету и постепенности, вступление характеризуется следующими качествами:

• 1. Во вступлении особенно проявляются ораторские нравы — честность, скромность и т. д.
• 2. Ритор показывает основания своего обращения к аудитории с речью и стремится дать представление об уровне значимости предмета для общества. Часто здесь встречаются апелляции (или доводы) к авторитетам.
• 3. В неявном виде указывается тип ценностной иерархии, которой следует ритор.

Обращение, начальную часть речи, привлекающую внимание слушателей, следует рассматривать как прием диалогизации. В основе построения публичного выступления лежит монолог как особая форма стилистического построения, в которой сплетаются синтаксические особенности письменного и разговорного литературного языка. Характерными чертами публичного монолога лингвисты считают преднамеренность воздействия на слушателей, замысел, по это лишь формальный признак публичного ораторского выступления. Если говорить о внутреннем содержании публичной речи, то на первый план выходят отношения диалогические. Применительно к судебной речи монологического характера диалогичность понимается как апелляция к суду и воспроизведение чужого мнения с целью доказывания, отражающее особенности устной разговорно-бытовой диалогической речи. Однако понятие диалогичности гораздо шире: если риторический идеал оратора связан с истиной, с ее выяснением, то цель выступающего не может быть сведена лишь к убеждению как таковому. Аудитория, как правило, принимает участие в размышлениях оратора если не интеллектуально, то хотя бы эмоционально. В обращениях А. Ф. Кони встречаются апелляции к судебному опыту, опыту присяжных или обвинительной власти, но иногда оратор строит обращение на определении своей роли в данном деле: Не скрою от вас, что приступая к исполнению лежащей на мне обязанности поддерживать это обвинение, я чувствую всю трудность предстоящей мне задачи («По делу об оскоплении купеческого сына Горшкова»),.

Бывает, что обращение во вступительной части оттягивается, пропуская вперед вступление: Господа судьи, господа присяжные заседатели! 10 января нынешнего года отец Илларион, иеромонах Александра-Невской лавры, был найден в своей келье окончившим жизнь насильственным образом от чужой руки. Вы, представители суда в настоящем деле, не можете быть орудием ни в чьих руках («По делу об убийстве иеромонаха Иллариона»),.

Именование темы, или собственно вступление, зависит от «целевой установки оратора» .

• 1. Вступление может начинаться с изложения фактов, чтобы обратить внимание аудитории на то, что произошло, и тогда в основной части, вероятно, главным будет анализ сюжета.
• 2. Вступление может быть сосредоточено на задачах обвинения или па задачах судебной власти в целом: Вам предстоит произнести приговор по делу весьма сложному и во многих отношениях весьма интересному («По делу об акушере Колосове и дворянине Ярошевиче…»).
• 3. Вступление очень часто содержит программу речи: Мне предстоит произнести перед вами обвинительную речь, которая должна составлять развитие оснований и соображений, изложенных в обвинительном акте («По делу о нанесении губернским секретарем Дорошенко мещанину Северину побоев, вызвавших смерть последнего»),
• 4. Вступление нередко сосредоточено на общественной и моральной оценке предмета речи: Преступления, принадлежащие к разряду многообразных подлогов, отличаются от большинства других преступлений, между прочим, одною резкою чертой: в большей части преступлений обвиняемые становятся более или менее в явно враждебные отношения к лицу потерпевшему… Существенный признак этого преступления составляет обман, в который вводятся лица, против которых направлен подлог («По делу о подлоге расписки в 35 тысяч рублей серебром от имени княгини Щербатовой»).
• 5. Вступление может начинаться с так называемого психологического крючка: Позднее время, в которое начинаются судебные прения, утомительное судебное заседание, и, наконец, то внимание, с которым вы слушали настоящее дело, обязывают меня и дают мне возможность быть кратким… («По делу о Станиславе и Эмиле Янсенах…»).

Все эти виды вступлений нередко встречаются и в сочетании друг с другом. Кроме того, в риторическом тексте, как правило, обращение и именование темы практически неотделимы друг от друга. В любом случае вступительная часть определяется замыслом речи и является основой для дальнейшего исследования обстоятельств дела, содержит проблему, которую следует разрешить.

А. Ф. Кони в «Советах лекторам» так говорил о роли вступительной части: «Привлечь (завоевать) внимание слушателей — первый ответственный момент в речи лектора — самое трудное. Внимание всех вообще (ребенка, невежды, интеллигента и даже ученого) возбуждается простым интересным (интересующим) и близким к тому, что наверно пережил или испытал каждый» .

Главная часть

Три составляющие основной части — повествование, описание, доказательство — опираются на понятие типы изложения. Н. Н. Ивакина, выделяя типы изложения в судебной речи, прибегает к таким терминам, как представляющие последовательности и аргументативные. Однако при анализе публичной речи с точки зрения риторической концепции (а также с целью лингвистического анализа) возможно использование и общепринятых в филологической (стилистической) науке терминов, а именно: повествование, описание, рассуждение. Кроме того, термин Н. Н. Ивакиной представляющие последовательность предполагает комбинирование сразу двух типов изложения — повествования и описания, в то время как эти типы изложения не всегда встречаются в сочетании.

Повествование описывает историю вопроса: оратор передает последовательность событий, излагает своего рода картину преступления. Причем в данном случае уместно прибегнуть к такому понятию, как сюжет. Чтобы достичь наивысшей выразительности, необходимо, чтобы речь кроме рассуждений содержала эффектные картины, запоминающиеся образы, характерные эпизоды. Сюжетность необходима в публичной речи, поскольку для слушателей всегда убедительней примеры, а не морализаторство в чистом виде. Судебный оратор, например, восстанавливает все, что произошло, аргументируя, почему он считает, что это произошло именно так. Вот почему хронологический порядок лежит в основе главной части судебной речи. При этом отнюдь не обязательно следует идти по принципу от более раннего к более позднему событию: иногда возможно и обратное построение сюжета. Приведем пример. В речи «По делу об убийстве коллежского асессора Чихачева» А. Ф. Кони рассказывает эпизод из жизни обвиняемой:

В довольно отдаленном прошлом, семь лет назад, на жизнь обвиняемой легло пятно, оставившее неизгладимое и тяжелое воспоминание. Тогда она была еще молодою девушкою, недавно вышедшею из института, и гостила у своих родственников. Туда ездил человек несчастный в семейной жизни, который горевал о своей разбитой жизни и плакался на свою судьбу, только в этом семействе находя себе утешение. Понятно, что в молодой девушке должно было развиться чувство сострадания к нему. Понятно также, что Чихачев, искавший теплого, сердечного участия, потянулся как растение к солнцу, к той, в ком его участие выражалось в наиболее привлекательной и горячей форме, и стал искать преимущественно около обвиняемой душевного отдыха.

Затем оратор подробно рассказывает историю этих отношений и дальнейшую жизнь обвиняемой. Эта предыстория необходима А. Ф. Кони для того, чтобы показать, как эта жизненная ситуация, казалось бы, столь обычная, привела к тяжкому преступлению. Однако этот сюжет, безусловно, играет и другую роль в речи: слушатель (а потом и читатель) вовлекается оратором в само повествование, ему интересно, что же происходило с этой девушкой, как дальше развивались ее отношения с убитым и что сталось с ее судьбой потом. Таким образом, сюжет удерживает внимание и интерес аудитории.

К описанию можно прибегнуть, например, для характеристики личности подсудимого или свидетеля или для создания картины образа жизни того или иного человека, что тоже по сути является способом характеристики самой личности. А. Ф. Кони всегда указывал на то, что характер подсудимого или свидетеля представляется ему главным источником при анализе его действий. В приводимом ниже примере А. Ф. Кони обрисовывает и самого подсудимого, и обстановку, в которой он жил:

Прежде всего остановимся на личности Александра Штрама — характеристической и весьма интересной. Показаниями свидетелей, начиная от отечески добродушного и сочувственного к подсудимому показания свидетеля Бремера и кончая резким и кратким отзывом о неблаговидном его поведении свидетеля Толстолеса, личность Александра Штрама обрисовывается со всех сторон. Мы видим его молодым юношей, находящимся в ученье, добрым, отличным и способным работником, несколько робким, боящимся пройти мимо комнаты, где лежит покойница; он нежен и сострадателен, правдив и работящ. Затем он кончает свою деятельность у Бремера и уходит от него; ему приходится столкнуться со своею семьею — с матерью, съемщицею квартиры, где живет иногда бог знает какой народ, собравшийся отовсюду и со всякими целями. В столкновениях с этой не особенно хорошей средою заглушаются, сглаживаются некоторые нравственные начала, некоторые хорошие, честные привычки, принесенные от старого, честного Бремера. К нравственному беспорядку жизни присоединяются бедность, доходящая нередко до крайности, до вьюшек, вынимаемых хозяевами, требующими денег за квартиру, и холод в комнате, так как дрова дороги, а денег на покупку нет («По делу об убийстве Филиппа Штрама»).

Итак, А. Ф. Кони, тонкий психолог, показывает, как среда — нищета и дурное влияние окружающих — может повлиять на судьбу и характер чистого, но не твердого в нравственном отношении юноши.

Доказательство соответствует такому функционально-смысловому типу изложения, как рассуждение, и предполагает сосредоточение логических аргументов, о которых уже говорилось выше.

Рассуждение как тип изложения, кроме того, может использоваться в сочетании с описанием или повествованием, потому что оратор всегда говорит о том (неважно, описывает он или рассказывает), что вероятнее всего произошло или вероятнее всего выглядит именно так. В связи с этим в арсенале оратора всегда есть ряд умозаключений, которые способны подтвердить его соображения. В части доказательство всегда очень эффектно выглядит апофазис (последовательный перебор и отвержение всех возможных альтернатив, кроме одной). Это делает позицию ритора очень сильной: он заранее анализирует все возможные возражения и гипотезы своих противников, которые могут входить в состав аудитории или быть оппонирующей стороной в публичном споре. В качестве примера можно привести разбор свидетельских показаний в речи «По делу об оскоплении купеческого сына Горшкова». Когда оратор переходит к самому преступлению, которое явилось предметом судебного разбирательства, то оказывается, что у обвинительной власти очень мало улик, хотя виновность обвиняемого для А. Ф. Кони очевидна (это следует из всего текста речи и в этом не может быть никакого сомнения). Основным предметом доказательства становятся свидетельские показания, главным образом их сопоставление. Именно эти показания, разобрав их последовательно и скрупулезно, отвергает А. Ф. Кони как ложные и точно так же отвергает он все возможные ситуации с оскоплением мальчика без участия его отца:

Первый вопрос по существу дела заключается в том, мог ли Горшков не знать, что его сын оскоплен? Можно ли было это сделать без его ведома, и справедлив ли рассказ его сына? Полагаю, что рассказ этот совершенно несправедлив. Разберем, в чем он состоит, разберем, кстати, и рассказ его матери.

Далее следует повествование, которое в данном случае является частью доказательства:

Но стоит немножко вдуматься в операцию оскопления, чтобы понять, что этот рассказ неправдоподобен. Не говоря о том, что-то, что рассказывает молодой Горшков курской уголовной палате, невероятно с физической стороны, оно невероятно и с нравственной стороны. Заявление матери еще менее правдиво. Эта мать, узнав из слов сына, что его «испортили», не полюбопытствовала даже узнать, что именно с ним сделалось, не занялась его лечением, не расспросила его, а просто сказала какой-то Пелагее Ивановой, которая чем-то и примачивала Василию больное место. То, что произошло с ним, в самой вялой и апатичной матери, — если только она мать действительно, — должно было возбудить негодование, слезы… Тех ссылок, которые я сделал на дело Маслова, достаточно для того, чтобы признать, что рассказ Василия Горшкова и матери его несправедлив. Тогда остается один вывод: он оскоплен не Масловым и не при матери, в Курске. Мы должны предположить отсутствие и отца его всякой наблюдательности, всякого внимания к сыну, всякого отцовского чувства, когда он не замечает, что и малолетнего сына, при наступлении зрелости, голос не становится мужественным, а дребезжит и делается скопчески-писклив, когда он не замечает, что вместо того, чтобы, возрастая, румянеть и шести, он делается хилым, вялым и худеет, и глаза его не блестят, походка шатка и неровна и. наконеи. что и сына нет ни детской веселости, ни шалостей, ни юношеского задора. Всего этого отеи не мог не заметить, а если он не мог этого не заметить, то он и не мог не знать, что сын его оскоплен.

Как видим, это доказательство строится не на одном только рассуждении, но и на повествовании и описании. В чистом виде описание и повествование в убеждающей публичной речи возможно лишь тогда, когда оратор отходит от основного вопроса (например, в отступлениях). В приведенном выше примере содержится и отвержение. Строго говоря, отвержение — это разбор и отведение реальных или возможных аргументов противника. Однако в данном случае А. Ф. Кони отвергает не слова процессуального противника (адвоката), а слова свидетелей, па которых, вероятно, и основывалась защита. В данном случае А. Ф. Кони прибегает к элевации (выделено в фрагменте полужирным), отрицанию аргумента противника как «небывалого по сущности», и к диасирмусу (подчеркнуто в тексте), отрицании того или иного предположения как «небывалого по развернутым картинам» .

Отдельного комментария требует такая композиционная составляющая, как отступление, также относящаяся к главной части. В литературоведении существует термин лирическое отступление. Он применим к художественной литературе, однако в тексте риторическом также возможны отступления от основной темы. Такие отступления целесообразно, по-видимому, назвать риторическими. Отступления в публичных речах часто обладают определенной завершенностью, роднящей их с самостоятельными текстами: Понятие текст может быть применено не только по отношению к цельному литературно оформленному произведению, но и к его части, достаточно самостоятельной с точки зрения микротемы и языкового оформления. Так можно говорить о тексте главы, раздела, параграфа; тексте введения, заключения и т. п. В этих отступлениях оратор может отразить, например, свой профессиональный опыт. В них всегда можно выделить такие аспекты, как исторический, профессиональный (связанный с профессиональной деятельностью самого оратора или аудитории) и нравственно-психологический.

Так, отступление в речи «По делу о Станиславе и Эмиле Янсенах…» содержит острую для России того времени проблему ввоза, производства и оборота фальшивых денег:

Россия в последнее время сделалась обширным полем, на котором ведется систематическая война против общества и государства посредством кредитной подделки всевозможных систем. Против каждого из русских людей, против всего нашего отечественного рынка, против нашего кредита и против целого общества — ввозом фальшивых бумажек ведется война; от преступления здесь страдает и отдельная личность, и целое общество. Эта война не может быть, однако, терпима, нужно по возможности стараться прекратить ее. Подделыватели и распространители фальшивых билетов вносят в эту войну искусство, ум, энергию, изобретательность и всевозможные средства, нечистые и бесчестные, но обдуманные и ловкие. У нас против этого одно средство — чистое, торжественное и хорошее. Это средство — суд. Только судом можно сократить, в сфере государственной и общественной безопасности, подобного рода преступления и не давать им развиться.

Осознавая глобальность проблемы, затронутой в этом деле, А. Ф. Кони призывает судей бороться с преступлениями подобного рода в каждом отдельном случае: метафорично называя Россию полем, а незаконный оборот фальшивых денег войной (это так называемые военные метафоры), оратор прибегает к гиперболе, не останавливаясь на обстоятельствах данного дела, но обрисовывая опасность конкретного преступления как части целой волны преступлений, связанных с подделкой денег. Призыв к судьям звучит из уст А. Ф. Кони, когда он с помощью антонимов (нечистые и бесчестные — чистое, торжественное и хорошее) строит параллельные конструкции и, кроме того, создает антонимические ряды и градацию: …всевозможные средства, нечистые и бесчестные, но обдуманные и ловкие. У нас против этого одно средство — чистое, торжественное и хорошее.

В речи «По делу о подлоге расписки… от имени княгини Щербатовой» отступление касается участников судебной коммуникации в ее публичной фазе — судебном процессе, а именно: роли обвинителя на суде и во время следствия и психологического состояния преступника.

Но обязанность обвинителя не ограничивается одною отрицательною стороною дела, необходимо указать, как было совершено преступление, проследить тот путь, каким совершилось оно, и к отрицательной стороне дела, к разбору объяснений подсудимого прибавить положительную, состоящую в ряде улик и доказательств преступности его действий. Если сравнить действия человека, поступающего законно и правильно, с уверенностью в своей правоте, с действиями человека преступного, то в них всегда можно подметить резкие отличительные черты, яркие особенности. Человек, сознающий правоту своих действий, не будет говорить о них украдкою, не станет действовать, по возможности, без свидетелей, не будет стараться подговорить их «па всякий случай», не станет скрывать следов того, что совершил. Совершенно в обратном направлении будет действовать тот, кто сознает, что поступает нечисто и дурно. У него явятся и подставные свидетели, и сокрытие следов. Иногда на помощь правосудию придет и другое, довольно нередко встречающееся в преступлениях свойство: виновный проболтается, проговорится, и сам поможет таким образом разъяснить дело. Иногда виновный дает против себя оружие, проговаривается под влиянием отягощенной совести, которая настойчиво требует хоть косвенного признания. Но чаще это бывает, когда он совершит какое-нибудь ловкое действие и видит в том силу и торжество своего ума.

Рассматривая судебную власть как орудие в руках правосудия, себя А. Ф. Копи не возвышает. Он осознает, что удачная речь, произнесенная в суде, — не главная задача. Она становится главной только на последнем этапе, когда не осталось темных пятен в доказательствах и показаниях. Теперь, когда сам оратор привел все доказательства своей позиции, он имеет право построить свою аргументацию так, чтобы его пропозиция была принята. Насколько ему удастся сделать свою речь именно такой — убедительной и ясной — зависит, конечно, и от его мастерства владения словом. Вторая часть рассматриваемого отступления касается психологии преступника и логики его действий. В данном случае А. Ф. Кони, бесспорно, исходит из своего прокурорского опыта. Неслучайно оратор использует прием контраста, сравнивая действия человека, поступающего согласно с совестью и с законом, и человека, нацеленного на преступление. Задача судебных деятелей — распознать, исходя из слов подсудимого и из других доказательств, были ли заключены человеком сделки с совестью и с законом, если пользоваться метафорой А. Ф. Кони.

Отступления в обвинительных речах А. Ф. Кони являются связующим началом между конкретным судебным делом и личной позицией оратора, его правовой и нравственной позицией. Таким образом, в отступлениях четко прослеживается связь между личностью оратора и предметом его речи.

Отступления не могут быть отнесены к композиционно инородным элементам: во-первых, они связаны с сутью предмета речи, будь то какое-либо событие или личность человека; во-вторых, они помогают оратору объяснить свою позицию и принципы построения публичного слова; в-третьих, отступления, как правило, строятся по принципу краткости, емкости и образности.

Заключение

«Закон края»

Речи А. Ф. Кони построены по принципу кольцевой композиции, но такое построение обусловлено отнюдь не формальностью судебной речи, которая, несмотря па принадлежность этого жанра к сфере риторического и лингвистического исследования, все-гаки приобретает многие черты официально-делового стиля, ведь все, что произносится на суде, составляет потом судебный протокол. У А. Ф. Кони кольцевая композиция обусловлена главным образом идеей: обращение к судьям в начале и в конце выступления (в заключении это обращение, как правило, переходит в воззвание), что является традиционной схемой судебной речи, получает и иную трактовку в речах А. Ф. Кони. Сам оратор так говорил о значении кольцевой композиции в речи: «Конец речи должен закруглить ее, то есть связать с началом». Если во вступлении он говорит с присяжными в основном как с людьми, на которых возложена непростая миссия, ссылается иногда даже на усталость судей, призывает не поддаваться ей (даже излагая суть дела, А. Ф. Кони часто объясняет свою лаконичность желанием не отвлечь аудиторию деталями от главного, не утомить ее напоминанием уже перечисленного), то заключения, которые делает А. Ф. Кони в своих речах, риторически возвышенны и художественно совершенны.

Затрагивая проблему правосудия во вступлении, обращаясь к идеалам правосудия на протяжении всей речи, А. Ф. Кони в финале открыто воспевает его силу, пользуясь самыми разными риторическими приемами. Правосудие как соединение гуманизма, справедливости, честности и при всем этом юридической точности является для А. Ф. Кони всегда именно тем идеалом, к которому он сам стремится и призывает стремиться других. Неслучайно этот идеал — правосудие — в обвинительных речах А. Ф. Кони образ почти живой, действующий, выступает главным охранителем не только законности, но и нравственности. Рассмотрим некоторые примеры заключений оратора.

В речи «По делу об убийстве иеромонаха Иллариона» обвинитель произносит свой строгий, но одновременно и гуманный приговор убийце:

Подсудимый молод, ему 18 лет, вся жизнь еще перед ним. Он начал ее печальным делом, начал преступною сделкою со своей совестью. Но надо думать, что он не погиб окончательно и, конечно, может исправиться, может иначе начать относиться к задачам жизни и к самому себе. Для этого исправления строгий и правдивый приговор суда должен быть первым шагом. Со сделкой с совестью ему не удалось. Теперь он находится перед вами и, по-видимому, хочет вступить в сделку с правосудием. Не думаю, чтобы на него хорошо подействовало нравственно, если эта вторая сделка удастся. Вот почему я думаю, что она ему может и не удаться.

Последняя фраза обращена, безусловно, непосредственно к присяжным, но произнесена она иносказательно: оратор намекает на то, что судьи — это именно те люди, которые не должны допускать сделок. Однако человек, против которого выступает А. Ф. Кони со своей речью, не уходит на второй план, его участь важна для самого обвинителя, и свою миссию он видит в том, чтобы, обвинив, направить молодого человека на верный путь.

А. Ф. Кони также дает блестящие примеры эвфемистических заключений:

Надо дать место и справедливости, которая выражается в правосудии. Оно иногда бывает сурово и кончается подчас насильственным гостеприимством. Этого правосудия ждет от вас обвинительная власть («По делу о Станиславе и Эмиле Янсенах…»).

Оратор, не выражая открыто своих чувств и воздерживаясь от громких обвинений, все же находит способ выразить свое негодование и свою волю, которая в его судебных речах всегда тождественна воле справедливого обвинения.

Как представитель обвинительной власти, А. Ф. Кони уверен, что ее назначение — подтолкнуть суд принять единственно справедливое решение, которое докажет еще раз, что в русском обществе сильны законы и юридические, и нравственные:

Личности, подобные Колосову, вредны не только как люди, совершающие известное, караемое законом преступление, они еще более вредны как вносящие всюду… нравственную заразу. Такие люди, в видах ограждения общества, должны быть устранены из него. Вот почему я думаю, что, услышавши ваш обвинительный приговор и о себе, и о Колосове, Ярошевич, который верил, что его руководитель счастливо прошел «огонь, воду и медные трубы», поймет, что, кроме огня, воды и медных труб, есть еще нечто, чрез что гораздо труднее пройти — это суд («По делу об акушере Колосове и дворянине Ярошевиче…»).

Злая ирония и суровый приговор слышен в словах А. Ф. Кони, когда, разрушая фразеологический оборот (пройти через огонь, воду и медные трубы), он вновь и вновь напоминает о назначении суда как высшего органа правосудия.

Когда оратор видит трагедию в жизни людей, когда хочет показать весь ужас злодеяния и призвать присяжных восстановить справедливость, он не пренебрегает и аргументом к жалости. В речи «По делу об убийстве статского советника Рыжова» заключение ритора представляет собой короткое, по экспрессивное отступление от реальных фактов (А. Ф. Кони рассуждает о том, как в будущем может сказаться отсутствие отца и мужа в семье убиенного):

Там, где действительно совершено преступление, приговор обвинительный, несмотря на свою тяжесть, завершает собою для подсудимого и для пострадавших житейскую драму, сглаживая чувства личной злобы и негодования и успокаивая смущенную общественную среду спокойным, хотя и суровым словом правосудия. Вот почему я кончаю свое обвинение тем, что обращаюсь мыслью к будущему. Я предвижу то время, когда несчастные, осиротелые дети Рыжова подрастут, когда их безвременное сиротство скажется на них особенно тяжело. Но я надеюсь, что окружающие будут иметь возможность сказать им: «Дети, в жизни много зла, но бывает и справедливость, и человек, который причинил вам столько несчастья, уже искупил свою вину» .

И А. Ф. Копи, даже абстрагируясь от реальности, обращаясь исключительно к судьбе человека, его чувствам, ни на минуту не забывает о великом назначении правосудия, которое призвано восстановить справедливость.

Следует отметить, что нравственные ценности в речах А. Ф. Кони никогда не выступают в роли абстрактных категорий, не причастных к реальной жизни. Напротив, оратор всегда соотносит как юридические, так и нравственные правила с общественными потребностями и ценностями, поэтому и обращение к присяжным в финале как к членам того же общества, безопасность которого они обязаны обеспечить, представляется вполне естественным:

Вам, представителям всех слоев этого общества, всего лучше и справедливей произнести решительное и окончательное слово о виновности подсудимого перед законом, стоящими на страже общественной и личной безопасности («По делу о нанесении губернским секретарем Дорошенко мещанину Северину побоев, вызвавших смерть последнего»).

Это заключение, кроме того, содержит и воззвание — обращение к чувствам, где сосредоточены доводы «к человеку» .

Заключение

в обвинительных речах А. Ф. Кони становится композиционно наиболее значимой частью: во-первых, оно служит поводом для обращения к присяжным как к самой важной части аудитории, на которую рассчитывает оратор, что, конечно, не исключает интереса всех других слушателей судебного заседания; во-вторых, заключение является важным признаком (наряду со вступлением) соблюдения традиционной формы публичной убеждающей речи; в-третьих, в финале речи, когда все факты уже изложены подробно, появляется возможность для проявления стилистического таланта оратора. Разобранные выше примеры заключений говорят о том, что А. Ф. Кони умело пользовался иронией, сарказмом, фразеологическими и лексическими возможностями русского языка, метафорами, эвфемизмами.

Наконец, главная, убеждающая сила заключений обвинительных речей А. Ф. Кони состоит в том, что именно в них приобретает свою красоту и значимость образ правосудия, который в каждой речи А. Ф. Кони воплощается по-разному, но смысл которого всегда один — утверждение принципов добра, справедливости, честности. Композиция, «группировка содержательных текстообразующих элементов к авторскому „я“ как стилистическому центру системы» в речах А. Ф. Коми самым удачным образом проявилась именно в заключениях.

Таким образом, композиция обвинительных речей А. Ф. Кони, соответствуя канонам классической риторики, демонстрирует один из важнейших способов достижения оратором наибольшей убедительности, концентрации внимания аудитории на наиболее значимых частях речи и — главное — важнейших идеях самого оратора.