Факторы, обусловившие особенности политической культуры России и национальной модели государственности

На формирование указанных выше черт российской политической культуры оказали влияние как объективные причины, связанные, кроме прочего, с геополитическими особенностями страны, и в частности, с огромностью пространств, на которых утраивалось Русское государство, так и субъективные факторы, обусловленные особенностями национального характера и менталитета русского народа.

В литературе уже указывалось на тот факт, что своеобразие российской цивилизации следует искать не столько в многоэтничности, многоконфессиональности и т. д., сколько «в сочетании распыленности этносов с компактностью их проживания, в отсутствии естественных границ, на которых можно было бы закрепиться». Известно, что русское государство возникло на равнинной территории (Восточноевропейская равнина), лишенной резких географических рубежей (гор, морей), что изначально предопределило такую характернейшую особенность русского развития, как его «колонизаторский» характер, постоянное расширение, освоение, колонизацию новых земель. Это не могло не повлиять на характер и роль государства в жизни русского общества, которое должно было прилагать огромные усилия для того, чтобы организовать, закрепить и обустроить это «разбегавшееся» пространство, что уже само по себе создавало предпосылки для усиления авторитарного характера государственной власти, использования силовых методов управления.

Преобладание государственной собственности практически на всех этапах русской истории и отсутствие развитого института частной собственности также не способствовали ограничению произвола власти в российском обществе. В большинстве западных стран именно закрепление прав частной собственности заложило основы правовых отношений (уважение прав собственности), ставило пределы вмешательству государства в частную жизнь граждан. Совсем другую картину мы наблюдаем в России. Как заметил в связи с этим В. О. Ключевский, особенностью России, отличавшей ее от многих стран Европы, являлось то, что в основе ее способа производства длительное время находились не проблемы собственности, а проблемы власти, собственность являлась функцией и продолжением власти (у кого власть, у того и собственность).

Во многом эти особенности общественных отношений явились следствием длительной зависимости русских земель от Золотой Орды, которая не только надолго изолировала Русь от Запада и его принципов жизни, но и, окончательно утвердив принцип государственной собственности, «монгольского права на землю», характерные для кочевой цивилизации, сделала произвол власти в России нормой жизни и нрава, воспитав у власти привычку к попранию прав личности, поборам, дани, «взяткобрательству» и «взяткодательству». После освобождения Руси от монгольского ига ее развитие пошло уже не по буржуазному пути, характерному для стран Западной Европы, а по золотоордынскому, по пути создания могучего самодержавия. Это дало основания одному из видных представителей русской мысли Г. П. Федотову назвать Московское государство «православным ханством». На этом же основании многие видели в большевизме возврат к империи Золотой Орды. Большевики не только восстановили «монгольское право» государственной собственности на землю, но и наследовали от Московии тиранические методы властвования, в том числе и в первую очередь вражду к Западу (известно, что Сталин открыто апеллировал к Московской Руси, методам правления Ивана IV).

Говоря об этом, не следует, конечно, преувеличивать значение восточных компонентов в политической и социальной культуре Российского государства. Здесь необходимо согласиться с той точкой зрения, согласно которой, даже испытав воздействие золотоордынских порядков в системе властных отношений, Россия оставалась христианской страной, а ее народ, несмотря на временную изоляцию от западного католического христианского мира, никогда инстинктивно не переставал ощущать себя в качестве форпоста христианства и восточной окраиной европейской цивилизации. Во многом именно это обстоятельство служило мощным фактором сплочения русского населения в самые сложные и драматические периоды русской истории.

Более важным в контексте усиления в российском обществе авторитарных тенденций является то, что сама политическая элита России оказалась не готовой к проведению в жизнь западных форм политики и государственной власти, вытекающих из согласия, из политического процесса, а не из личной воли властителя. С момента образования единого Московского государства для него стал характерен вотчинный тип правления, не предполагающий механизмов урегулирования и строившийся на принципах вотчинного властвования (отношения к государству и народу как к своей вотчине, своей собственности, которой можно распоряжаться по своему усмотрению), а не политики. Принцип «самовластия» (термин, противоположный в русском сознании объединяющему принципу «самодержавия») был присущ и великому княжению Ивана III, и правлению Василия III, и «самодержавству» Ивана Грозного.

Лишь со временем эта укоренившаяся привычка постепенно вытесняется государственным сознанием, а сами власть предержащие начинают осознавать отставание господствующего в России политического мышления от практических политических реалий и, начиная с конца XVIII в., пытаются не только законодательно закрепить права сословий и граждан, по и всерьез задумываются об ограничении самодержавной власти и произвола бюрократии.

Тем не менее пережитки вотчинной психологии в сознании представителей верховной власти в России, привычка относиться к государству как к своей вотчине, сделавшие проблему бесконтрольности и безответственности власти ключевой проблемой российской политики, продолжали сохраняться на всех поворотах русской истории. В разной степени это относилось как к Николаю I и Александру III, придерживавшихся автократических методов властвования, так и к Александру I и Александру II, пытавшихся осуществить ряд «либеральных» преобразований в обществе, однако сохранявших незыблемыми основы самодержавной формы правления в России.

Сформировавшиеся в течение длительного периода развития страны этатизм и традиции всевластия, государственный патернализм и вотчинный (патримониальный) тип правления, не только существенно ограничивали сферу публичной политики, но и во многом обусловили незавершенность и даже обреченность большинства проводимых в России реформ государственной власти и управления. Во-первых, потому что патерналистская основа общества всегда трудно поддается рационализации, так как по большей части определяется субъективными факторами, личной волей и капризами власти, вмешивающейся в объективные процессы развития общества и частную жизнь граждан. Во-вторых, такой тип культуры мало способствовал установлению цивилизованных форм взаимоотношения между «верхами» и «низами», порождал правовой нигилизм и тех и других, с одной стороны, массовую политическую инертность и вспышки насилия — с другой.

Начиная с создания Московского государства, основным принципом общественной жизни России была коренившаяся в национальном менталитете персонификация властных отношений и политики, обусловленная тем, что в нашей стране преимущественно правили лица, а не законы, а население привыкло видеть в главе государства либо царя-" батюшку", либо спасителя, либо господина. Эта характернейшая особенность российской политической культуры является и сегодня одним из главных препятствий па пути формирования в России правового государства и гражданского общества.

Отмеченными выше причинами, во многом обусловившими особенности российской политической культуры, тем не менее не исчерпывается вся сложность формирования основ российской политической культуры и национальной государственности. Большое влияние на весь ход общественно-политического развития страны оказали сформировавшиеся па «заре» русской истории основные черты и особенности менталитета народа, его национального характера.

Достоверно известно, какую важную роль в общественном развитии во все времена играли те или иные свойства национального характера, специфика национальных нравов и национального самосознания. Хотя в современную постиндустриальную эпоху этническая специфика нравов не оказывает такого определяющего влияния на характер развития общества, как это было в Средние века, тем не менее национальные (этнические) черты проникают во все сферы жизнедеятельности общностей и индивидов, в обобщенном виде выражают наиболее типичные для данного народа свойства, стереотипы поведения. Особенности национального характера оказывают воздействие на характер политических нравов.

Наиболее глубокое и всестороннее исследование русского национального характера мы находим в одноименном труде крупнейшего русского философа Н. О. Лосского1. К основополагающим свойствам русского национального характера Н. О. Лосский относил: 1) религиозность русского народа и связанное с ней искание абсолютного добра; 2) могучую силу воли (подробнее см. табл. 2.1). Из этих свойств вытекает, с одной стороны, широта и щедрость, способность русских к высшим формам опыта (религиозного, нравственного, этического), свобода духа русского человека, а с другой — максимализм, экстремизм, отсутствие средних, говоря словами А. С. Ахиезера, областей культуры, склонность к анархизму, неумение столковаться для общего блага, нигилизм и даже хулиганство.

Таблица 2.1. Н. О. Лосский о противоречиях русского национального характера

Доброта как одно из первичных свойств русского народа, искание абсолютной правды и религиозность воспитали и развили у русских разностороннюю одаренность, теоретический и практический ум, способность к художественному творчеству. Но одновременно чуткость к добру соединялась у русских с сатирическим направлением ума, со склонностью критиковать все и не удовлетворяться ни чем. К отрицательным свойствам русского человека Н. О. Лосский относил, наряду с нигилизмом и склонностью к анархизму, невыработанность характера, отсутствие дисциплины, неуважение к прежним ценностям. Не здесь ли лежит одна из причин установления в России жестких форм государственной власти, политического абсолютизма и монархических форм правления? Ибо очень трудно управлять народом, имеющим анархические наклонности.

Особого разговора требует проблема отношения русского народа к государству, государственной парадигмы в сознании и жизни русского народа. Очень часто в научной и учебной литературе недооценивается или игнорируется сложность и неоднозначность этой проблемы в условиях России.

Прежде всего еще раз подчеркнем, что государство и его институты играли в истории России не просто большую и, конечно, не только подавляющую роль. Именно государство, государственная власть в российском обществе неизменно выступали как системообразующие начала, являлись своеобразной скрепой, на которой держалась вся общественная конструкция. И наоборот, разрушение государственного аппарата, как и любое ослабление государственной власти, утрата ею инициативы руководства обществом приводили в России либо к анархии, либо (что бывало гораздо чаще) к установлению власти временщиков, фаворитизму, господству олигархии.

Это было характерно не только для дореволюционной истории России, когда реальная угроза или опасность олигархических тенденций заставляли русское общество и общественных деятелей настаивать на незыблемости верховной власти монарха против попыток ее ограничения (не важно, были ли это «кондиции» Верховного тайного совета при вступлении на престол Анны Иоановны или либеральные веяния в правлении Александра I). Разрушение и развал организованной жизни страны после Февральской революции 1917 г. явились также не последней причиной, приведшей к власти большевиков (установивших сначала авторитарный, а затем и тоталитарный политический режим), равно как и разрушение коммунистического тоталитарного государства в 90-е гг. прошлого столетия оказалось, как теперь стало ясно, гораздо большим, чем просто разрушение.

Как писал в своей знаменитой «Записке о древней и новой России…» Н. М. Карамзин, любое ослабление власти в России грозит стране большими бедствиями, превращается в «безвластие» и «безначалие», которые, без сомнения, «ужаснее самого злейшего властителя, подвергая опасности всех граждан», в то время как тиран «казнит только некоторых» .

Однако проблема заключается не только в этом. Очень часто при изучении истории российской государственности дело представляется таким образом, будто в сложной многовековой истории строительства российской государственности народные массы являлись только пассивным наблюдателем и послушным орудием в руках вездесущей власти. Такой подход свойствен большинству исследований по истории российской государственности — как дореволюционным, так и современным. При этом не учитывается именно то, что как раз и составляло главную особенность и уникальность российской парадигмы государственного развития. Эта отличительная особенность, оказывавшая нередко решающее влияние на эволюцию власти и характер ее взаимоотношений с обществом, заключалась в длительном сосуществовании в историческом развитии страны двух параллельных начал — государства и общины. Пожалуй, первым, кто указал на эту распространенную ошибку, был И. Солоневич. Он считал бездарной выдумкой многочисленные интерпретации русской истории, исходя из которых можно заключить, что государственность в России словно прыгнула «из какой-то таинственной засады» на шею народа «и оседлала его на несколько веков… Так, как если бы русский народ был только материалом для стройки» .

Как уже отмечалось выше, с древних времен для восточнославянских племен были характерны различные формы общинной демократии, предполагавшие коллективное участие народа в управлении общественными делами. Вплоть до XV в. Россия представляла собой федерацию «мирон» (общин), объединявшихся в один большой «мир» в процессе создания государства, часто при полной автономии отдельных «миров», что в значительной мере предопределило широкое развитие земского, сословно-корпоративного представительства в политической системе русского общества (например, деятельность Земских соборов и выборных земских учреждений местного управления в XVI—XVII вв.). Лишь Петр I значительно ослабил и отчасти разрушил эти традиционные структуры самоорганизации русского общества, противопоставив им вертикально ориентированную власть. Но даже после этого роль земского начала в системе власти и управления в России оставалась значительной. Об этом, в частности, свидетельствует деятельность земских органов самоуправления, созданных в ходе реформ Александра II, а в известной мере и деятельность первого российского парламента — Государственной думы (1906;1917), построенной на сословно-корпоративной основе.

В этой же связи находилось и отношение народа России к институту частной собственности, значительно отличавшееся от римской идеи частной собственности, трактующей собственность как отношение между лицом и вещью, как безусловную власть собственника над вещью. В русском сознании личности никогда не приписывалась безусловная сила присвоения, а само право собственности, во-первых, должно было предполагать целый ряд социальных обязанностей, лежащих на собственнике, во-вторых, должно было обеспечить возможность всем желающим трудиться и получать вознаграждение соответственно заслугам. Эта особенность национальной психологии была хорошо усвоена большевиками и совершенно не учитывалась как прошлой, так и нынешней властью в России. Во всяком случае нельзя недооценивать тот факт, что идея «черного предела», «всеобщего поравнения», так же как и привычка ориентироваться не на государственную бюрократию, а на самоуправляющийся «мир», общину всегда были свойственны русскому сознанию и в этом видел русский народ образ справедливого государства.

К сожалению, государственная власть в России не смогла и не стремилась найти необходимый механизм синтеза государственного и земского (общинного) начал в жизни русского общества. Государство подавляло и подчиняло общину, его отношение к «миру» со временем все больше приобретало чисто утилитарный характер, община стала рассматриваться прежде всего как источник пополнения государственной казны, а общинная солидарность трансформировалась в круговую поруку, удобную для сбора налогов. Все это не могло не сказаться на самочувствии народа, который, по замечанию Г. П. Федотова, «перестал понимать свое государство» и постепенно оказался в глубокой конфронтации с ним. После утверждения в России крепостного права и особенно после петровских ревизий, сопровождавшихся бесцеремонным вмешательством государственной бюрократии в деле «мира», народные массы стали воспринимать государство как «чужую власть», держащуюся на принуждении. Сама же власть все меньше считалась с обществом, видела в нем потенциального противника, а не союзника, приобретала все более авторитарный, деспотический характер.

Рассмотренные нами особенности политической культуры и общественно-политического развития России не могут дать полной картины о становлении и развитии национальной государственности без выяснения своеобразия российской управленческой культуры. Вряд ли стоит доказывать, что каждое общество исторически формирует не только свою специфическую политическую и правовую культуру, но и присущий только ему особый тип организационно-управленческой культуры, тип мышления и действий.

Как показывают проводившиеся в последние годы многочисленные социологические исследования, сегодня в России базовыми ценностями для большинства населения по-прежнему остаются такие традиционные для русской культуры ценности, как соборность, корпоративизм, равноправный диалог с властью, солидарность и взаимопомощь, духовность, отрицательное отношение к эгоистическому индивидуализму и «властолюбивому эгоизму». В то же время либеральные ориентации в большей степени свойственны элитным группам.

Автор одной из первых серьезных работ, посвященных культуре политического управления в России, С. А. Морозов, исходя из указанных черт русского национального менталитета, на наш взгляд, справедливо считает, что российская организационно-управленческая культура очень далека от той индивидуалистической модели, к которой сегодня «с завидным упорством стремятся подтолкнуть Россию либералы-демократы» .

В современной литературе по менеджменту для сравнения управленческих культур различных стран очень часто используется методология типологических черт организационно-управленческих культур, которую предложили и использовали при обследовании более ста стран Европы и Азии известные западные ученые Г. Хофштеде и Д. Боллинже. Это так называемая четырехфакторная модель изучения управленческой культуры: по уровню иерархии или дистанции власти, стремлению избежать неопределенности, уровню индивидуализма и степени мужественности — преобладании мужских или женских ценностей в культуре общества. На основе этой «типологической матрицы» («высокий индекс дистанции власти», «низкий индекс дистанции власти», «горизонтальная управленческая культура», «вертикальная управленческая культура») Россию нельзя отнести ни к одному из выделенных западными учеными типов управленческой культуры.

По мнению ряда исследователей, одной из отличительных особенностей российской организационно-управленческой культуры следует считать изначально присущее русскому национальному сознанию стремление к общему благу как основе православной морали, нравственности и корпоративности. Можно в связи с этим предположить, что именно эта национальная. модель культуры может стать сегодня идеологическим фундаментом при создании в нашей стране гражданского общества. Это суждение поддерживается многими исследователями (отечественными и зарубежными), признающими, что современное российское общество по многим показателям характеризуется корпоративизмом и что после распада СССР, имевшего многие черты корпоративности, коллективистская коммунистическая идеология в целом ряде сегментов общества быстро эволюционировала в корпоративистскую. Это замечание имеет глубокий исторический смысл, так как дает основания ученым и практикам считать и надеяться, что отмеченные в современной России процессы эволюции корпоративистского общества могут предотвратить его атомизацию в условиях глубокого системного кризиса и слабости структур гражданского общества, вывести страну па путь устойчивого развития. В любом случае следует признать обоснованным призыв российских ученых внимательно изучить отечественные демократические традиции и на их основе попытаться выделить возможную модель политического управления, приемлемую для современного переходного периода в нашей стране.

Отмеченные особенности развития нашего общества, специфика его культуры во многом предопределили и особенности мотивации русских людей, их ценности и устремления. У нашего народа всегда были (и, очевидно, долго еще будут) иные, чем у многих европейских народов (если использовать известную иерархию потребностей Маслоу) потребности в безопасности, соучастии, уважении, самореализации, росте, что связано с более коллективистской по характеру постановкой целей, менее четким разделением ролей в организациях, коллективной, а не индивидуальной ответственностью.

В то же время российская управленческая культура, строившаяся па координации деятельности автономных корпоративных социальных групп при сохранении суверенитета личности, так же далека от социализма, как и от либерализма. В сущности, если разобраться, ни индивидуализм, для которого свобода, предоставляемая индивиду, является достаточным условием для его самореализации, ни коллективизм, стремящийся подчинить и растворить личность в коллективе, никогда не являлись парадигмами русской культуры и истории. На это обстоятельство указывали, начиная со славянофилов, многие представители русской социально-философской мысли (А. С. Хомяков, Вл. Соловьев, H. Бердяев, С. Булгаков и др.), стремившиеся выйти за пределы традиционной дилеммы «индивидуализма» и «коллективизма» и предлагавшие рассматривать проблему свободы личности в России с точки зрения особенностей русской моральной традиции, отличительным свойством которой всегда была открытость к общению и цельность (соборность). С этой точки зрения для России и русских людей, как заметил в свое время Н. А. Бердяев, был свойствен скорее персонализм, акцентирующий, как и индивидуализм, внимание на признании высокой моральной ценности личности, но при этом утверждающий, что личность становится полноценной лишь в живом и творческом общении с другими личностями, а не в горделивом ее самоутверждении1.

В контексте современной российской ситуации такой подход к вопросу отношения личности и общества может стать особенно привлекательным и плодотворным. По крайней мере, как показывает опыт нашей истории, ни централизованная структура социализма, отрицающая богатство форм жизни и творческую инициативу личности, ни либерализм, развивающий богатство форм, но часто зависящий (как любое неструктурированное общество) от случая, от эгоистических устремлений индивидов, предоставленных своей личной воле, не обеспечили России органического развития и ожидаемого процветания. В то же время существовавшее в России с древних времен устройство общества, основанное на иерархии служения относительно самостоятельных и внутренне единых сословий и корпораций, различавшихся, в отличие от классов, не по роду дележа (получения выгод), а по степени и роду отдачи, долгое время обеспечивали относительную устойчивость и управляемость общества в России.