Культура и общество

Толкование культуры как формы регуляции социальных отношений находим, к примеру, в работе американского социолога Д. Белла «Культурные противоречия капитализма». Белл считал, что общество представляет собой относительно целостный феномен, по состоит из трех независимых друг от друга сфер: социальной структуры, которая создается на технико-экономической основе, политической системы и культуры. Эти сферы управляются разными «осевыми принципами»: экономика — эффективностью, политическая система — принципом равенства, культура — принципом реализации личности.

В культуре, по мнению Д. Белла, произошло движение от протестантизма, толкуемого фундаменталистски, к модернизму. Старые духовные опоры общества уже не существуют, а новые, основанные на вере в исторический прогресс, рациональность, утратили свою утопичность. Революционная идеология, по словам Д. Белла, — это всего лишь моральная абстракция, не способная решить проблемы, возникающие на следующий день после революции. Духовный кризис усиливает тенденцию к нигилизму, но в отличие от прогрессивного нигилизма «базаровского» типа он бесперспективен, ибо в современных условиях пет ни прошлого, подлежащего разрушению, ни надежды на будущее.

Столь же бесперспективна и присущая модернизму попытка найти утерянный смысл существования в литературе и искусстве, заменить ими религию. Культурный кризис лишает общество жизненной силы, дезорганизует индивидуальную мотивацию, насаждает культ сиюминутного удовольствия, ослабляет гражданские чувства и волю.

В модернизме культура обретает роль инициатора изменений. Она осуществляет поиск новых способов чувственного восприятия и новых стилей поведения. Современное общество, безраздельно преданное идее обновления, институционализировало культурный авангард и признало примат культуры в процессе социальных изменений.

Существует известная притча: три английских ткача, обращаясь к британскому королю, начали свое послание словами «мы, английский народ…». Разумеется, три простых человека не могут представлять нацию. Но кроме этой наивности есть здесь и нечто иное — чувство поразительной общности, которая рождена образом жизни, совместным ощущением единения, слитностью народа. С этим можно сравнить, пожалуй, только реплику персонажа из Андрея Платонова: «Без меня народ неполный…» .

Питирим Сорокин ввел понятие «социального пространства», которое быстро получило хождение. Покупатель и продавец, поставщик и получатель, работодатель и наемник, властитель и подданный. Отечественный философ В. А. Кутырев отмечает, что в условиях, когда властвуют социальные разломы, не грех вспомнить кое-что из марксизма. Конкретный труд хлебопашца, станочника, учителя, программиста требует разных способностей, навыков и товаров, создает неодинаковые продукты, отличные друг от друга потребительные стоимости. Но на рынке труда и товаров они как-то сравниваются, получают абстрактную количественную меру. Разумеется, не только экономические отношения обеспечивают фундамент общества. Не менее важны культурные, духовные связи.

Классическая «социальная физика» не ошиблась, когда зафиксировала феномен атомизации общества. Но она оказалась несостоятельной в другом, утверждая, что атомизация — «естественное состояние общества», как полагал, к примеру, Т. Гоббс. Но это не так. Социетальность — сущностное определение человека. Что же касается атомизации, то это скорее исторический эпизод, вынужденный ответ на ущербность сообщества, захваченного социальным хаосом, феноменом тотального отпадения жизненно важных скреп общества. Социальный хаос — особый способ организации сверхсложных систем, которые находятся в далеких от равновесия состояниях. Порой общество действительно рассыпается, дезинтегрируется. Но это вовсе не закон социальной истории. Есть и социальная сплотка, и чувство оправданного единения, и рождение новых социальных смыслов, воссоздающих целостность общества.

Известно, что Ж.-Ж. Руссо пытался понять, как существование множества личных воль может составить общую волю. Он полагал, что расслоение на богатых и бедных — это первая ступень неравенства. Он размышлял о том, сохраняется ли индивидуальная воля в «общей воле» или исчезает в социальном растворе. Логичным завершением поступательного развития неравенства Руссо считал превращение государственной власти в деспотизм, чреватый общественным напряжением и хаосом. В современной социальной философии не случайно возникло разделение понятий «общество» и «социум» .

Разумеется, у общества как социального феномена есть надежный критерий — многообразие и эффективность общественных связей. Все мы, обитающие в этом мире, связаны между собой определенными узами. Мать лелеет свое дитя. Если она откажет ему в опеке, оно просто погибнет. Но мать и не собирается бросить на произвол судьбы родное чадо. Между ней и ребенком — кровнородственные отношения. Не будь таких уз, человечество перестанет существовать. Что станет, если бросить маленьких детей, где нет ни любви, ни заботы, ни взаимного общения, ни воспитания? Не случайно 3. Фрейд, размышлявший над тайной появления феномена, которого нет в природе, т. е. общества, увидел возможную разгадку в простом социологическом факте: в первобытном стаде объявились экземпляры, готовые взять на себя ответственность за тех, с кем они и не связаны никаким родством. Это бескорыстие и рождает социальные отношения.

Но что происходит с обществом, в котором бескорыстие оказывается бесполезным рудиментом? Чем чревато стягивание многочисленных социальных нитей к извлечению пользы из дальнего и ближнего? Каковы социальные последствия этого одиночества в толпе или экземплярности в процессе рвущихся общественных связей? Что случится, если пренебречь кантовским предостережением о недопустимости видеть в человеке средство, а не цель? Во что может мутировать общество, в котором наличествует сложная социальная структура, усложняется стратификация, но утрачивается единение, коммуникативность, реальный полифонизм?

Либеральные философы и социологи написали десятки книг о том, что распад сложившихся социальных уз является благом для общества. Культ безграничной свободы и индивидуализма служил неоспоримой меткой прогресса. Разрушается семья, отбрасываются цеховые и корпоративные ограничения, ослабевает гражданственность, никнет справедливость и сострадание, — все это примечательные издержки социальной динамики. Социальные мыслители, описывающие общественное поступательное движение, на протяжении последних десятилетий постоянно подчеркивали роль индивидуальной свободы в летописи человечества.

В социальную философию входят новые темы. Классическое определение общества как особой надприродной реальности, в которой люди вступают в общественные отношения, уже кажется недостаточным. Специфическая форма организации совместной жизни людей полна парадоксов. Далеко не всегда совокупность общественных отношений рождает устойчивые социальные структуры, обеспечивающие целостность общества. Приметой многих коллективных образований оказывается социальный беспорядок. В пространстве социального хаоса то, что традиционно объявляется термином «общество», выступает как более или менее упорядоченная, организованная и иерархизированная совокупность формальных и неформальных социальных структур, детерминирующих коммуникацию.

Автономность человека, безусловно, значимая ценность. Но сегодня многие молодые люди не хотят служить в армии, отказываются от любых форм общественной солидарности, изо всех сил стараются жить в обособицу. Гражданская самостоятельность отсутствует. Индивид утрачивает ту самую социальную идентичность, которую Э. Фромм считал одной из глубинных человеческих потребностей. Со времен Аристотеля известно, что человек — политическое животное. Он нуждается в чувстве локтя, в разъемной принадлежности к семье, группе, социальному коллективу. Разрывая общественные связи, индивид превращается в одиночку, в блуждающий атом общества. Мир глобализируется, а человек атомизируется.