Кризисно-трансформирующееся российское общество: инверсионные процессы и модернизация

Люди творят не только свои судьбы, но и судьбу своей страны. Это особенно ясно видно, когда страна, общество оказываются у перекрестка кризисных дорог.

Именно в этой ситуации оказалась Россия на рубеже 80—90-х гг. XX столетия. Большинство россиян не желали возврата тоталитаризма. Кризис, унаследованный от советского общества, открывал возможность движения в различных направлениях. Это побуждало обществоведов, в том числе социологов, к теоретическому анализу сущности социетального кризиса и оценке возможных изменений российского общества. Кратко скажем об основных позициях отечественных социологов по этой проблеме — ключевой для современной России.

Один из первых и наиболее масштабных социологических подходов к проблеме сформулировал Б. А. Грушин. В статье «Смена цивилизаций?», опубликованной в конце 1991 г., сразу после распада СССР, он охарактеризовал советское общество как тоталитарное и подчеркнул, что страна вступила в процесс не просто экономических или политических, но именно исторических, цивилизационных преобразований. Это означает, что совершается процесс глубинный, совпадающий с преобразованием самой социальной материи, из которой соткано общество, и затрагивающий все основания социума. Такой процесс, по определению, связан с возникновением бесчисленных социальных и иных (экономических, этнических, политических, психологических) напряжений и конфликтов (в том числе с использованием военной силы и многочисленными человеческими жертвами) и, стало быть, является процессом чрезвычайно болезненным, мучительным для всех участвующих в нем действующих лиц. Это процесс длительный, рассчитанный не на 500 и даже не на 5000 дней, а на гораздо более длительные сроки, целые десятилетия.

Что же касается «основного направления, главного вектора начавшихся в стране изменений», то он, по оценке Б. А. Грушина, «не имеет пока однозначного ответа. Сказать сейчас, что случится с нашим обществом завтра и тем более послезавтра, через одно-два десятилетия, в нынешних условиях в принципе невозможно: столь различны по своей направленности устремления и интересы многочисленных действующих лиц и столь неясны пока их актуальные и потенциальные возможности, их способность или, напротив, неспособность одержать верх в развернувшейся бескомпромиссной борьбе» {Грушин).

Конфликтность стала наиболее массовой характеристикой кризиса российского общества в конце 80-х — начале 90-х гг. XX в., предметом многих социологических исследований того времени. К ней было привлечено внимание заводских и академических социологов, правоведов и других специалистов. В книге «Социология российского кризиса» А. Г. Здравомыслов проанализировал основные теории кризиса в российской социологической литературе и пришел к заключению, что основанием российского кризиса стали три внутренних конфликта советского общества: 1) диспропорциональность экономического развития, или конфликт милитаризации; 2) конфликт между идеологическими декларациями и реальными жизненными интересами людей, между фасадом и повседневностью; 3) бюрократизация власти, которая привела к подавлению гражданского общества {Здравомыслов).

Предметное поле исследований российских социологов в 1990;е гг. и в начале следующего десятилетия структурировалось по широкому спектру направлений. С позиций аптропосоциеталыюго подхода наиболее значимы три из них: человек; социальные структуры; социальные процессы. Кратко отметим ключевые позиции по этим направлениям. Примем во внимание, что рубеж названных десятилетий стал началом послекризисной стабилизации российского общества и вызвал неоднозначные изменения ряда позиций, в особенности оценок вектора социетальной трансформации.

Прежде всего предметом теоретических и эмпирических исследований стал человек в кризисном и трансформируемом обществе, его потери и обретения. В. Н. Шубкин, опираясь на многолетний опыт своих исследований и «вглядываясь в пятимиллиардную массу людей, населяющих шар земной», вновь задался фундаментальным вопросом: что же представляет собой человек? И дал такой ответ: в каждом человеке в разных соотношениях живут три персонажа: биологический, социальный, духовный.

Человек биологический — существо, озабоченное удовлетворением своих потребностей. Человек социальный существует в иной плоскости; в социологии его нередко определяют как «внешне ориентированную» личность в отличие от личности «внутренне ориентированной». Человек духовный — это человек с совестью, со способностью различать добро и зло, оценивать свои помыслы и поступки, формулировать для себя нравственные предписания, требовать от себя их исполнения. Собственно, прогресс состоит в том, что все большее число людей от биологических забот поднимаются к социальным, к духовным. Это возвышение человечества в то же время означает расширение свободы, изживание принуждения и насилия из жизни общества {Шубкин).

Н. Ф. Наумова, разрабатывая схему эмпирических исследований человека в условиях модернизации, исходила из предположения, что ответы человека на исторические вызовы рациональны и системны. Она опиралась на модели, оперирующие понятием сознательного выбора — модели принятия решений, целерационального поведения. Содержание внутренней работы и поведения человека в кризисных ситуациях Наумова анализировала с помощью таких групп переменных: оценка социальной ситуации;

определение ценностных приоритетов; организация своего социального пространства; организация своего субъективного, личностного времени; мобилизация своего жизненного ресурса.

Результаты исследований Наумовой показали, что многие россияне воспринимают переходный период как стихийное бедствие. Поэтому получает широкое распространение терпение как проверенный веками способ экономии и накопления жизненного ресурса; растут «мир молчания», «глухие» зоны коммуникации. В кризисном обществе формируются различные стратегии выживания, неизбежно их «разбегание». Однако важно искать механизмы, обеспечивающие интеграцию разных систем поведения, те исходные духовно-исторические структуры нашей страны, из которых вырастают стратегии поведения в кризисные времена и которые несут в себе залог и единства, и противостояния этих стратегий {Наумова).

С распадом советской системы человек оказался вынужден искать «свою» или «близкую» позицию, группу, символическую структуру. Тем самым социальная идентификация стала проблемой выбора — вынужденного, часто болезненного, при ограниченных представлениях о содержании выбора и его последствиях. Опираясь на результаты опросов ВЦИОМ, Ю. А. Левада заключил, что в нашей действительности не обнаружился «естественный» человек, способный свободно и разумно делать социальный выбор, как не обнаружился он и два-три столетия назад в Англии, Франции и других странах, переживших социетальную трансформацию. Освобожденный (впрочем, скорее декларативно) от старых политических и идеологических облачений российский человек остался связан традициями и стереотипами советского и досоветского происхождения {Левада).

Л. А. Гордон и Э. В. Клопов на большом эмпирическом материале показали, что в условиях всеобщего кризиса вся совокупность условий труда, элементы жизненной обстановки разных групп и разное состояние жизненных обстоятельств у одних и тех же групп зачастую стремительно и всеобъемлюще изменяются. Недаром выражения «обвал», «обвально», «обвальный» приобрели расхожий характер в словоупотреблении того времени. Катастрофический дефицит 1991 г., отпуск цен в 1992 г. и фактическая гиперинфляция 1992 г. привели к тому, что резко ухудшились все элементы жизненной обстановки у подавляющей массы населения. Применительно к большинству народа какое-либо различие «хороших» и «плохих» тенденций потеряло в тот момент всякий смысл. Сохранялась разве что противоположность положения очень узкой верхушки и всего остального населения.

Однако уже с конца 1992 — начала 1993 г. начали отчетливо проявляться оба типа дифференциации условий жизни народного большинства: и разное положение групп в целом, и разные тенденции изменения составляющих этого положения у каждой группы. К 1996—1998 гг. развитие «хороших» и «плохих» тенденций зашло так далеко, что малоосмысленными стали утверждения о всестороннем ухудшении жизни всей не элитной части общества, о ее всеобщем обнищании. Новая угроза стремительного снижения жизненного уровня всего народного большинства возникла после девальвации рубля в августе 1998 г. Впрочем, катастрофического падения жизненного уровня после 1998 г. не произошло.

«В сущности, хрупкость, нестабильность условий труда и быта, постоянная возможность (не неизбежность!) их внезапного, обвального ухудшения составляет третий род противоречий, определяющих тот фон и ту социальную атмосферу, в которых развертываются противоречия двух первых родов — дифференциация населения по материально-экономическому положению и противоположность «хороших» и «плохих» тенденций в жизни одних и тех же групп…

С точки зрения положения народного большинства, в течение всего этого времени развертывались принципиально одни и те же процессы, в которых соединялись «плохие» и «хорошие» перемены. Так что о 90-х гг. уже можно говорить как о целостном этапе противоречивого, колеблющегося движения России от госсоциализма к новой жизни. Совпадение конца десятилетия с как будто обозначающимся достижением «дна» кризиса в экономике и с началом нового президентства в политике символически подчеркивает завершение этого периода" (Гордон, Клопов).

Нетрудно видеть, что проблемы человека, его жизненных обстоятельств тесно сопряжены с проблемами социальной структуры трансформирующегося общества. Эта вторая группа проблем является предметом постоянного внимания российских социологов. Мы подробно рассмотрим ее в одной из глав данного раздела (гл. 23). А сейчас обратимся к третьей группе проблем — проблемам вектора социетальной трансформации российского общества, механизма этого общего процесса и состава более конкретных процессов.

Как и большинство российских обществоведов, социологи критично отнеслись к обвальному отпуску цен и гиперинфляции 1992 г., ваучерной приватизации, свертыванию социальных программ и гарантий — словом, к той необоснованно высокой социальной цене, которую россияне были вынуждены заплатить за разрушение тоталитарной системы. Академик Г. В. Осипов, сотрудники руководимого им Института социальнополитических исследований РАН разработали интегральный индекс социально-политической устойчивости и систему критических показателей развития российского общества; на основании представительных данных с 1994 г. ежегодно публиковали и направляли в высшие органы власти аналитические доклады, в которых подвергали критике деятельность властных структур как основанную не на научном знании, а на «социальном мифотворчестве» (Осипов; Реформирование России; Социология).

Академик Т. И. Заславская подошла к совершающимся изменениям в российском обществе как к крупномасштабному трансформационному процессу. Результаты исследований изложены во многих ее публикациях и аккумулированы в книгах: «Социетальная трансформация российского общества. Деятельностно-структурная концепция» (2002) и «Современное российское общество: социальный механизм трансформации» (2004).

В 2002 г. Заславская полагала, что общее направление социетальной трансформации России уже определилось. Тоталитарное прошлое ушло навсегда, а в рамках имеющегося поля свободы возможны три варианта развития: 1) умеренно государственнический — легитимное расширение управленческих и контрольных функций государства в политической, правовой и экономической сферах; 2) административно-силовой — укрепление позиции силовиков внутри системы государственной власти, расширение ограничений прав человека, свободы предпринимательства, распространения информации; 3) олигархический — прямая или косвенная победа экономической элиты над политической, превращение различных форм неправового поведения в социальную норму. Первый из них представляется наиболее вероятным и предпочтительным (потому что остальные варианты значительно хуже).

Основное внимание Заславская сосредоточила на выявлении социального механизма трансформационного процесса. Такой механизм понимается как целостный феномен, который включает управленческие воздействия власти и спонтанные действия разных общественно-политических сил. Он состоит из четырех блоков, соединенных прямыми и обратными связями.

Блок А: социетальное качество общества — социальные институты, социально-групповая структура, человеческий потенциал.

Блок Б: массовые трансформационные процессы — изменение базовых социальных практик, превращение социальных действий микроакторов в макропроцессы.

Блок В: трансформационная активность общества — реформаторская и управленческая деятельность элиты и бюрократии, социально-инновационная деятельность средних слоев, реактивно-адаптационное поведение массовых групп.

Блок Г: макросубъекты социально-трансформационной активности общества — общественно-политические силы, которые участвуют в трансформационном процессе и «несут ответственность» за позитивные и негативные изменения социетального типа общества. Учитывается также воздействие внешних сил и факторов. Соответственно, категория социального механизма выполняет важные методологические функции при изучении трансформационных процессов (Заславская).

Известный российский социолог О. И. Шкаратан подытожил результаты своих исследований последних лет в книге «Российский порядок: вектор перемен» (2004), а также изложил свою позицию в ряде журнальных статей. Он пришел к выводу, что «сложившиеся отношения власти и бизнеса, когда бизнес выступает как зависимый и манипулируемый властью социальный субъект, есть органическая характеристика современной социетальной системы России как системы позднеэтакратической». В постсоветской России частный принцип действует в основном в сфере присвоения, которое отнюдь не лимитировано производством.

Как и в советское время, качественно различны по сравнению с западным обществом (во всех его вариантах) типы личности, все основные цивилизационные черты. Другими словами, речь идет «об особой советско-постсоветской цивилизационной модели, сущностно отличной от европейской (атлантической) по институциональной структуре и системе ценностей…» (Шкаратан).

Неоднозначные оценки общего вектора трансформации российского общества и конкретных ее процессов содержатся в результатах исследований сотрудников Института социологии РАН. Это соответствует методологии множественного, полипарадигмального подхода к изучению российской трансформации, которого придерживаются сотрудники данного института. С одной стороны, результаты их исследований демонстрируют, что социальная реальность современной России на любом уровне и в любом разрезе имеет множество дифференциаций, несвязанных локальностей, разрывов. В 90-е гг. XX в. социетальная функция жизнеобеспечения деградировала до физического выживания, сопряженного со многими опасностями и рисками. Функция дифференциации доминирует и обрела множественность форм — не только по вертикали, но и по горизонтали. Напротив, интегрирующая функция проявляется довольно скудно, ее оценки весьма осторожны, но все же констатируется позитивная роль базовых ценностей россиян. Властно-регулирующая функция реализуется асимметрично (во взаимоотношениях центра и регионов) и амбивалентно, колеблется между демократией и авторитаризмом, эволюционирует от открытости к закрытости (Россия: трансформирующееся общество).

С другой стороны, исследования социологов подтверждают мудрую мысль Псевдо-Дионисия Ареопагита, высказанную полторы тысячи лет назад: «Никакая множественность не существует без какого-либо участия в едином». Действительно, в недрах множественной российской реальности наблюдается нечто общее или единое, но весьма противоречивое:

• • это резко стратифицированное, поляризованное общество, выживающее благодаря высокой адаптивности населения;
• • оно интегрируется сохраняющимися базовыми ценностями, а также постепенной либерализацией их структуры и возможностей поведения индивидов;
• • начавшаяся инверсия амбивалентных структур управления от открытости к закрытости угрожает интеграции общества больше, чем поляризация страт.

Исследования 2000—2001 гг. показали позитивный перелом динамики социального самочувствия россиян: если до 1999 г. преобладало плохое самочувствие, то с 2000 г. преобладающим стало хорошее самочувствие (Россия реформирующаяся). Социологи констатировали признаки выхода России из социетального кризиса, а ее перспективы связывают с характерным для каждой страны особым путем вхождения в общемировую систему {Ядов).

На исходе первого десятилетия нового, XXI века в полной мере осмыслена потребность в развитии социологической диагностики процессов трансформации российского общества {Горшков). Эта задача особенно актуальна в условиях нового кризиса. Как показали исследования Института социологии РАН в последние годы, существует взаимодействие разнонаправленных, многоуровневых и разнодинамичных факторов. Доля удовлетворенных своей жизнью устойчиво преобладает, но рост доходов не устранил глубокие общественные неравенства, повышаются риски и страхи, которые особенно остро воспринимаются в малых сообществах. Обостряется более низкая социальная защищенность работников частных предприятий (они уже преобладают среди занятых). Индивидуальные интересы начинают превалировать над общественными. Несмотря на смену общего вектора угроз с внутреннего на внешний, основные опасности сохраняются во внутренних процессах и событиях {Российское общество).

Таким образом, приведенный выше краткий обзор позиций известных отечественных социологов свидетельствует о многообразии подходов и позиций при анализе и оценке российской трансформации как исторического процесса, захватывающего основы бытия человека и всего общества. Опираясь на материалы предыдущих разделов книги, с позиций антропосоциетального подхода есть основания заключить, что в результате тотального кризиса и катастрофы СССР российское общество повторно приступило к началу ранней либерализации и, используя некоторые ее принципы, противоречиво эволюционирует.

Напомним, что ранняя либерализация — это крупномасштабный и потому длительный процесс антропосоциетальной трансформации. В Англии, Франции, Германии он занял около 200, 180, 160 лет, а трудящиеся этих стран заплатили за него высокую социальную цену. В России он начался в 60-х гг. XIX в., но был прерван в октябре 1917 г.; через 70 лет он возобновился.

Социетальный процесс представляет собой поле/сеть социокультурных взаимодействий субъектов в масштабе всего общества или его социетальнофункциональных структур, имеющее направленность (вектор) и устойчиво воспроизводящееся на значимом для данного общества интервале времени. В соответствии с общим представлением о видах таких процессов (см. гл. 3), выделим в возобновившейся российской либерализации их инверсионные пары: одна из них относится к обществу в целом, а четыре — к соответствующим социетально-функциональным структурам общества (табл.); в левой колонке представлены изменяющие процессы, в основе которых лежит механизм инноваций, а в правой — воспроизводящие процессы, опирающиеся на механизм традиций. На разных этапах эволюции общества в каждой парс доминирует один из процессов; при переходе к новому этапу эволюции обычно происходит смена доминантных процессов, т. е. по своему влиянию в обществе это взаимообращаемые, инверсионные процессы.

Как все социетальные структуры связаны друг с другом, так и социетальные процессы взаимосвязаны между собой. Важно определить тенденцию, результирующую их взаимодействия: преобладают ли процессы изменений, или воспроизводства, или происходит конфликт двух тенденций. В данном разделе мы рассмотрим каждую пару процессов, начиная с процессов жизнеобеспечивающей функции, затем дадим качественную оценку их «баланса» а в заключение представим интегрированную модернизацию как результирующую тенденцию.

Таблица

Инверсионные процессы российской трансформации.

Гордон, Л. А., Клопов, Э. В. Основные типы противоречивых перемен*.

Грушин, Б. А. Смена цивилизаций?*.

Заславская, Т. И. О социальном механизме посткоммунистических преобразований в России*.

Здравомыслов, А. Г. Теория кризиса в российской социологической литературе*.

Левада, Ю. А. Координаты человека. К итогам изучения «человека советского"*.

Наумова, Н. Ф. Рецидивирующая модернизация как форма развития социальных систем*.

Осипов, Г. В. Российская социология в XXI веке*.

Шкаратан, О. И. Этакратизм и российская социетальная система*.

Шубкин, В. Н. Человек биологический, социальный, духовный*.

Ядов, В. А. Некоторые социологические основания для предвидения будущего российского общества*.

Дополнительная

Горшков, М. К. Российское общество как оно есть / М. К. Горшков. — М., 2011. Реформирование России: мифы и реальность (1989—1994) /отв. ред. Г. В. Осипов. — М" 1994.

Российское общество и вызовы времени. Книги первая и вторая / иод ред. М. К. Горшкова и В. В. Петухова. — М., 2015.

Социология. Основы общей теории: учебник / отв. ред. Г. В. Осипов, Л. Н. Москвичев. — М., 2008.