Влияние технологий на властные возможности и социопорядки

Технологии приносят с собой не только изменения наших технических возможностей, но параллельно вводят (или изменяют) и структуры властных взаимоотношений. Как это происходит?

Дело в том, что технологии имеют определенные адресные свойства, т. е. характеристики по отношению к возможным пользователям. Технологии различаются, но тому, насколько они дорогостоящи, кому они доступны широким кругам или лишь определенным социальным слоям; какой они требуют объем сопутствующей поддержки (технического обслуживания, расходных материалов и т. п.); как ведется управление ими (какая требуется степень компетенции пользователя, разделения труда); какой объем возможностей и норм они навязывают своему пользователю; могут ли они быть в личной собственности или же их владельцем выступают лишь крупные корпоративные либо государственные субъекты.

Таким образом, технологии оказываются сложными сущностями, которые концентрируют в себе технические навыки и знания, финансы, отношения собственности, отношения власти/зависимости и т. п. Исследования в русле социального конструктивизма хорошо показали, что технологии (особенно сложные, наукоемкие) представляют собой не просто полезные технические средства, а обширные индустрии, включающие в себя сложные социальные сети участников (разработчиков и производителей технологий, контролирующие инстанции, непосредственных потребителей и др.).

С внедрением новой технологии в практику возникают новые технические действия, новый уровень эффективности в том или ином виде деятельности. Но одновременно рождаются и властные позиции по контролю над самой технологией, управления ее эволюцией в социотехнических системах и т. п. Иными словами, приходящие технологии приносят вместе с собой особые властные конфигурации.

В зависимости от того, например, насколько технология дает автономии ее пользователю или, наоборот, тесно привязывает его к техническим центрам, она может стать средством для извлечения благ, контроля, удержания экспертной власти. В зависимости от того, насколько данная технология общедоступна или, напротив, предназначена лишь для узких социальных слоев, она может закреплять привилегированное положение, становиться фактором социального расслоения и дифференциации.

От того, кто владеет технологиями в том или ином секторе деятельности и держит в своих руках пульт управления ими, во многом зависит и распределение специфических властных отношений в данной сфере.

Рассмотрим для примера ситуацию в здравоохранении, в котором постоянно сталкиваются различные интересы и политики.

Медицинская инженерно-конструкторская наука произвела в XX в. массу наукоемких технологических продуктов. До сегодняшнего дня разработки биомедицинских лабораторий и исследовательских центров выступают авангардом медицинской науки. Однако лабораторная наука (и связанная с ней индустрия) не только поставляет медицинской практике мощные и полезные инструменты, но и достигает определенного контроля над ней.

Дорогие и наукоемкие технологии фактически привязывают медицинскую практику к исследовательским центрам и (или) фирмам-производителям. Для сложного медицинского оборудования требуются подготовка специалистов, регулярное повышение их квалификации и обмен опытом, техническое обслуживание (установка, наладка, ремонт), поставки материалов и другие взаимосвязи с провайдерами. Поскольку оборудование все время обновляется, пользователь вынужден ввязываться в гонку за все новыми версиями продукта. (Аналогичная гонка происходит в сфере непрерывно обновляющегося компьютерного оборудования и программного обеспечения.).

Против магистральной тенденции роста сложности и дороговизны медицинских технологий идут (правда, немногочисленные) разработки более простых и дешевых образцов. Так, по оценкам Всемирной организации здравоохранения, для постановки около 80% (!) рентгенологических диагнозов, вполне достаточно простого, дешевого и безопасного оборудования. Эта точка зрения, разделяемая ведущими экспертами, послужила основой для программы ВОЗ по разработке соответствующей рентгенотехники. Однако есть сведения, что этот вид разработок встречает сопротивление (по понятным причинам) крупных корпораций, производителей высоких диагностических технологий.

При существенном изменении адресных свойств применяемой для медицинских нужд технологии можно добиться значительного изменения самих способов организации медицинской помощи и тем самым — изменения в сложившейся структуре профессионального контроля. Такие технологии могут делегировать больше компетенции менее специализированному пользователю, предоставить ему более широкие возможности непосредственного контроля над технологией. Посредством таких технологий врач общей практики может получить больше независимости от врачей-специалистов, клиницист — от клинической лаборатории, а пациент — от наблюдения и помощи профессионалов.

В этом направлении сегодня движется целая серия разработок, которые получили название «пациент-центрированных технологий».

Технологии подобного рода имеют такие достоинства, как относительная простота и удобство для пользователя, малые или миниатюрные размеры, сравнительная автономность. Это, например, миниатюрные химические анализаторы, специальные технологии для домашней и самопомощи (при диабете, беременности, устройства для самостоятельного выполнения инъекций и др.).

Сегодня в западных странах влиятельно «движение за самопомощь», выступающее за максимальную независимость от медицинских специалистов и обеспечение разумных условий для самои взаимопомощи дома, в семье, в общине. Развитие комплекса пациентцентрированных технологий должно принести политические следствия в сфере медицинской помощи в виде укрепления автономии и независимости пациента.

В зависимости от своих адресных свойств технология может вносить жесткие различия между людьми, способствовать их социальному ранжированию, навязывать единственный стандарт «элитного» образа жизни. Например, развертывание современных автобанов как главных (и единственных) систем сообщения фактически не оставляет никакого места велосипедному, роликовому, гужевому и иному «альтернативному» транспорту, поощряя лишь автовладельцев.

Л. Виннер приводит яркий пример того, как технические артефакты могут нести в себе скрытые политические функции социального ранжирования.

Таким примером является специально спланированный проект постройки низких мостов в Ныо-Йорке, которые препятствуют перемещению под ними общественного транспорта и тем самым — движению на пляжи города «нереспектабельных» слоев общества (в первую очередь бедных и чернокожих)^[1]. Здесь заслуживает внимания то, что скрытые политические цели проводятся якобы нейтральными, сугубо техническими средствами.

И наоборот, новая технологическая система благодаря своим «выравнивающим» адресным свойствам может существенно размывать сложившиеся консервативные социопорядки, способствовать большей демократизации во взаимоотношениях различных социальных групп.

Например, из истории известно, что становление железнодорожной транспортной сети в Англии в XIX в. проходило сложно. Помимо множества опасений чисто технического характера (как это обычно бывает по отношению к чему-то новому) и публичных страхов по этому поводу, было и политическое неприятие. Аристократы утверждали, что это нововведение разрушит социальные устои британского общества. Если раньше путешествия были привилегией высших слоев общества, то теперь они становятся общедоступными и — более того — простые люди теперь будут ездить вместе с аристократией.

Уже тогда эго было ярким проявлением социотехнологического парадокса: традиционный британский консерватизм против крупной технической инновации, которая требовалась для стратегических (и тоже вполне традиционных) британских целей. Внедрение железнодорожной сети было необходимо для системного прорыва в английской экономике (что и произошло), но оно же выравнивало социальные различия и создавало угрозу традиционным порядкам.

• [1] Winner L. Do artefacts have politics? // The Whale and the Reactor: A Search for Limitsin an Age of High Tehnology. Chicago: University of Chicago Press. 1986. P. 19—39.