Идеологические задачи и литературное творчество 20-х гг

Литература

20-х гг. говорила не только языком авангарда. Многообразие и многозвучие как отличительные черты культуры 20-х гг. породили сосуществование разных литературных течений, группировок. Только в Москве их было более тридцати. Все, что происходило в жизни, становилось объектом литературного творчества. Тон всему задавала поэзия.

Многообразие литературного процесса. Для поэзии 20-х гг. была характерна специфическая атмосфера состязательности. И в этом смысле впереди, конечно, был авангард, энергично взявшийся за «переконструкцию» человека.

Футуристы во главе с В. В. Маяковским и В. В. Хлебниковым эпатировали публику своими заявлениями, но их журнал «ЛЕФ» привлекал к себе немало творческой молодёжи — поэтов, писателей, художников, кинорежиссеров. В этом журнале находилось место всем: И. Э. Бабелю и В. П. Катаеву, В. В. Хлебникову и И. М. Родченко, В. Б. Шкловскому и С. М. Эйзенштейну. В статье «Как делать стихи?» (1926) В. В. Маяковский пишет: «С моей точки зрения, лучшим поэтическим произведением будет то, которое написано по социальному заказу Коминтерна, имеющее целевую установку на победу пролетариата…».

Авангард претендовал на новизну и исключительность во всем. Поэт Н. Н. Асеев рассказывал, что однажды человек, близкий к литературным кругам, похвастался перед Маяковским автоматической ручкой: «Правда, хороша? Это мне Демьян Бедный подарил/» Маяковский взял ручку, внимательно ее осмотрел и сказал с грустью и завистью: «Счастливец вы! Вот вам Демьян Бедный ручку дарит! А мне кто же подарит? Шекспир умер!* Но Маяковский мыслил себя не украшением эпохи, а поэтом-работником на поле революции. Эпатаж Маяковского — своеобразная демонстрация значительности «я» в пространстве «мы». Он видел себя работником-творцом нового поэтического слова:

Не хочу,

чтоб меня, как цветочек с полян,

рвали

после служебных тягот.

Я хочу,

чтоб в дебатах

потел Госплан,

мне давая

задания на год.

В 20-е гг.

литература

вдохновенно работала над словом. В авангардной поэзии слово — знак, символ новых жизненных смыслов. «Вдохновение поэта — это пути и семена будущего* (В.В. Хлебников).

В Москве на Тверской, в кафе «Стойло Пегаса*, эпатировали слушателей Вадим Шершеневич, «подбиравший вожжи растрепавшихся мыслей и мчавший никуда свой шарлатанский шарабан*, и Мариенгоф, мрачно объявлявший, что «искусство есть форма*.

Состязательная атмосфера поэзии 20-х гг. выдвинула в первые ряды два громких имени — С. А. Есенин и В. В. Маяковский. Они были полной противоположностью друг другу. Оба шумно заявляли о себе. Но Есенину пришлась не по душе миссия *служителъства*. Он всем своим творчеством стремился доказать, что в это материалистическое время полезен тот, кто поэт. Тогда как Маяковский говорил обратное: «В наше время поэт тот, кто полезен*. Их поэтические судьбы оказались трагически похожими. Незадолго до своего столь преждевременного ухода Есенин написал:

Вот так страна!

Какого ж я рожна

Орал в стихах, что я с народом дружен?

Моя поэзия здесь больше не нужна,

Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

Но это случится позже, а пока состязание поэтов доходило до исступления.

Впрочем, это было характерно не только для поэзии. Проза 20-х гг. тоже тяготела к поиску новой формы. В это время многие писатели не столько искали героя времени, сколько были озабочены проблемой выражения себя через сюжет, форму, стиль.

А. Белый, А. М. Ремизов, Е. И. Замятин оказывали сильное воздействие на молодых писателей 20-х гг. Ю. П. Анненков в книге «Дневник моих встреч. Цикл трагедий* писал о том, что для Замятина *язык есть форма выражения, и эта форма определяет и уточняет содержание*. Но это еще не все, для Замятина «всякий звук человеческого голоса, всякая буква сама по себе вызывает в человеке известные представления, создает звукообразы*.

В центре литературной жизни 20-х г. находился Е. И. Замятин. Он читал лекции молодым писателям, но не призывал их соответствовать «плановости» и «рационализации». Замятин считал, что человеческую жизнь, вообще жизнь человечества нельзя искусственно перестраивать по чертежам и планам. В человеке кроме материальных свойств и потребностей имеется еще иррациональное начало, не поддающееся точной дозировке, поэтому все чертежи и схемы рано или поздно окажутся взорванными. Обо всем этом он написал в своем романе-антиутопии «Мы» (1920).

Молодые писатели 20-х гг. создали несколько литературных групп. «Серапионовы братья» (1921) объединили прозаиков: К. А. Федина, Вс.В. Иванова, М. М. Зощенко, В. П. Каверина, М. Л. Слонимскогб, Н. Н. Никитина, Л. Н. Лунца. Эта группа была занята поиском художественных форм, экспериментами в области языка и стиля. Рядом с «Серапионовыми братьями» в иной плоскости — взаимодействия традиции и новации — работала группа «Перевал» (1923). В ней состояли М. И. Пришвин, В. П. Катаев, А. Г. Малышкин и др. В 1920 г. от Пролеткульта отделилась группа писателей, создавших свое объединение «Кузница». В 1923 г. была создана Московская организация пролетарских писателей, которая в 1924 г. была преобразована в Российскую ассоциацию пролетарских писателей — РАПП. Эта организация стала самой массовой.

Литературные направления и ассоциации развивались параллельно, дополняя друг друга, споря о творчестве на страницах литературных изданий.

Литературное творчество и идеологические задачи. Такое многомыслие продолжалось до тех пор, пока не оказалось, что оно мешает реализации партийной линии, которая трактовала литературу как «как составную часть общепролетарского дела, общепартиной работы*.

Руководствуясь указаниями партии, РАПП на страницах своих печатных изданий начинает кампанию против «непролетарских» писателей. К числу таковых, названных «попутчиками*, были отнесены А. М. Горький, В. В. Маяковский, все «Серапионовы братья», С. А. Есенин и даже пролетарские писатели и поэты «Кузницы». На I Всесоюзной конференции РАПП (1924) появилась формула: «Пролетарской является такая литература, которая организует психику и сознание рабочего класса и широких трудовых масс в сторону конечных задач пролетариата как переустроителя мира и создателя коммунистического общества».

Весной 1925 г. при ЦК РКП (б) была создана специальная комиссия во главе с Н. И. Бухариным для изучения состояния и путей реформирования «литературного дела». В июне вышло специальное постановление ЦК «О политике партии в области художественной литературы». Партия предписывала литературной критике вскрывать с позиций марксизма-ленинизма классовый смысл литературных произведений. Главной задачей литературы считалось формирование идейного единства ее творческих сил на базе пролетарской идеологии. Партия оставляла за собой право воспитывать ^попутчиков". Она осуждала рьяных РАППовцев за радикальную демонстрацию классовой позиции. В постановлении говорилось о недопустимости в критике третирования чьего-либо творчества и предвзятости в оценках. По поводу этого документа А. М. Горький писал Н. И. Бухарину: «Нет сомнения, что этот умный подзатыльник сильно толкнет вперед наше словесное искусство…»

И это было совершенно справедливое предположение писателя, потому что в постановлении выражалась мысль о том, что борьба за социалистическую идеологию должна стать борьбой за подлинно художественную литературу, близкую и понятную миллионам. В этой связи партия призывала ?всячески бороться против легкомысленного и пренебрежительного отношения к старому культурному наследству".

Однако теперь «старое культурное наследство» одевалось в одежды новой социалистической целесообразности. Вновь, как в годы пролеткульта, стали производиться «залпы» по всему, что не укладывалось в прокрустово ложе пролетарской идеологии, или по тому, кто не проявлял достаточной политической лояльности.

Началась злобная травля С. А. Есенина. В 1925 г. он писал: «…Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть… Не было омерзительнее и поскуднее времени в литературной жизни, чем время, в котором мы живем».

И вслед ушедшему из жизни поэту был брошен камень. 12 января 1927 г. на страницах «Правды» появилась статья ее главного редактора Н. И. Бухарина «Злые заметки». В ней Есенин был назван мужичком, наполовину превратившимся в «ухаря-купца». Автор писал: «Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера*. В этой же статье Бухарин призывал дать по есенинщине ?хорошенький залп*. Большевистский идеолог подчеркивал, что литература вообще и поэзия в частности должны выполнять воспитательную роль. А чему учит поэзия Есенина? Статья завершалась конкретным предложением: «С этим гнильем надо кончать. И чем скорее, тем лучше. Нам нужна литература бодрых людей, в гуще жизни ищущих, храбрых строителей, знающих жизнь, с омерзением относящихся к гнили, плесени, гробокопательству, кабацким слезам, разгильдяйству, кичливости и юродству*.

?Залп" по Есенину был дан. Вся его поэзия была убита посмертно: его произведения надолго исчезли с книжных прилавков и из школьных учебников. Уничижительный термин? есенинщина" надолго стал синонимом вредной, безыдейной литературы, которая хорошему научить не может.

Для литературы конца 20-х гг. характерно возрождение приоритета слова, значительность слова, страх перед словом. В конце 20-х — начале 30-х гг. с помощью слова начали формироваться новые мифы: о пролетарском писателе, который становится? инженером человеческих душ"; о мудром вожде, который знает, где счастье и ведет к нему народ; о новом человеке — строителе социализма. Темами литературы стали события революции и гражданской войны, созидательный труд народа, пафос социалистического строительства, новая советская действительность.

Литература

всеми доступными ей средствами начала участвовать в решении общей для культуры цели — воспитании человека эпохи социализма.