Метатеория сознания как возможный предел дополнительности

Метатеория сознания как возможный предел дополнительности Р. Ю. Панченко В истории философии проблема сознания выступала под разными именами в череде многочисленных традиций и школ философствования, в которых рассматривались различные способы употребления терминов «душа», «дух», «сознание». Зафиксируем сам факт громадности числа этих способов, которые можно, по нашему мнению, объединить термином «философия сознания». В то же время к философии сознания можно отнести определенную технику философского теоретизирования, в этом случае философия сознания позволяет с определённым удобством оперировать широким рядом стратегий в отношении проблемы сознания. Очевидно, что многочисленные направления, такие как феноменология, экзистенциализм, аналитическая философия, а также чисто научные изыскания — от нейробиологии и квантовой физики до психологии и культурологии — можно рассматривать в виде такого ряда философских стратегий. И важно отметить, что в философском плане весь этот плюрализм разработок зиждется на несовпадающих онтологических основаниях. Нас интересует возможность их совместного рассмотрения на метатеоретическом уровне и определение гносеологического потенциала соответствующей метатеории сознания.

Существование большого спектра (в перспективе даже бесконечного множества — пойдем и на такое допущение) теоретических построений в отношении сознания, использующих разнородные, непереводимые друг в друга в силу парадигмальных противоречий основания, создаёт ряд проблем. Сужение всей этой проблематики пусть к достаточно широкому, но так или иначе предельному уровню задаёт определенный ход мысли, одновременно, с неизбежностью, его ограничивая. Это наличие границ в работе с теориями сознания, собственно говоря, проблемой не является, поскольку решает так или иначе ряд определённых задач, имея своё в той или иной мере определённое конкретно-предметное поле. Но само существование разных теоретических систем с определённой степенью закрытости их друг от друга в смысле возможности (точнее, невозможности) перевода их эпистемологических содержаний к единым онтологическим основаниям требует должной рефлексии по отношению к формальным свойствам этих систем. В плане такой разработки и проявляется эвристический потенциал метатеории, выступающей формализирующим базисом предметно-теоретических построений. Иначе говоря, попытка построения метатеории сознания есть своего рода рефлексивно-теоретическое переключение, если не сказать — приключение, характера мышления.

Отметим известный факт, что в случае с сознанием объект теоретизации одновременно выступает и непосредственным методом исследования. Проще говоря, сознание исследуется с помощью сознания же. Надо отметить, что подобного рода самореферентность не уникальна и ее можно обнаружить в ситуации определения мышления, языка и объектов микромира. Очевидно, что мы должны опираться на мышление, чтобы понять, что такое мышление, и опираться на язык при описании языка и т. д. Хотя в целом по отношению к научному познанию эти ситуации следует расценивать как крайне специфичные, требующие специальных методик, чем, собственно, и является, в какой-то мере, проблематизация в рамках метатеории. парадокс сознание мышление язык Если предельно просто попытаться схематизировать специфику парадоксов, возникающих в отношении сознания, мышления, языка, квантового мира, то следует, по-видимому, обратиться к идее герменевтического круга. Вводится принципиальное различение мышления, например, и рефлексии об этом мышлении. В целом эти ситуации парадоксальности в рамках различных теорий могут служить слентовыми системами при переходе к метатеории, выводя к соответствующим установкам (слентовый, от СЛЕНТ — аббревиатура выражения «строительные леса научной теории», предложенная Э.М. Чудиновым). Речь идет о промежуточных теоретических построениях между первоначальным зарождением теории в виде идеи или гипотезы и окончательным вариантом — теоретической системой, построенной на основе экспериментальной проверки гипотез. И затем могут быть оставлены за её рамками. Оставлены как относящиеся к теоретическому плану сознания, а не метатеоретическому.

Метатеоретический подход позволяет выйти за рамки общетеоретических научных построений в отношении сознания и рассмотреть сознание непосредственно в онтологической специфике как нечто бытийствующее вообще, то есть в некоторой слитности именно с бытийственным и всей его потенциальностью. Это требует чрезвычайно специфической мыслительной работы, особого мыслительного фокуса по отношению к словам, их играм в сознании и с сознанием. Речь идет о возможности (скорее, необходимости) выйти из субъект-объектной парадигмы, в рамках которой описание сознания неизбежно наталкивается на непроходимые парадоксы мышления. И тогда, пишут М. Мамардашвили и А. Пятигорский, «сознание может описываться как необъектное», при этом «необходимо допустить принципиальную возможность описания сознания как чего-то и онтологически несубъектного» [1]. При этом отмечается некоторая условность приёма, посредством которого осуществляется скачок от классики к метатеории. Условность заключается в том, что метатеория — это нечто не безусловное, нечто незавершённое и в силу этого рискующее не сбыться. Однако если пойти на риск выхода, то есть возможность попасть в ситуацию «вне» по отношению к классике философствования, а значит, и по отношению к присущим ей рядам парадоксальностей, а это и есть, по-видимому, способ прорваться к сознанию. При этом отмечается, что «везде, где может вводиться метатеория, везде, где есть такое свойство, мы имеем дело с тем, что может условно описываться как сознание» [2].

Осуществляя эту попытку прорыва к сознанию, Мамардашвили и Пятигорский разрабатывают особый понятийный аппарат. Как представляется, терминологию, которую они вводят, следует рассматривать в непосредственной соотнесённости с семиотической направленностью их исследований. То есть категории, вводимые ими в метатеории сознания, такие как сфера сознания, состояния сознания, структура и псевдоструктура сознания, слои сознания, факты сознания, могут рассматриваться в символическом ключе. Это связано с тем, что, как отмечают авторы, «сознание не имеет „языка“ для себя, а имеет только „язык“ для психики, и этим языком является язык символов» [3].

Сама метатеория выступает как своего рода символ особого рода мышления, суть которого можно увидеть в потенциальности и принципиальной открытости. Образно говоря, метатеория сознания выступает как ещё одно измерение, могущее быть дополнительным к чему бы то ни было в сознании, естественно, при наличии особой рефлексивно-мыслительной установки. Её характеристики беспрестанно проговаривают в своих рассуждениях авторы, создавая метатеорию в качестве совершенно особого инструмента философской работы с сознанием. Инструмента, позволяющего оперировать классическими категориями теорий сознания, да и категориями вообще как спекулятивными фактами сознания.

Итак, метатеория сознания выступает как нечто предельное по отношению к теории сознания и при этом как нечто принципиально дополнительное. Позволим себе привести цитату, на наш взгляд, достаточно ёмко отражающую характер предельной дополнительности метатеории сознания: «Понимание сознания, работа с сознанием, борьба с сознанием — отсюда и попытки построения какой-то своей метатеории сознания… — вызваны нашим желанием дойти до какого-то доступного нам сейчас предела, причем предела не в чистом умозрении, не в поисках какого-то абстрактного категориального сознания, а предела в поисках основы своего сознательного существования» [4].

Конечно, вся работа с сознанием в философии метатеорией не исчерпывается. Да она и не претендует на это. Но само наличие её как предельно дополнительного фактора любой теоретической работы, несущего возможность выхода из любой парадигмальности в некое положение, которое топологически удобно обозначить как «вне», как возможность быть где-то ещё, может задавать определённый эвристический потенциал. И если попытаться его как-то определить, то это определение будет в духе безграничности. В том смысле, что метатеория — это то, что мыслится над границами, это то, где мышлению и философствованию ещё предстоит случиться, и в силу этого пределы, задающиеся ретроспективно, ещё не определены. Вместе с этим, несмотря на всю сложность метатеоретизации сознания, без подобной работы, на наш взгляд, построение какой-либо адекватной онтологической картины сознания не представляется возможным.

Резюмируя наш дискурс о метатеоретической картине сознания, следует отметить, что сам её характер, характер открытости через позицию «вне», несёт в себе принципиальную возможность быть картиной незавершённой, способной к творческому дополнению, и, возможно, в силу этого, достижения некоторой реальной конвергенции онтологических и эпистемологических оснований философии сознания.

Примечания.

• 1. Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символе и языке. М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. С. 44.
• 2. Там же. С. 42.
• 3. Там же. С. 145.

Там же. С. 30−31.М. В. Новиков. Политика Германии и СССР в связи с началом Гражданской войны в Испании 1936;1939 гг.