Роль ценностных факторов в аргументации

Ценностные ориентиры и установки участников диалогов — ярчайшие и важнейшие факторы внелогического характера. Они могут в равной мере облегчить достижение взаимопонимания, затруднить его, изначально заблокировать развитие диалога и даже изначально сделать его участников непримиримыми врагами. В двух последних случаях эмоции изначально берут верх, а всякие рациональные аргументы и контраргументы, естественно, изначально лишаются своей действенности и смысла. В таких случаях самое благоразумное — отказаться до лучших времен от дальнейшего диалога, чтобы конфликт идей не перешел в конфликт людей. Не зря говорят, что если аргументы бессильны, то в ход могут пойти кулаки.

Феномен ценностей в менталитете отдельных людей и социальных групп в той или иной мере изучается многими гуманитарными науками. Есть мнение, что он является предметом особой дисциплины — аксиологии. И наоборот, есть мнение, что ввиду своей сугубой многоплановости он в принципе не может быть предметом одной дисциплины, но изучается разными дисциплинами. Прежде всего, религиоведением, культурологией, этикой, социальной психологией и психологией личности. Несомненно лишь то, что научное изучение феномена ценностей в гуманитарной отрасли науки, в сущности, только разворачивается, и поэтому здесь пока можно рассчитывать лишь на знания эмпирического уровня и описательного качества. Тем более, в науке логики, которая ценностные аспекты человеческого менталитета может лишь систематически принимать к сведению, не углубляясь в их природу.

В силу отмеченного логика довольствуется самыми общими представлениями о природе ценностей. Естественно, что это не имеет ничего общего с размашистыми рассуждениями в абстрактных понятиях-пустышках. Исходные представления науки логики о ценностях должны быть достаточно четкими и вполне конкретными.

С точки зрения логики, ценности в человеческом менталитете в определенной степени аналогичны аксиомам и постулатам в системах выводного знания. Напомним, что аксиомы принимаются без доказательств ввиду их очевидности (естественно, лишь для специалистов) — подобно аксиомам евклидовой геометрии. Постулаты принимаются без доказательств ввиду долговременной невозможности их прямого опытного обоснования или объяснения с позиций более глубоких принципов — подобно периодическому закону Д. И. Менделеева, получившему свое объяснение лишь в квантовой теории атомов. Ценности в человеческом менталитете суть те основоположения, из которых человек осознанно или (гораздо чаще) неосознанно выводит свое мировосприятие, свои суждения по широчайшим спектрам вопросов, выдвигаемых жизнью. По ценностям человек выверяет свое принятие или отторжение тех или иных способов мышления и практической деятельности.

Но аналогия есть аналогия, поэтому ценности во многом существенно отличаются от аксиом и постулатов науки.

Прежде всего, в науке аксиомы и постулаты «цементируют» логику узко специализированных умопостроений с четко определенными предметными областями и системами понятий. Напротив, ценности относятся к человеческой мыследеятельности в нечетко структурированных комплексах понятий по поводу таких областей объективного мира, сложность которых не идет ни в какое сравнение со сложностью предметов узко специализированных умопостроений науки. Ведь не секрет, что наука эффективна постольку, поскольку своим базовым методом идеализаций она уходит от сложности тех проблем, с которыми людей сталкивает их реальная жизнь^[1].

Далее, рациональное мышление в науке безраздельно господствует, а эмоциональная сфера человеческого менталитета считается помехой познания, которая должна находиться в абсолютном подчинении холодному разуму. Ценностные установки и ориентиры людей, напротив, до такой степени эмоционально окрашены, что переоценки ценностей оказываются для многих непосильным испытанием психики. И это понятно, потому что жизненные ценности для человека так или иначе выстраданы в процессе его шествия по жизненному пути.

Наконец, осознание аксиом и постулатов в науке увенчивает четко очерченный путь методичного изучения четко определенной области явлений. Этот путь науки в общих чертах повторяется разумом человека, когда он в процессе своего образования овладевает знаниями соответствующих областей науки. Последнее четко демонстрируется соответствующими образовательными стандартами и программами по учебным дисциплинам средней и высшей школы. Ценности, напротив, формируются у человека совокупным процессом образования и, особенно, воспитания. Это — колоссально сложный, глубоко личностный процесс, структуру которого не в состоянии отследить и сам человек, не говоря об окружающих. В нем задействованы буквально все каналы, связывающие сознание человеческого индивида с мировой культурой, включая художественную литературу, кино, философию, религию и даже музыку.

Ценностные соображения не единожды сыграли свою роль в жизни наших читателей, включая их студенческую часть. Так, большинство студентов гуманитарного профиля сделало свой выбор исходя из того, что душа не принимает наук физико-математического цикла с массой их общеобязательных формализмов. И наоборот, у многих студентов физико-математического профиля не лежит душа к гуманитарным наукам с их эмпиризмом, описательностью, нередким отсутствием четкой определенности с предметной областью, нередкой идеологизацией и политизацией. Выделенные курсивом мотивы принятия или отторжения целых блоков науки наиболее типичны для ценностной аргументации. На этих примерах видно, что ценности прямо связаны с идеалами, к которым человек сознательно или неосознанно устремляется или не устремляется.

Еще раз подчеркнем сугубую многоплановость феномена ценностей. В научном изучении этого феномена переплетены проблемы культурологии, этики, религиоведения, социальной психологии и психологии личности. Примерами психологических детерминант жизненных ценностей могут служить человеческий конформизм и леность ума, которые в немалой степени ответственны за неспособность многих людей к серьезным переоценкам ценностей. В каждой человеческой личности все это представлено в неповторимых комбинациях, поэтому нет двух людей с абсолютно одинаковым комплексом ценностных ориентиров и установок. Поэтому в диалогах следует проявлять крайнюю осторожность, если обсуждаемые темы непосредственно затрагивают системы жизненных ценностей и, тем более, когда диалог нацеливается на их переоценку оппонентом или аудиторией.

Для примера представим такой диалог. Один его партнер заявляет: «Не имею ни малейшего желания возглавлять и организовывать какой-либо коллектив, кроме своей семьи. Все, что мне надо, — работать под умным и квалифицированным начальством, четко знать круг своих обязанностей и добросовестно делать свое дело безо всяких стрессогенных столкновений и противоречий с обществом». А другой партнер отвечает: «Возмутительная позиция! Легкой жизни ищете!» Последний аргумент также по-своему ценностно мотивирован, но он скоропалителен и чреват превращением партнера диалога в личного врага. Да, на поверхности позиции первого партнера — забота о собственном здоровье и поиск бесконфликтной жизни в обществе. Хорошо это или плохо? Однозначного ответа нет: здесь все сугубо личностно. В частности, такая ценностная ориентация может быть оправдана многими обстоятельствами: человек по своей психической конституции интроверт, углубленный в себя; в активе человека инфаркт, поэтому дальнейшая стрессогенная жизнь для него смерти подобна; человек — искренне верующий христианин и смиряет свою гордыню послушанием в миру и т. п. Здесь в самый раз вспомнить одну из заповедей христианской нравственности: не суди ближнего — и судим не будешь.

Конфликты разных систем ценностей в диалогах в полном объеме этого понятия являются предметом не столько логики, сколько молодой и крайне актуальной гуманитарной дисциплины под названием «конфликтология». Диалоги, характерные для научного познания, радикально менее конфликтны, если их участники не нарушают специфической и очень строгой этики совместного поиска объективных истин. Тем не менее и в этой наименее конфликтной области коллективного творчества нередки конфликты специфических ценностей, которые могут сильно тормозить прогресс науки.

В качестве примера приведем конфликт идеалов эмпиризма и рационализма. Приверженцы эмпиризма гипертрофируют надежность опытных знаний и сугубую гипотетичность знаний теоретических, которые базируются на заведомо неполной индукции. В этой связи Ф. Энгельс в «Диалектике природы» высмеивал ученых, гордых тем, что за всю жизнь не выдвинули ни одной гипотезы. У эмпириков (вернее, у эмпиристов) даже есть свой фольклор на этот счет. Например: «Остаются только факты, что с трудом большим добыты. / Факт живет, когда давно уж все гипотезы забыты». В этой связи приведем мнение крупного советского физика-теоретика В. А. Фока о взаимоотношениях научной теории с многообразием опытных знаний: добротная теория подобно хорошо сшитому костюму, а плохая теория подобна тришкиному кафтану. Так вот, в теоретической науке эмпиристы склонны видеть лишь последнее — некую суету гипотез по образцу смены мод^[2]. Вместе с тем и часть теоретиков науки (рационалисты) не остается в долгу перед эмпиристами. Именно такие ученые изобрели уничижающее понятие «ползучий эмпиризм»: эмпирики, мол, подобны ползающим по земле животным, которым не дано видеть дальше своего носа, а теоретики на крыльях абстракции парят в небесах и видят в науке такие истины, которые эмпирикам и во сне не снились.

Эмпиризм и рационализм — ценностные крайности, которые в науке не остаются безнаказанными. Сравнительно редко их приверженцы делают крупные опытные и теоретические открытия. Эмпиристы чаще всего оказываются в роли забытых ближайшими поколениями авторов опытных результатов сугубо частного характера. Рационалисты — в роли забытых ближайшими поколениями авторов гипотез-неудачниц. Было бы большой ошибкой и даже грехом преуменьшать их роль в науке: подобные научные знания составляют фундамент, на котором основываются наиболее принципиальные открытия и результаты. Но в роли авторов последних, как правило с редкими исключениями, выступают экспериментаторы и теоретики, работающие в тесном творческом содружестве.

Показательно ценностное отношение деятелей науки к ее фундаментальной или прикладной направленности. Но сначала отметим, что в фундаментальном познании преследуется цель как можно лучше понять объект сам по себе. В прикладном познании изыскиваются возможности заставить достаточно познанный объект как можно лучше работать на человеческие цели непознавательного характера. Например, заставить цепную реакцию деления ядер урана породить не ядерный взрыв, а «горючее» ядерного реактора с фантастической теплотворной способностью. История науки полна примеров того, как авторы фундаментальных открытий с какой-то иррациональной эмоциональностью спешат объявить, что их результаты имеют чисто академическое значение и не представляют никакого «утилитарного» интереса. Один из наиболее известных примеров — позиция Г. Герца, который впервые опытно получил радиоволны и заявил, что они не имеют никакого практического значения^[3]. В юной российской науке XVIII в. даже сами прикладные науки именовались как «подлые». Ценностный аспект последнего понятен: в науке той эпохи еще был силен пафос познания Божьего плана мироустройства, по сравнению с которым все человеческие заботы об обустройстве грешной и несовершенной земной жизни представлялись именно «подлыми», т. е. неизмеримо более низкого уровня. В дальнейшем негативное ценностное отношение части ученых к прикладной науке определялось другими причинами: милитаризацией научно-технического прогресса и другими злонамеренными использованиями его плодов, экологическим варварством техногенной цивилизации и др. Другая ценностная крайность в этом вопросе исходит из того, что фундаментальная наука нужна только ради прогресса материального производства и ее развитие всецело определяется его потребностями. К такой крайности по сей день склонны многие обществоведы марксистской ориентации.

Наконец, в науке силу выстраданных ценностей могут обретать частные типы познания. В теоретической физике в начале XX в. такую силу имело классическое описание динамики объектов, разработанное в XVII веке механикой Галилея — Ньютона. Известно, что квантовая теория в 20-х гг. XX в. существенно пересмотрела этот тип теоретического описания применительно к расчетам поведения электронов в атомах и молекулах. Известно также, что М. Планк и А. Эйнштейн в 1900—1907 гг. выступили в роли авторов первых понятий квантовой теории. Однако их приверженность идеалу классического описания была таковой, что они до конца жизни не приняли зрелой версии квантовой теории.

Этот аспект ценностного отношения деятелей науки к ее понятиям и методам прямо связан с парадигмальностью научного мышления, которая в нашей книге по эволюционной теории познания является предметом особого рассмотрения. (Абачиев С. К. Эволюционная теория познания: опыт систематического построения. — С. 243.).

• [1] Помнится, в персоналии, посвященной очередному юбилею физика-теоретика В. А. Фока, коллеги охарактеризовали его мастерское владение математическимиметодами следующим образом: юбиляр может рассчитать даже сапог. То есть нечтоиз реальной жизни, а не из области концептуальных схем теоретической физики, основанных на массе идеализаций и упрощающих предположений.
• [2] И надо отметить, что эта броская видимость в значительной мере соответствуетреальному положению дел в теоретической науке. Так, при знакомстве с современнойфизикой элементарных частиц не по учебнику, а хотя бы по соответствующему реферативному журналу, быстро обнаруживается неправота тех ученых и философов, которые говорят, что наше время обеднело гениальными умами, способными генерироватьноваторские, нетривиальные, «сумасшедшие» идеи. Скорее, наоборот: подобных идейслишком много! Вся проблема в том, чтобы нетривиальные идеи так всесторонне согласовывались бы с опытом, как частная теория относительности Эйнштейна или периодическая система Менделеева. А подобное в теоретической науке и впрямь происходитсравнительно редко. И чаще всего не по причине отсутствия гениальных умов, а в силудействия объективных факторов. Эмпиристы в своей ценностной оппозиции теоретикам склонны не замечать того, что броская «суетливая» конкуренция гипотез периодически увенчивается созданием высокоадекватных теорий и что другого пути познанияне существует.
• [3] Первая в мире радиограмма, которую А. С. Попов 7 мая 1895 г. передал без проводов через несколько капитальных стен здания, состояла из двух слов: «Генрих Герц». Великолепная ирония одного великого ученого над попыткой другого выступить в ролипророка!