Конфликт как теоретическая проблема социального знания

Конфликтующие подходы к пониманию конфликта

Определим базовые понятия классической конфликтологии: конфликт, противоречие, конфликтная ситуация, разрешение конфликта, трансформация конфликта, типология конфликта.

Теоретическим системообразующим компонентом основной массы исследований является концепция социального действия.

Основываясь на ней, представители субъектно-деятельностного подхода рассматривают социальный конфликт «в качестве социального противоречия на стадии его реального разрешения».

Большинство теоретиков определяют конфликт не просто как процесс взаимодействия, а как такое взаимодействие, которое характеризуется противодействием, желанием воспрепятствовать противной стороне в достижении той цели, которую, по мнению другой стороны, она поставила перед собой. Конфликт понимается как взаимодействие, характеризующееся отсутствием элементов кооперации, рассогласованностью и той или иной степенью враждебности, неблагожелательности, желанием нанести определенный ущерб другой стороне.

Такой подход создает ряд теоретических проблем. Например, как анализировать внутриличностный конфликт, опираясь на предложенное определение? Как толковать в данном случае феномен «латентного конфликта»?

Социологические теории конфликта на сегодняшний день представляют собой определенную смесь разнообразных взглядов, гипотез, типологий, попыток концептуализации предмета исследования (в большей или меньшей степени удачных), обобщений результатов эмпирических исследований и ряда более или менее удовлетворительных попыток моделирования данного феномена.

Реализуемый в данном учебном курсе системный подход позволяет предложить принципиально новый вариант теоретического осмысления базовых для фундаментальной теории конфликта понятий: конфликт, социальное противоречие, когнитивный диссонанс, структурный дисбаланс, негативная обратная связь и амбивалентность. Новый подход позволяет достаточно убедительно «снять» имеющиеся теоретические затруднения.

Предлагаемый подход является, по сути, новой парадигмой в конфликтологическом дискурсе. С концептуальной точки зрения она дает возможность более эффективно, более универсально и логически более строго (по сравнению с тем же субъектно-деятельностным методом) подходить к аналитическим построениям в рамках конфликтологических исследовательских программ, помогая преодолевать существующие трудности, снимая ряд противоречий и рассогласованностей, постоянно сопутствующих не только начинающим, но и порой весьма опытным ученым.

Анализ подтверждает обоснованность претензий (в частности, излишняя описательность и не всегда подкрепленная логикой система выведения доказательств), с которыми зачастую выступали представители точных (естественных) наук в адрес исследователей, работающих в социологическом дискурсе. Появление теории рационального выбора (основывающейся на веберовской традиции в трактовке социального действия), ставшей направлением социологической теории, не в последнюю очередь было связано с необходимостью решения возникающих задач указанного характера. Основное допущение теории рационального выбора заключается в том, что люди в стремлении к достижению определенных целей действуют рационально, а не просто осмысленно.

Практика конфликтологического менеджмента стимулировала постановку вопроса о необходимости рационализации процесса принятия управленческих решений до такой степени, которая бы в максимальной мере учитывала все возможные варианты развития событий и поведенческих типов реакций в той или иной ситуации с учетом изменяющихся обстоятельств. При такой постановке вопроса возникает необходимость использования методов естественных наук, в частности математики.

Эти и другие вопросы, являясь отражением возросшего уровня качества проводимых теоретических разработок изучаемого феномена, одновременно свидетельствовали и сигнализировали о возникающей объективной потребности в расширении методологической базы традиционного социологического способа кодирования изучаемого объекта, а также сигналом усиливающейся мотивации, подвигающей к созданию универсальной единой теории конфликта, способной ответить на эти и другие возникающие вопросы.

Анализ истории становления кофликтологической парадигмы социального знания показывает, что сам процесс теоретического постижения изучаемого объекта являет собой спектр конкурирующих подходов, порой взаимоисключающих друг друга. На некоторых наиболее репрезентативных случаях такого рода целесообразно остановиться подробнее ввиду того, что они позволяют наиболее рельефно выявлять и показывать самые существенные тенденции и проблемы теоретического моделирования феномена конфликта.

В 1950—1970;е годы были заложены основы современной конфликтологии, определено значение конфликтов как источников прогресса, модернизации социальных структур, общественных отношений и социальных институтов, выполняющих при определенных условиях роль стабилизирующих факторов в процессе функционирования социальных групп, институтов и социальных систем в целом. Безусловное предпочтение отдавалось проблемам контроля и разрешения конкретных конфликтных ситуаций. (Любопытно в этой связи отметить, что в словарях, издаваемых в западных странах, нет термина «конфликтология». Все, что относится к этой специализированной отрасли знания, скрывается за термином «conflictresolution" — «разрешение конфликта»). В дальнейшем (1980—1990;е годы) именно вопросы разрешения и предотвращения конфликтов становятся центральной проблемой.

Одновременно в специализированной литературе, посвященной данной проблематике, постоянно констатировалось наличие определенного неудовлетворения, вызываемого отсутствием развитой теории конфликта, удовлетворяющей запросам исследователей различной научной ориентации.

Одной из причин слабого интереса к созданию единой теории конфликта является кажущаяся очевидность для многих исследователей значения понятия «конфликт». Действительно, что может быть «очевиднее» представления, что конфликт по сути является столкновением и борьбой. На основании этого определения часто приходят к другому не менее «очевидному» выводу об исключительно деструктивной природе конфликта. Состоянию мира и согласия тем самым придается статус высшей ценности, а стремление к нему становится главной целью социально-политической деятельности. Подобная негативная установка на конфликты неизбежно порождает неправомерное смещение интереса исключительно к проблемам их мониторинга, разрешения, управления и предотвращения. Анализ этих проблем, безусловно, нужен и важен, но он может стать более успешным и приводящим к более обоснованным рекомендациям только при условии наличия развитой единой теории конфликта.

Конфликтующие модели конфликтов, с одной стороны, помогают лучше увидеть возможности и недостатки каждой из них, с другой — способствуют формированию понимания необходимости дальнейшего совершенствования и поиска взаимоустраивающих теоретических решений.

Понимание роли конфликта, отстаивавшееся в рамках функционализма (Г. Спенсер, Т. Парсонс, Р. Мертон, Э. Мэйо, Г. Зиммель, Л. Козер и др.), не могло не вызвать критического отношения. В этом можно убедиться, в частности, и на примере приводившейся выше точки зрения Р Дарендорфа, выделяющего два методологических подхода к рассмотрению проблем общественного устройства: равновесный (интегративный) и конфликтный. Интегративный подход, характерный для структурно-функционального анализа, им отвергается как подход, вызывающий наибольшее количество нареканий и критики. Он полагает (как было показано в главе 1), что для объяснения социологических проблем «необходима как равновесная, так и конфликтная модель общества; и может быть, в философском анализе у человеческого общества всегда два лица, наделенных одинаковой реальностью: одно лицо — стабильности, гармонии и консенсуса, а другое — изменения, конфликта и принуждения»¹. И добавляет, что «с философской точки зрения трудно разглядеть, какие могут быть модели общества, не относящиеся ни к равновесному, ни к конфликтному типу»^[1][2]. Конфликтная модель, по сути, — «модель открытого общества».

По его мнению, с которым следует согласиться, конфликты не всегда являются насильственными и контролируемыми. Очевидна разница, существующая между гражданскими войнами, парламентскими дебатами, забастовками, локаутами и мирными переговорами. Давая описание своего представления о конфликтной модели общества, Дарендорф предлагает ее инструментарий, к которому относится мысль об изменении, конфликте и принуждении. С точки зрения предлагаемого подхода общество сплачивается «не посредством консенсуса, а с помощью принуждения, не через всеобщее согласие, а путем контроля одних над другими»^[3]. В конфликтной модели общества целесообразнее говорить о том, какие «значимые ценности в каждый конкретный момент являются господствующими, а не всеобщими, утверждаемые насилием, а не общепринятыми»^[2]. И подобно тому, как «конфликт ускоряет изменения, можно считать, что принуждение поддерживает конфликты… В формальном смысле в социальных конфликтах речь всегда идет об основах принуждения»^[2].

Дарендорф склонен понимать конфликт как универсальный социальный факт, необходимый элемент социальной жизни. Даже вывод Л. Козера в работе «Социальные функции конфликта» о том, что конфликты могут быть не только дисфункциональными, но и функциональными, не снимает неприятия Дарендорфом функционалистского подхода, за которым он никак не хочет признавать право «последнего слова» по этой проблеме в социологии. Для чего, по его мнению, следует радикально отделить социологическую теорию от функциональной системной модели общества и заняться поисками новых отправных точек.

В целом дихотомия «конфликт-адаптация», «напряженность-стабильность», «конфликт-консенсус», «нетерпимость-толерантность», «энтропия-гармония» была характерна для подавляющего большинства социологических концепций XIX—XX вв.еков.

Как было сказано в главе 1, под теорией конфликта некоторые авторы понимают своего рода определенную версию социологической теории стратификации или социологической теории организации. «Конфликтную теорию стратификации и организаций» они рассматривают в качестве удачной базы для теоретических обобщений, в которых очень нуждаются менее развитые предметные области знания, затрагивающие вопросы социальной мобильности, распределения богатства и девиации.

В основе многих теорий конфликта лежат предположения о характере человеческого действия и поведения. Большинство таких теоретических подходов содержит указание на возможность разрешения конфликта. Например, К. Левин особо указывал на разрешение конфликта как на важную социальную задачу.

Такой установке в подходе к изучению конфликтов противостоит дескриптивная установка, демонстрируемая в случае с теорией игр.

Дж. Бертон и Д. Сэндол зафиксировали происшедшую в течение 1960;х годов фундаментальную подвижку в исследованиях, связанных с изучением поведения, в том числе и в биологии. Данная подвижка привела к установлению определенного консенсуса и способствовала появлению адисциплинарного подхода в вопросах анализа и разрешения конфликта. С этой подвижкой связывался уход от понимания власти как исходной единицы в теоретическом анализе международных отношений. Утверждалось, что единственной моделью человеческого поведения является та, в рамках которой люди рассматриваются с позиций прирожденной агрессивности. Институты пытаются установить контроль над непокорным миром, заполненным агрессивными людьми. Возникает впечатление, что независимо от масштабов принуждения, используемого властью для установления порядка и контроля, всегда находятся люди, которые ищут возможность игнорировать значение власти (зачастую себе же во вред) и делать то, что они считают нужным. Возникают принципиальные вопросы: почему устрашение не справляется с выполнением функции сдерживания? Что способно обеспечить удовлетворительный уровень власти, необходимый для предостережения людей от поведения по собственному усмотрению? Концепция «разрешения конфликта» явилась подтверждением такого рода подвижки в подходе. В качестве ответа на данные вопросы предлагалось исходить из понимания того, что своим происхождением конфликт обязан неудовлетворенным потребностям и что люди готовы на все для того, чтобы удовлетворить свои потребности. Особо постулируется, что удовлетворение потребностей осуществляется в рамках социального контекста^[6].

Подход Дж. Бертона и Д. Сэндола не остался без внимания критики. К. Аврух и П. Блэк атаковали предложенную концепцию по основным позициям, не ограничивая себя указанием лишь на стилистические расхождения в трактовке принципиальных вопросов. Ими было заявлено, что ничего революционного в предложенном подходе к трактовке разрешения конфликта они не заметили, полагая, что такой подход скорее демонстрирует возврат к трактовке человеческого поведения, характерной для конца XIX столетия. Аврух и Блэк также апеллировали к позиции некоторых антропологов и социологов, полагающих, что такого феномена, как «человеческие потребности», не существует, одновременно демонстрируя убежденность в существовании особой, ключевой роли антропологии и социологии в вопросах проверки на жизнеспособность и эффективность конфликтологической парадигмы¹.

Ситуация, сложившаяся в поведенческих дисциплинах, характеризовалась «растаскиванием» по различным секторам знания изучаемого феномена. Поведение понималось с позиций биологии, антропологии, социологии. Дисциплинарный подход создавал впечатление, что феноменология человеческого поведения имеет различные источники происхождения: психологические, биологические, культурные. Напрашивалась определенная коррекция в тенденциях развития поведенческих наук в аспекте усиления более холистического по своей сути подхода, позволяющего высветить интегрированную природу человечества с учетом всевозможных и разнообразных источников человеческого поведения.

Р. Дарендорф, чье критическое отношение к функционалистской картине общества применительно к проблематике социальных конфликтов уже упоминалось, полагает, что «…попытки психологического преодоления социальных конфликтов, как правило, оборачиваются своей противоположностью, т. е. способствуют обострению конфликтов»^[7][8].

Существуют конфликтующие оценки и по поводу положения дел, сложившегося вокруг проблемы становления и развития единой теории конфликта. Е. И. Степанов, например, считает, что «никак нельзя согласиться с до сих пор звучащими у некоторых авторов утверждениями, что отечественная конфликтология, все еще не выработала общей теории, приемлемой для всех ее направлений»^[9]. В качестве контраргументации им предлагаются следующие «подходы и понятия, которые можно считать общепризнанными и потому способными выступить методологической и общетеоретической основой отечественной (и даже всей современной) конфликтологии»:

• — конфликтность признается в качестве естественного состояния любой общественной системы;
• — социальный конфликт рассматривается в качестве социального противоречия на стадии его реального разрешения;

• — любой социальный конфликт представляет собой не просто противоречие, но такое, которое так или иначе осознано социальными субъектами и оценено;социальный конфликт определяется как активное противоречие, противоборство самоопределяющихся субъектов;
• — социальный конфликт может быть определен как разрешаемое социальное противоречие, а конфликтология, соответственно, — как теория разрешения социальных противоречий¹.

Е. И. Степанов определяет свой подход как субъектно-деятельностный, «способный выступить адекватной общеметодологической основой для эффективного анализа методологических, концептуальных и технологических проблем конфликтологии»^[10][11].

К сожалению, не представляется возможным полностью разделить оптимизм, демонстрируемый представленной точкой зрения. Особо обратим внимание на те вопросы и проблемы, которые носят дискуссионный характер. Для этого выделим несколько основных тезисов и попытаемся их проблематизировать.

Во-первых, вызывает настороженность очевидное стремление (осознанное или неосознанное) к отождествлению понятия «конфликт» и «противоречие»^[12]. Особо следует отметить, что с точки зрения теории конфликта данный вопрос является одним из наиболее важных. В этой связи хочется поддержать точку зрения А. Г. Здравомыслова, отметившего, что «существует большое искушение рассматривать конфликт как проявление и обнаружение объективных противоречий, а также что «благодаря этому как бы декларируется верность принципам диалектики…», хотя в большинстве случаев речь идет лишь о «декларативной верности принципам, поскольку отождествление противоречий и конфликтов уводит исследователя от постановки задач социологического анализа конкретных конфликтов, растворяет частное в общих понятиях»^[13]. Правомерно следует заключение о том, что для понимания природы конфликта недостаточно указания на его связь с социальными противоречиями.

В своей статье А. Г. Здравомыслов воспроизводит понимание специфики конфликта, принадлежащее перу Э. Гидденса: «Под конфликтом я имею в виду реальную борьбу между действующими людьми или группами независимо от того, каковы истоки этой борьбы, ее способы и средства, мобилизуемые каждой из сторон. В отличие от конфликта понятие противоречия относится к некоторой структуре. Оба этих понятия весьма близки между собой, так как противоречие выражает уязвимое место, слабое звено в конструкции социетальной системы. Вместе с тем противоречие указывает на разделение интересов между различными группами и категориями людей, в том числе и между классами»¹. Гидденс подчеркивает, что социальные противоречия связаны с различиями в образе жизни людей, принадлежащих к разным социальным группам, и неравенством их жизненных шансов, которые в свою очередь определенным образом влияют на формирование картины мира. Но противоречия далеко не всегда влекут за собой конфликты. Для превращения противоречий в конфликты необходимо осознание противоположности интересов и соответствующая мотивация поведения. Пока противоположность интересов не осознана, конфликт, как полагает Гидденс, еще не наступает^[14][15].

А. Г. Здравомыслов указывает на существование и других подходов к объяснению социальных конфликтов:

подход, основанный на попытке вывести социальную напряженность из уровня удовлетворения базовых потребностей людей и социальных групп (Питирим Сорокин, а позже и Бертон);

подход, связанный с разработкой вопросов социального равенства и неравенства (проблема неодинакового доступа к ресурсам развития как средствам достижения социальных целей — например, Р. Дарендорф);

нормативно-ценностный подход (Э. Дюркгейм, Т. Парсонс и др.), отталкивающийся от тезиса о несовпадении целей и интересов людей или соответствующих групп.

Все три позиции имеют в своем основании общий фундаментальный теоретический вопрос: о природе интереса и о способе его осознания действующим субъектом^[16].

Во-вторых, понимание социального конфликта как социального противоречия на стадии его разрешения заставляет потребовать ответа на вопрос о том, а что же является критерием его разрешения (и тогда этот момент необходимо включать уже в само предлагаемое теоретическое определение).

Не имеет ли места в данном случае попытка приложения известной теоретической схемы Ф. Гегеля «тезис — антитезис — снятие», нашедшей свое выражение в диалектическом законе «отрицание отрицания», к конфликтологической проблематике? Тогда конфликт необходимо связывать только лишь с последней стадией — «снятием» противоречия (когда, как пишет Е. И. Степанов, происходит «реальное разрешение противоречия»). Но как тогда в таком случае относиться к существующему в конфликтологической литературе представлению о наличии латентной фазы развития конфликта?

В-третьих, утверждение о том, что социальный конфликт — это не просто противоречие, а такое, которое осознано социальными субъектами и оценено, не включает в себя фактор иррациональный, играющий существенную роль в социальном взаимодействии акторов. Ряд исследователей подмечают, что конфликт отличает некоторая непредсказуемость поведения его участников, «…неадекватность характера и уровня реакции на внешние воздействия»¹. Более того, существует точка зрения, выражающаяся в том, что «вызревание конфликта на основе объективных противоречий социального бытия не поддается строгой логико-теоретической реконструкции, поскольку этот процесс нагружен неустранимой иррациональной составляющей. Этот нюанс составляет индивидуальное своеобразие конфликта и не позволяет рассматривать его как полностью рационализируемый объект социального знания, требуя для своего улавливания разработки соответствующих познавательных средств»^[17][18].

С учетом приведенных аргументов более убедительной и взвешенной представляется позиция А. Г. Здравомыслова, обратившего внимания на то, что «рост социально-психологической напряженности ведет к возрастанию иррациональных форм поведения на микроуровне». Поэтому в этой связи «аффективность и иррационализм вряд ли могут быть вполне понятны на основании тех методологических установок, с помощью которых объяснялись социальные процессы в условиях стабильности»^[19].

Ключевым моментом для ряда исследователей, пытающихся определить критерий, с помощью которого можно было бы выделить и специфицировать понятие «социальный конфликт», является наличие такой характеристики, как «сознание», «осознанность», у сторон, вовлеченных в конфликт. Исходя из этого, утверждается, что любой социальный конфликт представляет собой не просто противоречие, но такое, которое так или иначе осознано социальными субъектами и оценено.

В этой связи возникает ряд вопросов, на которые хотелось бы получить ответ. Во-первых, насколько операционально-значимым является введение категорий «сознание», «осознанность»? Во-вторых, возможна ли в принципе ситуация взаимодействия или ситуация, рассматривающаяся в аспекте понятия «социальное действие», когда стороны будут находиться в состоянии «бессознательном» (подразумевается нефункциональном)? Как представляется, категории «сознание», «осознанность» являются сущностными характеристиками человека как родового понятия. Поэтому создается впечатление определенной избыточности в познавательной ситуации, требующей нахождения признаков нетождественности: осознано противоречие социальным субъектом — есть конфликт, не осознано — нет конфликта.

Зададимся так же вопросом: а возможна ли ситуация, когда социальный субъект не осознает противоречие, но тем не менее участвует в конфликте? Например, в ситуации, когда отец вдруг видит, как избивают его сына. Желание защитить «наших» (мотив поведения) является нормой для данных ситуаций, никак не связанных с процессом «осмысления противоречий». В данном случае скорее проявляется действие структурно обусловливающего фактора деления общества на свои группы и чужие. Осмысливается такая ситуация в определенном смысле реактивно — «наших бьют». Защищать «своих» — условие сохранения самого себя. В данном случае мы сталкиваемся с поведенческим стереотипом.

Сторона, вовлеченная в конфликт, не всегда может быть охарактеризована как «осмыслившая противоречия». Упомянутому в описанной ситуации отцу, видимо, придется «осмысливать противоречия» уже после драки (или в милиции, или дома, анализируя происшедшее). Поэтому здесь можно говорить о том, что в данном случае осмысливается сама ситуация («наших бьют»), а не противоречия. Противоречия же (объективные и субъективные) могут обусловливать, являться причиной возникновения конфликта и его разрешения в виде драки. Хотя при этом не все стороны, вовлеченные в конфликт, могут их осмысливать.

На примере феномена структурного насилия, описанного И. Галтунгом, а также норм, структурно обусловливающих поведение человека в обществе в представлении Т. Парсонса, мы имеем дело с теми случаями, когда «осмысление противоречий» не всегда требуется для того, чтобы стать необходимым условием социального конфликта. Нередко девиация, особо интересующая социологов, по определению, демонстрирует случаи отклонения от доминирующей нормы, не связанные с осмыслением противоречий как предпосылкой конфликтного позиционирования себя по отношению к другим социальным субъектам.

Понятие «невменяемости», «состояния аффекта», используемые в ходе судебного разбирательства, используются в целях определения состояния субъекта, совершившего деяние. Подтверждение состояния невменяемости или состояния аффекта может существенно смягчить возможное наказание за совершенное преступление, так как предполагается, что человек в этот момент находился в состоянии, близком к бессознательному, а потому не мог отвечать за свои поступки. Как видим, для общества очень важно подчеркнуть отсутствие в данном случае именно этой, отличающей его от других, родовой характеристики. Если индивид являлся «невменяемым», то и спрос с него другой. В ряде случаев возможна замена тюремного заключения принудительным лечением (общество определяет это как проявление своего гуманизма).

Авторитетный конфликтолог А. В. Дмитриев в своей книге «Социальный конфликт», затрагивая данную проблему, пишет: «…в определение социального конфликта обязательно вносится указание на осознанное, сознательное противоборство, а конфликты между людьми, движимые подсознательными и бессознательными аффектами, — особый случай в поведении существ, обладающих сознанием, который перекрывает низшие формы психической деятельности, как бы надстраиваясь над ними»^[20]. В этом суждении вполне ясно просматривается указание на необходимость считаться с фактом существования конфликтов, в которых люди движимы «подсознательными и бессознательными аффектами». Если же это исключение, то оно должно быть оговорено особым образом, чтобы не подвергать сомнению позицию, отстаивающую обязательность такой характеристики, как «осознанность» и «сознательность».

Вспомним, К. Маркс утверждал, что рабочий класс не в состоянии самостоятельно выработать собственную революционную идеологию — в этом ему должна помочь, в частности, образованная интеллигенция. Интеллигенция должна «осмысливать противоречия», — это один из видов ее профессиональных занятий.

Вопросы, возникающие в связи с введением категории «сознание», «осознанность» как критерия, позволяющего специфицировать социальный конфликт, можно сформулировать следующим образом: а как быть в таком случае с внутренним конфликтом? Какие стороны можно выделять на уровне внутреннего конфликта, как трактовать «осознание» этими сторонами возникающих «столкновений»?

Теоретическое ограничение в виде «осознанности» выводит из конфликтологического поля анализа все конфликты, не связанные с субъектностью, представленной на уровне человека. Да и на этом «ловушки», связанные с данным ограничением, не заканчиваются. Ведь рассуждая о межгрупповых конфликтах, мы опять сталкиваемся с необходимостью операционализации понятия «осознанность» и «сознание». Сознание отдельно взятого человека (с одной стороны) и общественное или групповое сознание (с другой стороны) — не одно и то же. Как не одно и то же «личное мнение человека» и «общественное мнение».

В случае с межгрупповым конфликтом мы имеем теоретическую возможность говорить о его персонификации (когда предметом анализа выступает отдельный человек, выступающий от лица всей группы) или о кооперации членов одной группы, противостоящей в конфликте другой группе.

Таким образом, введение одного лишь теоретического «ограничителя» (без какого-либо расширения) в виде «осознанного сторонами столкновения» выводит из поля аналитических возможностей социолога целый ряд широко распространенных ситуаций конфликтного типа. Более того, создает дополнительные трудности в случаях, когда мы имеем дело с внутренним конфликтом, зачастую «отдавая на откуп» психоаналитикам и психологам различной специализации эту сферу приложения аналитических возможностей. Ряд исследователей (например, А. Г. Здравомыслов, А. В. Дмитриев и др.), рассматривая проблемы, сопряженные с внутренним конфликтом, непосредственно обращаются к психоаналитическому инструментарию, поневоле принимая «правила игры» иного дискурса (за неимением адекватного теоретического инструментария приходится говорить о «подавлении», «вытеснении», «сублимации» и т. д.).

В-четвертых, понятие «активное противоречие», расширяющее определение социального конфликта, как минимум порождает один принципиальный вопрос: означает ли данное суждение, что не всякий социальный конфликт является формой разрешения противоречия, а только такой, который проявляется в виде «активного противоречия»?

В-пятых, думается, что автор, утверждающий приоритетность предлагаемого методологического подхода, не будет оспаривать тот факт, что подобного рода теоретические посылы в отношении феномена конфликта в социологической мысли используются со временК. Маркса, Г. Зиммеля, Л. Коузера и др. Однако многих теоретиков конфликта не устраивает в первую очередь то, что подобная методологическая схема, в том или ином варианте концептуализации, не способна работать с любым видом конфликта.

Е. И. Степанов определяет конфликт как «разрешаемое социальное противоречие», а конфликтологию, соответственно, — «как теорию разрешения социальных конфликтов»¹. Означает ли это, что если мы сталкиваемся с проблемой неразрешимых противоречий, то конфликт в таком случае будет отсутствовать? И что делать с теми противоречиями, которые в принципе неразрешимы?

Необходимо отметить, что кроме субъектно-деятельностного подхода (в большей степени развитого в психологии) в России развивается также организационно-деятельностный подход^[21][22] и деятельностно-конструктивистский подход^[23] как метатеория, учитывающая и структурноорганизационные элементы конфликта, и субъектную составляющую конфликта. Да и сами приведенные выше положения вряд ли можно оценивать как некую завершенную целостную теорию с высоким уровнем операциональности и объяснительного потенциала. Косвенным подтверждением существующего давления со стороны такого рода ощущений можно, видимо, расценивать и признание самого Е. И. Степанова в том, что все сказанное им являет собой лишь «ряд важных штрихов к той общей картине… которую ожидает конфликтология в целях повышения эффективности своих исследований, [для чего] предстоит, соотнести между собой и связать в целостную систему те наиболее общие понятийные средства, которые характеризуют движение социальных противоречий в субъектной форме»¹. С таким выводом можно только согласиться. Что касается субъектно-деятельностного подхода, то он в первую очередь осознается сейчас как основной подход к изучению закономерностей развития сознания и личности человека. Вместе с тем, по замечанию некоторых исследователей, такой подход и в психологии сталкивается со значительными трудностями. По мнению В. В. Давыдова, эти трудности связаны с тем, что нет развернутой и подробно изложенной психологической теории деятельности; до сих пор нет четких представлений о структуре деятельности; отсутствует однозначное понимание своеобразия методов, с помощью которых можно было бы эффективно изучать деятельность. Вышесказанного достаточно, чтобы сделать вывод о наличии принципиальных трудностей в применении деятельностного подхода к анализу конфликтов^[24][25].

Определенные трудности на пути к созданию целостной теории конфликта существуют и в связи с имеющимися разногласиями по поводу подходов к моделированию и построению модельных схем конфликта. Такие задачи ставят перед собой представители самых разнообразных наук: и математики, и социологи, и конфликтологи. Ф. О. Александров, М. Н. Либенсон, И. Г. Постоленко, Г. Д. Шандыбин в статье «Неравновесная модель конфликта» справедливо подмечают, что результаты таких усилий «не удается соотнести между собой и, что особенно печально, с работами, представляющими базу современной конфликтологии (работыЛ. Козера и Р. Дарендорфа)»^[26]. Кроме того, замечают ученые, в ряде работ^[27] модельные по сути представления «напрямую отождествляются с конфликтом, что ведет к необоснованным обобщениям и подменяет сущность конфликта модельными представлениями»^[28].

Упрек, на первый взгляд, серьезный (особенно когда речь идет о «подмене»). Однако ряд соображений, возникающих по этому поводу, возможно, могут отчасти смягчить критический запал научных оппонентов. В первую очередь хочется обратить их внимание на тот факт, что, в принципе, любая попытка теоретизирования по сути является определенным способом «моделирования» действительности. Более того, к сожалению, данные авторы не привели ни одного примера, квалифицируемого ими как «необоснованное обобщение», который бы мог подтвердить такого рода упреки в подмене моделью конфликта самого конфликта. Тем более что и сами они выдвигают в свою очередь тоже модельные идеи, но уже на иных методологических основаниях — синергетических.

Какие же основные инструменты теоретического построения концепции конфликта предлагаются данной группой исследователей? Это понятие неустойчивости как характеристика конфликта; категория взаимодействия и понимание конфликта как процесса взаимодействия, а также «собственное мышление самих участников конфликта (с его рациональными и нерациональными моментами)»¹. Важно отметить, что авторы вводят дополнительно представление об ограничениях своего подхода, обусловленного тем, что понятие неустойчивости ограничивает класс задач и конфликтных ситуаций, которые могут описываться построенными с его использованием моделями, поэтому нужно учитывать, что «не любой конфликт может пониматься и описываться как неустойчивость»^[29][2]. Поэтому в специальной литературе достаточно распространенным является представление об управляемом конфликте.

Что касается «неуправляемости», то она «обусловлена тем, что инструментально не обеспечена рефлексивная позиция, способная просчитать и взять под контроль развитие событий, хотя все участники конфликтной ситуации могут оставаться в своих решениях рациональными»^[2]. Иначе говоря, вводя понятие «собственное мышление», авторы хотят указать на необходимость учета нерациональных факторов в развитии конфликта.

Не может не удивлять то, что, заявляя о таких собственных инструментах построения модели конфликта, как «устойчивость-неустойчивость», «баланс-дисбаланс», «обратные связи», «взаимодействие», «рациональноенерациональное» в поведении акторов, авторы не видят, например, ничего общего с попыткой построения моделей конфликта, предложенных в работе В. Светлова «Аналитика конфликта», на которую они ссылаются, зачисляя ее в разряд несостоятельных.

Приведенные примеры конфликтующих попыток построения моделей конфликта сигнализируют о ряде процессов, происходящих в рамках конфликтологической парадигмы социального знания, непосредственными историческими свидетелями которых мы являемся. Во-первых, возникший конфликт является свидетельством возросшего уровня институционализации конфликтологии как специализированной отрасли социального знания в России. Данное обстоятельство одновременно требует соответствующего учета фактора конкуренции школ, направлений, ученых сообществ и, соответственно, стоящих за всем этим методологических ориентаций и установок. Во-вторых, несомненным является и наличие проблемы плюрализма методологических подходов и качества научной коммуникации между представителями разнообразных способов кодирования изучаемого явления. Изучение возможностей, предоставляемых каждым конкретным вариантом предлагаемой модели конфликта, ее теоретического потенциала, установления ограничений, позволяющих по возможности произвести расширение теории в целях повышения ее объяснительного потенциала, — единственно возможный путь продвижения к устанавливаемой истине и приращения знания об интересующем нас объекте изучения. Демонстрируемые аналитические возможности разнообразных исследовательских языков, с одной стороны, не могут не радовать, а с другой — указывают на возникающие проблемы, связанные с понятным желанием «окучивать» только лишь свои «любимые грядки». В конце концов, решающим критерием жизнеспособности той или иной модели будет являться ее объяснительный потенциал, уровень операциональное™ основных инструментов, способность давать ответы на возникающие вопросы, связанные с потребностью анализировать разнообразные формы проявления интересующего нас объекта, и, конечно же, степень удовлетворенности как можно большего числа членов профессионального научного сообщества получаемыми результатами. Более подробному анализу некоторых проблем, связанных с операциональными возможностями базовых понятий конфликтологического знания посвящен следующий параграф.

• [1] Дарендорф Р. Тропы из Утопии. М.: Праксис, 2002. С. 358.
• [2] Там же.
• [3] Там же. С. 357.
• [4] Там же.
• [5] Там же.
• [6] См.: John Burton and Dennis Sandole. Generic Theory: The Basis of Conflict Resolution //Negotiation Journal. 1986. № 2 (4). P. 333—344.
• [7] См.: Avruch Kevin and Peter Black. A Generic Theory of Conflict Resolution: A Critique //Negotiation Journal. 1987. № 2 (1). P. 87—100.
• [8] Дарендорф P. Тропы из Утопии. С. 363
• [9] Степанов Е. И. Актуальные проблемы методологического обеспечения конфликто-логических исследований // Современная конфликтология: пути и средства содействияразвитию демократии, культуры мира и согласия: В 2 т. СПб.: Наука, 2004. С. 16.
• [10] Степанов Е. И. Актуальные проблемы методологического обеспечения конфликто-логических исследований. С. 16—19.
• [11] Там же. С. 17.
• [12] Имеются теоретические разработки, допускающие возможность существованияконфликта и без противоречия. См., например: Don Faust (Northern Michigan University)."Conflict without Contradiction: Noncontradiction as a Scientific Modus Operandi", paperread at the World Congress of Philosophy, Boston (1998). URL: http://www.bu.edu/wcp/MainLogi.htm. См.: Светлов В. А. Конфликт: модели, решение, менеджмент. СПб., 2004.
• [13] Здравомыслов А. Г. Фундаментальные проблемы социологии конфликта и динамика массового сознания // Социологические исследования. 1993. № 8. С. 13.
• [14] Giddens A. The Constitution of Society. Cambridge: PolityPress, 1989. P. 198—199.
• [15] См.: Здравомыслов А. Г. Фундаментальные проблемы социологии конфликтаи динамика массового сознания // Социологические исследования. 1993. № 8. С. 14.
• [16] Там же. С. 15.
• [17] Социальные конфликты в современном обществе / отв. ред. С. В. Пронин. М., 1993. С. 18.
• [18] Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технология разрешения /под ред. В. А. Ядова. Вып. 1. М., 1991. С. 59.
• [19] Здравомыслов А. Г. Проблема взаимоотношения конфликтов на макрои микроуровнях // Социальный конфликт. 1994. № 1. С. 11.
• [20] Дмитриев А. В. Социальный конфликт. М.: Гардарики, 2002. С. 5.
• [21] Степанов Е. И. Актуальные проблемы методологического обеспечения конфликто-логических исследований // Конфликтология — теория и практика. 2004. № 3. С. 112.
• [22] См.: Щедровицкий Г. П. Избранные труды. М.: Школа культурной политики, 1995.С. 115—142.
• [23] См.: Зайцев А. К. Социальный конфликт. М.: Academia, 2000. С. 65—66.
• [24] Степанов Е. И. Актуальные проблемы методологического обеспечения конфликто-логических исследований. С. 19.
• [25] Давыдов В. В. Научное обеспечение образования в свете нового педагогическогомышления // Новое педагогическое мышление / под ред. А. В. Петровского. М., 1990.С. 87.
• [26] Александров Ф. О., Либенсон М. Н., Постоленко И. Г., Шандыбин Г. Д. Неравновеснаямодель конфликта // Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения. Вып. 21. М.: Едиториал УРСС, 2004. С. 63.
• [27] Имеются в виду следующие работы: Петросян Л. А., Зенкевич Н. А. Оптимальныйпоиск в условиях конфликта. Л., 1987; Зайцев А. К. Социальный конфликт. М.: Academia, 2000; Светлов В. А. Аналитика конфликта. СПб., 2001.
• [28] Александров Ф. О., Либенсон М. Н., Постоленко И. Г., Шандыбин Г. Д. Неравновеснаямодель конфликта.
• [29] Александров Ф. О., Либенсон М. Н., Постоленко И. Г., Шандыбин Г. Д. Неравновеснаямодель конфликта. С. 64.
• [30] Там же.
• [31] Там же.