Зрелищецентризм культуры как выражение эпохи «восстания масс»

В истории демократии XX в. нигилизм по отношению к культуре составил первый этап социальной психологии. Он проявился в романтизации «инстинкта жизни» и прежде всего в зрелищах, в которых чувственная сторона вообще весьма значима. Однако отказ культуры как способа организации общественной жизни и необходимость исходить из естественных свойств человека не могли не породить общественный хаос и беспорядок, анархию и преступность. Как проницательно предсказал Сыма Цянь, естественный принцип перерождался в дикость и варварство. В контексте этого распада и деградации естественного человека постепенно повышается статус этики почитания. Распространяясь на государственного лидера, он способствует усилению организованности общества и порядка, понимаемого в архаическом смысле. Однако усиление порядка и организованности в отечественной истории обернулось бюрократизацией, возникновением культа личности вождя и тоталитарным режимом. Эта тенденция продолжалась несколько десятилетий, приведя к гражданской и общественной деградации и застою. В ситуации, когда принцип естественного человека и принцип поклонения авторитету оказались выродившимися и скомпрометированными, постепенно приобретал значимость некогда преданный остракизму принцип культуры. На рубеже XX—XXI вв.еков можно наблюдать все более заявляющую о себе закономерность: чем ниже падает авторитет государственного лидера, государства, бюрократии и власти вообще, тем более возрастает статус культуры, в контексте которой возникают новые настроения масс, связанные с реабилитацией некогда репрессированной интеллигенции, с реабилитацией эмиграции, с реставрацией памятников истории и культуры и т. д. Сегодня Россия пребывает на том этапе развития социальной психологии, когда имеет место реабилитация культуры в ее самых разных проявлениях.

Однако начало XX века — тот отрезок истории, когда маятник качнулся в противоположную сторону, указывая на негативное отношение к культуре, на нарастание культурного нигилизма, что проявилось в зрелищецентризме культуры. Вообще, в каждый период своей истории культура испытывает напряжение, поскольку в ее функции входит сдерживание «инстинкта жизни» и претворение «дионисийского» начала в духовное, т. е. преодоление стихии чувственности. В этом процессе огромную роль играла православная церковь, для которой культура представляла жесткую систему запретов и предписаний. Что касается зрелищ, то их содержание составляло именно «дионсийское» или чувственное начало. По сути дела, зрелищецентризм — выражение культуры, которую П. Сорокин назвал культурой идеационального типа. Исследователь зрелищной, точнее, праздничной культуры И. Снегирев вообще связывал зрелища с языческими, чувственными началами, а духовные ценности — с православием:

«Церковные праздники», в соответствии с сущностью христианской веры — это события, представляющие раздельную противоположность с языческими, простонародными; ибо одни, как живые уроки об истоках евангельских введены церковью для возбуждения в нас благоговения и благодарности к Богу, а другие, созданные свободною фантазией народа во тьме язычества, имеют отношение и приложение к древнему его быту, жизни и как поэтическое выражение оных. У первых предметов духовность, у других чувственность; одни возбуждают благоговейные и высокие ощущения, а другие обращаются в веселие и забаву, каким предается народ по стесненному влечению поврежденного человечества и по укоренившейся привычке⁵².

Церковь окружала проявления языческих традиций всевозможными запретами. Духовенство утверждало воспринятый от Византии аскетизм и отношение ко всякому проявлению чувственности как к греху, «бесовству», делу сатаны.

Нет возможности перечислить все порицательные отзывы о скоморошеских играх, глумах и представлениях, щедрою рукою расточавшиеся духовными и светскими авторами, которые в работе о нравственном усовершенствовании народа, поучали его, наставляя на путь истинный. Не только исполнение музыки, игр, глумов, но и слушание и лицезрение их постоянно называются в числе мытарств, тяжких прегрешений, угодных дьяволу, уготавливающих путь в ад кромешный⁵³.

Колоссальное напряжение культуры, претворяющей «институт жизни» в духовные ценности, падает уже на протяжении XIX в. в связи с тем, что этот инстинкт все больше заявляет о своей самостоятельности, «прорывается» в реальность, нарушая запреты и формируя стимулирующую развитие зрелищного пласта культуры социальную психологию.

На рубеже XIX—XX вв. возникла драматическая ситуация. В истории культуры, наступил переходный момент. Давая его характеристику, Г. Лебон останавливается на двух его особенностях: на разрушении религиозных, политических и социальных верований как основы традиционной культуры и возникновении новых условий существования:

Идеи прошлого, хотя и наполовину разрушенные, все еще достаточно сильны; идеи же, которые должны их заменить, находятся пока еще в периоде своего образования — вот почему современная эпоха есть время переходное и анархическое⁵⁴.

В новой ситуации обращает на себя внимание то, что на арене истории появляется новая сила. Отныне с ней должны считаться общественные и государственные институты, в том числе, власть, пресса, критика и т. д. Такой силой стала масса:

Эта сила возникла на развалинах многих идей, считавшихся некогда истинными и теперь исчезнувших — многих сил, разрушенных последовательно революциями и, по-видимому, готовых поглотить и остальные. И в то же время как все наши древние верования колеблются и исчезают, старинные столпы общества рушатся друг за другом, — могущество масс представляет единственную силу, которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается. Нарастающая эпоха будет поистине эрой масс⁵⁵.

Чтобы представить логику истории конца XIX — начала XX в., вспомним развиваемую Н. Бердяевым идею «нового средневековья». Эта идея русского философа перекликается с идеями других философов XX в. (X. Ортеги-и-Гассета, А. Швейцера, Т. Тойнби и др.). Так, наблюдая распад и угасание культурных ценностей и норм как следствия триумфа массового человека, X. Ортега-и-Гассет давал новой ситуации недвусмысленную оценку:

Не будем себя обманывать — новое варварство появляется сейчас в Европе, и породило его растущее восстание масс. Путешественник, прибывающий в варварскую страну, знает, что там уже не действуют правила и принципы, на которые он привык полагаться дома. У варвара нет норм в нашем понимании⁵⁶.

Почему же такая определенность в оценке новой истории? Да, потому, что испанский философ не скрывает происхождение этой оценки: он называет себя сторонником «аристократического понимания истории»⁵⁷.

К исходу третьего десятилетия XX в., когда появился трактат X. Ортеги-и-Гассета, подобное понимание новой истории не было откровением. Эта идея была разработана в русской философской мысли. Проводя парадоксальную историческую аналогию между «старым» и «новым» средневековьем, Н. Бердяев усматривал между ними и различия:

В эпоху цивилизации культура продолжает жить в качествах, а не в количествах, она уходит в глубину. В цивилизации начинают обнаруживаться процессы варваризации, огрубления, утрата современных форм, выработанных культурой. Эта варваризации может принимать разные формы. После эллинской культуры, после римской мировой цивилизации началась эпоха варварского раннего средневековья. Это было варварство, связанное с природными стихиями, варварство от прилива новых человеческих масс со свежей кровью, принесших с собой запах северных лесов. Не таково варварство, которое может возникнуть на вершине европейской и мировой цивилизации. Это будет варварство от самой цивилизации, варварство с запахом машин, а не лесов, — варварство, заложенное в самой технике цивилизации⁵⁸.

По мысли Н. Бердяева, во всех новых политических движениях XX в. улавливается отрицание индивидуальности и поиск новой «соборности», что и характеризует «новое средневековье». Согласно философу, из глубин культуры поднимаются стихии варварства, противодействующие классическим формам искусства, классической форме государства и развертывается «закат» ренессансной культуры:

Наступают сумерки Европы, которая так блистательно расцветала в течение ряда столетий, которая считала себя монополистом высочайшей культуры и навязывала свою культуру, иногда с таким насилием, всему остальному миру. Гуманистической Европе наступает конец, начинается возврат к средневековью. Мы вступаем в ночь нового средневековья⁵⁹.