Краткий очерк истории риторики

Иследователи истории той или иной научной дисциплины нередко подменяют ее простой хронологией. Английский философ Фрэнсис Бэкон (1561—1626) отмечает по этому поводу следующее:

В отдельных науках, например в юриспруденции, математике, риторике, философии, даются краткие упоминания об их истории или сухое перечисление различных школ, учений, имен ученых или же поверхностное изложение хода развития этих наук; встречаются даже отдельные трактаты — впрочем, весьма скудные и бесполезные — о создателях этих наук. Однако я с полным правом заявляю, что подлинной всеобщей истории науки до сих пор еще не создано.

Великое восстановление наук

История, по мысли выдающегося английского историка Арнольда Джорджа Тойнби (1889—1975), должна быть предметом объяснения и постижения¹, а не простой хронологической фиксации, т. е. перечисления лиц, мест и дат, знание которых, конечно же, необходимо, однако должно служить именно объяснению и постижению исторического процесса. С тем, чтобы объяснить и адекватно прокомментировать узловые моменты непростой и противоречивой истории риторики, необходимо выявить универсалии ее развития.

1. Как искусство спора и убеждения риторика является продуктом и атрибутом демократического общества, основанного на свободной конкуренции и, соответственно, свободе слова, свободе полемики и, в частности, диалога с властью. Как известно, «востребованность искусства аргументации очевидна для каждого, кто живет в демократическом обществе»^[1][2], именно «аргументация и дебаты служат инструментами демократического управления»^[3], способность же «эффективно участвовать в аргументативных дискурсах и мыслить критически является важной чертой демократии»^[4]. Поэтому и возникновение, и наиболее значительное развитие риторики произойти в государствах демократического устройства.

Как научная и прикладная дисциплина риторика появилась и сложилась в V—IV вв.еках до н. э. в полисах (городах-государствах) Древней Греции, в условиях так называемой рабовладельческой демократии,

появление и распространение которой было связано с двумя политическими решениями.

• 1) В VI в. до н. э. афинский политик и реформатор Солон (638—559 до н. э.) передал власть в Афинах от ареопага (сената, высшего судебного и контролирующего органа, оплота аристократии) народному собранию — «совету четырехсот». Так называемая агора [ауора ‘форум, площадь, рынок'], древнегреческое народное собрание, послужила прототипом парламента.
• 2) В V в. до н. э. выдающийся полководец и оратор, стратег (военно-политический руководитель) Афинского полиса Перикл (490— 429 до н. э.), воспитанный древнегреческим философом Анаксагором, ввел в Афинах всеобщее избирательное право. Эту эпоху историки нередко называют «веком Перикла» и «золотым веком афинской демократии».

Идеи всеобщего избирательного права и парламента стали достоянием и основными ценностями европейской политической культуры. На народных собраниях, сначала в Афинах, а затем и в других полисах Древней Греции, в бурных дискуссиях обсуждались государственные проблемы; в принимаемых народом («демосом») законах и постановлениях закладывались основы политических и правовых знаний, послуживших отправной точкой в становлении и развитии европейской демократии и европейской цивилизации.

Роль греческой культуры состоит в том, что именно здесь появились понятие народовластия [калька греч. бтщокрста], понятие гражданина [калька греч. avrjp тгоХткхх; букв, ‘человек городской' < ло^ц ‘город', ср. гражданин < град: раб, крестьянин (iSicoiriq) не имел статуса гражданина] с присущими ему гражданскими правами (правом частной собственности, правом голоса, правом избирать и быть избранным) и свободами (свободой мысли, свободой волеизъявления, свободой слова), понятие «человека как меры всех вещей» (Протагор).

Изобретателем риторики считается ученик Пифагора, философ, поэт и врач Эмпедокл (ок. 490—430 до н. э.). Труды его («О природе», «Врачебное слово» и др.) утеряны, но до нас дошли его стихи о колдовской силе искусства, которому он обучал своих учеников, среди которых, по свидетельству Диогена Лаэрция, был и Горгий Леонтинский:

Зелья узнаешь, какими недуги и дряхлость врачуют:

Только тебе одному я открыть это все собираюсь.

Ветров, не знающих отдыха, ярость удерживать будешь, Что, устремляясь на землю, порывами пажити губят;

Если ж захочешь — обратное вновь их воздвигнешь дыханье. Мрачного после ненастья доставишь желанное ведро, В летнюю засуху зелень питающий вызовешь ливень:

Хлынет потоками влага с эфирного неба на землю.

Даже усопшего мужа вернешь из чертогов айда!

Считается, что первым занялся преподаванием риторики знаменитый философ Сократ (469—399 до н. э.). Вот что пишет о нем античный поэт Тимон:

Всей чарователь Эллады, искуснейший в доводах тонких, С полуаттической солью всех риторов перешутивший¹.

Термин риторика впервые встречается в трактате «Против софистов»^[5][6], принадлежащем перу древнегреческого философа и оратора Исократа (436—338 до н. э.). Исократ, по праву именуемый «отцом красноречия», известен как основатель первой риторической школы (391 до н. э.) и наставник знаменитого афинского оратора и политика Демосфена. К речам Демосфена (385—322 до н. э.) и политическим пьесам афинского комедиографа Аристофана (446—385 до н. э.), по мнению американского ученого Харви Юниса, исследовавшего этот вопрос, восходит так называемая политическая риторика, или политическое красноречие^[7]. Современником, соучеником (оба учились у Платона) и ровесником Демосфена был Аристотель (384, г. Стагир — 322 до н. э.), которого иногда, по названию города, в котором он родился, именуют Стагиритом. В его трудах, прежде всего в трактате «Риторика», были систематизированы и кодифицированы основные принципы данной науки, известные к этому времени.

Во II—I вв. до н. э. греческие полисы были захвачены Римом. С I века до н. э. здесь начало распространяться искусство «греческого хитрословия». Характеризуя эту эпоху, М. Л. Гаспаров пишет, в частности, следующее:

Легко понять, что больше всего простора для развития красноречия предоставлял демократический строй. И действительно, два периода наибольшего расцвета античного красноречия приблизительно совпадают с двумя периодами большого подъема рабовладельческой демократии.

В Греции это V—IV вв. до н. э., в Афинах — время от Перикла до Демосфена; в Риме это I в. до н. э., время Цицерона.

Уважение к ораторскому слову было в Риме древним и традиционным. Считалось, что как на войне римлянин служит своему отечеству с оружием в руках, так в мирное время он служит ему речами в сенате и народном собрании. «Vir bonus dicendi peritus» — «достойный муж, искусный в речах», — так определяет идеал древнего римского оратора Катон Старший. Однако чтобы правильно понять его, следует помнить, что «достойный муж» в латинском языке тех времен — синоним аристократа. Идеал красноречия был тесно связан с политическим идеалом, и когда был брошен вызов отжившему свой век политическому идеалу древней римской аристократии, заколебался и ораторский идеал. К новому красноречию греческого типа Рим пришел в бурный век гражданских войн. Поднимающаяся римская демократия — и всадники и плебеи — в своей борьбе против сенатской олигархии нуждалась в действенном ораторском искусстве. Фамильных традиций сенатского красноречия всадники и плебеи не имели — с тем большей жадностью набросились они на эллинистическую риторику, которая бралась научить ораторскому искусству всякого желающего. В Риме появились школы греческих риторов — сперва вольноотпущенников, потом свободных приезжих учителей. Обеспокоенный сенат стал принимать меры. В 173 и 161 гг. были изданы указы об изгнании из Рима греческих философов и риторов. Это не помогло: поколение спустя в Риме вновь свободно преподают греческие риторы, и появляются даже латинские риторы, преподающие на латинском языке и довольно удачно перерабатывающие греческую риторику применительно к требованиям римской действительности. Их уроки более доступны и этим более опасны, поэтому сенат оставляет в покое греческих риторов и обращается против латинских: в 92 г. лучший сенатский оратор Луций Лициний Красе (будущий герой диалога Цицерона «Об ораторе») в должности цензора издает указ о закрытии латинских риторических школ как заведений, не отвечающих римским нравам. Этим удалось временно покончить с преподаванием латинской риторики, но с тем большим усердием обратились римляне к изучению риторики греческой. С каждым днем все больше молодых людей отправлялось из Рима в Грецию, чтобы у лучших преподавателей учиться греческой культуре слова и мысли. Из этой толпы римских учеников, нахлынувших в Грецию, десятки и сотни шли в обучение к риторам и лишь единицы — к философам¹.

В настоящее время, как и в прошлые эпохи, наиболее интенсивное развитие риторики наблюдаем в демократических странах: Бельгии («группа /х» в Льежском университете^[8][9]), Голландии (Амстердамская школа) и др., особенно в странах англоязычной культуры, прежде всего в США, где данная дисциплина «в двадцатом веке, особенно последние несколько десятилетий, переживала ренессанс»^[10].

Ограничение свободы слова при тоталитарных и диктаторских режимах власти ведет если не к полному запрету, то к снижению востребованности риторики и постепенному ее вытеснению из общественной жизни. Начиная с так называемой перестройки, т. е. приблизительно со второй половины 80-х годов XX века, когда в СССР подошла к концу эпоха тоталитаризма, риторика вернулась и к нам. Отсчет развития этой дисциплины в демократической России можно вести с перевода французского пособия «Общая риторика» Жака Дюбуа и др. (1986), предисловие к которой, написанное С. С. Аверинцевым, носило очень характерное название: «Возвращение риторики».

2. Как искусство убеждения риторика восходит к эристике — искусству словесного боя, именно поэтому риторику регулярно сравнивают с «кулачным боем, борьбой» (Горгий Леонтинский), фехтованием (А. Шопенгауэр), войной (Дж. Спенс), каратэ (И. О. Вагин) или айкидо (М. Е. Литвак и др.), этот же смысл кроется в этимологии слова полемика [греч. 7гоА, 8ро (; ‘сражение, битва', перен. ‘спор']. Выдающийся немецкий философ Иммануил Кант (1724—1804) пишет: «Речь — коварное искусство, которым люди в важных делах пользуются как стенобитной машиной». С самого начала своего существования это искусство оказалось наиболее востребованным прежде всего в парламенте и в суде:

Сократ. Искусство красноречия не есть ли вообще умение увлекать души словами, не только в судах [здесь и далее курсив наш. — В. М.] и других общественных собраниях, но и в частном быту? Идет ли речь о мелочах или о крупных делах, — оно все то же, и, к чему бы его ни применять правильно — к важным ли делам или к незначительным, — оно от этого не становится ни более, ни менее ценным. Или ты об этом слышал не так?

Федр. Клянусь Зевсом, не совсем так. Говорят и пишут искусно прежде всего для тяжб, говорят искусно и в народном собрании. А о большем я не слыхал.

Платон. Федр

Именно поэтому выдающиеся ораторы прошлого и настоящего — это либо политики (например, в Греции — Перикл, Деметрий Фалерский, Демосфен, в Риме — Плиний Младший, Луций Красе, Катон Старший; в Англии — Дж. Рассел, У. Гладстон, Б. Дизраэли, У. Черчилль и др.), либо адвокаты (в Греции — Лисий из Сиракуз, Горгий Леонтинский; в Риме — Марк Фабий Квинтилиан; в России — С. А. Андреевский, Н. П. Карабчевский, А. Ф. Кони, А. Я. Пассовер, Ф. Н. Плевако, П. С. Пороховщиков и др.), либо одновременно и адвокаты, и политики (например, Коракс, Марк Туллий Цицерон), либо юристы, ушедшие в политику (В. И. Ленин, Фидель Кастро, В. В. Жириновский и др.). Высказывается предположение о том, что «с появлением риторики как науки появился и адвокат (lawyer) как тот, кто знает эту науку и потому может представлять в суде того, кто этой наукой не владеет»^[11]. Скорее всего, не адвокаты появились благодаря риторике, а риторика появилась благодаря адвокатам.

Основателем риторики считается судебный и политический оратор Коракс из Сиракуз (V в. до н. э.), он же написал и первую риторику (ок. 467 до н. э.), текст которой, к сожалению, был утерян. Его учеником был афинский судебный оратор Лисий (459—380 до н. э.), учеником Лисия — Горгий Леонтинский (483—375 до н. э.), активно занимавшийся адвокатской деятельностью. На самом деле Коракс был основоположником двух эристических дисциплин: 1) софистики — искусства логического, психологического и языкового манипулирования; 2) судебной риторики, во многом основанной на софистике. О непростом характере этих дисциплин говорит следующая легенда:

Коракс договорился с Тиснем, бедным, но очень амбициозным молодым человеком, что возьмет его в ученики с тем условием, что тот уплатит ему деньги за обучение сразу же после первого выигранного им судебного процесса, если же он его проиграет, то платить не будет. Научившись у Коракса хитростям и уловкам судебного красноречия, Тисий заявил учителю, что платить не станет. Тот привлек ученика к суду. На суде Тисий сказал, что если он выиграет процесс, то платить не будет по решению суда, а если проиграет, то платить не будет по условиям договора с Кораксом.

По преданию, судьи выставили вон обоих, сказав следующее: «Негодное яйцо негодной вороны» (кора?, по-гречески означает ‘ворона')¹. Прием манипулятивного использования недостаточно продуманной формулировки в документе, открытый Кораксом и блистательно примененный его учеником против собственного учителя, именуется адвокатским доводом.

Многие риторы-софисты (Коракс, Тисий, Горгий Леонтинский, Лисий из Сиракуз, Исократ и др.) зарабатывали либо как адвокаты, либо как логографы^[12]; сама софистика выковывалась как искусство судебного хитрословия. Именно здесь, в суде, она продолжает жить и поныне. Внимательно всмотримся в карикатуру «Адвокат, которому хорошо заплатят», принадлежащую выдающемуся французскому художнику-пародисту Оноре-Викторьену Домье (1808—1879):

Отношение софистов и, в частности, судебных ораторов к истине и справедливости было подчинено единственной, сугубо прагматической цели — выиграть спор, не проиграть процесс:

Сократ. Скажи мне, что делают на суде тяжущиеся стороны? Не спорят ли они, или назвать это как-то иначе?

Федр. Нет, именно так.

Сократ. Спорят о том, что справедливо и что несправедливо?

Федр. Да.

Сократ. И тот, кто делает это искусно, сумеет представить одно и то же дело одним и тем же слушателям то справедливым, то, если захочет, несправедливым? [здесь и далее курсив наш. —В. М.].

Федр. И что же?

Сократ. По их мнению, тому, кто собирается стать хорошим оратором, совершенно излишне иметь истинное представление о справедливых и хороших делах или о людях, справедливых и хороших по природе либо по воспитанию. В судах решительно никому нет никакого дела до истины, важна только убедительность. А она состоит в правдоподобии, на чем и должен сосредоточить свое внимание тот, кто хочет произнести искусную речь. Иной раз в защитительной и обвинительной речи даже следует умолчать о том, что было в действительности, если это неправдоподобно, и говорить только о правдоподобном: оратор изо всех сил должен гнаться за правдоподобием, зачастую распрощавшись с истиной. Провести это через всю речь — вот в чем и будет состоять все искусство.

Платон. Федр одного лишь презрения"¹. Во многих греческих государствах (на Крите, в Спарте, Хиосе, где, по преданию, родился Гомер) риторика находилась под запретом. В Советском Союзе риторика также была запрещена, поскольку «пролетариат не нуждается в средствах обмана»^[13][14]. Такие решения продиктованы либо отождествлением софистики и риторики, либо перенесением отношения к первой на вторую. Можно ли разделить эти две дисциплины и создать риторику, чистую от софистики? Думается, что нет. Риторика и софистика, по определению Платона, «переплетены в единое целое», и отделить их друг от друга невозможно^[15]. Тем не менее, попытки создания идеальной риторики, свободной от элементов софистики, предпринимались в прошлом и продолжают предприниматься по сей день.

По наблюдениям Вальтера Онга (1913—2003), известного американского специалиста по средневековой риторике, в эпоху Возрождения (XIV—XVI вв.) «происходит сдвиг от риторики, с ее акцентом на возможное знание, к логике, с ее акцентом на строгие доказательства и истину, и сдвиг от воспринимаемой на слух устной аргументации к воспринимаемой визуально письменной демонстрации»^[16]. Думается, что эти смещения, а также «имеющие характер маятника» моменты доминирования то риторического, то логического начала в обществе (с. 5) связаны со сменой отношения интеллектуальной и властной элиты к софистической компоненте риторики: от полного неприятия до признания возможности и даже необходимости ее использования в юридической, медицинской, педагогической практике, в политике и пропаганде, в частности при проведении тех или иных политических установок через средства массовой информации.

3. Слово риторика не только в русском, но и в других европейских языках ассоциируется с пустословием (ср. риторический — «малосодержательный; пустой, напыщенный»^[17], пустая риторика, впасть в риторику). На наш взгляд, существует несколько постоянно действующих причин снижения популярности риторики, наблюдаемых в разные эпохи.

Во-первых, недостаточно высокая квалификация преподавателей риторики и авторов соответствующих пособий. Т. Г. Хазагеров и Л. С. Ширина совершенно справедливо отмечают по данному поводу, что виновата в этом, конечно же, не риторика, «а тот уровень, на котором она изучается»^[18] и, добавим, пишется отдельными авторами. Раскроем, к примеру, «Риторику» психолога В. П. Шейнова¹ и проанализируем использованную здесь терминологию: «метод извлечения выводов» и «кажущаяся причинность» вм. non sequitur, «метод сравнения» вм. аналогия (с. 146), «использование авторитета» вм. аргумент к авторитету, «дискредитация собеседника» вм. аргумент к личности (с. 152) и проч. Удаленность от общепринятой терминологии приводит к понятийной неразберихе: так, понятие подмены тезиса на 144 именуется преувеличением, на с. 151 этот термин использован уже в значении ‘поспешное обобщение', а на с. 153 подмена тезиса величается «вытеснением». В качестве примера понятийной путаницы приведем полностью и рассмотрим один из параграфов этого издания:

Метод «выведения»

Основывается на постепенном субъективном изменении существа дела. Можно указать такие удачные примеры: «Богатство не имеет границ, когда в больших размерах идет за границу»; «Мелкая сошка лучше всех знает, кому достанется мясо. Но кто будет слушать мелкую сошку?» (с. 149).

Судя по первому примеру, приведенному В. П. Шейновым, речь идет об эквивокации, однако второй пример эквивокации явно не содержит. Оба логически несовместимых примера никак не проясняют сути придуманного автором термина метод «выведения», который они призваны иллюстрировать.

История действительно имеет свойство повторяться. Еще Марк Фабий Квинтилиан (ок. 35—96 н. э.), римский адвокат и теоретик ораторского искусства, характеризуя наименования фигур, отметил: «Ученые дали всем этим фигурам названия, но разные, какие кто придумал (fingenti placuit)»^[19][20].

Во-вторых, обилие непродуманных концепций и классификаций. В этой связи специалисты справедливо сетуют на то, что «риторы создали практически необозримые списки фигур»; на то, что созданные классификации (а точнее, списки и умозрительные схемы) «вызывают отвращение» тем, что они «нудны, поверхностны (frivolous) и непригодны для использования»; на то, что именно такие списки и классификации «привели к кризису риторики»^[21] и, добавим, к дискредитации ее как науки.

• 4. С тем, чтобы выявить четвертую универсалию развития ораторского искусства, подразделим риторики на два исторических типа:
  • а) риторики античного типа; б) риторики средневекового типа. Целью риторики античного типа является убеждение; соответственно, ее предметом является построение и критический анализ убеждающей речи. Расширение либо замена данного предмета неминуемо ведут к кризису риторики, на что справедливо указывают многие специалисты (Л. К. Граудина, Т. Г. Хазагеров и др.). В средние века ввиду ограничений на свободу мысли и слова, вызванных, в частности, диктатом церкви и деятельностью инквизиции, социальным неравенством и жесткой сословной иерархизацией общества, а также отсутствием каких бы то ни было гражданских прав у большинства населения, классическая риторика как искусство полемики оказалась невостребованной. Предметом риторики средневекового типа стала информирующая речь, т. е. произошла замена ее предмета. Результатами такой замены стали два следствия.
• 1) Переключение основного внимания на форму выражения — сферу элокуции. Развитие риторики в странах средневековой Европы отмечено появлением огромного количества трактатов, в которых находим пространные списки и подробнейшие, тщательно выполненные описания тропов и фигур. Среди известных и почитаемых трудов данного типа укажем «Epitome troporum ас schematum» Иоганна Сузенбротуса (1484—1542, Германия), «Tabulae de Schematibus et Tropis» Питера Мозеллануса (1493—1524, Германия), «A Treatise of Schemes and Tropes» Ричарда Шерри (1506—1555, Англия), «Poetices Libri Septem» Юлия Скалигера (1484—1558, Франция), «Etymologiarum» Исидора Гиспалиса (570—636, Испания)¹. Ученые этого времени открывают новые фигуры, выявляют разновидности старых, подыскивают для них терминологические обозначения, подбирают иллюстративные примеры, перечни которых порою занимают целые страницы, уточняют соотношения фигур, корректируют их дефиниции. Именно эта гигантская по своим масштабам работа считается наиболее значимой заслугой риторики эпохи средневековья^[22][23].
• 2) Перерождение «из искусства убеждающей речи в искусство красноречия»^[24]. Т. Г. Хазагеров и Л. С. Ширина отмечают в этой связи следующее:

На смену античному миру, знавшему по преимуществу конфронтационное, судебное и парламентское красноречие, [пришло красноречие,] не связанное с противостоянием коммуникативных установок, а носящее преимущественно коммуникативный или информационный [курсив наш. — В. М.] характер, риторика все больше растворяется в искусстве произносить проповеди — гомилетике, и, естественно, ее авторитет поддерживается мощным авторитетом церкви¹.

Риторика «постепенно преобразовалась […] из ораторского искусства в грамматику литературного выражения»^[25][26]. Так, «в Америке XIX века риторика стала пониматься как форма эстетического и литературного анализа на уровне игры слов, как нечто вроде элокутивного танца»^[27]. Предметом современной риторики, наследующей, как нам представляется, основные признаки риторики средневекового типа, являются, по определению В. В. Виноградова, «монологи, разговоры, романы и вообще произведения „изящной прозы“, повести, басни, сказки, комедии, сатиры»^[28] и т. д., по мнению А. А. Волкова, — «письма по предметам общежития и литературные», «документы и деловая корреспонденция», «повествовательная (историческая) проза», «научнофилософская проза» и проч., т. е. все «те виды слова, которыми должен активно владеть всякий образованный человек [курсив наш. —В. М.]»^[29]. Здесь, однако, следует, вслед за проф. К. Ф. Седовым, вполне резонно заметить, что даже очень образованный человек «абсолютно всеми языковыми жанрами в полной мере владеть не может»^[30].

Эдвард Шаппа не без основания констатирует неправомерное расширение понятия риторики по схеме «Риторика X» (риторика делового письма, риторика плаката, риторика гипертекста [англ, rhetoric of hypertext], риторика рекламы, риторика продаж, риторика презентаций, риторика повседневности, риторика мечтаний [англ, rhetoric of dreams], риторика молчания, риторика осуждения, риторика пропаганды, риторика холодной войны…), где «икс может быть в буквальном смысле слова чем угодно», в результате чего данная дисциплина на наших глазах превращается в «Большую Риторику (Big Rhetoric)», и с этой точки зрения «все, или практически все может быть описано как „риторическое“»^[31].

Риторика в широком смысле, иногда именуемая красноречием, определяется как наука о приемах эффективного общения. Последняя, по справедливому мнению А. А. Ивина, всегда отличалась слишком широким предметом изучения; именно поэтому она «и в настоящее время […] лишена единой парадигмы или немногих, конкурирующих между собою парадигм и представляет собой едва ли обозримое поле различных мнений на предмет этой теории, ее основные проблемы и перспективы развития. Можно сказать, что современная риторика находится в процессе бурного развития»¹. Этим, видимо, и объясняется тот факт, что «риторика не имеет однозначного определения в современной филологии»^[32][33]. Г. Г. Хазагеров и И. Б. Лобанов, отмечая, что «именно Квинтилиан первым предложил понимание риторики как искусства хорошо говорить», совершенно справедливо констатируют, что такое понимание оказалось роковым для риторики как искусства убеждения^[34].

Возрождение риторики, начавшееся во второй половине XX в., связано с ограничением ее предмета построением убеждающей речи. Риторика в узком смысле, так называемая новая риторика, неориторика, или аргументативная риторика (термины Хейма Перельмана), «описывает только приемы изменения убеждения»^[35], т. е. является прямым продолжением «старой», классической риторики (здесь стоит вспомнить поговорку о том, что все новое — это хорошо забытое старое). В настоящее время неориторика и, в частности, неософистика, бурно развивающаяся последние полтора десятилетия в США и в ряде стран Западной Европы, постепенно приходят на смену риторике средневекового типа.

Пособие X. Перельмана «Traite de V’argumentation: La nouvelle rhetorique» (Paris, 1958) не переведено на русский язык. Небольшой фрагмент этой книги (Перельман X., Олбрехт-Тытека Л. Из кн. «Новая риторика: трактат об аргументации»), не дающий, впрочем, даже самого общего о ней представления, переведен на русский язык и представлен в сб.: Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. Перевод осуществлен по английскому изданию (т. е. является «переводом с перевода»); в английском варианте (Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ. of Notre Dame Press, 1969) заголовок и подзаголовок оригинала по какой-то причине, явно не зависящей от воли автора, поменялись местами; эта же «переводческая вольность» отражена и в русском переводе. Недоступностью данной книги для большинства российских специалистов объясняются некоторые досадные недоразумения, в частности применение термина неориторика для именования современной теории красноречия, распространившееся в последние годы в отечественной лингвопедагогике^[36]. Такое использование данного термина не представляется оправданным.

108—140).

с.

История любой науки, в том числе и риторики, — это история развития ее категориального аппарата, история борьбы мнений в рассмотрении дикуссионных вопросов и преодоления заблуждений в их решении, поэтому ниже, в тех случаях, когда это представляется необходимым, нами будет представлена критическая ретроспектива каждой анализируемой проблемы.

• [1] См.: Тойнби А. Д. Постижение истории. М., 1991.
• [2] Ziegelmueller G. W., Kay J. Argumentation, inquiry and advocacy. 3rd ed. NeedhamHeights, 1997. P. 6.
• [3] Bowker J. K., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the worldthrough debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4thed. International Debate Education Association, 2005. P. 2.
• [4] Rieke R. D., Malcolm O. S. Argumentation and critical decision making. 4th ed. New York, 1997. P. XVII.
• [5] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов.С. 384—385 и 119.
• [6] Schiappa Е. Protagoras and logos. A study in Greek philosophy and rhetoric. 2nd ed.Univ. of South Carolina Press, 2003. P. 43 & 54.
• [7] Yunis H. Taming democracy. Models of political rhetoric in classical Athens /ed. A. R. Wayne. Cornell Univ. Press, 1996. P. 191.
• [8] Гаспаров М. Л. Цицерон и античная риторика // Цицерон М. Т Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 8.
• [9] Centre d’etudes poetiques, или «группа /а» ["мю", по названию первой буквыв греч. слове ргтафора].
• [10] Schiappa Е. Isocrates' philosophia and contemporary pragmatism // Rhetoric, sophistry, pragmatism / ed. St. Mailloux. Cambridge Univ. Press, 2004. P. 33.
• [11] Levine L., Saunders К. Thinking like a rhetor // Journal of legal education. Vol. 43.1993. P. 109.
• [12] Это выражение, ставшее крылатым, подтверждает, что героем этой легенды былименно Коракс, а не Протагор, по Диогену Лаэрцию: «Есть рассказ, будто однажды онтребовал платы со своего ученика Еватла, а тот ответил: „Но я ведь еще не выигралдела в суде!“ Протагор сказал: „Если мы подадим в суд, и дело выиграю я, то ты заплатишь, потому что выиграл я; если выиграешь ты, то заплатишь, потому что выигралты“» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 418).
• [13] Лами Б. Риторика, или Искусство речи. С. 263—264.
• [14] Гофман В. Реторика, или риторика // Литературная энциклопедия: В 11 т. Т. 9. М., 1935. Стб. 640.
• [15] Mailloux St. Sophistry and rhetorical pragmatism // Rhetoric, sophistry, pragmatism /ed. St. Mailloux. Cambridge Univ. Press, 2004. P. 2 & 14.
• [16] Ong W. J. A Retrospective // Communication research trends. A quarterly review ofcommunication research / ed. P. A. Soukup. Vol. 23. 2004. № 1. P. 4.
• [17] Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998. С. 1123.
• [18] Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 15.
• [19] Шейнов В. П. Риторика. Научное издание. Минск, 2000. 591 с.
• [20] Quintiliani Institutionis oratoriae libri duodecim. Vol. II. Lipsiae, 1854. P. 119.
• [21] Vickers B. In defence of rhetoric. Oxford, 1998. P. 294—295.
• [22] К этому же типу отнесем и «Риторику» М. В. Ломоносова (1748), с которой начинается распространение данной науки в России. Во вступлении читаем: «Красноречие естьискусство о всякой данной материи красно говорить, и тем преклонять других к своемуоб оной мнению» (Краткое руководство к красноречию, кн. первая, в которой содержитсяриторика […]. СПб., 1748. С. 1), однако состав терминов, используемых М. В. Ломоносовым, убеждает в преимущественно элокутивной их направленности, см. словарь: Бухар-кин П. Е., Волков С. С., Ветушко-Калевич А. А. и др. Риторика М. В. Ломоносова. СПб., 2017. 632 с.
• [23] Judson В. А., рец. на кн.: Murphy J. J. Rhetoric in the Middle Ages. A history of rhetoricaltheory from St. Augstine to the Renaissance // Speculum. Vol. 52. 1977. № 2. P. 41.
• [24] Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. M., 2002. С. 14.
• [25] Хазагеров I Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-на-Дону, 1999. С. 22. В приведенном тексте явно содержится пропуск, который мы восполнили.
• [26] Безменова Н. А. Неориторика: проблемы и перспективы // Семиотика. Коммуникация. Стиль: Сб. обзоров. М., 1983. С. 38.
• [27] Jacob В. Е. Ancient rhetoric, modern legal thought and politics: a review essay on thetranslation of Viehweg’s ‘Topics and law' // Northwestern Univ. Law Review. Vol. 89. 1995.P. 2.
• [28] Виноградов В. В. Поэтика и риторика // Избр. тр. О языке художественной прозы.М., 1980. С. 98.
• [29] ВолковА. А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 10.
• [30] Седов К. Ф. Анатомия жанров бытового общения // Вопросы стилистики.Вып. 27. Саратов, 1998. С. 19.
• [31] Schiappa Е. Second thoughts on the critiques of Big Rhetoric // Philosophy and rhetoric.Vol. 34. 2001. № 3. P. 260.
• [32] Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 14.
• [33] Стилистический энциклопедический словарь русского языка. М., 2003. С. 28.
• [34] Хазагеров Г. Г., Лобанов И. Б. Риторика. Ростов-на-Дону, 2007. С. 20.
• [35] Ивин А. А. Риторика: искусство убеждать. М., 2002. С. 15.
• [36] Например: Львов М. Р. Риторика. Культура речи. М., 2002 (гл. 9. Неориторика…