Криптолалия. 
Риторика и теория аргументации

Одной из форм нарочитой неясности является криптолалия [греч. крцлтео ‘скрывать, утаивать', ХаМы ‘говорить, рассказывать, беседо¹

вать'] — использование номинативных средств языка в «конспиративной» (В. Д. Бондалетов), или криптофорной функции с целью скрыть содержание речи от третьих лиц. В качестве примера приведем фрагмент диалога двух приятелей, собирающихся на рыбалку (разговор происходил в присутствии супруги одного из них, грозной и весьма последовательной противнице Бахуса):

• — Ты мормышки взял?
• — Конечно! Как же без мормышек на рыбалке-то!
• — Сколько?
• — Две.
• —Думаешь, хватит?

Как прием криптолалии здесь использована метонимия — переименование по смежности: с мормышки на то, без чего и мормышки, и сама рыбалка теряют смысл. В криптофорной функции употребляется и метафора; вспомним услышанный Гриневым разговор хозяина постоялого двора с Пугачевым:

Хозяин вынул из ставца штоф и стакан, подошел к нему [Пугачеву] и, взглянув ему в лицо: «Эхе, — сказал он, — опять ты в нашем краю! Отколе бог принес?» Вожатый мой мигнул значительно и отвечал поговоркою: «В огород летал, конопли клевал: швырнула бабушка камешком — да мимо. Ну, что ваши?» «Да что наши! — отвечал хозяин, продолжая иносказательный разговор. — Стали было к вечерне звонить, да попадья не велит: поп в гостях, черти на погосте». — «Молчи, дядя, — возразил мой бродяга, — будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузов. А теперь (тут он мигнул опять) заткни топор за спину: лесничий ходит. Ваше благородие! За ваше здоровье!» — При сих словах он взял стакан, перекрестился и выпил одним духом. Потом поклонился мне и воротился на полати.

Я ничего не мог тогда понять из этого воровского [от устар. вор ‘преступник'. — В. М.] разговора, но после уж догадался, что дело шло о делах Яицкого войска, в то время только что усмиренного после бунта 1772 года.

А. С. Пушкин. Капитанская дочка

Исскуственная книжность

Наукообразный характер, затемнить суть дела, скрыть отсутствие мысли либо запутать оппонента:

Имя — это смысловой предел символико-смыслового становления эйдоса как умозрительной картины апофатической сущности предмета (Из курса введения в языкознание); Проблематично найти специфическое калибрование в синхронировании, которое было бы соответственным, чтобы воспрепятствовать ускорению рисков по страховым премиям, создаваемому сокращением доходов (Из речи чиновника)^[1][2]. Данный прием называют также гелертерским стилем [нем. gelehrt ‘ученый'] и птичим языком. Вспомним старинную притчу:

Однажды Диоген на городской площади начал читать философскую лекцию, однако его никто не слушал. Тогда Диоген заверещал по-птичьи, и вскоре вокруг собралась огромная толпа зевак.

— Вот, афиняне, цена вашего ума, — сказал им Диоген. — Когда я произносил для вас умные речи, никто не обращал на меня внимания, а как только защебетал, как неразумная птица [курсив наш. —В. М], вы стали слушать меня, разинув рты.

Воспринимая чью-либо речь, слыша и стараясь понять отдельные составляющие ее слова и выражения, мы исходим из того предположения, что слово обязательно что-то должно обозначать, что значения слов обязательно должны складываться в смысл воспринимаемой нами речи. На самом деле наши ожидания не всегда оправдываются, и в этом случае мы чаще всего виним себя — за недостаток знаний и образованности, человека же, говорящего неясно, считаем носителем недоступных для нас знаний и умений. Это свойство человеческой психики, а значит, и силу неясной речи издавна эксплуатировали ученые, в частности Гегель (мнение В. Ф. Асмуса), Платон и Гераклит (мнение Диогена Лаэрция):

Книгу «О природе» он [Гераклит] позаботился написать как можно темнее, чтобы доступ к ней имели лишь способные, и чтобы обнародование не сделало ее открытой для прозрения. Сам Дарий написал ему так: «Царь Дарий Гераклиту, мужу эфесскому, шлет привет. Тобою написана книга „О природе“, трудная для уразумения и для толкования. Есть в ней места, разбирая которые слово за словом видишь в них силу умозрения твоего о мире, о Вселенной и обо всем, что в них вершится, заключаясь в божественном движении; но еще больше мест, от суждения о которых приходится воздерживаться, потому что даже люди, искушенные в словесности, затрудняются верно толковать написанное тобой»¹.

Нарочитую неясность речи используют колдуны, волхвы, жрецы, знахари. А. Г. Лыков пишет по этому поводу: «„Запрограммированная непонятность“ слова — это тоже специфически выраженное его значение. На этом „эффекте непонятности“ основана магическая сила заклинаний посредством абракадабры»^[3][4]. Пример из книги «Русское народное чернокнижие» (СПб., 1885):

Вихода, ксара, гуятун, гуятун.

Лиффа, пррадда, гуятун, гуятун.

Наппалим, вошиба, бухтара.

Мазитан, руахан, гуятун.

Жунжан.

Яндра, кулайнеми, яндра.

Яндра^[5].

Непонятное «звучит загадочно, да и с расчетом на загадочность, по крайней мере ad populum» (Л. Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена). Поистине магическое воздействие непонятной речи специалисты иногда именуют магией слов [англ, word magic]. Технику данной манипуляции отлично описал А. Шопенгауэр:

«Озадачить и сбить противника с толку бессмысленным набором слов и фраз. Эта уловка основывается на том, что люди, если что-нибудь слышат, привыкли думать, будто под фразами скрывается какая-нибудь мысль. Если противник такой человек, который в душе сознает свою слабость и привык слышать много непонятных вещей и делать вид, что все отлично понимает, то можно импонировать ему, засыпая его с совершенно серьезным выражением лица ученым или глубокомысленно звучащим абсурдом, от которого у него онемеют слух, зрение и мысль; все это можно выдавать за бесспорное доказательство своего тезиса. Всем известно, что подобную уловку употребляли в последнее время немецкие философы с поразительным успехом, когда имели дело даже с большим скоплением публики»^[6].

С целью запутать адресата практикуется нагнетание синтаксически усложненных предложений. Такие предложения предназначены для выражения сложной мысли, однако при установке на искусственную книжность они выполняют сугубо манипулятивную функцию и смысла не несут, ср.:

Этот вопрос рассматривается в плане формирования прагматики метаязыковой субстанциональности трехкомпонентных локутивных логикограмматических универсальных средств выражения модальных отношений, гипотетически способных стать элементами моделируемых ингредиентов модальности.

Диссертация по лингвистике Специалисты отмечают, что чрезвычайно сложны, а местами и попросту недоступны для восприятия риторические труды X. Перельмана — во-первых, ввиду многочисленных длиннот: «Многие из лучших идей Перельмана буквально похоронены (are virtually buried) в длиннотах, ввиду чего по большей части оказались утеряны (lost) даже для самых внимательных (to the most careful) читателей». Во-вторых, «в ряде важнейших вопросов Перельман остается до сумасшествия неясен (maddeningly obscure)», а «многие аспекты работы Перельмана [имеется в виду „Новая риторика“. — В. М.] остаются загадкой (enigmatic)»^[7]. С оценкой Ричарда Граффа трудно не согласиться.

Весьма впечатляют мудреные алгебраические, математические и иные формулы. Приведем образец текста, написанного в стилистике одного некогда очень нашумевшего направления в науке о языке:

Теория формальных грамматик, возникшая главным образом благодаря работам Н. Хомского, изучает способы описания закономерностей, которые характеризуют уже не отдельный текст, а всю совокупность правильных текстов того или иного языка. Эти закономерности описываются путем построения «формальной грамматики» — абстрактного «механизма», позволяющего с помощью единообразной процедуры получать правильные тексты данного языка вместе с описаниями их структуры. Наиболее широко используемый тип формальной грамматики — так называемая порождающая грамматика, или грамматика Хомского, — упорядоченная система G = >, где: V и W — непересекающиеся конечные множества; I — элемент W; R — конечное множество правил вида j—у, где; и у — цепочки (конечные последовательности) элементов V и W. Если j—у правило грамматики G и w_b w₂, — цепочки из элементов V и W, то говорят, что цепочка Wjyw₂ непосредственно выводима в G из wfw₂. Если х₀, х_ь?, х_п — цепочки и для каждого i = 1, …, п цепочка х₍-, непосредственно выводима из х_1Л, то говорят, что х_п выводима из х₀ в G. Множество цепочек из элементов V, выводимых в G из I, называется языком, порождаемым грамматикой G. Если все правила грамматики G имеют вид А~у, где А — элемент W, G называется бесконтекстной, или контекстно-свободной. В лингвистической интерпретации элементы V чаще всего представляют собой слова, элементы W — символы грамматических категорий, I — символ категории «предложение». В бесконтекстной грамматике вывод предложения дает для него дерево составляющих, в котором каждая составляющая состоит из слов, «происходящих» от одного элемента W, так что для каждой составляющей указывается ее грамматическая категория. Так, если грамматика имеет в числе прочих правила I ~ S_{x у> им} V, V_y ~ VyS_{x>y? вин}, 5_Муж. ед. вин ~ овес, 5_же". _мн. _им ~ лошади, V*_MH ~ кушают^[8], где У_у означает категорию «группа глагола в числе у», V^[8] — «переходный глагол в числе у», S_{xy 2} — «существительное рода х в числе у и падеже г», то приведенное выше предложение имеет вывод, показанный на рис. 3, где стрелки идут из левых частей применяемых правил к элементам соответствующих правых частей:

А. В. Гладкий. Математическая лингвистика Ученые старшего поколения помнят, что идея генеративной лингвистики, получив популярность в 60-х и начале 70-х годов прошлого столетия, не принесла ожидаемых результатов. Язык оказался слишком сложным для моделирования объектом: поверить гармонию алгеброй не удалось.

Давно замечено, что искусственная книжность и малограмотность часто сопутствуют друг другу. Замечательный пример стилизации этих двух явлений — рассказ А. П. Чехова «Письмо к ученому соседу»:

Давно искал я случая познакомиться с Вами, жаждал, потому что наука в некотором роде мать наша родная, все одно как и цивилизацыя и потому что сердечно уважаю тех людей, знаменитое имя и звание которых, увенчанное ореолом популярной славы, лаврами, кимвалами, орденами, лентами и аттестатами гремит как гром и молния по всем частям вселенного мира сего видимого и невидимого, т. е. подлунного. Я пламенно люблю астрономов, поэтов, метафизиков, приват-доцентов, химиков и других жрецов науки, к которым Вы себя причисляете через свои умные факты и отрасли наук, т. е. продукты и плоды.

Здесь искусственная книжность используется с целью речевой мимикрии, в данном случае — приспособления своих, весьма незавидных речевых параметров под речь адресата с более высоким уровнем интеллекта и образования. Приведем пример из современной политической речи: щина-инвалид обращалась в некий «комитет социальной защиты», другая — в еще более мифическую «Женевскую группу», служившую для нее, прикованной к коляске, спасительной Шамбалой. Нужна ли специальная лингвистическая экспертиза, чтобы понять, что представителем этой «Женевской группы», посланцем вожделенной Шамбалы были для них вы? Своего рода посредником в передаче материала выступала я, обычное частное лицо. В нескольких заявлениях подробно рассказывалось, как персонал интерната силой захватывает их на железнодорожной платформе и возвращает в помещение, дабы они не смогли лично представить свои свидетельства никому из правозащитников. Именно поэтому нелегкие посреднические функции приняла на себя я. Весь отксеренный материал вы мне вернули в присутствии Надежды Васильевны Рыжевской, беспомощно разведя руками. Вы сказали, что ничего не поняли. У вас было целых три месяца. За четыре месяца я одолела право и одновременно написала свою первую статью по теории права. А я не семи прядей во лбу и имею весьма смутные представления о законе Ома. Чего же вы не поняли?

Все изложенное я готова защищать в суде.

Большой привет Соросу.

Марина Бурова. Региональная общественная организация «За права человека».

Искусственная книжность нередко становится объектом справедливой критики и пародирования. Exempli causa приведем пародию В. Новикова, имитирующую стиль научных работ одного известного филолога: пользуется контекстом непринужденной светской беседы для пропаганды среди серых волков новых, еще не ведомых им представлений и знаний.

Что же касается поведения Серого Волка, то оно характеризуется крайней бедностью регуляторов, фатальной предсказуемостью процессов. Оно актуализирует, по сути дела, одну-единственную стратегию — пищеварительную.

Анализ семиотической природы жестов и поступков, сложных отношений между текстом и внетекстовой реальностью дает основание определить поведение Красной Шапочки как хорошее, а поведение Серого Волка — как плохое.

Ситуацию в современной филологии очень точно обрисовывает Андрей Синявский в предисловии к книге Петра Вайля и Александра Гениса «Родная Речь. Уроки Изящной Словесности»:

Кто-то решил, что наука должна быть непременно скучной. Вероятно, для того, чтобы ее больше уважали. Скучное — значит, солидное, авторитетное предприятие. Можно вложить капитал. Скоро на земле места не останется посреди возведенных до неба серьезных мусорных куч.

А ведь когда-то сама наука почиталась добрым искусством и все на свете было интересным. Летали русалки. Плескались ангелы. Химия именовалась алхимией. Астрономия — астрологией. Психология — хиромантией. История вдохновлялась Музой из хоровода Аполлона и вмещала авантюрный роман. А ныне что? Воспроизводство воспроизводства?

Последний приют — филология. Казалось бы: любовь к слову.

И вообще, любовь. Вольный воздух. Ничего принудительного. Множество затей и фантазий. Так и тут наука. Понаставили цифры (0,1; 0,2; 0,3 и т. д.), понатыкали сноски, снабдили, ради научности, аппаратом непонятных абстракций, сквозь который не продраться («вермекулит», «груббер», «локсодрома», «парабиоз», «ультрарапид»), переписали все это заведомо неудобоваримым языком, — и вот вам, вместо поэзии, очередная пилорама по изготовлению бесчисленных книг.

В устном дискурсе прием искусственной книжности сопровождается уверенным тоном, а также быстрым темпом произнесения (с тем, чтобы слушатель не имел ни малейшей возможности разобраться в словесном потоке) — так называемым приемом ускорения речи:

Данная тактика нередко используется, в частности, при чтении докладов на научных конференциях, а также при защите диссертаций.

При устной аргументации, например в споре, искусственная книжность может быть использована в комбинации с аргументом к тщеславию. Вот как описывает указанный «тандем» С. И. Поварнин: «Довод сам по себе не доказателен, и противник может опротестовать его. Тогда выражают этот довод в туманной, запутанной форме и сопровождают таким, например, комплиментом противнику: „вы как человек умный не станете отрицать, что“ и т. д. или „нам с вами, конечно, совершенно ясно, что“ и т. д.»¹. Данная уловка именуется подмазыванием аргумента или тезиса.

Профессионалу не следует стесняться того, что он чего-то не понимает:

Несмотря на доверие учитель требовал регулярного появления у него каждую неделю и беседовал со мной все положенное время. О чем же? Обо всем. Иногда отвечал на мои вопросы, иногда рассказывал о своей работе. Я никак не мог понять «Науку логики» Гегеля. Кое в чем разобрался с помощью шотландского философа Дж. Мак-Таггарта, но никак не мог достичь уровня своих коллег-аспиранток, которые уверяли, что им все понятно. С жалобой на свою бестолковость пришел к учителю. Он внимательно посмотрел на меня и сказал: «Гегеля понять вообще невозможно. Можно его прочитать и изложить. Можно написать книгу о нем, но не понять». Так я избавился от комплекса неполноценности, за что благодарен учителю до сих пор.

А. И. Уемов. Я был аспирантом Асмуса Во время спора следует попросить оппонента повторить непонятную для вас фразу и тщательно, без спешки, растолковать ее смысл посредством простых слов и фраз. Именно здесь можно доказать, что смысла-то как раз и нет или смысл есть, но он тривиален и не требует столь сложного оформления. Прием можно повторить несколько раз: «Извините, коллега, но я Вас опять не понял». Несколько ударов в одну точку обязательно приведут вашего противника к нокдауну. В западной риторике постановка уточняющих вопросов оппоненту по поводу его утверждений и доводов является обязательным элементом процедуры дебатов^[10][11]; у нас постановка таких вопросов соискателю ученой степени является обязательным элементом процедуры защиты диссертации. Вот что советует Аристотель:

«Следует противиться там, где говорят неясно и употребляют многозначные выражения. Совершенно очевидно, что если сказанное собеседником неясно, отвечающему следует прежде всего сказать без колебания, что он не понимает. Ибо часто, когда с чем-то не соглашаются, отвечая на неясный вопрос, попадают в затруднительное положение»¹.

Прием искусственной книжности «удается, когда собеседник либо стесняется переспросить о чем-то, либо делает вид, что понял, о чем идет речь, и принял приводимые доводы»^[12][13]. Прием этот удается и в дискуссии перед непрофессиональной аудиторией, т. е. перед толпой; в этом случае в спор с манипулятором лучше не вступать, в чем убеждает нас следующая беседа:

«Отлично, если вы хотите хладнокровно обсуждать эту тему, я готов принять спор. И прежде всего, как вы предпочитаете обсуждать вопросы, аналогически или диалогически?» — «Обсуждать разумно», — воскликнул Моисей, счастливый, что может поспорить. — «Опять-таки превосходно. Прежде всего, во-первых, я надеюсь, вы не станете отрицать, что-то, что есть, есть. Если вы не согласны с этим, я не могу рассуждать дальше». — «Еще бы! — ответил Моисей. — Конечно, я согласен с этим и сам воспользуюсь этой истиной, как могу лучше». — «Надеюсь также, вы согласны, что часть меньше целого?» — «Тоже согласен! — воскликнул Моисей. — Это и правильно и разумно». — «Надеюсь, — воскликнул сквайр, — вы не станете отрицать, что три угла треугольника равны двум прямым». — «Нет ничего очевиднее», — ответил Моисей и оглянулся вокруг со своей обычной важностью. — «Превосходно! — воскликнул сквайр и начал говорить очень быстро. — Раз установлены эти посылки, то я утверждаю, что конкатенация самосуществования, выступая во взаимном двойственном отношении, естественно приводит к проблематическому диалогизму, который в известной мере доказывает, что сущность духовности может быть отнесена ко второму виду предикабилий». — «Постойте, постойте! — воскликнул Моисей. —.

Я отрицаю, это. Неужели вы думаете, что я могу без возражения уступить таким неправильным учениям?" — «Что? — ответил сквайр, делая вид, что взбешен. — Вы не уступаете? Ответьте мне на один простой и ясный вопрос: прав, по-вашему, Аристотель, когда говорит, что относительное находится в отношении?» — «Несомненно», — сказал Моисей. — «А если так, — воскликнул сквайр, — то отвечайте мне прямо: считаете ли вы, что аналитическое развитие первой части моей энтимемы deficient secundum quoad или quoad minus и приведите мне свои доводы. Приведите мне свои доводы, говорю я, — приведите прямо, без уверток». — «Я протестую», — воскликнул Моисей. — Я не схватил как следует сущности вашего рассуждения. Сведите его к простому предло

жению, тогда, я думаю, смогу вам дать ответ". — «О, сэр! — воскликнул сквайр, — оказывается, что я должен снабдить вас не только доводами, но и разумением! Нет, сэр. Тут уж я протестую, вы слишком трудный для меня противник». При этих словах поднялся хохот над Моисеем. Он сидел один с вытянутой физиономией среди смеющихся лиц. Больше он не произнес во время беседы ни слова.

Ч. Голдсмит. Векфильдский священник^[14]

Тактика, описанная нами, рассчитана на простодушие доверчивого адресата, на добродушного Козлевича (фамилия явно говорящая!):

• — Как же вы утверждаете, что бога нет, — начал Алоизий Морошек задушевным голосом, — когда все живое создано им!..
• — Знаю, знаю, — сказал Остап, — я сам старый католик и латинист. Пуэр, содер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер.

Эти латинские исключения, зазубренные Остапом в третьем классе частной гимназии Илиади и до сих пор бессмысленно сидевшие в его голове, произвели на Козлевича магнетическое действие [курсив наш. —.

В. М.]".

И. Илъф u Е. Петров

Древние говорили: «Vile est, quod licet» ‘To, что легко и доступно, мало ценится'. Люди очень часто проявляют гораздо больше уважения к тому, кто говорит непонятно, нежели к тем, чья речь доступна для понимания. Соответственно, нарочитая неясность служит усилению речевого имиджа; многие хорошо это знают и с успехом этим пользуются:

Чем больше в тексте аргументов, с которыми трудно не согласиться, тем сильнее рекламное сообщение. Сильным доводом является апелляция к цифрам: данные исследований, цена, расстояние, стаж фирмы на рынке, количество клиентов и т. д. Кроме того, хорошо работает использование специальных терминов (кислотно-щелочной баланс, бифидобактерии, коэнзим). Потребители считают, что выражающиеся так умно что попало им не предложат.

Е. Чинарова. Как придумать яркую «фишку»?

Прием искусственной книжности можно комбинировать с тактикой разъяснения: например, используя сложную греко-латинскую или английскую терминологию, каждый раз пояснять вводимый термин. Если ваша речь содержательна, она обязательно вызовет интерес, а применяемая вами тактика разъяснения запустит в аудитории привычный механизм восприятия, характерный для ситуации «учитель — ученик»: слушатели подсознательно будут воспринимать вас как учителя, мэтра.

• [1] Здесь отметим, что затрудняют понимание речи не только ее неясность, но и двусмысленность и неточность, отсюда более широкое понимание тактики затемнения, см.:Карасик В. И. Языковая пластика общения. Волгоград, 2017. С. 176—191.
• [2] Пример приводится в статье: Федорищева И. Н. Двусмысленные высказывания как фактор, препятствующий общению // Вестник Амурского гос. ун-та.2000. Вып. 10. С. 13. Автор не вполне четко проводит границу между двусмысленностьюи неясностью речи.
• [3] Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 399 и 402. О Платоне см. с. 187: «Словами Платон пользовался очень разными, желая, чтобы его учение не было легкоуяснимым для людей несведущих».
• [4] Лыков А. Г. Окказиональное слово как лексическая единица речи // Филоло-гич. науки. 1971. № 5. С. 76.
• [5] Бирюков С. Е. Зевгма: Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М., 1994.С. 250.
• [6] Шопенгауэр А. Эристика. Искусство побеждать в спорах. СПб., 1900. С. 55—56.
• [7] Graff R. Preserving «Communion» in Chaim Perelman’s New Rhetoric // Philosophy andrhetoric. Vol. 39. 2006. № 1. P. 45.
• [8] Глагол кушать в таком применении не вполне литературен, ср.: «КУШАТЬ, аю, аешь, несов. (к скушать), что. Есть, принимать пищу (употребляется в форме повел, накл. и инф. при вежливом или ласковом приглашении к еде, иногда к питью). Кушайте, пожалуйста, пирог! Пожалуйте к. Садитесь чай к. | | То же, во всех формах, кроме 1-голица, употреблялось в подобострастно-вежливом выражении (о господах, высоких особах ит. п.; дореволюц. просторен.). Барыня кушают. | | То же — о себе и о всех (обл.).Я такого мяса не кушаю» (Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1994. Стб. 1561).
• [9] Глагол кушать в таком применении не вполне литературен, ср.: «КУШАТЬ, аю, аешь, несов. (к скушать), что. Есть, принимать пищу (употребляется в форме повел, накл. и инф. при вежливом или ласковом приглашении к еде, иногда к питью). Кушайте, пожалуйста, пирог! Пожалуйте к. Садитесь чай к. | | То же, во всех формах, кроме 1-голица, употреблялось в подобострастно-вежливом выражении (о господах, высоких особах ит. п.; дореволюц. просторен.). Барыня кушают. | | То же — о себе и о всех (обл.).Я такого мяса не кушаю» (Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1994. Стб. 1561).
• [10] Поварнин С. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3.С. 104.
• [11] Boivker J. К., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the worldthrough debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4thed. International Debate Education Association, 2005. P. 154.
• [12] Аристотель. Топика // Соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1978. С. 519.
• [13] Панкратов В. Н. Манипуляции в общении и их нейтрализация. М., 2001. 17.
• [14] Пример С. И. Поварнина.