Миф и обрядность: религия таинств

Античная греческая мифология, на основании которой могут быть реконструированы мифопоэтические воззрения, космогонические представления и даже исторические предания содержит незначительное количество примеров, указывающих на связь мифов с обрядовой стороной духовной жизни древних греков. Между тем именно такого рода примеры могли бы составить материал для реконструкции всей обрядовой последовательности процесса осуществления пророческой деятельности. Некоторые отдельные сведения о существовании очевидной связи мифа с обрядностью все же можно обнаружить, в частности, в мифах о божествах и полу божествах — покровителях тайных культов. Прежде всего, это культ Деметры и ее дочери Коры (Персефоны) — покровительницах знаменитых Элевсинских мистерий^[1].

Следует упомянуть и о полутайном культе Диониса (Великие и Малые дионисии), чье имя встречается на табличках критского линейного письма и относится к 14 в. до н. э.; об Орфее — покровителе и основателе секты орфиков; о загадочных кабирах, чей таинственный культ существовал на Крите, во Фригии (Малая Азия) и в Самофракии; о таких же загадочных куретах, тельхинах, дактилях. Культ этих демонических существ в период поздней античности отдаленно напоминал таинства орфиков и носил характер мистерий, требовавших особого посвящения^[2].

Желание и намерение человека приобщиться к тайным сторонам того или иного культа строго регламентировалось. Так для посвящения в Элевсинские мистерии достаточно было иметь чистые руки и говорить по-гречески. Но в других культах и мистериях причины могли быть слишком устрашающими, как для чужака, посмелевшего приблизиться к святыням без особого посвящения, так и для жрецов, чтобы они могли решиться инициировать кого-либо в отсутствии определенных, например, небесных, знамений.

Среди многочисленных имен и культов древнегреческого политеизма можно выделить два направления греческой религиозности. Одно из них явное — сюда относятся большинство государственных культов Греции (культ Зевса Олимпийского, Паллады Афинской и Аполлона Дельфийского). Второе — тайное. Условием участия в нем было посвящение, которое налагало на того, кто был посвящен в таинство, не выдавать остальным тех священнодействий, участником и свидетелем которых он был. Наиболее известными среди таких тайных культов были: культ Деметры Элевсинской и культ Диониса, развиваемый его пророком Орфеем. Участие в таинствах трактовалось их адептами как приобщение к особому знанию — знанию условий личного бессмертия. Участие в таинствах как способ приобщения к этому знанию раскрывало перед смертными покров подземных тайн, что не только удовлетворяло человеческую любознательность, давая определенный ответ на мучительный вопрос о том, что с ними будет после смерти, но и учили человека обеспечить себе лучшую участь за пределами земного существования.

Напомню, что это были те отдаленные времена, когда боги еще не осознавались как стражи нравственности, поэтому понимание условий лучшей участи для каждого участника мистерии было скорее самоинтрепретацией их сакрального, чем нравственного смысла, т. е. скорее сводились к исполнению обрядов посвящения, чем было руководством к справедливой жизни. «Морализация таинств, — пишет Ф. Ф. Зелинский, — шла вровень с морализацией религии вообще; ко времени расцвета последней она также и в области таинств была совершившимся фактом»^[3].

Элевсинские таинства были прикреплены к определенной общине, к аттическому Элевсину, и имели свой административный центр в виде жреческой коллегии Эвмолпидов. Орфические же таинства распространялись через странствующих жрецов и пророков, и были распространены по всей Элладе. «В этом отношении элевсинская коллегия могла соперничать с дельфийской; их положение было одинаково. Внешним образом это соперничество выразилось в том, что именно они — и только они, насколько мы узнаем, — имели в прочей Греции своих, так называемых экзегетов, т. е. толкователей»^[4].

В контексте проблемы понимания и интерпретации, рассматриваемой с позиции становления методологии понимания, мы не можем обойти вниманием условия и факторы зарождения искусства истолкования, обращаясь к самым его истокам. Мы не будем касаться многих вопросов, которые возникают в связи с сакральной стороной знаменитых греческих мистерий, где это искусство находило свое образное выражение. Достаточно отметить, что бережное отношение к тайным сторонам вероучения, сберегаемого тем или иным культом, формировало совершенно определенное отношение к интеллектуальной деятельности истолкования, придавая толкователю (жрецу, экзегету) довольно высокий социальный статус. Вместе с тем мне кажется важным обратить внимание на ту традицию отношения к посвящению, которая восходит к самым ранним этапам становления целостного отношения к миру, характерного для народов всего европейско-средиземноморского ареала. И хотя дальше речь пойдет об особенностях понимания мира в так называемый бесписьменный период развития культуры, нельзя не передать традиционное отношение к истине (как к раскрытой в понимании тайне), которое вошло в культуру, искусство, в само миропонимание, а затем и в существо греческой философии.

Определенные параллели между отношением к жизни как к мистерии и отношением к философии как к преодолению тайного смысла самой мистерии мы увидим, если вчитаемся и постигнем истинный смысл цитируемого ниже текста из Феона Смирнского. Излагая этапы постижения философии Платона, Феон из Смирны видит в ней ту же последовательность приобщения к истине, которая соответствует последовательности ступеней посвящения в Элевсинских мистериях. «Можно еще сказать, — пишет Феон, — что философия — посвящение в тайную истинную науку и раскрытие истинных таинств. Однако полное посвящение состоит из пяти частей. Первая — очищение. Но поскольку невозможно, чтобы все желающие оказались причастными к таинствам, есть некоторые, которым велено удалиться, как, например, „тем, у кого руки не чисты и речь не разборчива“. И даже те, которые не были удалены, должны подвергнуться некоему очищению. После очищения следует передача тайных наук. На третьем месте — то, что называют „созерцанием“. На четвертом — то, что на самом деле является концом „эпоптии“, — украшение повязками и венками, для того, чтобы тот, кто узнал учения, мог бы в свою очередь передать другим, либо получить доступ к шествию с факелами, либо к сану иерофанта, либо к другому священническому сану. На пятом месте идет то, что следует из всего этого: счастье в дружбе богов и близкое с ними общение»^[5].

Феон использует метод рассуждения по аналогии и опирается на явно символическое истолкование системы платоновской философии. Этапы посвящения здесь — это не просто приобщение к тайному смыслу некоего знания, но интерпретация его как систематического учения. Понимание истинного смысла его достигается посредством смены определенной последовательности в обучении традиционным для греков дисциплинам (арифметика, музыка, геометрия, астрономия). Полнота их освоения соответствует представлению греков о духовном (интеллектуальном) росте, а последовательность овладения этой совокупностью знания подготавливает к постижению философского знания. При этом интересно отметить тот факт, что первый условием познания оказывается разборчивая речь, т. е. искусство владения устным словом. И это не случайно. Дело в том, что традиция передачи знания из уст в уста довольно устойчива, что находит отражение в распространении разнообразных культов. Смысл ритуалов и обрядовых действий в этих культах истолковывается по-разному для посвященных и совершенно несведущих (профанов). Предназначение этих ритуалов и первоначальный смысл их трансформируется со временем, создавая, в некотором отношении, целую философию.

Обратимся теперь к той отдаленной эпохе, когда понимание мира было сопряжено с язычеством, особенности которого отражали те или иные верования народов древности.

Первоначально верования ахейцев были таковы, что совершения различных ритуальных действий происходили под открытым небом. Встреча с критской культурой ничего не изменила в этом отношении, потому что храмов минойцы по каким-то таинственным причинам не строили, а их религиозные обряды совершались женщинами-жрицами на полях или в священных рощах. «Долгое время небольшие каменные алтари ставились в рощах, на холмах, в дворцовых двориках. Небесный свод был для первобытных людей самым лучшим куполом храма. Возведение же святилищ было связано с развитием язычества. Их сооружали у какого-либо почитаемого фетиша: столба, дерева или большого валуна. В этих молчаливых феноменах природы, по верованиям греков, обитали разнообразные духовные существа. Гесиод говорит о тридцати тысячах демонов. Эти демоны были или стихийными духами, или призраками усопших, которых нужно было успокаивать»^[6]. Но какими могли быть ритуалы, направленные на успокоение духов и демонов? Как эти ритуалы отвечали верованиям? И если существовала связь между обрядом и культом, то каковы могли быть знаки и символы, образующие контекст ритуальной коммуникации? Можно ли обнаружить наличие связи между концептуальной структурой мировосприятия и способом организации обряда? Наконец, позволительно ли вообще рассуждать о тексте по отношению к так называемой бесписьменной культуре?

Попытаемся ответить на этот круг вопросов, исходя из сопоставления особенностей письменной и бесписьменной культуры. Такая сравнительная оценка поможет определить рациональные истоки, обозначить «точки роста» искусства истолкования и обрисовать его некоторые стихийные формы.

• [1] Немецкий исследователь Дитер Лауэнштайн, привлекая многочисленные античные источники и материалы новейших археологических исследований, воссоздает ходэтого религиозного празднества и пытается понять опыт переживания мистов, связанных обетом молчания под угрозой смерти. СмДитер Лауэнштайн. Элевсинские мистерии. М. 1996.
• [2] Кабиры, дактили, куреты и корибанты — демонические существа в окруженииВеликой материи богов Реи-Кибелы и младенца Зевса на Крите; тельхины — колдуныи волшебники. Миф о тельхинах связан с историями о мудрых хтонических божествах, которые превратились в спутников и помощников олимпийских богов. Им приписывалось открытие железа, а также учреждение Олимпийских игр в Элиде. Более подробноэтот вопрос рассмотрен в книге: А. Ф. Лосев. Античная мифология в ее историческомразвитии. М., 1957. С. 241—259.
• [3] Ф. Ф. Зелинский. Эллинская религия. Минск. 2003. С. 167.
• [4] Там же, с 168.
• [5] Феон Смирнский. О том, что полезно в математике для чтения Платона / Илзе-траут АДО. Свободные искусства и философия в античной мысли. М. 2002. С. 81.
• [6] Эммануил Светлов. Магизм и Единобожие. Религиозный путь человечествадо эпохи великих Учителей. Изд-во «Жизнь с Богом», Bruxelles, 1971. С. 27А—275.