Вклад отечественных ученых в развитие клинической (медицинской) психологии

Вклад отечественных ученых (психологов, психиатров и др.) в развитие клинической психологии, причем по линии практически всех указанных выше традиций, значителен. В. М. Бехтерев, А. Ф. Лазурский, С. С. Корсаков, Н. Н. Ланге, А. А. Токарский, Н. А. Бернштейн, И. А. Сикорский и др. привнесли психологию в психиатрические клиники и в психиатрическое образование^[1]. Во многом благодаря этому на базе психологических лабораторий вначале в психиатрических больницах, а затем и за их пределами отечественная клиническая психология продолжала развиваться и по линии других традиций — с акцентом на эксперимент развивается отечественная (в рамках московской психологической школы) патологическая психология (Б. В. Зейгарник, Б. Ф. Поляков и др.), нейропсихология (Л. С. Выготский, А. Р. Лурия и др.), с акцентом на роли личности, психодиагностику и психотерапию — медицинская (клиническая) психология в рамках Ленинградской (Санкт-Петербургской) психологической школы (В. М. Бехтерев, А. Ф. Лазурский, В. Н. Мясищев, М. С. Лебединский, Б. Д. Карвасарский, Л. И. Вассерман). Нельзя не отметить и вклад, который внесли в развитие не только отечественной, но и мировой клинической психологии представители других психологических центров бывшего Советского Союза и России: Д. Н. Узнадзе и его ученики (Тбилиси), В. М. Блейхер, Л. Ф. Бурлачук (Киев), М. С. Роговин и его ученики, к которым относит себя и автор (Ярославль, Томск, Калининград) и др.

Развитие отечественной патопсихологии, как известно, отличалось наличием прочных естественнонаучных традиций. Еще И. М. Сеченов придавал большое значение сближению психологии и психиатрии. В письме М. А. Боковой в 1876 г. он писал, что приступает к созданию медицинской психологии, которую называет своей «лебединой песней». Он писал о психологии: «Наука эта, очевидно, становится основой психиатрии, все равно как физиология лежит в основе патологии тела» [цит. по В. М. Каганову, 1948, с. 101]. Однако И. М. Сеченову не пришлось развить новой отрасли психологии. Но в русле его идей трудились основоположники патопсихологического направления в России Б. В. Зейгарник и В. М. Бехтерев, организаторы широких экспериментальнопсихологических исследований нарушений психической деятельности.

В 1927 г. Блюма Вульфовна Зейгарник (1901—1988) окончила философский факультет Берлинского университета. Именно в этот период она выбрала областью своих профессиональных интересов психологию, а ее учителем стал К. Левин. Б. В. Зейгарник успешно защитила диплом, посвященный открытому ею феномену запоминания незавершенных действий, известный как «эффект Зейгарник». В 1927 г. ей была присвоена степень доктора философии в Берлинском университете, где она продолжала работать в качестве внештатного сотрудника до 1931 г. В этом же году Зейгарник вернулась на родину и сразу же включилась в научную деятельность. Она работала в психоневрологической клинике Института экспериментальной медицины, став одним из ближайших помощником Л. С. Выготского. Тридцатые годы явились для Зейгарник и временем тяжелых испытаний. Нарастало идеологическое давление на науку, омрачалась политическая и нравственная атмосфера в стране. Безвременная смерть Выготского, по мнению Зейгарник, была отчасти обусловлена этим: в атмосфере огульной критики (легко перераставшей в травлю, а затем и в прямые репрессии) он, по ее словам, «сделал все, чтобы не жить», не искал в себе сил бороться с мучившей его болезнью.

В 1938 г. был арестован муж Блюмы Вульфовны. Она осталась одна с малолетним сыном на руках, второй сын родился вскоре после ареста мужа. Он так никогда и не увидел своего отца (тот погиб в застенках Лубянки). Страх, неуверенность в будущем, материальная неустроенность поселились в семье Зейгарник на долгие годы. Среди немногих верных друзей были А. Р. Лурия и С. Я. Рубинштейн. В годы Великой Отечественной войны, эвакуировавшись из Москвы, Зейгарник работала в нейрохирургическом госпитале на Урале. Она принимала активное участие в работе по восстановлению психической деятельности тяжелораненых. В этот период укрепляются ее научные и личные контакты со многими крупнейшими психологами страны — А. Р. Лурией, А. Н. Леонтьевым, А. В. Запорожцем, С. Г. Геллерштейном. Впоследствии она с большим теплом и любовью вспоминала о них, отмечая, что именно в этот период под влиянием общения с психологами школы Л. С. Выготского и оформились ее представления о патопсихологии как особой отрасли знания.

После войны Зейгарник возглавила лабораторию психологии в Институте психиатрии, созданную при ее активном участии. Здесь в сотрудничестве с очень небольшим поначалу коллективом единомышленников сформировалась экспериментальная патопсихология как самостоятельная научная дисциплина на стыке общей психологии и психиатрии, продолжая лучшие традиции европейских ученых, которые содействовали появлению первого в Европе «Журнала по патопсихологии» (см. ниже титульный лист первого его выпуска в 1912 г.). И хотя задолго до этого в нашей стране было опубликовано немало психологических трудов по исследованию патологии памяти, внимания, мышления, личности, именно благодаря Зейгарник патопсихология из разрозненной области знания превратилась в особую ветвь науки со своей систематизированной теоретической проблематикой, развернутой программой подготовки кадров, очерченной областью практического приложения.

Теоретические и экспериментальные исследования обобщены Зейгарник в книгах, ставших настольными для любого патопсихолога, — «Нарушения мышления у психически больных» [1959], «Патология мышления» [1962], «Введение в патопсихологию» [1969], «Основы патопсихологии» [1973], «Патопсихология» [1999]. Интерес к человеку, наблюдательность в сочетании с высоким профессионализмом психологаклинициста делали Б. В. Зейгарник исключительно проницательным человеком, понимающим другого при первом взгляде на него. Вслед за мастерами прошлого, для которых при оценке человека было важно все: походка, речь, взгляд, рукопожатие и т. д., Зейгарник также считала важными все эти внешние проявления, умела их увидеть, оценить и составить психологический портрет человека. Этому она учила и студентов-психологов, молодых специалистов, своих сотрудников.

Блюма Вульфовна Зейгарник прожила долгую, но далеко не безоблачную жизнь: это была жизнь-борьба, жизньпреодоление, жизнь-поиск. Мужественная и жизнелюбивая, душевно щедрая и открытая всему истинно прекрасному, она была искренне любима и почитаема психологами разных поколений.

Юрий Федорович Поляков (1927—2002) — один из ближайших учеников и соратников Б. В. Зейгарник. После окончания войны поступил на факультет журналистики в Латвийский университет в Риге, а в 1947 г. перевелся в Московский университет на отделение логики и психологии филологического факультета, по окончанию которого он успешно защитил дипломную работу по психологии мышления под руководством С. Л. Рубинштейна, встреча с которым на многие годы определила круг его научных интересов. Но судьбоносную роль в профессиональной биографии Ю. Ф. Полякова сыграло то, что он был принят сотрудником в лабораторию патопсихологии НИИ психиатрии Минздрава РСФСР под руководством Блюмы Вульфовны Зейгарник. В 1962 г. он был приглашен академиком РАМН А. В. Снежневским на должность руководителя лаборатории патопсихологии Института психиатрии АМН СССР, в дальнейшем преобразованный в Научный центр психического здоровья РАМН. Познакомились мы с Юрием Федоровичем ровно через 20 лет, когда я был приглашен опять же академиком РАМН А. В. Снежневским на должность руководителя дочерней лаборатории патопсихологии в Институт психического здоровья Томского научного центра, дочернего НЦПЗ РАМН. Правда, несколько позже лаборатория патопсихологии стала автономной в рамках автономного Института психического здоровья ТНЦ РАМН. «Обладая большим организационным талантом и незаурядными личностными качествами, Ю. Ф. Поляков создал коллектив единомышленников, организовал цикл экспериментальных работ, направленных на изучение своеобразия шизофренической патологии, выполненных на современном уровне развития психологической науки». [Т. К. Мелешко, 2018, с. 8]. Результаты исследования особенностей познавательной деятельности больных шизофренией были обобщены в докторской диссертации Ю. Ф. Полякова и его монографии «Патология познавательной деятельности при шизофрении» (1974). Теоретическое осмысление богатого эмпирического материала закономерно привело к формулировке понятия патопсихологического синдрома шизофренического дефекта как инструмента системного анализа психической патологии. Формулировка патопсихологического синдрома получила отражение в монографии «Патология психической деятельности при шизофрении: мотивация, общение, познание» [Критская В. П., Мелешко Т. К., Поляков Ю. Ф., 1991]. В 1990 г. Ю. Ф. Поляков переходит на заведование кафедрой нейрои патопсихологии психологического факультета МГУ. Под его руководством произошло юридическое оформление новой специальности — «Клинический психолог», наметились основные тенденции развития этой дисциплины, пути ее внедрения в практику в России. Были созданы новые циклы программ учебных курсов: психологические проблемы психотерапии, коррекции и реабилитации психически больных, проблемы психосоматики (В. В. Николаева), аномалий детского развития (В. В. Лебединский), нейропсихологические исследования (Е. Д. Хомская, Л. С. Цветкова). Идеи своих учителей продолжают развивать ученики и ученики учеников, о чем свидетельствует и коллективная монография, посвященная 90-летию Ю. Ф. Полякова «Методологические и прикладные проблемы медицинской (клинической) психологии» [М., 2018].

Основоположником отечественной патопсихологии Б. В. Зейгарник все же называла Владимира Михайловича Бехтерева (1857—1927), в центре научных интересов которого стояла проблема человека. Решение ее он видел в создании широкого учения о личности, которое было бы основой воспитания человека и преодоления аномалий в его поведении. По сути дела, все высказывания Бехтерева глубоко психологичны, и его по праву следует назвать одним из первых и наиболее выдающихся психологов России. Не будем забывать, что именно им была основана первая русская психологическая лаборатория. Характерно, что в «Истории современной психологии» — учебнике для американских университетов, принадлежащем перу Д. П. Шульц и С. Э. Шульц [1998], который издан и в переводе на русский язык, — упоминаются имена всего двух российских ученых — И. П. Павлова и В. М. Бехтерева (вероятно, с американской точки зрения, этим вклад России в современную психологию и исчерпывается). Оба удостоены этой чести как предтечи бихевиоризма, не более того. Но это далеко не так.

К психологии В. М. Бехтерев пришел от неврологии и психиатрии, которыми занимался (после окончания Медико-хирургической академии в Петербурге и заграничной стажировки в клиниках Германии, Австрии и Франции) в Казанском университете. Здесь в 1885 г. он организовал психофизиологическую лабораторию. Это было первое в России психологическое научно-исследовательское учреждение.

При организации лаборатории Бехтерев опирался, в частности, на опыт В. Вундта, у которого он прошел стажировку по экспериментальной психологии, однако собственный подход Бехтерева отличался принципиальной новизной. Для Вундта предметом психологии выступало сознание, а его материальному субстрату — мозгу — внимания не уделялось. Изучение сознания велось субъективно, методом интроспекции — изощренного самонаблюдения специально натренированных экспертов.

В. М. Бехтерев, говоря о природе психических процессов, указывал: «Было бы совершенно бесплодно еще раз обращаться в этом процессе к методу самонаблюдения. Только экспериментальным путем можно достичь, возможно, точного и обстоятельного решения вопроса». Преобладание объективных методов исследования в психологии уже тогда, на ранних этапах творчества Бехтерева, качественно отличало его позицию от вундтовской.

Для проведения экспериментов кроме стандартного лабораторного оборудования использовались приборы, сконструированные самими сотрудниками лаборатории: большая схематическая модель проводящих путей головного и спинного мозга, выполненная на основе исследований в области анатомии центральной нервной системы (в том числе исследований Бехтерева); пневмограф — аппарат для записи дыхательных движений; рефлексограф — прибор для записи коленных рефлексов; рефлексометр — аппарат для измерения силы коленного рефлекса. Практически все эти приборы и аппараты предложены и сконструированы Бехтеревым.

За относительно небольшой период существования лаборатории ее сотрудники провели и опубликовали около 30 исследований. Принятый в школе В. М. Бехтерева принцип качественного анализа нарушений психологической деятельности стал одной из традиций отечественной психологии. В. М. Бехтеревым, С. Д. Владычко, В. Я. Анфимовым и другими представителями школы было разработано множество методик экспериментально-психологического исследования душевнобольных, некоторые из которых (методика сравнения понятий, определения понятий) вошли в число наиболее употребляемых в советской патопсихологии.

Сохранили значение для современной науки сформулированные В. М. Бехтеревым и С. Д. Владычко [1911] требования к методикам:

• 1) простота (для решения экспериментальных задач испытуемые не должны обладать особыми знаниями, навыками);
• 2) портативность (возможность исследования непосредственно у постели больного, вне лабораторной обстановки);
• 3) предварительное испытание методики на большом количестве здоровых людей соответствующего возраста, пола, образования.

Видную роль в определении направления отечественной экспериментальной психологии сыграл ученик В. М. Бехтерева А. Ф. Лазурский [1908, 1923], заведующий психологической лабораторией в основанном В. М. Бехтеревым Психоневрологическом институте, организатор собственной психологической школы. В предисловии к книге А. Ф. Лазурского «Психология общая и экспериментальная» Л. С. Выготский писал, что А. Ф. Лазурский относится к тем исследователям, которые были на пути превращения психологии эмпирической в научную психологию.

Разрабатывая, главным образом, вопросы индивидуальной и педагогической психологии, А. Ф. Лазурский придавал большое значение патопсихологии: «Данные, добытые патологией души, заставили пересмотреть, а во многих случаях и подвергнуть основательной переработке многие важные отделы нормальной психологии»; патология дает «возможность рассматривать душевные свойства человека как бы сквозь увеличительное стекло, делающее для нас ясным такие подробности, о существовании которых у нормальных субъектов можно только догадываться».

А. Ф. Лазурский был новатором в экспериментально-методической области: он раздвинул границы эксперимента в психологии, применяя его в обычных условиях повседневной жизни, и сделал предметом экспериментального исследования конкретные формы деятельности и сложные проявления личности. Естественный эксперимент, разработанный А. Ф. Лазурским вначале для педагогической психологии, был внедрен в клинику. Конечно, осуществление такого эксперимента в условиях клиники было много сложнее, чем в школе, где в ходе обычной учебной деятельности можно определенным образом строить программу, давать экспериментальные задания. В клинике «естественный эксперимент» применялся в ходе организации досуга больных, их занятий и развлечений — со специальной целью давались счетные задачи, ребусы, загадки, задания по восполнению пропущенных букв и слогов в тексте и др.

В 1907—1912 гг. увидела свет «Объективная психология» Бехтерева. Она была переведена на немецкий, французский, английский языки и стала важной вехой в истории современной психологии, что отмечают и зарубежные исследователи (Флюгель, Уотсон, Боринг и др.). Впоследствии Бехтерев выдвинул программу создания новой науки, названной им рефлексологией. На основе экспериментальных работ по изучению сочетательных, то есть вырабатываемых прижизненно, двигательных рефлексов, совокупность которых была названа соотносительной деятельностью, Бехтерев сделал вывод о том, что именно эта деятельность должна стать объектом изучения как воплощение строго объективного подхода к психике.

В отличие от бихевиористов Бехтерев не сводил предмет психологии к поведению, к формуле «стимул — реакция», не игнорировал феномены сознания. Его подход страдал некоторым механицизмом, особенно в анализе социальных явлений, но включал и перспективные линии развития наук о человеке. Эта линия четко прослеживается в трудах его учеников и сегодня представленных в исследованиях сотрудников созданного им НИИ психоневрологии и носящего теперь его имя (В. Н. Мясищева, М. М. Кабанова, Б. Д. Карвасарского, Л. И. Вассермана и многих других).

Очень важно отметить, что в 1956 г. в журнале «Вопросы психологии» В. Н. Мясищев опубликовал статью «О значении психологии для медицины». При АМН СССР была создана проблемная комиссия «Медицинская психология», которую в течение 10 лет возглавлял В. Н. Мясищев. В университетах вновь были созданы факультеты психологии, готовящие кадры и для медицины, вышло пособие «Введение в медицинскую психологию» [Лебединский М. С., Мясищев В. Н., 1966].

В конце творческого пути Мясищев написал очень важную работу: «Проблемы, методы и значение медицинской психологии». Медицинская психология, по мысли автора, — это широкий комплекс всего, «что может отразиться положительно или отрицательно на психическом здоровье человека и того, что может через психику отразиться на его соматическом состоянии».

Вклад школы В. М. Бехтерева в развитие клинической (медицинской) психологии был отмечен широкой международной профессиональной общественностью во время празднования в мае 2007 г. 150-летия со дня рождения В. М. Бехтерева и 120-летия основания им Психоневрологического научно-исследовательского института, который сейчас носит его имя ["Психоневрология в современном мире", 2007].

Действительно, в России, как и в Германии, врачи-психиатры привнесли экспериментальную психологию в психиатрическую клинику, чем внесли большой вклад, как в развитие клинической психологии, так и в развитие собственно экспериментальной психологии. Но вряд ли будет корректным утверждать, что «в России экспериментальную психологию разрабатывали врачи-психиатры» [Карвасарский Б. Д., 2002, с. 279].

Владимир Николаевич Мясищев [1893—1973], продолжая разрабатывать идеи своих учителей — В. М. Бехтерева и А. Ф. Лазурского, предложил более детальную разработку понимания личности как системы отношений как в общепсихологическом плане, так и применительно к теории и практике медицины, и в особенности, к учению о неврозах и психотерапии. Главная характеристика личности, по В. Н. Мясищеву [1974], — система ее отношений, прежде всего, отношений с людьми, формирующихся в онтогенезе в определенных социально-исторических, экономических и бытовых условиях на базе физиологической деятельности мозга. Психология отношений, являясь специфической концепцией личности, имеет существенное значение при исследовании проблем нормального и патологического формирования личности, происхождения болезней и механизмов их развития, особенностей их клинических проявлений, лечения и предупреждения [Карвасарский, 1998, с. 343—344]. В соответствии с концепцией неврозов В. Н. Мясищевым была разработана их патогенетическая психотерапия. Основной задачей системы патогенетической психотерапии является выяснение жизненных отношений, сыгравших патогенную роль, лишивших данную личность способности адекватно переработать сложившуюся ситуацию и вызывавших перенапряжение и дезорганизацию нервной деятельности [Карвасаркий, 1998, с. 344].

Дальнейшим развитием учения В. Н. Мясищева о неврозах и их психотерапии явилась личностно-ориентированная (реконструктивная) психотерапия Карвасарского, Исуриной, Ташлыкова [1998, с. 231—239]. Первоначально цели и задачи ЛОРПКИТ формулировались следующим образом:

• 1) глубокое и всестороннее изучение личности больного: специфики формирования, структуры и функционирования его системы отношений, особенностей его эмоционального реагирования, мотивации, потребностей;
• 2) выявление и изучение этиопатогенетических механизмов, способствующих возникновению и сохранению невротического состояния и симптоматики;

по.

• 3) достижения у больного осознания и понимания причинно-следственных связей между особенностями его системы отношений и его заболеванием;
• 4) изменение и коррекция нарушенной системы отношений больного неврозом;
• 5) при необходимости помощь больному в разумном разрешении его психотравмирующей ситуации, изменения его объективного положения и отношения к нему окружающих.

Механизмы лечебного действия предложенного вида психотерапии лежат в трех основных плоскостях — когнитивной, эмоциональной и поведенческой — могут быть обозначены как конфронтация, коррегирующий эмоциональный опыт и научение [1998, с. 234]. Идеи В. М. Бехтерева, В. Н. Мясищева находят свое продолжение и развитие в работах и многих других их учеников (А. Е. Личко, Л. И. Вассермана и др.). После смерти В. Н. Мясищева проблемную комиссию «Медицинская психология» при Минздраве РФ возглавлял М. М. Кабанов, а автор данного учебного пособия был многолетним членом этой комиссии, благодаря поддержке которой клиническая психология, начиная с 1983 г., стала интенсивно развиваться и в Сибирском, и в Дальневосточном регионах нашей страны.

Значительный вклад в развитие клинической психологии, особенно клинической нейропсихологии, внес Александр Романович Лурия (1902—1977) как основатель отечественной нейропсихологии. После окончания специальных курсов, дававших право поступления в ВУЗ, он поступил в 1918 г. на Факультет общественных наук Казанского университета, но после трех лет учебы перешел на медицинский факультет, который закончил в 1923 г. Опубликовал несколько статей, которые привлекли внимание К. Н. Корнилова, в то время директора Московского психологического института, и по его приглашению переехал в Москву. В 1937 г. защитил докторскую диссертацию в Институте психологии в Тбилиси. В годы Великой Отечественной войны участвовал в организации тылового нейрохирургического госпиталя № 3120 в пос. Кисегач на Южном Урале, где занимался «разработкой методов диагностики локальных поражений мозга и осложнений, вызванных ранениями, а также поиском рациональных, научно обоснованных методов восстановления психических функций» [Цветкова Л. С., 2008, с. 113]. С 1945 г. А. Р. Лурия становится профессором МГУ им. М. В. Ломоносова.

Одним из ранних направлений научных интересов А. Л. Лурии были проблемы мозговых основ высших психических функций, проблемы механизмов и локализации их нарушений, исследование возможностей и путей восстановления психических процессов. Именно эти исследования и легли в основу созданной им новой области научного знания — нейропсихологии [Лурия А. Р., 1973]. За исследования в области афазиологии ему была присуждена вторая докторская степень по медицине.

Он был блестящим лектором, чему я был свидетелем, поскольку мне посчастливилось прослушать его лекции по общей психологии и нейропсихологии молодым аспирантом в 1968—1970 гг.

Лурия имел высокий международный авторитет, он являлся зарубежным членом Национальной Академии Наук США, Американской Академии Наук и Искусств, Американской Академии Педагогики, а также почетным членом ряда зарубежных психологических обществ (британского, французского, швейцарского, испанского и др.). Он был почетным доктором ряда университетов: г. Лейстера (Англия), Люблина (Польша), Брюсселя (Бельгия), Тампере (Финляндия) и др.

А. Р. Лурия — автор более 500 научных работ, многие из которых переведены на различные языки, среди них основные сочинения: «Речь и интеллект в развитии ребенка»; «Этюды по истории поведения» (в соавт. с Л. С. Выготским); «Учение об афазии в свете мозговой патологии»; «Травматическая афазия»; «Восстановление функций после военной травмы»; «Умственно отсталый ребенок»; «Мозг и психические процессы»; «Высшие корковые функции и их нарушение при локальных поражениях мозга»; «Основы нейропсихологии»; «Нейропсихология памяти»; «Основные проблемы нейролингвистики»; «Язык и сознание» и ряд других. Многие ученики А. Р. Лурии продолжили вполне продуктивно и творчески разработку идей своего учителя. Одной из его талантливых учениц была Е. Д. Хомская.

Евгения Давыдовна Хомская (1929—2004) окончила отделение психологии философского факультета МГУ и в 1952 г. после защиты дипломной работы, посвященной психофизиологическому анализу речевой семантики, она начала работать старшим лаборантом в санатории для умственно отсталых детей, который был экспериментальной базой лаборатории Института дефектологии АПН СССР (ныне Институт коррекционной педагогики РАО). Этой лабораторией руководил А. Р. Лурия, тесное сотрудничество и дружба с которым продолжалась в течение 25 лет, до самой его смерти в 1977 г. В 1967 г. Е. Д. Хомская защитила кандидатскую диссертацию «Роль речи в компенсации дефектов условных двигательных реакций у детей», развивающую идеи А. Р. Лурии о роли речи в регуляции двигательных функций. Она показала эффективность речевого опосредования у детей с ЗПР в отличие от умственно отсталых детей. С 1958 г. и до конца жизни Е. Д. Хомская проработала в МГУ. В 1971 г. она защитила докторскую диссертацию «Лобные доли мозга и процессы активации», содержание которой вошло в монографию «Мозг и активация» (1972), опубликованную в 1982 г. в США. В этой монографии были изложены результаты исследований функций лобных долей мозга методами ЭЭГ и доказана роль лобных долей в произвольной регуляции психических функций. На факультете психологии МГУ читала курсы «Основы нейропсихологии», «Клиническая нейропсихология», «Нейропсихология индивидуальных различий» и др. Она является автором первого в нашей стране учебника «Нейропсихология», выдержавшего несколько изданий (1997, 1987, 2002, 2003, 2005, 2011).

Заметный вклад в развитие клинической психологии внес и Михаил Семенович Роговин (1921—1993).

В 1956 г. он защитил кандидатскую диссертацию по проблемам психологии понимания, а в 1968 г. — докторскую диссертацию по теме «Элементы общей и патологической психологии в построении психологической теории», которая легла в основу его монографии «Введение в психологию» [1969].

Как ученого М. С. Роговина отличала широта научных интересов, способность увидеть новые, перспективные направления психологических и психопатологических исследований, великолепное знание мировой психологии. Своими аналитическими публикациями, прежде всего, в «Журнале невропатологии и психиатрии им. С. С. Корсакова» он не только ориентировал отечественных исследователей и практиков в мировых тенденциях развития психологии и клинической психологии, но и стимулировал ими новые направления исследований. Среди них: «Экзистенциализм и антропологическое течение в зарубежной психиатрии», «Сравнительная психология — этология — психиатрия», Проблема экспрессии и ее место в психопатологии", «Фиксированные формы поведения и их значение для неврологической и психиатрической клиники» (в соавторстве с Г. В. Залевским) и др.

Интерес М. С. Роговина к человеку, как объекту психологии, был велик. Он ратовал за психологию с «человеческим лицом», за то, чтобы абстрактные «психологические механизмы», «детерминирующие тенденции», «содержание сознания», «акты», «процессы» и т. п., взятые вне общего контекста личности и деятельности человека, не заслонили собой конечную цель психологического исследования — «изучение самого человека, продукта и в то же время творца определенной исторической эпохи, человека с его радостями и страданиями, стремлениями, успехами и ошибками, живого человека — единственного, настоящего объекта психологии». [Введение в психологию. М., 1969, с. 5]. Нетрудно заметить, что эти мысли опередили на несколько десятилетий «гуманитаризацию» отечественной психологии, происходящую в последние годы [Залевский Г. В., Мазилов В. А., Соловьев А. В., Урываев В. А., 2013].

Особое место в работах М. С. Роговина в последний период его научной деятельности занимал интерес к построению общепсихологической структурно-уровневой теории и возможности ее внедрения в клинико-психологические исследования и практику [Ярославль, 1995].

Общепсихологическая теория уровневой структуры охватывает как собственно психические процессы, так и действия. Уже в первом психологическом трактате Аристотеля был сделан важнейший в теоретическом и прикладном отношении шаг от понимания психики как сложной целостности к стремлению анализировать ее как иерархическую уровневую структуру. С тех пор эта тенденция — иногда проявляясь открыто, но нередко и имплицитно — прослеживается на протяжении всей истории психологии (и, в частности, патопсихологии). Есть, однако, немало оснований считать, что только теперь указанная тенденция обретает адекватный понятийный аппарат и соответствующую ему терминологию.

В отечественной психологии наибольший вклад в структурно-уровневое понимание психики внес Н. А. Бернштейн на основе данных о построении движений. В ряде вопросов эту теорию развивал А. Н. Леонтьев. Из зарубежных исследователей главную роль в развитии структурно-уровневой теории сыграл П. Жане, разработавший понятие «действие». В течение ряда лет нами и нашими учениками проведен ряд исследований в различных областях психологии, результаты которых были интерпретированы в понятиях и терминах этой теории, что позволило как расширить, так и уточнить ее исходные положения.

По-видимому, как считал М. С. Роговин, настало время подвести промежуточные итоги и сформулировать основные положения структурно-уровневой теории. Эти итоги, увы, увидели свет уже после смерти М. С. Роговина в сборнике «Познавательные процессы и личность в норме и патологии», подготовленном его учениками и вышедшем в 1995 г. в Ярославле [1995, с. 10—12].

• 1. О психическом (как о внутренних механизмах) мы судим на основании уровневой структуры действий (акциональных уровней). Уровень — это такая фиксируемая в психологическом исследовании взаимосвязь характеристик действий и определяющих их психических процессов (частная структура в общих структурах деятельности и личности), которая в сопоставлении с другими структурами действий, возможными в той же ситуации, позволяет судить об ее адекватности стоящей перед испытуемым цели.
• 2. Действия образуют определенную (и в то же время динамическую) иерархическую структуру, где высшим, направляющим и регулятивным является уровень цели.
• 3. По отношению к высшим акциональным уровням низшие выступают как средства их реализации.
• 4. Более высокие акциональные уровни есть, как правило, уровни, более интегрированные в личности.

• 5. Дифференциация высших акциональных уровней обычно выступает яснее, чем у относительно более низких уровней.
• 6. Высший уровень — это не просто уровень цели, но обязательно и адекватное отношение к нижележащим уровням.
• 7. Низшие уровни находятся на грани физиологии, а психологические уровни начинаются с объектной обусловленности.
• 8. Отношения между акциональными уровнями диалектичны: высшие могут манифестироваться низшими, а низшие — проявляться в высших. Высшие могут выступать как позитивные или негативные (как отрицание неадекватности всей структуры).
• 9. Число акциональных уровней (то есть число уровней, заключенных в интервале между высшим и низшим) — это не стабильная величина. Оно обусловлено конкретной ситуацией исследования (задачей, условиями, контингентом испытуемых и т. д.).
• 10. Переход с низшего акционального уровня на более высокий происходит в результате многих причин: более глубокого осознания задачи, ее нового, более полного понимания, тренировки и выработки навыка или интуитивного решения.
• 11. Переход с более высокого акционального уровня на низший может иметь место в результате усложнения задачи, распада сложившегося навыка или из-за психической патологии.
• 12. Такие факторы, как стресс или действия в условиях коммуникации, могут влиять на акциональные уровни, но для их определения необходимы в каждом отдельном случае конкретные исследования.
• 13. В формировании более высоких акциональных уровней знания играют большую роль, чем в формировании низших.
• 14. Констатация акциональных уровней предполагает некоторый оптимальный диапазон их общей флексибельности, поскольку фиксация одного из них может нарушать общую структуру.
• 15. Использование того или иного акционального уровня при достижении цели действия в значительной мере обусловлено степенью неопределенности стимуляции. Чем ниже акциональный уровень, тем выше его вариативность, а чем он выше, тем меньше его неопределенность. Переход с низших уровней на более высокие, таким образом, снимает неопределенность стимуляции, но неполное исчерпывание информации каждого уровня увеличивает риск ошибочного решения задачи.

Как приведенное определение уровней, так и перечень их характеристик ни в коем случае нельзя рассматривать как окончательные. С теоретической точки зрения само понятие уровней нуждается в более строгой дефиниции. Это понятие по своему содержанию близко к понятиям «наблюдаемого» и «ненаблюдаемого», «промежуточных переменных», «гипотетических конструкций», «структурных конструкций» и т. п., которые, в значительной мере под влиянием направления логического позитивизма, уже не одно десятилетие активно обсуждаются в теоретических трудах по психологии.

Структурно-уровневая теория — это не догма, не замкнутая система тезисов. По мере развития прикладных, лабораторных и теоретических исследований она будет модифицироваться, приводиться в соответствие с новыми данными и новым пониманием фактов. Она легла в основу структурно-уровневого анализа и установления научных критериев и психологических механизмов патологии [Роговин М. С., 1981; Роговин М. С., Залевский Г. В., 1988 и др.].

Одним из учеников М. С. Роговина является и автор настоящего учебного пособия, разработавший теорию фиксированных форм поведения в норме и патологии [Залевский Г. В., 1976, 1993, 2007, 2013; Козлова Н. В., 2013; Мазилов В. А., 2018].

Под фиксированными формами поведения понимается широкий спектр форм поведения человека или группы людей, которые биосоциально, в плане культурных норм, принятых в данном обществе для лиц определенного возраста, пола и статуса, стали уже неадекватными, но повторяются в ситуациях, объективно требующих их изменения; при этом уровень и степень осознания и принятия необходимости этого изменения могут быть разными.

Лучше всего фиксированные формы поведения, причем как на уровне отдельного человека (индивидуальной системы), так и на уровне микрои макрогрупп людей (семьи, производственных коллективов, общественных и государственных объединений, этносов, общества и государства в целом), проявляются в ситуации социальных изменений, катаклизмов — революций, перестроек и т. п.

• [1] Действительно, в России, как и в Германии, врачи-психиатры привнеслиэкспериментальную психологию в психиатрическую клинику, чем внеслибольшой вклад как в развитие клинической психологии, так и в развитиесобственно экспериментальной психологии. Но вряд ли будет корректнымутверждать, что «в России экспериментальную психологию разрабатываливрачи-психиатры» [Карвасарский Б. Д., 2002, с. 279].