Боевое крещение военной психологии в ходе Русско-японской войны

Первой проверкой научной обоснованности сформулированных военно-психологических идей и реальной полезности военной психологии стала Русско-японская война 1904—1905 гг. Эту войну многие считают самой неудачной из войн в российской истории. Многочисленные просчеты и ошибки повлекли за собой ряд тяжелых поражений на суше и на море. В этой войне впервые широко применялась дальнобойная артиллерия, миноносцы и броненосцы. В войне погибло 32 904 русских солдата и офицера, умерло от ран 6614 человек, 11 170 умерло от болезней, 146 032 человека были ранены или контужены. Непонятность целей войны, ее бессмысленность, кровопролитность, неуспешность, большая удаленность театра военных действий от центра политической жизни страны (путь от Манчжурии до Москвы составлял 1,5 месяца) обусловили высокий уровень психотравматизации ее участников. В связи с этим перед психологами и военными врачами остро встала задача профилактики и купирования психических расстройств. Решение этой задачи усложнялось тем, что отношение к душевнобольным в армии и обществе было весьма предвзятым: их нередко рассматривали как симулянтов, стремящихся любым способом избежать участия в боевых действиях, подвергали насмешкам и презрению. Конкретных решений по оказанию помощи душевнобольным не принималось. В лучшем случае они располагались в общих госпиталях, при наличии в них мест (в последнюю очередь).

Тот факт, что военным психиатрам и психологам удалось доказать военному руководству, что психотравмированные воины являются действительно больными, стал важнейшим достижением военной психиатрии и психологии.

Русские военные специалисты впервые осмысленно столкнулись с проблемой психических потерь еще во время Крымской войны и вследствие этого с началом Русско-японской войны они были готовы решать эту проблему. Однако многие психические явления, которые проявились на этой войне, были незнакомы психиатрам. У них не было опыта оказания масштабной исихолого-исихиатрической помощи.

Прежде чем приступить к оказанию психологической помощи участникам боевых действий, русские военные специалисты достигли «прорывного» для того времени уровня теоретического осмысления проблемы психической травматизации, связав стресс, возникающий у личного состава на поле боя, с различными физическими проявлениями. Это позволило им разработать и практически использовать такие диагностические приемы, которые, по мнению специалистов, и сегодня являются вполне современными. С помощью этих методов были описаны случаи истерического возбуждения, помутнения сознания, реакции бегства, истерической слепоты, глухонемоты, частичного паралича, неврастении. В 1906 г. врач-психиатр II. М. Автократов впервые описал бредовые синдромы с идеями преследования, состояниями острой спутанности по типу сумеречного или делириозного помрачения сознания, устрашающими галлюцинациями, бредом окружения и пленения при неврастенических психозах. Годом позже психиатр М. О. Шайкевич наблюдал больных с денрессивно-стунорозными психозами.

Именно в русской армии впервые в истории была создана целостная система оказания психолого-психиатрической помощи участникам боевых действий. Эта система включала пять рубежей.

Первый рубеж составляли военные врачи-психиатры, должности которых были введены в штаты медицинских частей. Они действовали непосредственно на передовой. Вблизи линии фронта была развернута сеть амбулаторных пунктов, в штат которых входили психиатр или невролог, которые занимались вопросами мозговых травм, помощник врача и группа из трех ассистентов. Эти пункты были специально ориентированы на решение проблемы психических потерь.

Второй рубеж психолого-психиатрической помощи составляли психиатрические отделения, созданные в военных госпиталях.

Третий рубеж психолого-психиатрического вспомоществования представлял собой полевой психиатрический приемный покой, располагавшийся сначала в Мукдене, а позже — в Гунчжулине. Покоем руководил врач-психиатр, в подчинении у которого были восемь санитаров, подготовленных для оказания помощи психотравмированным воинам и эвакуации их в госпитали.

Из приемного покоя пострадавшие отправлялись на четвертый рубеж помощи. Первоначально это были общие палаты госпиталей. Затем — психиатрическое отделение сводного военного госпиталя № 1 в г. Харбин (Манчжурия), которым руководил известный врач, доктор медицины Е. С. Боришпольский. За период существования отделения через него прошло 228 человек (70 офицеров, 158 нижних чинов). В это время приемом, лечением и эвакуацией пострадавших занималось военное ведомство. В конце 1904 г. вся эта деятельность была передана в компетенцию Красного Креста. Уполномоченный этого органа по психиатрическим вопросам на Дальнем Востоке П. М. Автократов приступил к созданию в Харбине отдельного психиатрического госпиталя и специальных поездов для эвакуации душевнобольных^[1]. Госпиталь был открыт 15 декабря 1904 г.

Центральный психиатрический госпиталь был рассчитан на оказание помощи 50 психотравмированным (15 офицерам и 35 нижних чинов).

В штат госпиталя входили 10 врачей (четыре — от Красного Креста и шесть — от военного ведомства), 10 фельдшеров, четыре сестры милосердия, 40 служителей и 25 человек дворовой команды. За время функционирования госпиталя (с 15 декабря 1904 г. по 18 марта 1906 г.) через него прошло 1347 психотравмированных военнослужащих (275 офицеров и 1072 нижних чинов)^[2].

Среди пострадавших преобладали лица с симптомами эпилептических, алкогольных и травматических психозов, прогрессивных параличей. Большинство из них проходило лечение на протяжении около двух недель. Однако в боевой строй возвращалось лишь незначительное количество психотравмированных воинов.

Из-за нарастающего количества психотравмированных военнослужащих полевые медицинские пункты не могли справиться с возложенными на них задачами. В связи с этим было принято решение об эвакуации многих из них в тыл и передаче для лечения в подразделения русского Красного Креста. Такие больные эвакуировались в Москву, дорога в которую занимала порядка 40—45 суток. Поезда были оборудованы изолированными купе, специальными помещениями для буйных больных, а также окнами с решетками. Эвакуация осуществлялась военным врачом из харбинского психиатрического госпиталя и несколькими его помощниками. Ближе к концу войны по одноколейному пути от Москвы до района боевых действий курсировало (3—4 раза в месяц) несколько поездов для психотравмированных воинов. За время реализации эвакуационного проекта было отправлено в тыловые госпитали 1349 душевнобольных воинов^[3]. Эти поезда составляли пятый рубеж психолого-психиатрической помощи участникам боевых действий.

Наконец, шестой рубеж системы образовывали специализированные психиатрические лечебные учреждения глубокого тыла.

В ходе практического функционирования описанной выше системы был выявлен интересный с научной точки зрения и грозный с точки зрения боевой эффективности войск и успешности психологической помощи феномен, обозначенный как «синдром эвакуации». Суть этого синдрома состоит в том, что как только солдаты начинают осознавать, что психическая травма является достаточным основанием для эвакуации с поля боя, количество психотравмированных резко увеличивается, эффективность их излечения снижается, а срок увеличивается. Причем, чем дальше от линии фронта эвакуировались психотравмированные воины, тем меньше шансов у них оставалось на выздоровление. Это явление позже было названо «вторичной выгодой», так как военнослужащие, пострадавшие от психических расстройств, на самом деле получают выгоду, эвакуируясь из зоны боевых действий. И чем дальше они удаляются от линии фронта, тем меньше у них остается желания и шансов избавиться от болезни и вернуться в боевой строй. В результате болезнь все прочнее укореняется в их психике. И чем более тонко диагностировались психические расстройства, и чем большая забота проявлялась о психотравмированных воинах, тем сильнее увеличивался поток страдающих от психических расстройств^[4].

Несмотря на создание довольно стройной системы психолого-психиатрической помощи в годы Русско-японской войны, ее эффективность была достаточно низкой. Так, из 275 офицеров, принятых в госпиталь для душевнобольных в Харбине на срок до двух недель, лишь 54 человека вернулись в строй. Остальных пришлось эвакуировать в Москву. Из 1072 человек рядового состава, находившихся там же на излечении, 983 были эвакуированы^[5].

Поиск путей профилактики «синдрома эвакуации» привел к формулировке важнейшего принципа организации психологической помощи в боевой обстановке — принципа приближения психологической помощи к району боевых действий или их лечение вблизи переднего края. В ходе апробации этого принципа было установлено, что психические расстройства, вызванные участием в боевых действиях, более успешно излечиваются в зоне боевых действий в непосредственной близости от переднего края.

Большой вклад в теорию и практику оказания психологической помощи пострадавшим военнослужащим внесли известные российские психологи и врачи-психиатры В. М. Бехтерев, М. И. Аствацатуров, Г. Е. Шумков, С. Д. Владычко и др. Так, Бехтерев, являясь руководителем специальной комиссии Красного Креста, разработал основы психиатрической помощи в Русской армии.

Таким образом, в ходе Русско-японской войны роль отечественных военных врачей, часть из которых называли себя военными психологами, состояла в том, что они: во-первых, показали действительные масштабы и серьезность последствий психотравматизации участников боевых действий, описали симптоматику и дали классификацию психических расстройств военного времени; во-вторых, высказали предположение о психогенной природе психотравматизации; в-третьих, предприняли первые попытки осуществить профилактику психических расстройств; в-четвертых, разработали методы и схемы оказания помощи психотравмированным участникам боевых действий; в-пятых, сформулировали некоторые принципы организации психологической помощи воинам в боевой обстановке; в-шестых, излечили около 2000 человек от последствий боевого шока.

По оценкам специалистов, попытки русских врачей диагностировать и лечить последствия боевого шока в Русско-японской войне ознаменовали собой рождение военной психиатрии. В 1905 г. на третьем съезде психиатров России был узаконен термин «военная психиатрия».

Опыт деятельности отечественных психологов и психиатров в годы Русско-японской войны ценен тем, что они пытались глубоко разобраться в причинах психотравматизации воинов. С этой целью было предпринято масштабное исследование психических состояний воинов в различных обстоятельствах боя (перед боем, в бою, после боя, под артиллерийским огнем и т. д.).

Наблюдения Г. Е. Шумкова установили, что доминирующим состоянием воина перед боем является не страх, как это считалось ранее, а «тревожное ожидание», которое характеризуется:

• 1) в когнитивной сфере — беспрерывным потоком мыслей, трудностью сосредоточения на какой-то из них (мысли прикованы к тому, «что будет»); ярким воображением в отношении ожидаемого; ослаблением внимания, трудностью сосредоточения на одном из объектов; при длительных переживаниях появлением сомнений в принимаемых решениях; нарушением восприятия времени (кажется, что оно тянется слишком медленно); ухудшением процессов запоминания и воспроизведения информации;
• 2) в аффективной сфере — напряжением, ожиданием чего-либо тяжелого, трудного («настроение»); лабильностью настроения от неприятнотомительного до повышенно-веселого, глубокой озабоченностью. Воин мысленно готовится ко всем возможным ситуациям боя, которые представляются ему в уме и воображении. Эти мысли могут оценивать предстоящие явления как правильно, так и не правильно, что зависит от личного опыта воинов;
• 3) в мотивационной сфере — желанием скорее идти в бой и «пусть будет, что будет». Как было установлено, первые выстрелы или появление противника способствовали снижению эмоционального напряжения;
• 4) в психофизиологической сфере — учащением сердцебиения до 125 ударов в минуту (при норме — 72); учащением дыхания до 30 вдохов и выдохов в минуту (при норме — 18); повышением температуры тела до 39 °C (при норме 36,6 °С); повышенным потоотделением;
• 5) в поведенческой сфере — суетливостью, излишней говорливостью, частым курением, стремлением сбросить верхнюю одежду даже в морозное время; повышение внушаемости и комформности^[6].

В период атаки психическое состояние воина существенно меняется. Воин идет в атаку в состоянии, близком трансовому. Как установил К. М. Вольф, атака производится в особом нервном состоянии, которое он назвал шоком. Это не полная выключенность, потеря чувствительности и заторможенность нервной системы, а чувство, похожее на опьянение, всецело поглощающее все существо воина. В этом состоянии человек действует без явного контроля сознания, он подобен выпущенной пуле. Для «шока» необходима энергия^[7]. По сообщению Л. Л. Байкова, многие участники боев отличают, что порой они забывают окружающую обстановку и повинуются какой-то неведомой внутренней силе, влекущей их помимо воли и желания. Постепенно, с нарастанием опасности, стремление к психическому объединению масс увеличивается, происходит своеобразное «психическое брожение». Перед атакой это единство достигает апогея, боец теряет свою индивидуальность и становится неотделимой частицей этой массы, со всеми присущими массовому бойцу положительными и отрицательными качествами. Этот момент Байков называет «кризисом боя»^[8].

Военный инженер и один из первых отечественных военных психологов В. Н. Полянский отмечал, что в период сближения с противником воины превращаются в автоматы и под умелым руководством способны проявлять такую стихийную силу, самоотверженность и героизм, что никакие преграды на их пути не смогут остановить их стремления^[9].

После боя психическое состояние воинов характеризуется следующими явлениями. Когнитивные способности и самообладание восстанавливаются постепенно. Отмечается отсутствие эмоций (но сегодняшней терминологии — эмоциональное оскуднение или numbing), повышенная сонливость. Воин избегает контактов взглядами, направляет взор на пустые места, неподвижно смотрит в какую-либо точку и о чем-то думает, глубоко вздыхает. На вопросы отвечает односложно. Выражает желание лечь и отдохнуть от усталости, утрачивает аппетит. Воин уединяется, становится раздражительным, конфликтным, не может удержаться от слез. Ночью ему снятся кошмарные сны с картинами боя, погибшие товарищи. Воин просыпается, вскрикивает, совершает бессмысленные движения. В таком состоянии нередко возникает паника по самым незначительным причинам. Такое состояние, резко проявляясь в первые дни после боя, постепенно сглаживается в течение двух недель и более^[10].

Анализ перечня проявлений психических состояний воинов на различных этапах боя позволяет утверждать, что русские военные психологи впервые детально описали явление, которое в наши дни называется боевым стрессом.

Шумков был первым психологом, который исследовал влияние алкоголя на боеспособность воинов. В ходе Русско-японской войны он провел специальное исследование, которое позволило ему сделать вывод, что у воинов, употребивших перед боем алкоголь, в ходе боя:

• — развивается физическая слабость; воин плохо владеет собой, быстро устает, становится внушаемым, подчиняется поступкам и движениям других;
• — скорее развивается страх, который распространяется на окружающих;
• — сужается поле зрения, снижается тонкость зрения и слуха, точность расчета, способность владеть оружием (сила, точность и скорость ударов), выносливость;
• — повышается кровотечение при ранении и раны заживают медленнее и болезненнее, чем у трезвенников^[11].

Исследование Шумковым влияния алкоголя на боевую деятельность воинов является классическим и сохраняет свою актуальность по сей день.

В ходе войны специалисты отмечали, что среди военнослужащих, призванных на военную службу, значительное число страдало эпилепсией, алкоголизмом (прежде всего офицеры запаса), заболеваниями головного мозга. Отсутствие элементарного отбора контингентов приводило к тому, что значительное число призванных в ряды армии отправлялось назад. Учитывая это обстоятельство, П. А. Кавтарадзе впервые разработал опросник для структурированной беседы с новобранцами^[12]. Он включал следующие пункты:

• 1. Национальность и религия, так как эти два фактора накладывают резкий отпечаток на все мировоззрение человека.
• 2. Род занятий новобранца до службы, так как социальные условия определяют характер поведения военнослужащего, а род занятий играет большую роль в приобретении привычек и качеств личности.
• 3. Семейное и материальное положение; знание этих сведений не только открывает область самых близких интересов подчиненных, но и позволяет установить контакт, «нравственный авторитет», доверительные отношения.
• 4. Степень умственного развития и грамотности; для этого нужно попросить испытуемого написать краткую автобиографию с изложением самых важных, но его мнению, пережитых событий. Автобиография поможет узнать также и отношение объекта к этим событиям.
• 5. Духовные способности: а) умственные — легко ли воспринимает объясняемое, каковы качества памяти, доступны ли ему отвлеченные понятия; б) эмоциональные способности — альтруистические чувства дружбы, любви, справедливости и т. д.; в) волевые — решительный субъект или колеблющийся, ищет поддержки у окружающих или самостоятелен, обладает ли инициативой и т. п.
• 6. Группа честолюбивых инстинктов. Собрав эти, а также другие сведения, которые покажутся заслуживающими внимания, их необходимо систематизировать и обработать.

Перечень предложенных П. А. Кавтарадзе вопросов позволяет констатировать, что они составляют основу сегодняшних методов социальнопсихологического изучения личности в системе психологического отбора военнослужащих.

• [1] Макичяп А. А. Организация медицинской помощи душевнобольным воинам во времяРусско-японской войны 1904—1905 гг. // Гуманитарные исследования в Восточной Сибирии на Дальнем востоке. 2014. № 2. С. 24.
• [2] Макичян А. А. Организация медицинской помощи душевнобольным воинам во времяРусско-японской войны 1904—1905 гг. С. 25.
• [3] Там же. С. 27.
• [4] См.: Габриэль Р. Героев больше нет: умственные расстройства и проблемы военной психиатрии в условиях войны.
• [5] Там же.
• [6] Шумков Г. Е. Душевное состояние воинов в ожидании боя (по наблюдению офицеров) // Военный сборник. 1913. № 5. С. 100—105; № 6. С. 90—93.
• [7] Вольф К. М. Из дневника командира полка // Военный сборник. 1908. № 6. С. 160.
• [8] Байков Л. Л. Свойства боевых элементов: подготовка войск к войне и бою. С. 88.
• [9] Полянский В. И. Моральный элемент в области фортификации. СПб., 1910. С. 38.
• [10] Шумков Г. Е. Душевное состояние воинов после боя. С. 104—107.
• [11] Шумков Г. Е. Пьяная храбрость или алкоголь в бою // Общество ревнителей военныхзнаний. 1909. № 1. С. 18−25.
• [12] Цит. по: Федеыко II. Ф., Раздуев В. А. Русская военная психология (середина XIXначало XX в.). М., 1993. С. 33.