Субъективная сторона правонарушения в исполнительном производстве

Завершим рассмотрение элементов состава правонарушения как основания ответственности в исполнительном производстве анализом субъективной стороны. Как известно, в уголовном праве под субъективной стороной правонарушения принято понимать психическую деятельность лица, непосредственно связанную с совершением преступления. В доктрине уголовного права существуют различные точки зрения относительно соотношения субъективной стороны с виной^[1]. Рядом ученых вина признается обязательным признаком субъективной стороны состава конституционно-правового нарушения, при этом в отношении коллективного субъекта вину предлагается понимать как непринятие субъектом права объективно возможных мер по устранению или недопущению отрицательных результатов своих действий^[2]. В гражданском праве вина как условие ответственности имеет весьма значительную специфику, поскольку для наступления ответственности в гражданском праве в большинстве случаев достаточно наличия любой формы вины. Гражданское законодательство отказалось от традиционного для уголовно-правовой сферы подхода к пониманию вины. В соответствии с абз. 2 п. 1 ст. 401 ГК РФ виновным признается правонарушитель, не принявший всех возможных мер по предотвращению неблагоприятных последствий своего поведения, необходимых при той степени заботливости и осмотрительности, которая требовалась от него по характеру лежащих на нем обязанностей и конкретным условиям оборота. Вина в гражданском праве по общему правилу рассматривается не как субъективное, психическое отношение лица к своему поведению, а как непринятие им объективно возможных мер по устранению или недопущению отрицательных результатов своих действий, диктуемых обстоятельствами конкретной ситуации. Здесь вина переводится из области субъективных психических отношений в область объективно возможного поведения, сопоставление реального поведения конкретного человека с определенным масштабом должного поведения. Кроме того, в гражданских правоотношениях имеет значение даже не вина как условие ответственности, а доказываемое правонарушителем отсутствие вины как основание освобождения от ответственности^[3].

Законодательство об исполнительном производстве использует скорее гражданско-правовой подход к определению вины должника при привлечении его к ответственности, а также применении иныхмер принуждения, несмотря на то что соответствующие меры являются по своей природе публично-правовыми. Такой подход характеризуется, во-первых, отсутствием юридического значения у мотива и цели неисполнения требования исполнительного документа должником, во-вторых, презумпцией виновности должника, и в-третьих, установлением вины исключительно в объективном понимании, посредством оценки поведения конкретного должника согласно определенному стандарту надлежащего поведения. Например, в соответствии с ч. 1 ст. 67 и ч. 2 ст. 67.1 Закона об исполнительном производстве ограничения прав должника применяются при неисполнении им без уважительных причин требований исполнительного документа. Часть 2 ст. 105 Закона об исполнительном производстве также предусматривает, что судебный пристав-исполнитель составляет в отношении должника протокол об административном правонарушении при неисполнении им без уважительных причин требования о совершении определенных действий (воздержании от их совершения). Часть 2 ст. 112 Закона об исполнительном производстве прямо устанавливает, какие обстоятельства должны быть доказаны должником для освобождения от уплаты исполнительского сбора (непреодолимая сила, т. е. чрезвычайные и непредотвратимые при данных условиях обстоятельства).

Примечательно, что и при привлечении должника к административной ответственности в исполнительном производстве используется не субъективный подход к установлению вины как психического отношения к правонарушению, присущий публично-правовой ответственности (ст. 2.2 КоАП РФ), а все тот же объективный подход, описанный выше, сопровождаемый фактически презумпцией вины не только в отношении должников — юридических лиц (ч. 2 ст. 2.1 КоАП РФ), но и в отношении должников — физических лиц. В одном из дел суд, отказывая должнику в применении положений КоАП РФ о презумпции невиновности, указал, что должник, «зная о том, что в отношении нее возбуждено исполнительное производство и установлен срок исполнения», к этому сроку был обязан принять все зависящие от него меры, направленные на исполнение требований исполнительного документа в рамках правовых процедур, предусмотренных законом. По мнению суда, при наличии объективных причин неисполнения судебного акта должник не был лишен права обратиться в суд с соответствующим ходатайством об отсрочке исполнения судебного акта либо использовать иные правовые способы для решения возникшей ситуации, однако указанные действия должником совершены не были^[4]. В другом решении суд установил вину должника — физического лица, лишь констатировав отсутствие обстоятельств, свидетельствующих об объективной невозможности исполнения должником исполнительного документа в установленный срок^[5].

Возникает вопрос о том, совпадают ли основания для прекращения исполнительного производства, предусмотренные ст. 43 Закона об исполнительном производстве (например, утрата возможности исполнения документа, обязывающего совершить определенное действие, отказ взыскателя от получения вещи) или предусмотренные ст. 434 ГПК РФ и 324 АПК РФ основания для изменения способа и порядка исполнения (наличие обстоятельств, затрудняющих исполнение), с основаниями для отказа в привлечении к административной ответственности должника на основании ст. 17.15 КоАП РФ в связи с невиновностью? Безусловно, нормативная связь таких оснований друг с другом законодателем не установлена, так как предполагается, что в рамках производства по делам об административных правонарушениях фиксируется именно состав правонарушения, а не определяется ход самого исполнительного производства (для этого есть специальные судебные формы, например, предусмотренные ст. 45 Закона об исполнительном производстве или ст. 324 АПК РФ). Как раз невозможность или затруднительность исполнения требования исполнительного документа и являются обстоятельствами, свидетельствующими о невиновности (или неосторожной форме вины) должника в неисполнении требования исполнительного документа. Указанное еще раз свидетельствует о том, что меры административной ответственности не могут рассматриваться изолированно, должны быть вписаны в общий механизм принуждения должника в самом исполнительном производстве. Из приведенной судебной практики следует, во-первых, уже отмеченное переложение на должника, а не взыскателя, бремени совершения в исполнительном производстве действий по процессуальному реагированию на невозможность или затруднительность исполнения требования исполнительного документа в формах, предусмотренных гражданским процессуальным законодательством и Законом об исполнительном производстве, а во-вторых, отказ учитывать указанные доводы в качестве доказательств невиновности должника в деле об административном правонарушении.

На практике при привлечении должника к ответственности по ч. 1 ст. 17.14 КоАП РФ для установления не факта совершения правонарушения, а именно вины должника в его совершении, как правило, достаточно фиксации неисполнения в установленный срок требования судебного пристава, вина устанавливается также простой ссылкой на материалы исполнительного производства^[6]. Зачастую вина как таковая вообще не включается в обстоятельства, подлежащие установлению при привлечении к ответственности даже физического лица^[7]. Однако при привлечении должника к административной ответственности необходимо не просто констатировать наличие неисполненного требования судебного пристава, но установить конкретное действие (бездействие), которые были совершены, оценить каждый довод должника о причинах неисполнения им требования судебного приставаисполнителя^[8].

Возвращаясь к ответственности за правонарушения, предусмотренные ст. 17.15 КоАП РФ, отметим, что ч. 2 ст. 105 Закона об исполнительном производстве установила «собственный» стандарт оценки вины должника при привлечении к административной ответственности (неисполнение без уважительных причин), нивелировав в данном случае положения КоАП РФ о понятии вины, ее формах, презумпции невиновности.

Характерно одно из дел, в котором администрация муниципального образования попыталась оспорить в суд постановление судебного пристава-исполнителя о привлечении ее к ответственности на основании ч. 1 ст. 17.15 КоАП РФ за неисполнение в установленный срок требования о предоставлении взыскателям в собственность жилого помещения. В жалобе в суд должник указал, что в его действиях нет состава правонарушения с учетом того, что он принимает все зависящие от него меры по исполнению решения суда, однако взыскатели, несмотря на неоднократно направляемые им уведомления, отказываются от предложенных должником помещений. Суд отказал в удовлетворении жалобы со ссылкой на обязательность неисполненного судебного акта и на то, что факт совершения правонарушения подтверждается самим постановлением судебного пристава о возбуждении исполнительного производства, его же постановлением о взыскании исполнительского сбора. Также суд отметил, что «доводы жалобы относительно предпринятых должником мерах, направленных на выполнение требования исполнительного документа, наличие в его действиях состава вменяемого правонарушения не опровергают, так как судебное решение… должником до настоящего времени не исполнено»^[9]. Фактически в данном случае не просто действует презумпция виновности правонарушителя, но вина должника в неисполнении требований исполнительного документа вообще не включается в состав правонарушения. Для установления полного состава административного правонарушения фиксируется лишь факт неисполнения требования исполнительного документа, а точнее истечения срока на исполнение соответствующего требования. Примечательно, что в другом аналогичном деле суд признал отсутствие вины должника в совершении правонарушения, предусмотренного ст. 17.15 КоАП РФ, на том основании, что, несмотря на неисполнение конкретных исполнительных документов, органами власти реализуются принятые нормативные правовые акты, предусматривающие строительство и приобретение новых домов, создана система предоставления нуждающимся жилых помещений. Помимо взыскателей, в списке лиц, подлежащих обеспечению жилыми помещениями, состоит несколько тысяч лиц, из которых несколько сотен человек включены в указанный список на основании судебных решений^[10].

Как показывает анализ очень редких судебных решений об удовлетворении заявлений об отмене постановлений о привлечении должников к административной ответственности по ст. 17.15 КоАП РФ в связи с уважительностью причин неисполнения требований исполнительного документа (ч. 2 ст. 105 КоАП РФ), к таким причинам может быть отнесен достаточно узкий круг обстоятельств, свидетельствующих о юридической невозможности исполнения требования исполнительного документа, как, например, изъятие у должника на законных основаниях имущества, подлежащего передаче взыскателю (перечисление изъятой таможенным органом валюты в бюджет)^[11], необходимость исполнения требования за счет третьего лица, которое не перечислило денежные средства должнику (предоставление жилого помещения муниципальным образованием за счет средств бюджета субъекта РФ)^[12], противоречие исполнения требования исполнительного документа законодательству (заключение с взыскателем договора без проведения конкурсных процедур)^[13].

Выше мы упоминали о переносе на определенном этапе регулирования вопросов привлечения должников к административной ответственности из Закона об исполнительном производстве в КоАП РФ. Несмотря на то что теоретически такой перенос должен был повысить уровень гарантий для лица, привлекаемого к ответственности, в том числе в части установления его вины, на практике объем таких гарантий остается низким, не соответствующим уровню гарантий, предписанных Конституцией для привлечения к публично-правовой ответственности^[14].

Например, применительно к такой мере, как исполнительский сбор, которую Конституционный Суд РФ признал мерой публично-правовой ответственности^[15], он указал, что в силу особенностей публично-правовой ответственности за нарушение условий и порядка исполнительного производства правоприменитель во всяком случае обязан обеспечить должнику возможность надлежащим образом подтвердить, что нарушение установленных сроков исполнения исполнительного документа вызвано чрезвычайными, объективно непредотвратимыми обстоятельствами и другими непредвиденными, непреодолимыми препятствиями^[16], находящимися вне его контроля, при соблюдении им той степени заботливости и осмотрительности, какая требовалась от него в целях надлежащего исполнения обязанности, вытекающей из предписаний постановления о возбуждении исполнительного производства. Этот вывод, по мнению Конституционного Суда РФ, согласуется с положениями Закона об исполнительном производстве и п. 1 ст. 401 ГК РФ, согласно которым суд вправе освободить должника от взыскания исполнительского сбора в случае, если установит, что при той степени заботливости и осмотрительности, какая требовалась от должника по характеру обязательства и условиям оборота, должник принял все меры для надлежащего исполнения в установленный судебным приставом-исполнителем срок требований исполнительного документа, т. е. если придет к выводу об отсутствии вины (курсив мой. — М. Г.) должника в неисполнении требований исполнительного документа. В деле, которое рассматривалось Конституционным Судом РФ, должник (организация) требовал снижения размера взыскиваемого исполнительского сбора с учетом имеющегося у него значительного непокрытого убытка и задолженности по уплате налогов и заработной платы, Суд расценил данные обстоятельства как подтверждающие отсутствие у должника реальной возможности в установленный судебным приставом срок исполнить требования исполнительного листа: за такой срок он не мог реализовать имеющийся у него объект недвижимости и привлечь кредитные средства, хотя предпринимал для этого необходимые меры^[17]. Отметим, что в соответствии с гражданским законодательством, как и законодательством об исполнительном производстве, отсутствие у должника необходимых средств однозначно не может быть отнесено к обстоятельствам, влекущим невозможность исполнения обязательства (требования исполнительного документа). Такие обстоятельства, очевидно, не охватываются и гражданско-правовым понятием «непреодолимой силы» на основании прямого указания п. 3 ст. 401 ГК РФ^[18].

Важно отметить, что при применении такой меры, как ограничение на выезд должника за рубеж в соответствии с позицией ряда судов, судебный пристав-исполнитель обязан убедиться в том, что должнику известно о возбуждении в отношении него исполнительного производства и что причины, по которым должник не принял мер к добровольному исполнению требований исполнительного документа, являются неуважительными, уклонение носит виновный, противоправный характер^[19]. Соответствующие позиции, очевидно, должны привести нас к выводу о том, что ограничения личных прав должника в исполнительном производстве представляют собой меры публично-правовой ответственности, так как требуют установления вины правонарушителя. Но из упомянутых судебных решений и в целом из судебной практики можно сделать вывод, что вина должника в неисполнении требований исполнительного документа может быть установлена простой ссылкой на то, что он был уведомлен о возбуждении в отношении него исполнительного производства, следовательно, должен был осознавать возможность применения таких ограничений, сам не представил доказательства уважительности причин неисполнения требования исполнительного документа, таким образом, именно вина должника в неисполнении ни в субъективном, ни в объективном аспектах вообще не устанавливается^[20]. Виновность в совершении административного проступка, объективная сторона которого представляет собой неисполнение требования исполнительного документа, в правоприменительной практике предполагается постольку, поскольку на должнике лежит обязанность исполнить соответствующее требование, независимо от его отношения к такой обязанности, наличия возможностей для ее исполнения^[21].

Проанализированные выше подходы применения мер ответственности в исполнительном производстве в соответствии с нормами КоАП РФ и собственно Закона об исполнительном производстве отчетливо демонстрируют отход от установления вины в субъективном аспекте, характерном для публичного права, что подтверждает использование таких мер прежде всего не только как собственно мер ответственности, а как мер косвенного принуждения по отношению к должнику, но со значительно более низким стандартном оценки вины правонарушителя по сравнению с общими подходами к установлению вины при привлечении к публично-правовой ответственности.

Аналогичные подходы к субъективной стороне при установлении состава правонарушения в исполнительном производстве могут быть обнаружены и при привлечении должника к уголовной ответственности, которая традиционно предполагает наиболее высокий стандарт оценки вины правонарушителя среди всех видов юридической ответственности. На многочисленных примерах применения ст. 157 УК РФ отчетливо видно, что и органы предварительного расследования, и суды устанавливают виновность должника прежде всего в объективном аспекте, оценивают его поведение с точки зрения требований законодательства об исполнительном производстве, а не собственно диспозиции соответствующей статьи УК РФ.

Например, в одном из решений суд признал, что «по смыслу закона, под уклонением от уплаты средств на содержание детей следует понимать прямой отказ от уплаты алиментов, несообщение судебному исполнителю об увольнении, несообщение о новом месте работы, сокрытие своего заработка, под злостным уклонением понимается уклонение от уплаты алиментов…, несмотря на соответствующее предупреждение»^[22]. В другом решении суд основывал свои выводы о виновности должника в совершении преступления, предусмотренного ст. 157 УК РФ, на основании показаний свидетеля — судебного пристава-исполнителя, которая «показала, что у нее на исполнении находится исполнительный лист в отношении должника, она неоднократно объясняла ему, что он должен платить алименты на содержание сына ежемесячно, предупреждала об ответственности за уклонение от уплаты алиментов, однако… он алименты опять не платил»^[23].

Выше мы уже рассматривали вопрос об использовании предупреждения должника о возможности применения к нему принуждения в исполнительном производстве как самостоятельной меры косвенного принуждения. В судебной практике по уголовным делам наличие соответствующего предупреждения фактически признается элементом состава преступления, несмотря на то что сам уголовный закон не придает предупреждению такого значения. Наличие предупреждения, очевидно, должно свидетельствовать о том, что должник знает о том, что он действует неправомерно, уклоняясь от исполнения своей обязанности, таким образом, осознает возможность наступления противоправных последствий своего деяния, т. е. действует умышленно в уголовноправовом смысле.

В этой связи приведем позицию одного из областных судов, изложенную в уже процитированном выше весьма обстоятельном обзоре судебной практики по применению ст. 157 УК РФ^[24]. В нем суд отметил, что «…к числу бесспорных (курсив мой. — М. Г.) факторов, без которых невозможен вывод о злостном характере уклонения от уплаты алиментов, все судьи относят официальное предупреждение должника судебным приставом-исполнителем об уголовной ответственности… В то же время содержание… обвинительных приговоров… не позволяет говорить о единстве подходов относительно вопроса о количестве предупреждений, принимаемых судами в качестве доказательства злостности уклонения». Констатировав разное количество предупреждений в практике судов отдельных районов, областной суд в итоге признал, что неоднократность предупреждения должника об уголовной ответственности не является необходимым условием для констатации его злостности^[25], поскольку содержащаяся в диспозиции ст. 157 УК РФ формулировка об уклонении родителя от уплаты средств на содержание детей по решению суда уже предполагает наличие в таком решении официальной реакции государства на неисполнение родителем обязанности, предусмотренной СК РФ. Из указанного можно сделать вывод о том, что наличие вины должника в совершении преступления подтверждается уже тем, что он виновен в неисполнении соответствующего обязательства, ставшем поводом для возбуждения исполнительного производства (что уже установлено исполнительным документом либо актом, на основании которого он выдан)^[26], а также в уклонении от самостоятельного исполнения обязанности в процедуре исполнительного производства и (или) отказе содействовать совершению в отношении него мер принудительного исполнения и исполнительных действий (посредством, например, отказа от раскрытия состава имущества, от трудоустройства и т. д.). Именно поэтому, как было установлено выше, в судебной практике вина должника при привлечении к публичной ответственности идентична его вине в неисполнении самого обязательства, что влечет в применение в сфере публичного права «облегченной» концепции вины из права частного (прежде всего гражданского).

В актах ФССП России указано, что преступления, заключающиеся в неисполнении своего обязательства, характеризуется виной в форме умысла. Лицо осознает, что злостно уклоняется от погашения задолженности и желает этого. Мотивы и цели не имеют значения. В действиях лица, не способного исполнить обязательства ввиду отсутствия для этого реальной возможности (заболевание, неработоспособности по инвалидности, беременности и т. п.), умысла на совершение данного преступления не имеется, в связи с чем к уголовной ответственности оно привлечено быть не может^[27]. Последнее правило, однако, как было продемонстрировано судебной практикой, далеко не всегда соблюдается. Зачастую обстоятельства, препятствующие должнику исполнить требования исполнительного документа, для привлечения к уголовной ответственности даже не оцениваются в том случае, если он является должником в неоконченном или не прекращенном исполнительном производстве. Как правило, вина должника в уголовном процессе не устанавливается заново (как это предписывается общими положениями уголовного права), а констатируется через неисполнение процессуальных обязанностей должника в исполнительном производстве в целом^[28].

Редкий и даже в некотором роде курьезный случай применения концепции вины в субъективном, присущем именно уголовному праву аспекте, был продемонстрирован в одном из приговоров суда, которым должник был освобожден от уголовной ответственности за преступление, предусмотренное ст. 157 УК РФ, в связи с совершением его в состоянии невменяемости. Суд указал, что должник по алиментному обязательству злостно уклонялся от уплаты алиментов, не оказывал материальной помощи ребенку, скрывал доходы от судебного пристава, не работал, состоял на учете в центре занятости, однако из пособия по безработице алименты не платил, страдал психическим расстройством, что не позволяло ему осознать опасность своих действий и руководить ими^[29]. Отметим, что невменяемость не помешала соответствующему гражданину являться должником по обязательству, участвовать в исполнительном производстве. Несмотря на невменяемость (которая для возбуждения исполнительного производства в соответствии с законом сама по себе юридического значения не имеет), до возбуждения уголовного дела к нему применялись и иные меры принуждения в исполнительном производстве.

Как отмечалось, в подавляющем большинстве дел о привлечении должника к публично-правовой ответственности его вина судами устанавливается исключительно в объективном аспекте (должен был исполнить требование, но не предпринял всех необходимых мер для исполнения), а не в субъективном аспекте (как психическое отношение к собственному поведению)^[30]. В связи с указанным применяется и присущая частноправовой ответственности презумпция виновности должника, которая, в свою очередь, имеет своим основанием презюмируемую недобросовестность должника в неисполнении обязательства в целом. Как мы продемонстрировали выше, суды даже при привлечении должника к публично-правовой ответственности считали его виновным на том основании, что в отношении него уже установлен в соответствии с законом статус должника (например, судебным решением о взыскании долга), т. е. уже a priori находится в состоянии неподчинения закону, является правонарушителем. В данном случае недобросовестность понимается правоприменителями как неисполнение требования исполнительного документа, несмотря на объективную возможность исполнения. Такая возможность оценивается как потенциальная, не применительно к конкретному обязательству и определенному моменту времени, а в целом. Например, считается недобросовестным должник, который не имеет работы и источников дохода в момент привлечения к ответственности, но способен к труду, потенциально может устроиться на работу^[31].

В литературе высказано мнение о том, что в ходе производства по рассмотрению заявлений об оспаривании постановлений должностных лиц службы судебных приставов их действия (бездействия) судом используется презумпция вины должника, не исполнившего в установленный срок требования исполнительного документа и (или) требования судебного пристава-исполнителя, а также ненадлежащим образом исполнившего эти требования, в силу которой на должника возлагается обязанность обосновать допустимыми средствами доказывания объективные причины неисполнения^[32].

В связи с указанным возникает вопрос о том, есть ли необходимость устанавливать вину должника в неисполнении конкретных обязанностей в исполнительном производстве с учетом того, что он признается изначально виновным в недобросовестном неисполнении обязательства? Законодательство сегодня отвечает на такой вопрос утвердительно. И Закон об исполнительном производстве, и КоАП РФ, и УК РФ требуют устанавливать причины неисполнения требований исполнительного документа (вину должника) каждый раз при привлечении должника не только к юридической ответственности, но и при применении иных мер косвенного принуждения, ограничений личных прав (например, требуя оценить уважительность причин неисполнения при наложении ограничения на выезд за рубеж). Такой подход вытекает из общих положений теории юридической ответственности. В противном случае нам пришлось бы признать преступника, осужденного приговором суда к лишению свободы в колонии, изначально виновным в допускаемых им в колонии нарушениях режима.

Однако, как было продемонстрировано, правоприменительная практика отвечает на поставленный выше вопрос отрицательно. Предположим, что такой подход получил свое развитие в связи с тем, что соответствующие меры, даже предусмотренные УК РФ, не применяются именно как меры ответственности, а фактически представляют собой меры косвенного принуждения должника к самостоятельному исполнению им требования исполнительного документа.

Необоснованно с точки зрения конституционных положений и неоправданно с точки зрения эффективности механизма исполнительного производства осуждать должника и привлекать его к публично-правовой ответственности просто за неисполнение обязательства, но не за его неисполнение без надлежащей причины. Требование экономии репрессии предписывает невозможность бесконечного применения мер принуждения к должнику, который обязан в силу исполнительного документа, но не имеет объективной возможности его исполнить. Выше мы приводили существующую в английской судебной практике позицию о том, что нельзя понудить к исполнению обязательства в натуре в случае, если такое исполнение невозможно для должника, например, в силу его семейных связей, особенностей частной жизни.

Законодатель не предоставил судебному приставу-исполнителю надежного инструмента проверки при возбуждении исполнительного производства, добросовестен должник или нет. Судебный пристав обязан возбудить исполнительное производство и применить весь комплекс мер воздействия на должника в любом случае, в силу предъявленного по воле взыскателя исполнительного документа, исходя из того, что добросовестность должника уже оценил орган, выдавший исполнительный документ. Вместе с тем, исходя из положений законодательства об исполнительном производстве, практики его применения, нельзя не заметить, что значительная часть мер косвенного принуждения представляет собой способы «проверки должника на добросовестность». Предполагается, что недобросовестный должник (т.е. имеющий возможность исполнения, но не исполняющий) с ненадлежащим с точки зрения закона мотивом неисполнения (например, неприязненное отношение к взыскателю) под все возрастающим грузом личных и имущественных ограничений (ограничения права на выезд за рубеж и специальных прав, наложение исполнительского сбора, административных штрафов и, наконец, уголовное наказание) будет вынужден преодолеть свое нежелание исполнять обязательство. Но как быть, если должник окажется добросовестным, т. е. объективно неспособным исполнить требование исполнительного документа? В таком случае вся современная система исполнительного производства рискует быть сравненной с распространенной в Средневековье практикой «испытаний водой», когда добросовестность подтверждалась «принятием» подозреваемого рекой, а выживший считался недобросовестным. Продолжая краткую историческую ретроспективу, вспомним приведенный выше исторический пример с институтом «правежа», который, с одной стороны, имел своей целью «помучить» должника, пока тот не заплатит долг, с другой — был ограничен лишь месячным сроком с учетом того, что «если в месяц ничего вымучить не можно, то и в год бьючи уже не доправить», таким образом, должник, выдержавший все мучения, предполагался добросовестным, т. е. действительно не имевшим возможности уплатить долг.

Нам могут возразить, что сегодня в исполнительном производстве система мер косвенного принуждения направлена не на то, чтобы «мучать» должника, а на то, чтобы побудить его предпринять все меры по завершению исполнительного производства, которые могут заключаться не только в уплате долга, но и в представлении надлежащих, исчерпывающих доказательств объективной невозможности исполнения требования исполнительного документа для прекращения исполнительного производства либо в заключении с взыскателем мирового соглашения, реструктуризации долга перед частным лицом.

Такие доводы, безусловно, имеют практический смысл. Но какое отношение к указанным целям имеют институты административной и уголовной ответственности в их «классическом» понимании? Если мы признаем, что меры публично-правовой ответственности в исполнительном производстве не наказывают должника, а направлены лишь на побуждение его договориться с взыскателем либо удовлетворить требования последнего, то вопрос о невозможности исполнения и добросовестности должника должен в полной мере рассматриваться и в процессе привлечения должника к ответственности, соответственно, установление факта невозможности исполнения должно не только освобождать должника от соответствующего вида ответственности, но и одновременно прекращать исполнительное производство.

С учетом огромного количества исполнительных документов, поступающих в ФССП России, значительном числе недобросовестных должников, высоком уровне правового нигилизма, существующий подход, фактически игнорирующий вину должника в неисполнении требования исполнительного документа, представляется наиболее простым и дешевым для государства. Однако оправданно ли в современном правовом государстве недифференцированное применение принуждения к должнику? Вряд ли^[33].

Некоторые авторы отмечают вектор развития законодательства об исполнительном производстве в части стремления к индивидуализации инструментария правового воздействия на должника, появление возможности выбора наиболее оптимального и эффективного исполнительного действия или их сочетания с целью понуждения должника к полному и своевременному исполнению требований исполнительного документа^[34]. Однако до тех пор, пока добросовестность должника не будет иметь реального значения в исполнительном производстве, невозможно будет не только дифференцировать должников и применяемые к ним меры принуждения, но и в целом выработать ясную и последовательную правовую политику в сфере исполнительного производства, наметить пути ликвидации многомиллионных остатков исполнительных производств, переходящих из года в год.

Учет добросовестности должника в исполнительном производстве также может повысить легитимность применяемых принудительных мер в глазах общества, восстановить конституционный баланс прав и интересов должника и взыскателя в исполнительном производстве, учитывать и вину взыскателя в неисполнении обязательства, не проявляющего должную активность в исполнительном производстве, либо изначально действовавшего легкомысленно при вступлении в отношения с заведомо ненадежным контрагентом, но в последующем в исполнительном производстве требующего от государства «любой ценой» взыскать в свою пользу по фактически неисполнимому исполнительному документу.

К. В. Арановский, оценивая конституционность ст. 159.4 УК РФ, справедливо отмечает, что при заключении, исполнении договора возможны деловые ошибки и просчеты, в том числе от завышенных ожиданий выгоды, легкомыслия сторон, особенно при недостатке профессиональных умений и делового чутья. В материально-правовом смысле это исключает предпринимательское мошенничество по субъективной стороне в смысле той преднамеренности, которая указана в диспозиции ст. 159.4 Кодекса и подразумевает, как правило, прямой и заранее обдуманный умысел. В доказывании грань между уголовно наказуемым хищением и неисполнением обязательства не так ясна и очевидна, тем более что стороны договора обычно психически здоровы и вменяемы. Тонкость квалификации объективно повышает вероятность следственно-судебной ошибки. Это, в свою очередь, делает уместной повышенную сдержанность в части уголовно-правовых санкций. Когда преступление совершено в рамках формально законной предпринимательской деятельности при заключенном договоре и, тем более, в обстановке государственного контроля, это значит иногда, что не имели эффекта меры и ресурсы правопорядка, например, в долевом строительстве или в туризме. Тогда преступление обусловлено уже не только криминальными повадками и преступным искусством, которое виновный применил, используя или создавая несчастливые для потерпевшего обстоятельства, но также и упущениями властей, плохой инфраструктурой и низким качеством правовой помощи или даже признаками виктимности (жертвенности) в поведении контрагентов. Бывают разные криминогенные условия, вплоть до плохой экономической конъюнктуры, кризисов или нечестной конкуренции. Без них, возможно, у предпринимателя не образовался бы и умысел не исполнить договор, в отличие от мошенников, для которых хищение — прямое дело, если не промысел и образ жизни^[35]. Приведенные соображения можно перенести и в сферу исполнительного производства. С точки зрения правовой политики государство не может применять одни и те же меры принуждения как к добросовестному, так и недобросовестному лицу, несмотря на объективные трудности установления умысла.

Категория добросовестности присуща не только гражданскому праву, она имеет право на существование в публичных отраслях права, в том числе процессуальных^[36]. Следует признать, что и должник в исполнительном производстве как субъект процессуальных отношений, с одной стороны, должен действовать добросовестно, а с другой, имеет право требовать установления его вины в неисполнении требования исполнительного документа. М. 3. Шварц справедливо указывает на то, что вина должника в неисполнении требования исполнительного документа, ее степень могут и должны быть установлены и в исполнительном производстве как при применении мер юридической ответственности, так и мер косвенного принуждения. Наложение административного штрафа на должника может «соседствовать» с наложением мер косвенного принуждения (например, запрета на выезд за рубеж). С учетом того что, согласно требованиям КоАП РФ, для привлечения к административной ответственности необходимо установить вину, установление вины должника (объективной возможности исполнения требования исполнительного документа) не должно составлять сложности для органов принудительного исполнения во всех случаях^[37].

Завершая рассмотрение в целом состава правонарушения, следует признать, что правонарушением в исполнительном производстве, которое может влечь за собой применение публично-правовых санкций (а не только гражданско-правовой ответственности государства или должника перед взыскателем, призванной компенсировать его экономические потери от неисполнения), следует признать лишь недобросовестное (виновное) неисполнение должником требования исполнительного документа, т. е. неисполнение при наличии объективной возможности исполнения у данного конкретного должника^[38].

Недобросовестность должника должна пониматься и в субъективном, и в объективном смыслах, т. е. имеет значение и то, что должник.

не хочет исполнять требование, и то, что он может его исполнить, но не делает этого^[39]. Только лишь отсутствие у должника имущества, однако без признаков его нежелания исполнять требование исполнительного документа, не может влечь за собой применение к нему мер публично-правовой ответственности.

Недобросовестное неисполнение требования исполнительного документа имеет своим объектом посягательства не только интересы взыскателя, но и общественный интерес. Таким образом, именно недобросовестное неисполнение обязательства является общественно-опасным (представляет собой исключительное поведение, нарушающее общий ход развития социально-экономических отношений, покушение на стабильность и предсказуемость хозяйственного оборота), должно влечь за собой вмешательство государства в виде применения мер ответственности. Сами меры принудительного исполнения, предписанные исполнительным документом, не являются мерами ответственности, так как не предполагают возложения на должника дополнительных обязанностей, но только исполнение за него, за его счет иными лицами (в том числе, органами принудительного исполнения) обязанности, установленной (подтвержденной) в исполнительном документе^[40].

Как было отмечено, исполнительное производство не предназначено для взыскания с недобросовестного должника, а тем более должника, заведомо не имеющего намерения погасить долг, совершающего мошеннические действия. Для таких должников должны применяться меры уголовно-правового или административно-правового характера, прежде всего меры ответственности, наказания.

В связи с указанным может возникнуть вопрос о том, зачем тогда нужно исполнительное производство, если оно не может «справиться» с недобросовестными должниками, а добросовестные и так погасят долг без возбуждения исполнительного производства? Отметим, что исполнительное производство фактически представляет собой, во-первых, вмешательство государства в процедуру взыскания долга в целях предотвращения произвола взыскателя в отношении должника и его имущества, либо взыскание самим кредитором, но под контролем государства, во-вторых, осуществляемую в ходе такого вмешательства процедуру замещения должника в фактическом исполнении обязательства органами принудительного исполнения без возложения на должника дополнительных обязанностей (кроме компенсации расходов на такое возложение), в-третьих, попытку урегулирования задолженности с участием органов государства (рассрочка, отсрочка исполнения, заключение мирового соглашения, изменение способа исполнения, отказ от взыскания и т. д.), и, наконец, в-четвертых, является процедурой аккумуляции и оценки перспектив взыскания долгов с определенного должника (например, в сводном исполнительном производстве) государством для возможного применения к нему процедуры освобождения от долга (несостоятельности или иной подобной процедуры), либо перехода в уголовно-правовой режим привлечения к ответственности за хищение чужого имущества.

При таком подходе собственно меры публично-правовой ответственности представляют собой несвойственное «ординарному» исполнительному производству явление. Предположим, что меры публично-правовой ответственности, в том числе ограничения личных прав должника, как раз получили развитие в исполнительном производстве при значительном и, как представляется, искусственном расширении сферы действия соответствующего юридического режима, попыткой возложить на исполнительное производство функции не просто заместить должника в исполнении, содействовать кредитору во взыскании, но любой ценой понудить должника помимо его воли самостоятельно исполнить требование исполнительного документа. Именно поэтому в практике исполнительного производства появилась презумпция недобросовестности должника, в ряде случаев его вина в неисполнении фактически вообще перестала иметь значение, меры публично-правовой ответственности превратились в меры косвенного принуждения, а судебные приставы-исполнители — в дознавателей и должностных лиц, привлекающих к административной ответственности. Однако даже если предположить, что меры ответственности применяются в самом исполнительном производстве, органы принудительного исполнения не могут быть освобождены от установления полного состава правонарушения в соответствии с определенным юридическим режимом ответственности (уголовным, гражданским или административным)^[41].

• [1] В частности, предлагается считать вину обязательным признаком субъективной стороны, а мотив, цели и эмоции — факультативными. Уголовное право. Общаячасть: учебник / под ред. Н. М. Кропачева, Б. В. Волженкина, В. В. Орехова. СПб., 2006.С. 460—461.
• [2] См.: Липинский Д. А., Великосельская И. Е. К вопросу о составе конституционныхправонарушений // Конституционное и муниципальное право. 2016. № 9. С. 7—9.
• [3] Российское гражданское право. Т. 1: учебник. / отв. ред. Е. А. Суханов. М., 2011.
• [4] Постановление Верховного суда Республики Коми от 23 июня 2016 г.№ 4А-386/2016.
• [5] Постановление Саратовского областного суда от 28 июня 2016 г. по делу№ 4А-336/2016.
• [6] См., например: Решение Московского городского суда от 18 октября 2016 г. по делу № 7−11 908/2016.
• [7] Решение Санкт-Петербургского городского суда от 28 марта 2017 г. № 7−533/2017.
• [8] Решение Московского городского суда от 2 июня 2017 г. по делу № 7−7415/2017;Решение Томского областного суда от 20 сентября 2016 г. по делу № 7−268/2016.
• [9] Постановление Саратовского областного суда от 3 декабря 2015 г. по делу№ 4А-840/2015.
• [10] Постановление Астраханского областного суда от 1 июня 2015 г. № 4а-182/2015.
• [11] Постановление Верховного Суда РФ от 18 февраля 2011 г. № 18-АД11−1.
• [12] Постановление Верховного Суда РФ от 3 декабря 2014 г. по делу № 309-АД-2725.
• [13] Постановление Арбитражного суда Поволжского округа от 10 марта 2016 г.№ Ф06−5007/2015.
• [14] Ранее в ст. 115 Закона об исполнительном производстве (в редакции до вступления в силу Федерального закона от 18 июля 2011 г. № 225-ФЗ «О внесении измененийв Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях и Федеральный закон «Об исполнительном производстве») было прямо предусмотрено, что постановление о наложении штрафа на должника должно содержать сведения о конкретномслучае невыполнения требований судебного пристава-исполнителя или нарушениязаконодательства об исполнительном производстве, за которые виновное лицо подвергается штрафу.
• [15] Постановление Конституционного Суда РФ от 30 июля 2001 г. № 13-П «По делуо проверке конституционности положений подпункта 7 пункта 1 статьи 7, пункта 1 статьи 77 и пункта 1 статьи 81 Федерального закона «Об исполнительном производстве"в связи с запросами Арбитражного суда Воронежской области, Арбитражного суда Саратовской области и жалобой открытого акционерного общества «Разрез «Изыхский»»».
• [16] Верховный Суд РФ применительно к другой мере публично-правовой ответственности (судебный штраф, предусмотренный УК РФ) указал, что уважительными причинами неуплаты судебного штрафа могут считаться такие появившиеся обстоятельства, вследствие которых лицо лишено возможности выполнить соответствующие действия (например, нахождение на лечении в стационаре, утрата заработка или имуществаввиду обстоятельств, которые не зависели от этого лица). См.: п. 19 постановленияПленума Верховного Суда РФ от 27 июля 2013 г. № 19 «О применении судами законодательства, регламентирующего основания и порядок освобождения от уголовной ответственности».
• [17] Определение Конституционного Суда РФ от 2 апреля 2015 г. № 654−0 «Об отказев принятии к рассмотрению жалобы закрытого акционерного общества «Пасифик"на нарушение конституционных прав и свобод положениями части 7 статьи 112 Федерального закона «Об исполнительном производстве»».
• [18] Как отмечает Л. В. Белоусов, отсутствие денежных средств вполне уважительная причина (курсив мой. — М. Г.), но эта причина никоим образом не должна влиять на установление исполнительского сбора, поскольку в силу ст. 401 ГК РФ, не относится к обстоятельствам непреодолимой силы. Белоусов Л. В. Исполнительский сборпри переносах исполнения исполнительных документов // Практика исполнительногопроизводства. 2011. № 3. С. 38—47. Ученый также отмечает, что в судебной практикене сложилось единого понимания относительно бремени доказывания наличия илиотсутствия уважительных причин у должника для неисполнения исполнительного документа в установленный срок, иначе — о вине должника в неисполнении. При этомКонституционный Суд РФ, несмотря на декларируемую публично-правовую природуисполнительского сбора, не просто как меры принуждения, но как меры ответственности, обращается к правилу о доказывании самим должником отсутствия вины в неисполнении частноправового обязательства (п. 2 ст. 401 ГК РФ). Белоусов Л. В. Некоторыепроблемы взыскания исполнительского сбора // Арбитражная практика. 2007. № 10.С. 85—96. Вместе с тем оценка имущественного положения должника учитываетсядля целей уменьшения размера исполнительского сбора в соответствии с ч. 7 ст. 112Закона об исполнительном производстве. См., например: Определение Верховного СудаРФ от 16 марта 2015 г. № 304-ЭС15−1267.
• [19] См., например: Апелляционное определение Верховного суда Республики Татарстан от 11 апреля 2016 г. по делу № 33−6526/2016; Апелляционное определение Алтайского краевого суда от 19 апреля 2016 г. по делу № 33а-4353/2016; Апелляционное определение Челябинского областного суда от 6 октября 2016 г. по делу № 11−14 478/2016.
• [20] См., например: Апелляционное определение Верховного суда Республики Башкортостан от 14 апреля 2015 г. по делу № 33−6075/2015; Апелляционное определениеОренбургского областного суда от 13 мая 2104 г. по делу № 33−2406/2014.
• [21] В одном из дел суд признал подтвержденным факт совершения административногоправонарушения, предусмотренного ч. 1 ст. 5.35.1 КоАП РФ, и вину в его совершениинеработающим должником ссылкой на протокол об административном правонарушении, копию исполнительного листа о взыскании алиментов, постановления о возбуждении исполнительного производства, а также констатировал, что «исходя из содержаниястатьи 80 Семейного кодекса Российской Федерации, обязанность родителей содержатьсвоих несовершеннолетних детей, носит безусловный характер и не связывается законодателем с наличием или отсутствием у гражданина… дохода (курсив мой. — М. Г.)». Постановление Ивановского областного суда от 30 мая 2017 г. № 4а-138/2017.
• [22] Постановление Президиума Тульского областного суда от 28 апреля 2015 г. № 44у-50/15.
• [23] Определение Верховного Суда РФ от 12 января 2007 г. № 48−006−86.
• [24] Обзор судебной практики по применению положений ст. 157 УК РФ о злостномуклонении от уплаты по решению суда средств на содержание несовершеннолетнихнетрудоспособных детей (утв. Президиумом Нижегородского областного суда 17 апреля2014 г.).
• [25] Со времени появления процитированного обзора практики в ст. 157 УК РФ субъективный критерий злостности был заменен законодателем на формальный критерийнеоднократности (см. Федеральный закон от 3 июля 2016 г. № 323-ФЗ «О внесенииизменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальныйкодекс Российской Федерации по вопросам совершенствования оснований и порядкаосвобождения от уголовной ответственности»).
• [26] Как мы уже отмечали выше, часто суды при вынесении решения, подлежащегопринудительному исполнению, не устанавливают возможность реализации предписанного ими способа защиты (в том числе, по требованиям об исполнении обязательствав натуре), перенося бремя решения этого вопроса в исполнительное производство.
• [27] Методические рекомендации по выявлению и расследованию преступлений, предусмотренных ст. 177 УК РФ, утв. ФССП России 21 августа 2013 г. № 04−12.
• [28] «Кульминацией» такого подхода при установлении субъективной стороны дляпривлечения должника к уголовной ответственности по ст. 157 УК РФ является предложение возложить на самого должника при доследственной проверке обязанностидоказать уважительность причин неуплаты алиментов, а предоставление таких доказательств после возбуждения уголовного дела «расценивать как способ уклонения от уголовной ответственности». См.: Ананьев О. А. К вопросу о практике применения статьи157 Уголовного кодекса РФ в новой редакции // Практика исполнительного производства. 2018. № 1. С. 32.
• [29] Постановление Президиума Московского областного суда от 14 октября 2015 г.№ 509.
• [30] А. А. Парфенчиковой был сделан вывод о том, что существенное отличие мер косвенного принуждения от мер ответственности в исполнительном производстве заключается в том, что при применении последних необходимо устанавливать вину в субъективном аспекте (как психическое отношение к содеянному). Парфенчикова А. А. Мерыкосвенного принуждения в исполнительном производстве: дис. … канд. юрид. наук.С. 62—63. Такой вывод нельзя признать обоснованным с учетом того, что и при применении мер ответственности в исполнительном производстве вина как психическоеотношение не устанавливается.
• [31] В настоящей работе мы используем понятие добросовестности именно для целейюридического режима исполнительного производства, не связывая указанное понятие, например, с принципом добросовестности в гражданском праве, имеющим собственноесодержание. Так, по мнению К. И. Скловского, в гражданском праве далеко не во всехслучаях недобросовестное поведение совершается умышленно, намеренно. Вместе с темученый указывает, что если должник в исполнительном производстве открывает тайноот судебного пристава банковский счет для зачисления туда сумм от своего должникас целью скрыть эти суммы от взыскания кредитором, то налицо действия в обход закона (об исполнении судебного решения), причиняющие вред ввиду утраты возможностивзыскания долга и влекущие право на взыскание убытков. См.: Скловский К. И. Применение права и принцип добросовестности // Вестник экономического правосудияРоссийской Федерации. 2018. № 2. С. 101—104.
• [32] Комментарий к Гражданскому процессуальному кодексу Российской Федерации /под ред. М. А. Викут // Консультант Плюс. М., 2014.
• [33] Вызывает категорические возражения позиция о том, что учет поведения должника в исполнительном производстве, его добросовестности для определения набораприменяемых к нему мер принуждения нецелесообразен, так как влечет за собой такие"неудобства» для органов принудительного исполнения, как необходимость доказывания проявления недобросовестности, соотнесения мер косвенного принужденияс мерами ответственности, определения злостности неисполнения исполнительногодокумента. См.: Парфенчикова А. А. Меры косвенного принуждения в исполнительномпроизводстве: дис. … канд. юрид. наук. С. 183—184, 197.
• [34] Гуреев В. А., Селионов И. В. Временные ограничения на пользование должникомспециальным правом как новый вектор развития законодательства об исполнительномпроизводстве // Практика исполнительного производства. 2016. № 2. С. А—9.
• [35] См.: п. 3, 6 Особого мнения судьи К. В. Арановского к Постановлению Конституционного Суда РФ от 11 декабря 2014 г. № 32-П «По делу о проверке конституционностиположений статьи 159.4 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с запросомСалехардского городского суда Ямало-Ненецкого автономного округа».
• [36] И. В. Решетникова отмечает, что в процессуальном праве действует не закрепленная в законе правовая презумпция добросовестности, которая оказывает влияниена процесс доказывания, сдвигая бремя доказывания. Также добросовестность можетбыть определена как общеправовое требование, обращенное к действиям всех субъектов процессуальных правоотношений. Решетникова И. В. Презумпция добросовестностив арбитражном процессе // Закон. 2017. № 9. С. 120—127.
• [37] См.: Отзыв официального оппонента Шварца М. 3. на диссертацию на соисканиеученой степени к. ю. н. Парфенчиковой А. А. «Меры косвенного принуждения в исполнительном производстве». URL: http://www.usla.rU/structure/dissovet/base/l/354/877_review.pdf.
• [38] В. В. Ярков признает, что принцип уважения чести и достоинства гражданинаозначает недопустимость мер личного воздействия на должника в случае объективнойневозможности исполнения им требования исполнительного документа. См.: Комментарий к Федеральному закону «Об исполнительном производстве» (постатейный) / подред. В. В. Яркова.
• [39] В законодательстве недобросовестность должника отчасти эквивалентна злостности неисполнения, которая включена в состав ряда правонарушений в форме неисполнения обязательств при привлечения к публично-правовой ответственности (например, ст. 157 УК РФ в редакции до вступления в силу Федерального закона от 3 июля 2016 г.№ 323-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации по вопросам совершенствованияоснований и порядка освобождения от уголовной ответственности»).
• [40] Как отмечается в одном судебном акте, исполнительное производство в своемизначальном виде рассчитано на должников, имеющих имущество для исполненияобязательства. См.: Апелляционное определение Санкт-Петербургского городского судаот 20 марта 2017 г. № ЗЗа-3600/2017.
• [41] Нельзя не согласиться с М. 3. Шварцем в том, что только выстраивание концепции мер косвенного принуждения как мер ответственности позволит создать стройнуюи целостную систему гарантий прав должника, ибо и меры ответственности в исполнительном производстве, в частности предусмотренные в КоАП РФ, тоже преследуют, очевидно, цель стимулировать должника к исполнению своих обязанностей, а не толькок несовершению новых правонарушений в будущем, а следовательно, различия междуними и мерами косвенного принуждения нет. См.: Отзыв официального оппонентаШварца М. 3. на диссертацию на соискание ученой степени к. ю. н. Парфенчиковой А. А."Меры косвенного принуждения в исполнительном производстве». URL: http://www.usla.ru/structure/dissovet/base/l/354/877_review.pdf. Выше мы выяснили, что мерыответственности, как и иные меры принуждения в исполнительном производстве, не имеют самостоятельного значения, они по большей мере не являются и «ответственностью в ответственности» (как, например, водворение в штрафной изолятор осужденного к лишению свободы), но мерами косвенного принуждения, направленнымина исполнение требования исполнительного документа самим должником.