Мечта как вероятностная форма проектирования

Таким образом, память и проектирование исторически сформировались как механизмы человеческой психики, необходимые для жизнеобеспечения индивида и общества, поскольку способны ориентировать человека в потоке бытия — в его отношении к прошлому и к будущему. Однако человеческому бытию известны и иные ситуации, в которых невозможно создание непосредственно реализуемого замысла, проекта, модели, плана, эскиза «потребного будущего», а жизненная стратегия все же требует представления об этом будущем. Так рождался своеобразный плод человеческой фантазии —мечта.

Мечтания компенсируют ограниченные в реальной жизни возможности практики, и их активность обратно пропорциональна практическому потенциалу человеческой деятельности. Когда современный психолог пишет: «дошкольник мечтает стать школьником, солдат (по известному изречению) — генералом, спортсмен — чемпионом» [115], он смешивает разные формы отношения человека к будущему, ибо то, что он станет школьником, дошкольник знает и просто хочет, чтобы это поскорее произошло, спортсмен уверен, что он может стать чемпионом, если будет много тренироваться, а не ограничится мечтами о достижения этой цели, солдат же, действительно, может лишь мечтать о генеральском звании, ибо вероятность его обретения крайне мала. Своеобразие мечты как способа конструирования небытия состоит именно в понимании нереальности его превращения в бытие, но в то же время в надежде: «а вдруг повезет?!» Поэтому образ мечтателя-романтика противостоял в классической литературе образу делового человека (вспомним хотя бы оппозиции «юная Татьяна Ларина — Евгений Онегин», «Манилов — Чичиков» или «Обломов — Штольц»), строившего свою жизнь на рациональной основе возможного в существующих обстоятельствах. В повести «Кто виноват?» А. И. Герцен писал о «мечтателе» как о человеке, который «будет до старости искать жар-птицу, а настоящая-то жизнь в это время уйдет между пальцев».

Вместе с тем, мечта помогает украсить стандартное, прозаическое, часто пошлое обыденное бытие — таково ее позитивное значение в человеческой жизни.

Мечты, мечты! Где ваша сладость? Где, вечная к ней рифма, младость?

— восклицал А. С. Пушкин в «Евгении Онегине», ибо особенно в юности, в преддверии всей последующей жизни, мечта доставляет положительные эмоции от воображаемого обретения того, чего еще не может дать реальное бытие. (Вспомним, как Татьяна Ларина мечтала о встрече с созданным ее воображением под влиянием романов «романтическим героем» и увидела в неожиданно появившемся Онегине воплощение своей мечты; точно так же в романе А. Мёрдок «Сон Бруно» Диана увидела в Майлзе, как сформулировал это автор, «чудесное воплощение ее мечты… Она узнала его сразу». Такое совпадение психологии двух героинь объясняется, конечно, не влиянием русского поэта на английскую романистку, а точно схваченной в обоих случаях — из истории литературы можно было бы привести немало аналогичных примеров — общечеловеческой потребностью к прорыву из чуждого личности пошлого бытия в некое идеальное, хотя бы и иллюзорное, хотя бы только воображаемое, «бытие»), И вполне естественно, что главный помощник в этом — искусство (раньше — в основном, литература и театр, в наше время — кинематограф и телевидение), обладающее способностью зримо и эмоционально представлять ситуации «воплощения мечты»; такова варьируемая на все лады «модельная» история Золушки…

Все же мечта не представляла бы для онтологии такого интереса, если бы ее действие ограничивалось психологией индивида и пределами его личной жизни. Мечта играет существенную роль в общественной деятельности людей. В начале XX в. лидеры революционеров, сознавая нереальность скорого революционного взрыва, но стремясь сохранить их энергию, находили в мечте о революции основание веры в ее грядущее осуществление. В конечном счете, социалисты-утописты, описывая будущее царство свободного труда, изображали именно мечту, абстрагируясь от того, когда и как она сможет, да и сможет ли вообще, превратиться в реальность.

Мечта является творением фантазии, а не мышления, потому что представляет собой не абстрактную понятийную конструкцию, а доступный переживанию конкретный и эмоционально значимый образ желанного грядущего состояния бытия — его личного, его семьи, его народа; поэтому сколь бы ни была мечта фантастична, она способна вдохновлять массы людей, облегчая их реальную жизнь. В конечном счете, именно мечта о загробной жизни, о воздаянии праведникам и наказании грешников, о встрече с всеобщим Отцом и вечной жизни при нем была, да и остается поныне, несмотря на отсутствие какихлибо подтверждений ее осуществимости, одним из психологических корней религиозного сознания, более сильным, чем все доводы разума, науки, жизненного опыта. И потому каждый психологически грамотный политик, желающий получить поддержку масс, обращается к ним с писаревским призывом: «Надо мечтать!».

Как видим, онтологический анализ человека ввел в проблемное поле исследования некоторые закономерности психологии личности, что делает необходимым перейти от рассмотрения общечеловеческих «механизмов» психики, непосредственно обеспечивающих взаимопревращения бытия и небытия, к постижению той онтологической плоскости этих метаморфоз, которая проецирует общечеловеческое в индивидуально-конкретное.