Академическая наука об информации

Последующее развитие гипотезы было связано с одним чрезвычайно важным положением, которое долго ускользало от внимания психологов, физиологов и психиатров и никак не учитывалось в их теоретических построениях и гипотезах. Информация современной академической наукой общепризнанно характеризуется как нематериальный фактор^[1], материальны только ее носители (биологические, бумажные, электронные и т. д.). Тем не менее, являясь нематериальной, любая информация обретает (именно обретает, а не имеет исходно) ряд количественных и качественных характеристик. Она может быть нейтральной, эмоционально насыщенной, устрашающей, правдивой, ложной и т. д., но все эти характеристики появляются только при наличии субъекта восприятия информации, причем у разных субъектов одна и та же информация может вызывать абсолютно разные психические реакции (вспомним 11 сентября 2001 г. — траур в США и ликующая толпа в Ливии). Само по себе наличие информации на каком-либо носителе (вне субъекта или при отсутствии субъекта) — фактически не существует.

Лишь живые существа (и в самой высокой степени — человек) могут являться одновременно и субъектами восприятия, и производителями, и носителями, и хранителями, и верификаторами информации. Этими же субъектами в процессе эволюции Homo Sapience постепенно создавались все более надежные системы сохранения и передачи последующим поколениям постоянно возрастающих объемов информации: от примитивных форм коммуникации (которые обнаруживаются уже у животных) к человеческой речи^[2]; от примитивного обозначения предметов, явлений и действий к отвлеченным понятиям и обобщениям; от устной передачи знаний до изобретения письменности; от мифологических построений к научно-обоснованному знанию; от глиняных табличек и папирусов до современных информационных систем. С учетом этих положений нужно признать, что современное понятие эволюции, являющееся результатом синтеза двух сугубо биологических подходов — классического дарвинизма и популяционной генетики, должно быть существенно расширено с включением в него информационно-психологических аспектов.

Укоренившиеся представления о мозге, как вместилище всех психических функций породили массу заблуждений, которые давно вошли в обыденную речь, а в науке привели к известному феномену «нагруженности теорией» (когда все, что лежит за пределами главенствующей теории исходно отметается). Совершенно привычными стали фразы о том, что «у кого-то не все в порядке с нервами», хотя нервы — это просто проводники; другой вариант: «мне пришло в голову», но приходит не в голову, а «на ум» и т. д. В целом идентификация нервного и психического на уровне обыденного сознания и даже научного знания — запредельна.

При этом всеми современными науками о человеке вообще не замечаются коренные отличия нервной системы от психики. Их несколько, но главное — здоровая психика способна отличать воображаемые стимулы от реальных. Нервная система и на те и на другие может реагировать практически одинаково. На этом основаны все техники внушения и самовнушения, когда, например, представление о том, что рука погружена в горячую воду, тут же сопровождается повышением температуры кожных покровов кисти, а представление спринтерского бега на 100 м тотчас сказывается на частоте пульса. Но, кроме психотерапевтов, мало кто учитывает, что точно по такому же сценарию развивается психосоматическая патология, которая во многих случаях реализуется с учетом индивидуальной системы символизации конкретной личности (в нашей терминологии — «внутреннего психического программирования»). То, что было принято «близко к сердцу», проявится именно в кардиопатологии; обида, которую не удалось «проглотить» скажется на акте глотания — или в форме булимии, или в форме анорексии; известие, от которого некогда перехватило дыхание, может проявиться в форме астматических приступов; то, от чего «подкосились ноги», вызовет боли в суставах. В целом индивидуальная система символизации психических травм действует как многократное императивное внушение (точнее самовнушение). С этим можно соглашаться или нет, но думаю, что даже люди предельно далекие от психотерапии и психологии не раз наблюдали, как внезапно свалившаяся на кого-то «непосильная (психологическая) ноша» (информация!) тут же сгибает позвоночник.

Идеи о возможности влияния психики на соматические функции (сформулированные Й. Гейнротом в 1818 г.) были революционными, категорически противоречили представлениям о неких «мозговых структурах психики» и именно поэтому так долго (более 100 лет) не принимались официальной наукой, существуя преимущественно на уровне обыденного сознания. Там, где врачи терялись в вопросах этиологии заболеваний, сам пациент или его родственники легко диагностировали наступление «болезни от горя» или «из-за несчастной любви». Постепенное признание концепции психосоматической патологии, казалось бы, дезавуировало почти утвердившиеся в медицинской науке представления об идентификации психической феноменов и их материальных носителей — мозга, физиологических и биохимических процессов (которые при психосоматическом подходе оказывались вторичными по отношению к психике). Однако это открытие осталось как бы незамеченным.

В XX в. признание влияния психики на сому все-таки состоялось, но это никак не повлияло на сложившиеся в течение двух тысячелетий подходы к терапии психических расстройств, которая по-прежнему осуществляется путем химического (психофармакологического) воздействия на соматические структуры мозга (тем самым как бы негласно признавая, что психика — это некое производное мозговых структур). Позволю себе высказать предположение, что признание того, что мозг для психики — это, хотя и гораздо более значимая, но такая же сома, как и любая другая, состоится не скоро, даже несмотря на то, что этому имеется целый ряд клинических подтверждений. Не вдаваясь в подробное обоснование, добавим, что идея «пластичности мозга» со временем неизбежно будет также переадресована к пластичности психики, ибо ткань, какой бы высокоорганизованной она ни была, не может изменять себя сама по своему же усмотрению — для этого требуется какой-то иной, более высокий уровень регуляции тканевых процессов.

• [1] Не раз убеждался, что некоторых коллег этот тезис приводит в недоумение. В связис чем предлагал им провести «острый опыт» — разобрать свой компьютер и найти в немпрограммы или хоть какую-то информацию.
• [2] Здесь, безусловно, нужно упомянуть гениальную идею И. П. Павлова о второй сигнальной системе, но при этом отметить, что в отличие от первой сигнальной системы, которая реализуется на основе рефлекторной деятельности, является общей для наси всех животных (генетически задана), вторая сигнальная система является искусственным образованием (информационным по своей природе) и формируется тольков социуме.