Социальная работа и социальная политика

Со временем стержнем понятийной структуры социальной работы стала идея прав человека. Говоря шире, эта идея, или философия, стала двигателем и обоснованием политических реформ в наиболее реформаторский период человеческой истории. Впервые возникнув в Западной Европе и в США примерно два века назад, понятие это затем прочно укоренилось в коллективном сознании. Делались попытки подвести под эту идею некий абсолютный и (или) научный фундамент, в чем, в частности, преуспели представители школы утилитаризма (И. Бентам и др.). Тем не менее, идея прав человека остается именно философией, то есть системой логически связанных абстрактных принципов, категорий и ценностей. Нередко ее использовали для прикрытия интересов отдельных групп или как пропагандистский прием.

Ядро данной философии составляет набор утверждений о том, что каждый человек обладает абсолютным и очевидным правом на определенные блага, которые в не столь отдаленном прошлом были доступны как очевидные привилегии и свободы лишь узким слоям европейского общества. Иными словами, философия прав человека — это комплекс представлений о реальном и об идеальном устройстве общества, а также о месте индивида в социуме. Идеалы философии прав человека претворялись в жизнь мирным или революционным путем реформаторами, стремившимися преобразовать общество в соответствии со своими моделями его улучшения.

В соответствии с исторической направленностью гражданских реформ логически выделяются следующие циклы борьбы за права человека:

1) за гражданские права и политическое равенство;

• 2) за создание государства всеобщего благоденствия и социальную справедливость;
• 3) за индивидуальность и право выбора.

Философия гражданских прав XVII—XVIII вв. ставила во главу угла равенство людей перед законом. Однако практическая реализация подобных программ вскоре выявила и их слабые места. Пример Америки и Франции показал: республиканская форма правления, гарантирующая равенство политических и юридических прав, сама по себе не приводит к фактическому равенству граждан. Более того, разрушение старой системы взаимосвязей лишало многих людей прежних традиционных форм социальной защиты и умножало нищету. Поляризация общества по имущественному признаку усиливалась. Начало промышленной революции и формирование рабочего класса сопровождались резким ухудшением условий существования и разрастанием нового мира — мира городских трущоб, бедняков, пьянства и проституции. Беды социального дна не могли не привлечь внимания наиболее чутких и честных представителей интеллигенции. Американский революционер конца XVII в. — Т. Пейн — свято верил, что всеобщее избирательное право, гарантированное конституцией, решит все социальные проблемы.

В XIX в., под влиянием идей К. Маркса, представления о правах человека расширяются и углубляются, охватывая, помимо гражданского, также и социальный аспект: цивилизованное общество обязано обеспечить всем своим членам некий минимум благосостояния и стабильности в условиях быстрой индустриализации и урбанизации. Это предполагает развитие системы пенсионного обеспечения, проведение мероприятий по борьбе с безработицей, выплату пособий для безработных, жилищное обеспечение, общедоступность здравоохранения и образования.

Характерно, что в тот же период социальные проекты появились в политических программах даже противников социализма. В известной мере это происходило под влиянием своеобразной борьбы с социалистами за массы. Но, по-видимому, данная тенденция отражала не просто политическую конъюнктуру, а своеобразное веление времени. Многие из этих представлений о целях и методах преобразования общества носили универсальный характер. Радикалы социалистического движения связывали реформы с переходом власти в руки самих производителей, т. е. с преодолением того, что Маркс назвал «отчуждением пролетариата». О. фон Бисмарк от имени «правых» ратовал за близкие по духу реформы сверху и государственный патернализм как способ укрепления империи. Представители радикального крыла либерализма, от Ллойд Джорджа до Ф. Рузвельта, предлагали свои варианты подобного решения проблемы. Даже У. Черчилль высказывался в поддержку реформ, утверждая, что Англии «не мешало бы заимствовать изрядную долю бисмаркианства».

Главное различие заключалось в следующем: по мнению социалистов, даже таких умеренных, как английский премьерминистр К. Эттли, социальные реформы — это часть процесса радикальной трансформации капитализма и перераспределения общественного богатства путем широкой национализации средств производства. По мнению их политических противников, капитализм вполне жизнеспособен и позитивен, но нуждается в некоторых коррекционных и сдерживающих механизмах, в частности, в активной социальной политике.

При этом само определение потребностей и прав человека, а также представления о механизмах их удовлетворения и соблюдения оказывались более или менее сходными, несмотря на идеологические различия в остальном. Инструментом реализации глобальной социальной политики должны были стать государство и его органы на всех уровнях — от центральных до местных органов самоуправления.

Революция 1917 г. в России и создание СССР привели к расколу социалистического движения на два крыла — социалдемократическое и коммунистическое, что означало также размежевание по вопросу интерпретации прав человека. Социал-демократы рассматривали социальные права как дальнейшее развитие гражданских прав на пути к социалистическому обществу, т. е. как цель следующего этапа реформ. Большевики считали идею гражданских прав буржуазным трюком и призывали полностью ее отбросить. Большевистская альтернатива — диктатура пролетариата — быстро стала синонимом полицейского государства, подавляющего любое инакомыслие. Советское государство, сросшееся с коммунистической партией, сделалось ее реальным воплощением. Тем не менее, несмотря на идеологические и политические разногласия, принципиальный подход к определению социальных прав граждан во время болезни и старости, в вопросах доступного жилья, бесплатного образования и медицинского обслуживания во всех случаях оставался сходным.

Подобное понимание идеи гражданских прав сложилось к концу Второй мировой войны в Швеции и в Англии, а вскоре распространилось и на другие страны Западной Европы. В Великобритании такая система получила название социального государства, или государства всеобщего благоденствия (Welfare State). По замыслу авторов идеи государства всеобщего благоденствия, система была призвана искоренить все формы социального неблагополучия: болезни, безработицу, нужду, неграмотность, бытовую неустроенность. В те же годы в США под нажимом президента Ф. Рузвельта был принят закон об экономических правах, где говорилось о «свободе от нужды», связанной со «свободой от страха».

К середине XX в. и в СССР, и на Западе осуществлялись государственные программы образования, здравоохранения и пенсионного обеспечения, которые были реальны, всеобщи, финансировались из бюджета государства и определялись как часть гражданских прав. И вновь победа стратегии реформ, их проведение в жизнь вскрыли их слабые стороны. Нужно сказать, что поддерживавший социальные государства Запада затяжной экономический бум 50—60-х гг. XX в., совпавший с восходящей фазой мирового экономического цикла, во многом основывался на варварском обращении с естественными ресурсами планеты. Демографические сдвиги и хроническая безработица в сочетании с бюрократизацией системы социального государства делали последнюю все более дорогостоящей, а вера в безграничные запасы ресурсов, питавшая прежний оптимизм, не оправдывалась. Опыт поколений, пользовавшихся плодами государственного вэлферизма и государственного социализма, показал также, что, несмотря на все усилия и значительные расходы, большинство важнейших социальных проблем не поддалось искоренению. Интересно то, что обеим сторонам главного политического водораздела послевоенной эпохи приходилось решать во многом аналогичные проблемы. И в СССР, и на Западе средств на социальные программы хронически не хватало. И там и здесь продолжали существовать бедность, преступность, социальная напряженность. Разросшееся государство оказывалось не способно решить эти проблемы. Оно или закрывало на них глаза, или прибегало к цензуре и арестам критиков. Официальная цель — догнать и перегнать Запад по уровню жизни населения, провозглашенная И. В. Сталиным и подхваченная Н. С. Хрущевым, делала реальную неспособность советской системы выполнить эти обещания особенно наглядной. Важно отметить, что углублявшийся кризис социальной сферы как Запада, так и Востока был обусловлен не только экономической конъюнктурой. Он с очевидностью демонстрировал несостоятельность планов искоренения социальных язв с помощью широкомасштабных и общих государственных программ, особенно когда дело касалось разного рода маргиналов и меньшинств.

В современном мире, который становится все более разнообразным, но одновременно и более открытым, меньшинства как таковые в сумме постепенно превращаются в большинство. Путь, который ранее представлялся магистральным и прямо ведущим в светлое будущее, делается все менее ясным. Универсальные рецепты вызывают все большее недоверие. Государство, прежде воспринимавшееся как главный инструмент их реализации, все чаще оказывается главным препятствием на пути достижения свободы, равенства и братства — идеалов, которые вдохновляли борцов за права человека, как эволюционистов, так и революционеров. Новый этап коллективного мышления и третий цикл философии прав человека — это реакция на универсализм и огосударствленность старой системы, то есть на те ее качества, которые сковывают свободу индивидуального выбора, мешают видеть конкретные проблемы живых людей, реальные проблемы меньшинств любого рода (отечественный социолог Л. Г. Ионин, размышляя о мировоззренческих революциях, пройденных человечеством, помимо Коперниканской и Фрейдистской интеллектуальных революций выделил и Антропологическую революцию, которая заставила по-новому, с плюралистических позиций, взглянуть на национальные и религиозные, культурные и социальные стандарты и стереотипы восприятия окружающего мира, чужой культуры и «странных» людей (в том числе и на различные меньшинства. —Прим. aem.)¹.

Все прежние системы социальной защиты и поддержки, даже создававшиеся из лучших побуждений, постепенно превратились в диктатуру экспертов и бюрократов, поскольку всегда покоились на убеждении, что эксперты могут дать точный прогноз, предложить оптимальные решения, и тогда путем принятия мудрых законов и постановлений можно будет в совершенстве отрегулировать все стороны жизнедеятельности общества. Утопичность подобных взглядов становится все более очевидной. В настоящее время недоверие вызывает сама идея абсолютного прогресса, понимаемого как одностороннее движение вперед и вверх в направлении все большей рациональности и универсальности в социальных отношениях.

Параллельный экономический и социальный кризис в развитых капиталистических странах и развал СССР, обострение глобальных экологических проблем, а также тот факт, что ученые не смогли предвидеть такого развития событий, — все это стимулировало критический пересмотр общепринятых взглядов. Широкое наступление идеологии неоконсерваторов или, другими словами, «новых правых» привело к свертыванию «государства всеобщего благоденствия», всеобщего права на бесплатное социальное обеспечение при одновременном резком сокращении ассигнований на социальные нужды и принятии курса на частичную приватизацию социальных служб. Снова, как и полвека назад, и ранее, когда идея государства всеобщего благоденствия активно пробивала себе дорогу, разные партии и движения выступили на редкость единодушно.

«Новые правые» воспользовались ростом аниэтатистских настроений в США и Западной Европе и сомнениями в эффективности решения социальных проблем посредством крупных государственных программ и стремительно завоевали идейный и моральный авторитет, предлагая свой вариант социальной политики, нацеленный на увеличение свободы наиболее активной части населения. В качестве механизмов либерализации и стимулирования экономического роста они предлагали свободный рынок, приватизацию и политику радикального монетаризма.

Первоначально «новые правые» взяли на вооружение идеи классического либерализма. Современное тоталитарное государство — новый Левиафан — стало главным объектом критики. Ведущими идеологами этого течения выступили Ф. А. фон Хайек^[1] и К. Поппер, эмигранты-ученые, еще хранившие личные воспоминания о нацизме. Вначале их высказывания о том, что государственная система социального обеспечения едва ли способна гарантировать в полном объеме права и нужды человека, звучали «гласом вопиющего в пустыне». Но будучи подхвачены официальной неоконсервативной идеологией «тэтчеризма» и «рейганизма», эти идеи стали движущей силой новой «революции сверху» и до сих пор официально остаются тем идеологическим ориентиром, который определяет политику правительств стран «семерки» и МВФ.

В качестве лучшего способа утверждения права индивидуального выбора предлагалось создание благоприятных условий для частного капитала. Развал советского блока служил доказательством утопичности идей социализма, равно как и государства всеобщего благоденствия. Естественно, планы широкомасштабной приватизации в основном отвечали интересам новых капиталистов, более похожих на спекулянтов. Но и у остального населения они не вызвали особых возражений, поскольку к тому времени деятельность национализированных отраслей промышленности и социальных министерств вызывала достаточное недовольство.

Итак, во многих отношениях «новые правые» представляют собой антипод «старых» правых, которые были истинными консерваторами¹, то есть сторонниками стабильности, патернализма, традиционных социальных институтов. «Новым правым» чужды также и моральные идеалы классического либерализма. Человечество для них — это в первую очередь вечный, универсальный и оптимальным образом сформированный рынок. При таком подходе любая организация служит для манипулирования людьми, отдельный человек воспринимается как винтик большой машины и всякие моральные соображения отпадают. Общество рассматривается как деперсонализированный рынок, а абсолютным и единственным мотивом деятельности людей признается экономический эгоизм — стремление к извлечению максимальной личной прибыли. Все остальное квалифицируется как утопизм или консерватизм. По мере того как их знаменем становился рыночный радикализм, сам термин «консерватизм» превращался для «новых правых» в брань. Отрицательная реакция гуманных профессий на голый менеджеризм интерпретировалась в том же ключе, а бедность рассматривалась как результат лени, неумения и нежелания работать. Предлагались все более жесткие меры контроля за претендентами на общественную помощь. Вместо всеобщего права граждан на социальное обеспечение опять выдвигались критерии для определения «достойных». Социальные реформы стали синонимом «горького лекарства», которое должно пойти «им» на пользу, при этом под «ними» подразумевалось все население с низким доходом.

Когда осели «шум и пыль», поднятые крахом коммунизма в Восточной Европе, и событие это перестали интерпретировать в духе «конца истории» (Ф. Фукуяма), стало ясно: между политическими идеологиями правого и левого толка существует фундаментальное противоречие. Постепенно начинает оформляться новый левый лагерь, дистанцировавшийся от «старых» левых, целью которых было создание государства, где руководящая роль принадлежала бы пролетариату (на деле же подобная политическая мифология быстро вырождалась в бюрократический тоталитаризм). «Новые левые» в 50—60-е гг. XX в. призывали «чуму на оба дома» двух сверхдержав, возрождая идеи освобождения человека, провозглашенные гуманистами еще в XVIII в. Новых «новых левых» роднит со «старыми» критический настрой, но идеология их складывалась по контрасту и под влиянием доминировавшей на протяжении последнего десятилетия идеологии «новых правых».

Современная «левая» критика взглядов правых направлена главным образом против утверждения (предлагаемого как реализм и рационализм), что единственными движущими силами общественного развития являются рыночные отношения, погоня за прибылью и эффективный менеджмент. В противовес этому левые выдвигают в качестве столь же важного базиса человеческой деятельности альтруизм и солидарность. Из общности интересов рождается спонтанный внегосударственный коллективизм, который выступает единственным надежным гарантом индивидуальной свободы. Внутренние споры новых «новых левых» касаются в основном конкретной природы этой общности. Некоторые современные идеологи понимают общность прежде всего как общность территориально-производственную (общины или кооперативы). Еще чаще естественную основу для объединения людей видят в желании защититься от существующей в обществе дискриминации по признакам расы или пола. Именно поэтому требование «позитивной дискриминации», т. е. привилегий слабым, становится главным в политической стратегии новых «новых левых».

Позаимствовав некоторые либеральные, социалистические и народнические идеи прошлого, новые «новые левые» соединили их с призывами к радикальной демократизации общества и освобождению таким образом индивида от диктата как голого рынка, так и «государства всеобщего благоденствия». В качестве важного условия раскрепощения людей и демократизации (или редемократизации) они выдвигают также требование свободы доступа к информации. Подобная точка зрения связывает социальные проблемы с разрешением моральных дилемм, возникающих при принятии политических решений и заключающихся в том, что стремление к максимальному увеличению доходов вступает в противоречие с требованиями экологии или эстетики, а люди как объект эффективного менеджмента противопоставляются тем же людям, взятым в качестве субъекта исторического процесса. При таком анализе центральное место отводится также вопросам развития человеческой личности и защиты человеческого достоинства.

Принципиальные различия взглядов правых и левых можно легко проследить, если прислушаться к их взаимной критике. Современные правые оценивают платформу левых как утопизм, рядящийся в одежды социологии, или социальной этики. В глазах современных левых воззрения их политических оппонентов предстают попыткой привилегированных слоев общества оправдать свой беззастенчивый эгоизм ссылками на законы экономики и на принципы эффективного управления.

Социальные работники не были готовы к новому повороту политической и культурной истории. Их понимание профессионализма требовало отказа от участия в прямых политических дебатах, однако они оказались втянутыми в водоворот политических конфликтов. С одной стороны, ясно обозначилось их неприятие государственной политики, воплощавшей идеологию «новых правых». С другой, они чувствовали необходимость определить свое отношение к постмодернизму и идеологии левых. Можно проследить как известное сходство, так и различия этих трех идейных структур, оказавшихся в одном культурном пространстве современного мира.

Ресурсы, которыми располагают современные социальные работники, зависят не только от общей экономической ситуации, но также и от идеологических и политических принципов распределения общественных средств. В этом смысле в последнее десятилетие ситуация складывалась особенно неблагоприятно. Денег на социальную работу выделялось явно недостаточно, и одновременно все более ужесточалась система отчетности, хотя четких оценочных критериев не существовало и сами требования постоянно менялись. В силу этого противоречия, присущие социальной работе как профессии и научной дисциплине, проявились особенно ярко.

Позиция «новых правых», во всяком случае на уровне деклараций, была близка социальным работникам, постольку она подвергла критике универсалистский подход к системе социального обслуживания и утверждала бесконечное разнообразие возможных типов нуждающихся. Акцентируя внимание на потенциальных возможностях личности и подчеркивая роль семьи, «новые правые» рассматривают социальную работу как одно из основных направлений своей деятельности. Но уверенность «новых правых» в том, что свободная игра рыночных сил способна сама собой решить главные социальные проблемы, и вытекающее отсюда враждебное отношение к финансированию социальных программ из общественных фондов идут вразрез с тем, что на практике видят социальные работники.

То же касается и технократизма, который «новые правые» на Западе выдвинули в качестве основного принципа организации всех аспектов жизни общества. Как писал Н. Барр, «технократизм интересуется исключительно достижением целей…» и поэтому для устанавливаемых им правил игры «нет аналогов в профессиональной этике, какую профессию ни возьми». Подобная установка противоречит этическим целям социальной работы, направленной на реабилитацию, преимущественную помощь социально незащищенным слоям и требующей уважительного отношения к «клиентам» и отношения к ним как равным.

Хотя сами социальные работники часто оказывались политически наивными, многие современные идеологи и политики правого толка быстро квалифицировали представителей этой профессии как потенциально враждебную силу. С точки зрения экономической модели, в которой любые государственные формы производства и обслуживания как таковые являются нерентабельными и сугубо потребляющими, а эффективно лишь частное производство, социальная работа — это обуза для национальной экономики. К тому же социальные работники все время затрагивают этические проблемы и напоминают о масштабах обнищания в современном обществе. Следовательно, за ними нужен постоянный контроль, как, впрочем, и за другими непрофессионалами, которые видятся «новым правым» потенциальными участниками некоего заговора против профессионалов. К этому надо прибавить также программы перехода социального обслуживания на коммерческую основу. Эти тенденции постепенно вылились в угрозу существования профессии социального работника как таковой. На Западе уже намечаются планы депрофессионализации социальной работы, в процессе которой социальная работа постепенно будет передаваться в руки бюрократов и клерков, обезличиваясь и формализуясь.

Что касается постмодернизма, то социальным работникам во многом близок характерный для этого направления стиль мышления. Их не нужно убеждать в том, что люди по-разному интерпретируют окружающую действительность, наполняя ее субъективным смыслом. Однако профессия эта возводит в ранг абсолютного одно важное и всеобщее право человека: право на некий минимальный уровень благосостояния, гарантированный обществом и (или) современным государством. Зная по опыту, что помощь людям — это дело тонкое и не терпящее грубой стандартизации, поскольку люди очень по-разному реагируют на внешне сходные обстоятельства, социальные работники тем не менее в массе своей рассматривают практический альтруизм как универсальный принцип, без которого трудно представить себе эффективное взаимодействие людей. Верность этому взгляду определяла позицию социальных работников при столкновении со сложной и противоречивой социальной реальностью, зыбкость которой постмодернизм склонен возводить в абсолют.

И, наконец, обратившись к ключевым установкам левого края современного политического спектра Запада (которые, правда, все еще находятся в стадии формирования), мы можем увидеть у них немало общего с базовыми ценностями социальной работы, такими как защита обездоленных, внимание к проблемам меньшинств, борьба с проявлениями дискриминации и т. д. Веление времени требует готовить будущих социальных работников не только к работе с частными случаями, но и к работе в социальной микросреде — коммунальной социальной работе, что еще больше сближает эту профессию с левыми политическими течениями. Но, с другой стороны, профессионализм включает в себя принцип научной объективности и непредвзятости, а также идею асимметричности отношений с клиентом. Профессионал всегда сохраняет известную дистанцию, стремится к самоустранению, ибо только тогда достигается полная реабилитация и нормализация. Кроме того, практические усилия социальных работников адресованы не столько некоей обобщенной категории населения, классу или меньшинству, сколько конкретным индивидам и семьям.

В условиях хронической административной и финансовой нестабильности современного государства и всех его структур будущее социальной работы, ее жизнеспособность как особой профессии и научной дисциплины зависят от способности отстаивать право на собственное вйдение проблем, на организационную самостоятельность, на общественное финансирование, на специфическую функцию в обществе и на специфическую же подготовку кадров. В условиях постоянного государственного давления сверху, часто при безразличии или даже враждебности общества в целом, раз за разом возникает вопрос о выживании социальной работы как профессии. С учетом этого представляется особенно важным определить основополагающие принципы и указать место социальной работы в общекультурном контексте.

В нашу эпоху мощного влияния на общество идеологии «новых правых» реальность не радует: социальная работа как таковая продолжает отстаивать необходимость комплексной социальной политики, ориентирующейся в первую очередь на индивидуализированную поддержку нуждающихся в помощи. Социальная работа сохраняет верность идеям прав человека и профессионализма, воспринимая себя как современное их воплощение. Как и другие гуманитарные профессии, она ориентируется на общечеловеческие ценности и поэтому часто выступает в роли критика, подвергающего сомнению правильность существующего порядка вещей.

Европейская социальная работа развивается в тесной взаимосвязи с социальной политикой. В центре внимания социальной политики находятся проблемы перераспределения материальных благ и благосостояния общества. Модели социальной политики носят историко-культурный характер. В историческом развитии сформировались следующие модели.

• 1. Остаточная модель социальной политики (консервативная), идущая от социального законодательства XVI в.
• 2. Государственно-перераспределительная модель (социалистическая), сформировавшаяся в результате развития социал-демократической идеологии и деятельности профсоюзов.
• 3. Модель индустриально-экономического развития (корпоративистская), в основе которой лежат традиции корпоративной ответственности работника перед предприятием.

Данная типология предложена Р. Титмусом в 1973 г. Реальная социальная политика, конечно же, не строится в полном соответствии с теоретическими моделями. В силу разного рода исторических, культурных, экономических и политических условий европейские страны приняли на вооружение смешанные модели, в которых присутствуют элементы всех трех перечисленных вариантов.

Центральная, западная и северная части Европы в большей степени склонны к применению корпоративистских, или государственных, моделей социального обеспечения, чем европейские страны, говорящие на романских языках. В тех странах, в которых сильны позиции католической церкви, как правило, используется модель, организованная по остаточному принципу. Последствия этих различий отражаются не только на суммах социальных расходов, но и на организационной структуре социального обслуживания населения, основная часть которого ложится на семью и частных благотворителей.

Для северных стран характерны сильные государственные структуры социального обслуживания. Социальная политика в этих странах ориентирована на экстенсивную и дорогостоящую систему социального обеспечения, носящую централизованный характер. Контроль за реализацией государственной социальной политики осуществляется местными органами власти, подотчетными центральному правительству. Однако и здесь проявляются либеральные принципы. Социальные пособия выплачиваются по принципу всеобщности (гражданства), кроме того, целый ряд социальных выплат производится в индивидуальном порядке. Неимущие граждане или люди с низкими доходами получают небольшие пособия на оплату жилья.

Корпоративистская модель социального обеспечения наиболее сильно развита в Германии. Хотя государство по закону и наделено функциями регулирования социальной политики, основные функции социального обеспечения принадлежат акционерным корпорациям и профсоюзам. Самым типичным в социальном обеспечении являются страховые пособия по болезни и пенсии. На региональном и местном уровнях социальным обеспечением занимаются три основных субъекта: национальные, или местные, ассоциации предпринимателей, профсоюзы и государство. Государство участвует главным образом в организации социальной помощи (в случае подтверждения нужды), а также в организации обслуживания семьи и детей. Германская модель носит смешанный характер, но основной упор делается все-таки на корпоративистскую социальную политику. Это свойственно также для Австрии, Нидерландов и Бельгии.

Франция также представляет вариант смешанного социального обеспечения. В этой стране сильны как корпоративистские, так и государственные принципы организации помощи. Организованное рабочее движение практически не участвует в деятельности социальных служб, а основными партнерами в предоставлении социальных услуг являются государство и предприниматели.

Для Великобритании свойственно слабое участие корпоративистских начал в социальной политике и более сильное влияние государственных перераспределительных принципов. Принцип гражданства играет решающую роль практически для всех структур социального обеспечения, в том числе и в предоставлении медицинских услуг населению через национальную систему здравоохранения.

Модели социальной политики связаны с социальной работой через обеспечение подходов идеологии всеобщего благоденствия (или социального государства, как это принято называть в немецкоговорящих странах). Данное понятие означает деятельность государства по обеспечению каждого гражданина достойными условиями для существования, социальной защищенности, а в идеале — примерно одинаковыми стартовыми возможностями для всех в реализации жизненных целей, развития личности; тип социальной политики, нацеленный на повышение качества жизни всех граждан и сдерживающий распространение социального риска. Деятельность такого государства направлена на всеобщее благо, утверждение в обществе социальной справедливости. Политическая система, которая обеспечивает благоденствие всех граждан государства, предполагает наличие развитой системы социальной поддержки, широкий спектр социальных услуг. Финансирование этой системы осуществляется за счет перераспределения доходов через страхование и налоговую политику. Подходы к пониманию благосостояния складываются под влиянием различных факторов: политической традиции, текущей социально-политической ситуации, роли государства в регулировании социальной политики, системы общественных ценностей и т. д.

Понятие «социальное государство» (от нем. Sozialstate) предполагает заботу государства о благосостоянии своих граждан. Это обязательство осуществляется путем комплексного вмешательства государства в социально-экономический процесс в соответствии с существующим законодательством. Параметры социального государства — услуговый, правовой и налоговый.

Теория и практика социального государства характерна не только для немецкоязычных, но и англоязычных стран, в которых используется понятие «общество всеобщего благосостояния/благоденствия» (Welfare State). Социальное государство должно обеспечивать права человека, достойный прожиточный минимум, гарантировать социальное обеспечение и социальную защиту наиболее уязвимых социальных групп и категорий населения. Социальное государство создает многоуровневую систему, обеспечивающую социальную стабильность через такие механизмы, как социальная политика и социальная работа.

Первой программой, поддержавшей идеи государства всеобщего благосостояния, считается национальная система социального страхования, введенная Бисмарком в Германии в 1880-х гг. Эта же программа позднее была имитирована Ллойдом Джорджем в Британии в 1911 г. в осуществлении национального страхования от болезней и безработицы. В послевоенную эпоху В. Г. Беверидж разработал концепцию британской социальной политики, согласно которой государство должно гарантировать каждому гражданину в качестве основного права определенный минимум экономической безопасности «от колыбели до могилы». Последующее введение лейбористским правительством 1945—1950 гг. первого полноценного государства всеобщего благоденствия предусматривало развитую национальную систему здравоохранения. Лейбористы стремились, с одной стороны, обеспечить благосостояние граждан, а с другой — устранить социальное неравенство за счет перераспределения ресурсов между богатыми и бедными.

В 1948 г. администрация Г. Трумэна продолжает курс президента Ф. Рузвельта на построение в США государства всеобщего благоденствия. Впоследствии термин «государство всеобщего благоденствия» широко используется для обозначения соответствующей социальной политики, предусматривающей нечто среднее между национальной доктриной неограниченной свободы и доктриной социалистического планирования. Социальная политика США в 1960;х гг. была направлена на борьбу с бедностью, условиями социальной, культурной депривации детей из бедных семей. Политика войны с бедностью несла идею государственного вмешательства в рыночную экономику, в ту социальную ситуацию, в которую попадали люди из-за дискриминации, состояния здоровья, низкого дохода или недостаточного уровня образования. Перераспределение блага имело цель не допустить перераспределения риска от одних социальных групп другим. Для этого необходимо было прервать порочный круг обстоятельств, помочь человеку преодолеть стигму общественных стереотипов.

Практика социальной работы включает влияние на клиентов с помощью идей о соответствующем поведении для достижения социальных улучшений или личных, в социальном положении клиента, или более широких общественных достижений. Взгляды работников, влияющие на формирование их задач и определение соответствующего поведения, возникают в результате политического процесса в рамках социальной работы и среди смежных профессий, отражающих более широкие общественные взгляды. Таким образом, социальная работа включает политический процесс, в котором на идеи клиентов оказывают влияние интересы групп, участвующих также в политическом процессе создания идей и ценностей.

А. А. Козлов обращает внимание на соотношение трех основных сил влияющих на реформы социального обеспечения. Это государство, профсоюзы (или союзы предпринимателей) и общественные объединения в рамках гражданского общества. Социальная политика по-прежнему испытывает влияние этих сил. Профсоюзы и партии рабочего класса на протяжении длительного исторического периода оказывали поддержку государственной системе социального обеспечения. Тем не менее лишь в небольшом числе капиталистических стран социал-демократическим правительствам удавалось удержаться у власти в течение продолжительного времени. Поэтому для рабочих партий было так важно формировать коалиции или кооперироваться с другими силами на национальной и международной арене. Одним из наиболее удачных примеров такой коалиции было сотрудничество в 1930;х гг. в Скандинавских странах рабочих организаций с центристскими аграрными партиями, представляющими сельское население и мелких фермеров. Это позволило сформировать широкое социальное движение за реформы. Даже организованное движение предпринимателей может оказать положительное влияние на социальную жизнь своих граждан. Не только государственные предприятия, но и частные фирмы благожелательно относятся к государственному регулированию в области занятости и социального обеспечения.

Другой социальной силой, влияющей на социальные реформы, были государственные служащие, которые на национальном уровне поддерживали процесс создания государственной системы социального обеспечения и всегда выступали за более активное участие государства в социальных процессах. Это объяснялось и собственными интересами государственной бюрократии, но не только. Так, в 1930—1940;е гг. появилось движение государственных служащих под лозунгом очеловечивания бюрократии. В этот период высшие государственные чиновники занимались исследованиями, связанными с социальной политикой, разрабатывали различные варианты социальных реформ. Такая активность государственных чиновников актуализировала внимание к опыту других стран.

Серьезное влияние на процесс формирования социальной политики оказали общественные движения. Добровольные организации и общественные фонды смогли создать целую систему программ социального страхования для защиты своих членов. Сами общественные движения оказались не в состоянии самостоятельно, без участия государства, оказывать финансовую поддержку своим членам в течение длительного времени. Причины их невключенности в государственную систему в том, что общественные движения были не согласны с правительствами в вопросах, касающихся качества и эффективности социального обслуживания, а также в проблеме общественного контроля за деятельностью властных структур и местной администрации.

Несмотря на то что общественные движения постепенно утрачивали свои позиции в социальной сфере, все же социальная политика в большинстве европейских стран опиралась на поддержку активных небольших независимых неправительственных организаций. Многие из них продолжают лоббировать деятельность правительств в вопросах социального благосостояния (сегодня — это вопросы реформирования социального обеспечения и расширения социальных прав граждан). Хотя большая часть этих неправительственных организаций нередко занимается защитой маргинальных слоев общества.

В целом современная социальная политика является результатом воздействия различных внутренних и внешних факторов. Профсоюзное движение в большинстве западноевропейских стран продолжает оставаться основной силой, выступающей за расширение сферы действия системы социального обеспечения. Роль неправительственных общественных организаций стала основой для участия широких масс в социальной политике, а также политических объединений и блоков, выступающих с социальными требованиями за реформы систем социального обеспечения. Таким образом, различные интересы, нашедшие свое выражение в деятельности различных общественных движений, — профсоюзном, пацифистском, молодежном и других, — создали в рамках гражданского общества возможности для участия в социальной жизни, в формировании и реализации социальной политики и предотвратить тотальный контроль государства над социальной сферой.

Основой для современной социальной работы является также такой принцип социальной политики, как субсидарность. Данный принцип предполагает законодательное регулирование взаимодействия в социальном секторе государственных и негосударственных структур, отдающее предпочтение при финансировании гражданским (общественным), частным инициативам в области социальных программ и мероприятий по сравнению с государственными структурами.

• [1] См.: Хайек фон Ф. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма.М.: Изд-во «Новости», 1992. 304 с.