«Скучная история» как отражение мировоззренческого кризиса писателя

«Степь» и «Скучная история» (1889) — две художественные вершины переломного периода жизни и творчества А. П. Чехова. Между ними много общего: на место юмористических миниатюр приходят повести, посвященные экзистенциально-философской проблематике. Но еще больше различий: в первой повести торжествуют надежда, ощущение свежести и яркости, во второй — скука, безнадёжность и бесцветность. Это контрастно закреплено в типе главного героя: ребёнок и «старый» человек (такая характеристика даётся герою в подзаголовке «Скучной истории») .

Эти повести образуют специфический контрапункт, в них проявлена диалектика данного периода жизни Чехова: необходимость перелома продиктована и позитивными мотивациями роста, развития, следующего жизненного шага, вхождения в мир большой литературы, обретения высокого призвания; и негативными — личностным кризисом, разочарованием, чувством недостаточности тех жизненных оснований, которыми он жил раньше, и т. д. Эти эмоциональные тона определяют строй первой и второй повестей соответственно. Вторая, негативная, собственно кризисная составляющая, проявленная в «Скучной истории», позволяет понять душевное состояние писателя в этот период, которое и подтолкнуло его к поездке на Сахалин в 1890 г.

Что же мы видим в повести? Николай Степанович, главный герой, подводит итоги большой прожитой жизни и вынужден признать, что его жизнь была бессмысленной, он прожил её напрасно, без настоящих обретений, не оставляя ничего существенного после себя. Специфика постановки этой проблемы в «Скучной истории» в том, что внешне жизнь героя очень успешна: он профессор медицинского факультета университета, учёный, вклад которого в науку всеми признаётся; у него замечательная семья, которой могли бы позавидовать многие. Но всё это не имеет отношения к чему-то действительно важному, упущенному героем. Прошлое, вписанное в некую внешнюю логику человеческих достижений, отчуждается от героя; его имя известного учёного, как чувствует Николай Степанович, отделилось от него в качестве своеобразного двойника.

Нет настоящей человеческой близости, понимания и в его внешне замечательной семье. Господствующей силой оказывается бытовая пошлость. В повести даётся описание одного из заурядных дней из жизни героя — в сложной диалектике однократного и ежедневно повторяющегося. Это и конкретный день, и ежедневная рутина. Слова, произносимые героем, членами его семьи, людьми, с которыми он встречается в университете, могли бы иметь живой смысл, если бы они имели однократный характер, но они давно превратились в нечто механистическое, замкнутый круг повторений, из которого невозможно выйти (кризисная однократность начинает доминировать к концу повести, особенно в связи с так называемой воробьиной ночью).

Причём пошлость, безжизненность, опустошённость не только вокруг Николая Степановича, они и в нём самом. Внутренняя сложность, ощущение нехватки собственно человеческого измерения жизни в его поведении никак не проявлены внешне; для других он такой же механистичный человек, подчинённый бытовой пошлости, не дающий им чувства душевного родства и понимания.

Это прозаический мир, в котором всё существенное овнешнено, отчуждено от человека, а сама человеческая жизнь лишена какоголибо значения, в ней больше не реализуются крупные ценности, чтолибо необходимое для большого мира. Суть проблемы настоящего времени, как её определяет сам Николай Степанович: исчезновение «общей идеи», которая всегда была «богом живого человека». Это одна из важнейших формул, ключ для понимания мира Чехова. Потеряно то, во что можно было верить, чему можно было посвятить свою жизнь и сделать её за счёт этого существенной, чтобы она не была прожита напрасно. Когда-то в жизни Николая Степановича была вера в высокую миссию науки, он посвящал себя этому большому делу, но к текущему моменту такая вера пропала.

Очень характерна в этой связи встреча героя в дверях университета со швейцаром Николаем (которая одновременно и примета конкретного дня, и ежедневная рутина). Николай Степанович с горькой иронией констатирует, что этот незамысловатый человек, возможно, единственный в их университете, который до сих пор верит в высокую святую миссию науки, величие того, что свершается за этими дверями. Он, по словам героя, видит жизнь таких людей, как Николай Степанович, в тонах эпоса и жития, сами же они могут рассказать о себе лишь «пару анекдотов» (можно с некоторой условностью видеть в этом элементы жанровой рефлексии Чехова).

Чехов далёк от того, чтобы объективировать бессмысленную рутину жизни как некую внешнюю силу, подавляющую героя. Способен ли будет герой что-нибудь сделать, если ему будет дан выход из этого круга, не в нём ли самом причины пустоты и прозаического отчуждения? Мы видим это в отношениях героя с Катей, воспитанницей, дочерью покойного друга, которой он заменяет отца. Она — действительно близкий человек, единственная, кто по-настоящему понимает его и с кем он может проявить свою подлинную сущность. Но когда она обращается к нему, нуждаясь в помощи, — как к жизненному авторитету — с вопросами о смысле жизни, направлении пути, ему ответить нечего.

В Кате главный герой видит приметы того же опустошения, разочарования и жизненной потерянности, что и в себе. Но если в самом герое восприятие жизни в тусклых, безрадостных тонах, без возможности во что-то верить и чем-то увлечься объяснимо возрастом, потерей жизненной энергии (в молодости всё было не так), то поколение его воспитанницы то же самое переживает уже сейчас, они стары с молодости.

Николай Степанович видит, что общие рецепты обретения жизненного смысла («трудись», «раздай имущество бедным») не работают применительно к конкретному человеческому бытию, к его любимой Кате. Здесь произносится еще одна важнейшая формула чеховского мира: «нужно индивидуализировать каждый случай». Эта максима, имеющая медицинское происхождение (так нужно относиться к больному), приобретает нравственное значение. Нужно учитывать все индивидуальные обстоятельства, внутреннюю правду каждого человека. Но эта высокая моральная установка вступает в антиномическую корреляцию с принципом «общей идеи», оказывается амбивалентной: и утверждает недопустимость неглубокой оценки человека на основе ярлыков и расхожих идей (наподобие тех, что даёт Лопахину и Раневской Петя Трофимов в «Вишнёвом саде»), и смыкается с дефицитом общего, без которого не ясно, что именно надо делать, чтобы наполнить жизнь смыслом.

В повести ставится проблема бытия обыкновенного человека без таланта. В мире Чехова это оказывается свойством любого героя. Николай Степанович чувствует себя именно таким, несмотря на значительные внешние достижения. До некоторой степени таким человеком без таланта Чехов ощущает себя — и действительно, ведь он уже не может породить «общей идеи», как это делали великие писатели прошлого. В мире, потерявшем осмысленность, у людей без таланта нет никакой надежды — они не смогут сами найти цель и смысл существования.

Конфликт человека и «скучного» бытового мира оказывается конфликтом с самим собой. Сам герой есть нечто предельно обыкновенное, бытовое — и даже напряженное самосознание не спасает человека от этой подчиненности прозаическим законам жизни.