Образы дьявола и его подручных в повести А.С.Пушкина и В.П.Титова «Уединенный домик на Васильевском»

" Лафертовская маковница" Погорельского, которая по праву считается первой русской фантастической повестью, сразу же после публикации обратила на себя всеобщее внимание. Кроме того, «Лафертовская маковница», как и весь цикл «Двойник, или мои вечера в Малороссии», пробудила творческое воображение многих писателей. Вслед за произведениями Погорельского вышли «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя, «Вечера на Хопре» М. Н. Загоскина, «Малороссийские были и небылицы» О. М. Сомова. Подобно автору «Лафертовской маковницы» создатели этих циклов пишут произведения, фантастика которых народна, национальна, взята из народных поверий, в числе персонажей оказываются не только люди, но и представители нечистой силы.

Создавая свои прозаические произведения, писатели-романтики идут уже проторенными Перовским путями: все фантастическое, в том числе входящие в произведения образы представителей нечистой силы, становится для них средством, а не самоцелью.

Большинство писателей считало, что фантастика должна не просто развлекать читателей. Изображение загадок и тайн бытия, всего необычайного и мистического давало простор мыслям и чувствам, позволяло авторам повестей взглянуть на жизнь с философских позиций. Вместе с фантастическими началами в русскую литературу входит очень серьезная тема мирового зла, под воздействием которого люди нередко отступают от законов правды и добра, совершают преступления против ближних. В «таинственных» повестях показывается, как нечистые силы борются с человеком и иногда покоряют его, вынуждая побежденного заключать с ними гибельный союз. Наряду с этим в произведениях многих писателей находит отражение проблема преступления и наказания, точнее, серьезного проступка и следующего за этим сурового воздаяния. Заинтересовавшись этой проблемой, русские романтики вступили на путь глубокого осмысления неидеальной, дисгармоничной и нередко враждебной человеку действительности и противоречивой природы человеческой души, в которой может восторжествовать и светлое, и темное начало.

Одним из писателей, сумевших в полной мере оценить возможности романтической фантастики, стал Пушкин. Повесть Погорельского «Лафертовская маковница» уже при первом прочтении произвела на молодого писателя глубокое впечатление и вызвала его восторженные отклики. Даже создавая «Повести Белкина», Пушкин в определенной степени следовал за Перовским. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что в пушкинской повести «Гробовщик» упомянут почтальон Онуфрич (писатель сравнивает с ним будочника Юрко), фантастические картины тесно переплетаются с изображением быта простых людей.

Исследователи отмечают, что Пушкин, прекрасно чувствовавший дух времени и хорошо знающий запросы читающей публики, еще в начале 20-х годов (то есть до выхода повестей Перовского) сам хотел создать произведение, в котором в качестве одного из персонажей фигурировал бы представитель нечистой силы.

В числе произведений, на которые он в этом случае ориентировался, оказывается, в первую очередь, повесть знаменитого французского мистика Жака Казота «Влюбленный дьявол». Это произведение, опубликованное в 1772-ом году, уже в 1894-ом было переведено на русский язык. В пушкинской библиотеке имелся и французский оригинал текста, и его русский перевод.

В произведении Казота, которое имеет подзаголовок «испанская повесть», перед читателями разворачивается достаточно необычная ситуация. Главный герой произведения — дон Альвар Маравильяс, капитан гвардии Неаполитанского короля — случайно узнав одно из каббалистических заклинаний, вызывает дьявола. Существо, явившееся молодому человеку, вначале предстает перед ним как страшный призрак, позже обретает более привычные для людей обличья. Он становится собакой, которая ластится к капитану, затем — пажом, накрывающим на стол и прислуживающим гостям дона Альвара, развлекающей их прекрасной певицей. В конечном итоге, вызванное капитаном существо принимает облик прекрасной женщины.

Красавица Бьондетта (так называет Маравильяс ставшую его спутницей даму) постоянно демонстрирует дону Альвару свою глубокую и безграничную преданность. Бьондетта сообщает капитану, что она является сульфидой, которая решила отказаться снизойти до положения простой женщины. По словам красавицы, она захотела принять телесную оболочку ради счастья любить и быть любимой, и разлука грозит ей смертью.

Искренне тронутый речами и поведением беззащитной дамы Маравильяс начинает испытывать к ней серьезные чувства и в конечном итоге решает назвать красавицу своей женой. В момент решительного объяснения Бьондетта обещает дону Альвару всю полноту счастья, богатство, почести. И тут же напоминает, кем она является на самом деле: «Я дьявол, мой дорогой Альвар, я дьявол…» [Казот [Электронный ресурс]]. Дьявол напоминает об их первой встрече: он явился дону Альвару в своем подлинном обличье, так что тот не может говорить, что не знал, с кем имеет дело. После того, как капитан искренне привязался к злому духу, в образе прекрасной дамы возбудившему в нем любовь, ему только и остается, что сказать: «Мой дорогой Вельзевул, я боготворю тебя…» [Казот [Электронный ресурс]]. А сам дьявол может показаться ему в истинном обличье. И вот уже вместо нежного личика возлюбленной перед Маравильясом предстает жуткое видение: чудовище с головой верблюда, которое он видел при первой встрече с нечистым.

Упавший в обморок герой наутро обнаруживает, что его спутница уехала, передав, что будет ждать его в ближайшей деревне. В деревне Бьондетты не оказывается, зато дон Альвар встречается с матерью, из разговоров с которой узнает, что большая часть якобы произошедших с ним событий являлась лишь наваждением. Правда, приглашенный матерью доктор подтверждает, что встреча капитана с дьяволом все же состоялась, но князь тьмы не смог полностью завладеть своей жертвой, поэтому решил покинуть ее. «Ваши намерения, ваши угрызения совести спасли вас с помощью поддержки, оказанной вам свыше, — говорит доктор [Казот [Электронный ресурс]]. И тут же добавляет, что для окончательного освобождения из-под власти злого духа герой должен искренне раскаяться, очистив тем самым свою совесть.

Очевидно, что Пушкина заинтересовала сюжетная канва этого произведения, в котором отношения между человеком и нечистой силой представлены в достаточно необычном виде. Дьявол является человеку в обличье представителя противоположного пола и увлекает его, пользуясь страстями. Вероятно, именно под влиянием повести Казота Пушкин захотел создать собственное произведение сходного содержания.

Кроме того, нельзя не отметить, что подобные сюжеты достаточно часто встречаются и в средневековой русской литературе.

Пушкин, проявлявший живой интерес к отечественному прошлому, вряд ли мог не знать «Повесть о Савве Грудцыне», которая сохранилась во множестве списков, большинство из которых датируется V столетием. В этом произведении главный герой заключает договор с дьяволом, который является ему в облике молодого человека, и в таком виде достаточно долго сопровождает Савву. В повести использована традиционная для древнерусской литературы сюжетная схема, восходящая к церковным легендам. Подобная схема, как правило, предполагает изображение трех событий: прегрешения героя, которые отдают его в руки нечистой силы и приводят к несчастьям или болезни; покаяние и обращение за помощью к Христу, Богоматери или святым; отпущение грехов, исцеление или спасение.

По словам литературоведов, еще в лицее Пушкиным было прочитано «Житие Новгородского епископа Иоанна», под влиянием которого родился замысел незавершенной поэмы «Монах». Известно также, что Пушкин был знаком с таким произведением, как «Киево-Печерский патерик» и даже восхищался «прелестью простоты и вымысла» входящих в него рассказов. В это произведение также входит ряд легенд об иноках Киево-Печерского монастыря, которым приходится вести борьбу с бесами. Бесы, которые выступают как олицетворение низменных побуждений, помыслов и страстей, являются монахам под разными обличьями: собаки, иноземца-ляха, их собрата-инока и даже ангела.

Нельзя отрицать также влияния на Пушкина народных воззрений. Известно, что в период пребывания в ссылке в Михайловском (1824 — 1826 годы) писатель живо интересовался фольклором и тесно общался с представителями простого народа. Сохранилось немало свидетельств современников (в том числе крестьян) о том, как Пушкин любил в дни ярмарок в соседнем Святогорском монастыре, вмешиваясь в толпу, прислушиваться к речам окружающих его крестьян. Проникнуться народным духом помогли писателю и сказки няни, которые Пушкин записывал в особую тетрадь. «Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма» , — с восторгом восклицал он в письме к брату, датированным ноябрем 1824-го года [Пушкин Т. 9 1977: 128]. Позднее одна из этих записей ляжет в основу сказки «О попе и о работнике его Балде» (1830), где писатель обрисовывает образ беса, представленного в комическом виде.

Как бы то ни было, у Пушкина явно зрел замысел произведения, посвященного изображению столкновения людей с представителем нечистой силы. В черновиках Пушкина сохранился план такого произведения: «Москва в 1811 году. Старуха, две дочери, одна невинная, другая романтическая, два приятеля к ним ходят. Один развратный, другой — влюбленный бес. Влюбленный бес любит меньшую и хочет погубить молодого человека. Он достает ему деньги, водит его повсюду» [Пушкин Т.10: 283].

Повесть Пушкин так и не создал, и все же он сумел осуществить свой замысел, правда, сделав это весьма необычным способом.

Для повести как литературного жанра, само название которого произошло от глагола «повествовать», особо важны традиции устной речи. Поэтому в романтической прозе так часто встречается образ рассказчика, который стоит между автором и читателем и придает всему произведению особый колорит, превращая его в доверительный рассказ бывалого и всезнающего человека. Пушкин, несомненно, принимавший во внимание особенности жанра и долго размышлявший над романтическим сюжетом, предпочел его именно рассказать.

До настоящего времени дошли воспоминания А. П. Керн, в которых сообщается о том, что она слышала рассказ Пушкина. По ее словам, однажды в гостях «он, собравши нас в кружок, рассказал сказку про Черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров» [цит. по Цявловская [Электронный ресурс]].

Керн подчеркивает, что в свете тогда царила мода на все чудесное и сверхъестественное, и трактует рассказанную Пушкиным «сказку» как своеобразную дань моде, салонное развлечение. В то же время среди слушателей оказался человек, который расценил все услышанное иначе. Этим человеком являлся Владимир Павлович Титов.

Творчество Титова, который публиковал свои произведения под псевдонимом Тит Космократов, не оставило заметного следа в литературе. И все же именно ему читатели обязаны тем, что до настоящего времени дошла одна из замечательных повестей Пушкина, которая никогда не была записана на бумаге, — «Уединенный домик на Васильевском» .

В свое время повесть, восходящая к устному рассказу Пушкина, была опубликована как произведение Тита Космократова. Современники, исключая немногих, не знали об участии Пушкина в создании этого произведения. Об этом стало известно лишь в 1912;ом году, после публикации письма В. П. Титова к А. В. Головину, которое датировалось августом 1879-го года. Из этого письма, которое было напечатано во второй главе «Моих воспоминаний» А. Дельвига, стало известно, что сам Титов возводит «Уединенный домик на Васильевском» к устному рассказу Пушкина.

По словам Титова, текст, по сути, принадлежит не ему: «В строгом историческом смысле это продукт вовсе не Космократова, а Александра Сергеевича Пушкина, мастерски рассказавшего всю эту чертовщину уединенного домика на Васильевском острове, поздно вечером у Карамзиных, к тайному трепету всех дам… Апокалипсическое число 666, игроки-черти, метавшие на карту сотнями душ, с рогами, зачесанные под высокие парики — честь всех этих вымыслов и главной нити рассказа принадлежит Пушкину». Далее Титов сообщает, что услышанная история произвела на него такое сильное впечатление, что он по памяти записал ее. Позже он счел необходимым еще раз встретиться с Пушкиным, чтобы ознакомить его с записями: «Не желая быть, однако, ослушником ветхозаветной заповеди «не укради», пошел с тетрадью к Пушкину в гостиницу Демут, убедил его прослушать от начала до конца, воспользовался многими, доныне памятными его поправками и потом, по настоятельному желанию Дельвига, отдал в «Северные цветы» [цит. по Цявловская [Электронный ресурс]].

Очевидно, что история создания и публикации повести является чрезвычайно занимательной. Немалый интерес представляет и само произведение, которое свидетельствует о внимании Пушкина и его современника Титова к романтической фантастике.

Русский романтизм в лице Титова воспринял и усвоил пушкинскую манеру творческого мышления и сохранил ее наиболее значимые черты в повести «Уединенный домик на Васильевском». В свою очередь, Пушкин, создавая свой устный рассказ, умело воспользовался идеями и образами романтической литературы, хорошо ему известными и даже отчасти близкими, для достижения собственных творческих целей.

Как уже отмечалось ранее, создатели романтических повестей стремились тесно переплетать вымысел с действительностью. Как и в повести Погорельского, в «Уединенном домике на Васильевском» отсутствуют отчетливые границы между фантастикой и реальностью. Описываемые события относятся к прошлому и якобы происходили «несколько десятков лет тому назад» [Пушкин, Титов 1992: 129]. Местом действия становится Петербург, точнее, одна из его частей, описанная достаточно детально, в духе бытописательных очерков будущей «натуральной школы». Представитель нечистой силы носит обычное, хотя и не очень распространенное имя. И поначалу он не столько вторгается в мир людей, сколько соседствует с ними, не проявляя свое демоническое естество.

До определенного момента повествования образ Варфоломея как будто бы не несет в себе ничего зловещего. Его портретная характеристика, выполненная четко и лаконично, в характерной пушкинской манере, не содержит прямых указаний на то, что перед читателями предстает порождение преисподней: «Варфоломей был статен, имел лицо правильное; но это лицо не отражало души, подобно зеркалу, а, подобно личине, скрывало все ее движения…» [Пушкин, Титов 1992: 132]. По ходу действия это описание уточняется, про уже исчезнувшего Варфоломея вспоминают как про «высокого белокурого человека с серыми глазами» [Пушкин, Титов 1992: 146].

В то же время во фрагментах текста, где рассказывается об этом персонаже, обращают на себя внимание отдельные штрихи, которые достаточно ясно и недвусмысленно говорят о том, что представляет собой Варфоломей на самом деле. Подобные эпизоды строятся таким образом, что читатели не столько видят Варфоломея со стороны, сколько узнают о том, как воспринимают его те люди, с которыми он общается. Авторы произведения подчеркивают, что знакомые Варфоломея не остаются в полном неведении относительно дьявольской сущности этого человека. Во всяком случае, у них оказывается достаточно информации для того, чтобы строить вполне обоснованные предположения. Если они не пытаются обобщать свои наблюдения и делать соответствующие выводы, то поступают так потому, что ситуация их в целом устраивает.

Обладание неисчислимыми богатствами — одна из характерных примет дьявола, который часто привлекает к себе людей, играя на их алчности или расточительности. Павел, которого Варфоломей постоянно снабжает деньгами, временами задумывается о том, откуда у его «друга» берутся денежные средства; у молодого человека даже рождаются «иногда на сей счет странные подозрения». Но Павел предпочитает долго не задерживаться на этой мысли, боясь лишиться материальной поддержки. «Что мне за дело, — думал Павел, — какими средствами он добывает деньги? Ведь я за него не пойду на каторгу… ни в ад!» [Пушкин, Титов 1992: 131]. Так же легко принимаются объяснения Варфоломея относительно того, почему он никогда не ходит в церковь. Павел вполне довольствуется ссылкой Варфоломея на то, что он «принадлежит не к нашему исповеданию» [Пушкин, Титов 1992: 131].

Когда Павел впервые приводит Варфоломея в домик на Васильевском острове, последний производит на Веру неблагоприятное впечатление. Она вспоминает, что «два раза, выходя из храма божия… замечала его стоящим у каменного столпа притвора и устремляющим на нее взор, который пресекал все набожные помыслы и, как рана, оставался у нее врезанным в душу» [Пушкин, Титов 1992: 132]. При виде этого человека девушка испытывает безотчетный страх. Но проходит время, и вот уже Вера, «которая привыкла слепо согласовываться с чувствами своей матери, забыла понемногу неприятное впечатление, произведенное незнакомцем» [Пушкин, Титов 1992: 133]. Чуть позже, ценя заботу Варфоломея о заболевшей матери, девушка уже готова выйти за него замуж. Подобно Павлу, она стремится давать очевидным фактам свои объяснения. Например, то, что Варфоломей дрожит и бледнеет, когда его просят что-нибудь сделать «ради бога», Вера пытается воспринимать просто как одну из черт его характера, не терпящего принуждения.

Наряду с образом Варфоломея в произведении изображено еще несколько персонажей, олицетворяющих силы зла, — графиня и посетители ее салона. Эти персонажи являются второстепенными и практически не участвуют в развитии действия. В то же время их образы оказываются важной составной частью общей картины, запечатленной в повести.

Примечательно, что внешний облик представителей нечистой силы обрисован совершенно по-разному. Графиня, как и Варфоломей, наделяется чертами обычного человека; более того, несколько раз подчеркивается, что она очень красива. Именно красота и позволяет ей выступить в роли искусительницы, заставляющей Павла совершенно забыть о Вере.

Посетители салона графини И. наделяются очень примечательной внешностью. Портретные характеристики строятся таким образом, что у читателей не вызывает сомнений то обстоятельство, что гости графини стремятся скрыть свою бесовскую сущность, которая все же просматривается за их личинами. Во время первого посещения дома графини Павел обращает внимание на нескольких пожилых людей, «которые отличались высокими париками, шароварами огромной ширины и не скидывали перчаток весь вечер» [Пушкин, Титов 1992: 134]. Герой, впервые попавший в салон и мало знакомый со светом, отмечает про себя лишь тот факт, что внешний облик встреченных им людей мало согласуется с модой его времени. В то же время читатели должны увидеть за этой картиной нечто другое: чертей, представленных в том виде, в котором их рисовало народное воображение. Их не совсем обычные наряды призваны скрыть наиболее яркие приметы мелких приспешников дьявола: высокие парики маскируют рожки, перчатки — когти, шаровары — длинные хвосты. Таким же образом, с учетом тех представлений, которые были характерны для простого народа, изображен и еще один посетитель салона, обозначенный в тексте как «косоногий» [Пушкин, Титов 1992: 135]. Подобная характеристика заставляет вспомнить о том, что черти обычно считались хромыми. Это объяснялось наличием у них копыт или тем, что они «сломали себе ноги еще до сотворения человека во время сокрушительного падения всего сонма бесов с неба» [Словарь славянской мифологии 1995: 313].

Несколько позднее некий мелкий бес является Павлу в облике высокого мужчины, который прерывает свидание молодого человека с графиней и, заманив его куда-то в темные закоулки, исчезает без следа. Извозчик, попавшийся Павлу в этой темноте, — костлявый скелет, который показывает «лицо мертвого остова», «страшно оскалив челюсти» [Пушкин, Титов 1992: 140]. В эпизоде, где рассказывается о пожаре, произошедшем в доме на Васильевском острове, капрал говорит, что «лицезрел во плоти нечистого с хвостом, рогами и большим горбатым носом, которым он раздувал полымя, как мехами в кузнице» [Пушкин, Титов 1992: 145].

Очевидно, что подобная «многоликость» представителей нечистой силы — не плод писательской фантазии. «Образ черта дохристианского происхождения» [Мифы народов мира Т. 2 1994: 625]. За многовековую историю существования этого образа представления о нем менялись и дополнялись. Считалось, что обличья, в которых является черт, могут быть самыми разными: от страшного рогатого существа до человека с привлекательной внешностью. Так что в повести явно запечатлелись не придуманные самими писателями образы, а те, которые уже прочно укоренились в массовом сознании.

В духе устоявшихся традиций описывается и поведение Варфоломея. Он выступает как искуситель, который хочет подчинить своей воле Павла, Веру и ее мать. Каждого из этих людей дьявол привлекает к себе, давая ему именно то, в чем тот более всего нуждается. В частности, Павла он ссужает деньгами, и вот уже молодой человек оказывается в его власти. Как только Павел говорит, что не хочет знакомить Варфоломея с Верой, в ответ он слышит, что это приведет к его ссоре с «другом», а значит, к отсутствию финансовой поддержки. В следующий раз Варфоломей действует уже не угрозами, а якобы добрыми словами, которые «подобно яду, имеющему силу переворотить внутренности, превратили все прежние замыслы и желания юноши» [Пушкин, Титов 1992: 134]. Убедив Павла, что ему необходимо бывать в свете и познакомив его с графиней, Варфоломей тем самым отдаляет молодого человека от любимой им Веры.

Создавая образ Варфоломея, Пушкин дает читателям понять, как сложно отличить зло от добра. Дьявол, в котором воплощаются темные начала бытия, легко притворяется добродетельным. Люди, с которыми общается Варфоломей, сами невольно подсказывают ему, под какой личиной легче всего будет обмануть и погубить их. Веру он покоряет тем, что демонстрирует якобы искреннюю заботу о ее матери, старушке он кажется вполне подходящим женихом для дочери. Таким образом, подобно Павлу, они обе незаметно для себя запутываются в дьявольских сетях.

Варфоломей исподволь навязывает женщинам свою волю и в конечном итоге добивается того, что старушка умирает без покаяния. Павел, увлеченный прекрасной графиней, практически перестает посещать домик на Васильевском, и потому в момент смерти матери Вера оказывается один на один с Варфоломеем.

Сцена разговора девушки с дьяволом — Варфоломеем — одна из самых драматичных в повести. По ходу действия нигде не говорится о том, какими именно побуждениями руководствуется один из духов тьмы. Читатель остается в неведении относительно того, чем привлекла эта девушка представителя нечистой силы, чистотой своей души или красотой. Но весь ход событий свидетельствует о том, что главной его целью является именно Вера. Развращая Павла или ухаживая за больной матерью Веры, Варфоломей делает это все лишь для того, чтобы завладеть душой девушки.

Момент, когда умерла мать девушки, и она остается совсем одна, кажется дьяволу наиболее подходящим для осуществления его замысла. Рисуя поведение Варфоломея в этом эпизоде, писатели наделяют его многими человеческими чертами. Само его поведение описывается так, как могло бы быть описано поведение обычного злого и властного человека, осознавшего, что его надежды рушатся. Варфоломей признается Вере в своей любви и требует от нее взаимных клятв и обещания без венчания последовать за ним. Он ведет себя «как исступленный»: обращает к девушке пламенные речи, падает к ее ногам и со слезами обнимает колени, говорит «с такой страстью, с таким жаром, что все чудеса, о которых он рассказывал, в ту минуту казались вероятными» [Пушкин, Титов 1992: 143].

Столь же мастерски показываются в повести те перемены, которые происходят в поведении дьявола, осознавшего, что вожделенная добыча ускользает от него. Когда Вера, напуганная этими неумеренными излияниями страсти, собирается выйти из комнаты, Варфоломей перекрывает ей дорогу и говорит уже «с притворной холодностью, с глазами свирепыми». Увидев, что девушка бросилась на колени перед распятием, он «остолбенел, его лицо изобразило бессильную злобу» [Пушкин, Титов 1992: 144].

С этого момента описание Варфоломея изменяется, он изображается уже как адский дух. Еще не покинувшая комнату Вера видит, как «две струи огня текут из его глаз» [Пушкин, Титов 1992: 144]. Он заставляет покойную мать Веры приподняться и махать рукой дочери, указывая на Варфоломея. Когда Вера с молитвой обращается к Богу, Варфоломей исчезает, вызвав в доме пожар, который нельзя потушить никакими средствами.

В повести достаточно сильны религиозные мотивы. Павел оказывается одной из жертв Варфоломея потому, что редко ходит в церковь. Их встреча, в результате которой молодой человек вынужден вести Варфоломея на Васильевский остров, происходит в то время, когда Павел, проспавший обедню, бесцельно бродит по городу. Мать Веры оказывается во власти нечистого потому, что слишком погружена в мирские помыслы: «Чем ближе подходила она к гробу, тем неотлучнее ее мысли были прикованы к житейскому» [Пушкин, Титов 1992: 141]. Сама Вера виновна в том, что, заботясь о физическом здоровье матери, мало думает о ее душе и тем самым невольно становится пособницей злых сил. В то же время, бросившись во время последнего разговора с Варфоломеем на колени перед распятием и призвав на помощь Бога, девушка заставила нечистого исчезнуть.

Указания на то, что противостоять дьяволу можно, лишь уповая на Бога и святых, встречаются в тексте неоднократно. Даже полицейский капрал, который попытался вынести из горящего дома труп Вериной матери и встретился там с бесом, сообщает о том, что «только особенною милостию Николы Чудотворца уберег на плечах свою головушку» [Пушкин, Титов 1992: 144].

Казалось бы, такая позиция должна побудить писателей придумать повести счастливую концовку: воссоединение главных героев, в конечном итоге осознавших свои прегрешения и раскаявшихся, благодаря воле Всевышнего. Но авторы предпочитают иную развязку. В финале повести сообщается, что Вера, мучимая сознанием, что ее слабости обрекли мать на вечную погибель, уходит из жизни уже через несколько месяцев. Павел, чье психическое состояние серьезно расстроено всем произошедшим, умирает, «далеко не дожив до старости» [Пушкин, Титов 1992: 146]. Иными словами, вовлекаясь в процесс общения с дьяволом, герои уже более не могут вернуться к нормальной жизни.

Подобный финал должен помочь читателям осмыслить важную идею: соприкосновение со злом, даже происходящее по легкомыслию или неведению, оставляет в душах людей неизгладимый след и навсегда калечит их судьбы.

Таким образом, «Уединенный домик на Васильевском» порожден творчески самобытным осмыслением Пушкиным и Титовым опыта писателей (русских и зарубежных) и фольклорных традиций. Писатели вводят в произведение в качестве главного, второстепенных и эпизодических персонажей дьявола и его приспешников. Разрабатывая фантастический сюжет, Пушкин и Титов стремятся поднять важные философские проблемы. Они показывают, как исподволь завладевает человеческими душами зло, носителем которого выступает дьявол-Варфоломей. Никто из персонажей-людей не совершает страшных преступлений, но последствия их маленьких проступков и общения с темными силами оказываются необратимыми.