Об одном опыте анализа художественного перевода

Об одном опыте анализа художественного перевода

Художественный перевод позволяет сделать всеобщим достоянием те духовные и художественные ценности, которые содержатся в произведениях иноязычных писателей. Используя выражение Ж. Дюамеля, можно сказать, что благодаря переводу «чужие книги становятся своими» (2, с.166). Однако перевод не тождественен оригиналу и включает многочисленные преобразования, обусловленные спецификой межкультурной коммуникации и субъективным переводческим видением концептуальной информации оригинала. В этой связи большой интерес приобретает сопоставительный анализ текстов оригинала и перевода.

Рассмотрение данной проблемы предполагает использование следующих рабочих понятий, образующих модули исследовательского аппарата:

Лингвостилистический модуль с такими параметрами анализа, как: семантико-стилистический гомоморфизм; присутствие стилизаций и их характер; преобладание экстенсивного/интенсивного моделирования фактуальной, концептуальной и эстетической информации; ритмический гомоморфизм; оправданность и характер семантико-стилистических «сдвигов «по отношению к оригиналу.

Художественно-эстетический модуль, включающий рассмотрение следующих аспектов: наличие образного гомоморфизма и характер трансформаций образов (включая установку на соответствие эстетической доктрине автора, трактовку образов, тематический изоморфизм, идейно-эстетическую аналогию); учёт идиолекта автора и идиолекта, которым автор наделяет своих персонажей (наличие элементов доминирования переводческого идиолекта); наличие и характер (изотерический, спорадический) художественно-эстетического диссонанса между оригиналом и переводом.

Культурологический модуль: учет фоновых знаний; этнокультурная адаптация и её целесообразность; уровень экзотизации (наличие креолизации); дозирование «своего» и «чужого»; наличие и оправданность этнокультурной стереотипизации. Личностный модуль: творческий / подражательский подход к моделированию вербально-художественной информации; удельный вес признаков идиолекта переводчика; индивидуальный уровень лингвокультурной компетенции; литературные способности; сформированность операционального аспекта деятельности («мастерство» в решении специфических переводческих задач).

Анализ художественного перевода обычно воспринимается как критика перевода (= переводчика), как попытка навязать свою концепцию и вывести некоторые предписания, которым надо обязательно следовать. Это позиция представляется ущербной, поскольку она основана на априорном допущении о наличии какой-то непогрешимой эстетики, тогда как критерием нередко выступает личный вкус исследователя. В художественном переводе нет других правил, кроме правила верности оригиналу. Но именно в этом и кроется драматичность художественного перевода. Ведь воспринимая художественный текст, переводчик способен вкладывать некое личностно обусловленное содержание в авторский образ и воспроизводить свое собственное видение оригинала.

Приведем в качестве примера анализ перевода на русский язык новеллы французского писателя-реалиста первой половины ХХ-го века Эжена Даби «Человек и собака» («Un homme et un chien»). Творчество Э. Даби, и, в частности, последний период его литературной деятельности, когда была написана новелла «Человек и собака», характеризуется отрицанием социального неравенства и симпатией к простым людям. Для эстетики Э. Даби типично отсутствие лирических описаний, краткая характеристика героев, сжатая и нейтральная манера повествования.

В центре повествования новеллы «Человек и собака» находится немолодой бедняк-каменотес, переживающий трагедию одиночества и находящий своего рода эмоциональную «отдушину» в общении с приблудившимся к нему псом. Жизнь мужчины проходит в ежедневном тяжелом труде на каменоломне, под палящим южным солнцем, и пес «составляет ему компанию»: они вместе приходят в бухту, где работает мужчина, не расстаются весь день, вместе обедают (причем, самый лакомый кусочек скудного обеда перепадает псу) и вместе возвращаются в поселок. Молодой, игривый пёс вносит живую струю в монотонное существование мужчины, который за целый день произносит вслух лишь несколько фраз, и все они обращены к его четвероногому другу. Собака становится единственным близким существом для героя новеллы. Затем волей обстоятельств псу посчастливилось прибиться к семье богатых дачников, проводящих курортный сезон на юге, и мужчина испытывает разочарование и боль от этой утраты.

Переводческие сложности концептуального характера встают сразу же после ознакомления с переводом заголовка: почему, например, не «Мужчина и пёс»? Как известно, в переводе титульная лексика наиболее эффективно воспринимается в «вертикальной ретроспективе», т. е. не на фоне разворачивающегося текста в динамике его сюжета, а как результат целостного художественного восприятия действительности и воплощения замысла автора. С этих позиций выбор переводческого эквивалента «Человек и собака» для заголовка новеллы, безусловно, оправдан уже потому, что банальная, на первый взгляд, история приобретает символическое звучание как апофеоз трагедии человеческого одиночества. Конечно же, именно человек (а не мужчина) и именно собака (а не пёс), хотя формально такие варианты возможны. Концептуальный семантико-стилистический анализ убеждает нас в том, что эта история выходит за рамки единичного случая, каким бы интересным он ни был. Неслучайно также и то, что читатель не знает имени героя, что у собаки нет клички. За конкретным повествованием стоит социально и философски значимое художественное обобщение, которое и определяет пафос всей истории. Новелла организована вокруг комплексной и многогранной антитезы, выражающей понятия одиночества и дружбы, изнуряющего труда и беззаботного существования, старости и молодости, душевной щедрости и потребительской морали (La se montrait la superiorite de l’homme sur son compagnon, qui jamais n’aurait demande rien a personne — Вот в этом и сказывается его человеческое превосходство: он никогда ничего ни у кого не просил, …l'homme est l’homme, meme s’il casse des cailloux — …человек — человек, даже если он бьёт щебень).

Человек Э. Даби ничем не отличается от другого трудового люда, и эта внешняя стереотипизация ярко проявляется в описании костюма героя в начале новеллы: …coiffe d' un chapeau de paille deteint; vetu d' une chemise bleuatre aux manches retroussees qui laissaient voir des bras noyeux, d’un pantalon de velours gris avec des pieces aux genoux et aux fesses. A ses pieds, des espadrilles usees, de la couleur du sol, si bien qu' il semblait aller pieds nus… — …на нём были серые вельветовые штаны, заплатанные на коленях и на заду, линялая синяя блуза с засученными рукавами, открывавшими жилистые руки; на голове — выгоревшая соломенная шляпа, на ногах стоптанные парусиновые туфли на веревочной подошве, того же цвета, что и пыльная дорога, и можно было подумать, будто он идет босиком.

Эпитеты, используемые в переводе, лаконично и выразительно передают главные элементы авторской характеристики героя и предвосхищают динамику повествования (ср.: deteint — не выцветшая, а выгоревшая; bleuatre — линялая синяя; de la couleur du sol — того же цвета, что и пыльная дорога). Расширительный (экстенсивный) перевод для передачи реалии espadrilles (словарный перевод: парусиновые туфли на веревочной подошве) связан, очевидно, не столько с объяснительной целью, сколько с общей фактурой повествования.

Образный фон повествования образуется импрессией размытых тонов (пыльная дорога и камни в слепящих лучах света, собака светло-коричневой масти и человек «цвета камня», сливающийся с пейзажем). Переводчику удается ёмко выразить присущее эстетике новеллы общее впечатление испепеляющего пекла, которое достигается посредством изотерической реализации темы знойного летнего дня: … sa vie entiere s’etait ecoulee en pleins champs, en pleine lumiere — …вся его жизнь прошла на поле, на солнцепеке. … par ces torrides journees d’ete, on a du plomb dans les bras, sur les epaules — … в знойные летние дни (…) руки и плечи как свинцом налиты, … le soleil fut a son plus haut dans le ciel…-… солнце достигло зенита… Идея яркого, палящего солнца, постоянно сопровождающего каменотёса в его изнуряющей работе, пронизывает все повествование.

«Анонимность» спутника каменотеса очевидна (Vous l' appelez comment? repeta la fillette qui s’approcha encore. Je l’appelle chien. — Зовете как? повторила девочка, подойдя ближе. Собакой зову; Toutou! cria la fillette. Allons, viens… — Идем, Собачка, — позвала девочка. — Идем…). Нельзя не заметить, что художественная ткань повествования пронизана элементами очеловечивания собаки и это, безусловно, отвечает художественному замыслу новеллы. Переводчик глубоко прочувствовал эту концептуальную особенность содержания новеллы и очень тонко и верно отражает её в переводе. Перевод остается верным стилистике текста оригинала и замыслу его создателя. Сравним перевод следующих реплик старика, адресованных собаке или представляющих несобственно прямую речь героя: C’etait un malin! — …собака была себе на уме; …il se debrouillerait… — … она (собака) сумеет подластиться …, Tu as fini tes folies? — Кончила дурачиться? II n’appela point, ne siffla point, ce n’etait pas d’usage entre eux — Он не стал звать, не стал свистеть, этого у них заведено не было, и т. д. В целом, анализ позволяет выявить семантико-стилистический гомоморфизм перевода по отношению к оригиналу.

Переводчику удается передать стилевое многообразие текста. Речь главного персонажа стилизована, в ней присутствуют разговорные элементы и просторечные обороты. В переводе преобладает стилизация разговорного характера, ср.: C’est que juste — Всё по справедливости. Тонко передается свойственный речи героя народный колорит, рассудительность. В синтаксисе перевода находит отражение, с одной стороны, стремление сохранить синтаксический ритм оригинала, а с другой — приблизить перевод к разговорной тональности русской речи. Сравним: Entre 1'aurore et le coucher du soleil, il ne se tenait debout qu’un court moment, parce que c’est le metier d’un casseur de cailloux de rester le cul a terre — От восхода и до заката он бывал на ногах совсем недолго — такая уж работа у каменотёсов, им приходиться сидеть на земле, Plus tard, on saurait tout — Ладно, там будет видно.

Словарь переводчика свидетельствует о его стремлении как можно глубже передать главную идею повествования, подбирая наиболее экспрессивные узуальные эквиваленты переводящего языка, ср.: …il est venu un jour, je sais point d’ou, et on est reste tous les deux …(собака) приблудилась ко мне, не знаю откуда, вот и зажили вместе. Переводчик прибегает к интенсивным методам перевода, используя стилистически маркированнные эквиваленты для нейтральной лексики оригинала: собака приблудилась (…il est venu un jour), зажили вместе …(on est reste tous les deux). Всё это свидетельствует о высоком мастерстве переводчика, который умеет освободиться от банальных стереотипных выражений и достигает полноценного языкового оформления, сохраняя при этом экспрессивный потенциал оригинала, ср. также: L’homme se rappela le jour de leur rencontre, les manoeuvres du chien, la petite voix qu’il faisait, ses regards tendres… — Человек вспомнил день, когда он её встретил, вспомнил все её штучки, как она тихо тявкала, как умильно глядела…; L’homme lorgnait, sans bouger de son tas; mais le chien rodait, et, une fois, franchit avec effronterie la barriere du jardin — Человек смотрел, не вставая с кучи щебня, но собаке не сиделось, раз даже, набравшись нахальства, она вбежала в калитку! II disparaissait pour longtemps, et, la veille, il etait point venu partager le repas de 1'homme — Она исчезала надолго и вчера не пришла даже разделить с человеком его трапезу. Конкретизация (приблудился), контекстуально обусловленный выбор эпитетов (умильный), антонимический перевод (не сиделось), стилизация эквивалентов (трапеза) делают перевод близким к оригиналу не только по букве, но и «по духу». Усиливая оценочную составляющую вербально-художественной информации, переводчик тем самым выражает своё сопереживание и сочувствие герою новеллы. Неслучайно В. И. Карасик отмечает, что «любая оценочная квалификация содержит сведения и о субъекте оценки» (3, с.257).

Следует также отметить широкое использование переводчиком уменьшительно-ласкательных суффиксов, повышающих экспрессивность перевода: Derriere lui, un chien trottinait — Следом за ним трусила собачонка, …avec un museau rose et d’etranges yeux verts — … розовый носик, а глаза необычные, зеленые, …une jeune bonne, des paquets a la main — … молоденькая горничная со свертками в руках, Elle avait un visage si clair, une peau si tendre; elle etait bien jolie dans sa robe rose, et menue, elle pouvait avoir dans les huit ans — У неё было такое светлое личико, такая нежная кожа; и сама она была прехорошенькая, в розовом платьице, маленькая, лет восьми, не больше.

Дополнительная информация в переводе вводится с целью донести до читателя то, что в оригинале ясно без каких-либо уточнений. Это хорошо видно из приведенных ниже примеров, когда смысл фразы приобретает завершенный вид именно благодаря добавлению: La fillette s’accroupit — Девочка присела на корточки, … il allait s’allonger contre le mur — … она (собака) лениво растянулась у ограды,… il sentit ses jambes plus lourdes que tous les autres soirs — …ноги у него гудели, были тяжелее, чем в прочие дни.

Интересны случаи переводческого преобразования оригинала, например: Le vent du matin etait tombe; l’air etait brulant; sur 1'autre rive, derriere la phare, la lumiere dansait — Утренний ветер утих; на другой стороне бухты, за маяком переливалось светлое марево. Выше мы говорили, что для эстетики Э. Даби характерно отсутствие лирических описаний природы. Налицо «украшательский» перевод («1а lumiere dansait» — «переливалось светлое марево»). Кажется, что тексту сообщается излишне лирическая окраска, нетипичная для манеры письма Э.Даби. Однако этот вариант перевода удивительно органично вписывается в повествование, не нарушая стилистическую доминанту текста. С дугой стороны, в переводе отсутствует фрагмент фразы оригинала l’air etait brulant (воздух был раскаленным), и с этим опущением трудно согласиться, поскольку оно лишает текст некоторой доли его концептуальной информации, связанной с идеей жары.

Отмечая в целом высокое качество перевода, его ориентированность на концептуальную информацию текста и индивидуальное своеобразие художественного метода писателя, мы также выявили некоторые недостатки перевода и попытались проанализировать причины, обусловившие их появление.

В ряде случаев перевод менее экспрессивен, нежели оригинал, поскольку не используются все резервы переводящего языка (ср. …et l’heure etait de plier les bagages — да и пора уже было собираться, в оригинале — …да и пора было укладывать пожитки). Выше мы говорили об установке на очеловечивание собаки. Иногда переводчик отступает от этой установки, что несколько нарушает художественный замысел новеллы. Например:…bientot il arriva оu ils avaient fait amitie… — Вскоре он дошел до того места, где они познакомились… (в оригинале: …где они подружились…), Et, depuis cinq mois, le chien lui tenait compagnie — И уже пять месяцев собака была с ним (возможно: …составляла ему компанию…), …comme de juste lui seul travaillait dans leur association, vu qu’il etait un homme. Из них обоих работал только он, всё по справедливости — кому и работать, как не человеку? (возможно: В их компании работает только он. На то он и человек), …il n’avait pas bien connu jusqu’a ce jour son compagnon — …до этого дня не знал как следует своей собаки (возможно: … не знал как следует своего спутника,… компаньона).

Как представляется, переводчик сознательно избегает слов «компания», «компаньон», учитывая более высокую абстрактность французской лексики по сравнению с русской. Однако в художественном тексте решающее значение для выбора эквивалента имеет концептуальная информация текста, и с этих позиций указанные лексические эквиваленты представляются предпочтительными.

В некоторых случаях наблюдается сдвиг между эмоциональной тональностью перевода и оригинала, ср.: Tu as faim aussi, mon vieux? — Тоже проголодалась, псина? Переводческий эквивалент «псина» нельзя признать удачным, поскольку перевод звучит грубее, чем оригинал. Благосклонное «приятель» сменяется недружелюбным «псина» (обращает на себя внимание неблагозвучное «пс»).

Можно отметить также элементы доминирования идиолекта переводчика по отношению к стилю автора. Например, на лексическом уровне это проявляется в использовании глагола «взглядывать»: Parfois 1'homme jetait un coup d’oeil sur ces tas bien reguliers — По временам человек взглядывал на эти ровные кучи, l’homme frappait; le chien dormait, courait, revenait vers 1'homme, et ils echangeaient un regard tranquille et muet — Человек колол щебень, собака спала, убегала, опять прибегала к человеку, и они молча, спокойно взглядывали друг на друга.

Ряд недостатков перевода может быть отнесен к стилистическим погрешностям. В частности, отметим тавтологичность следующего перевода: L’homme, tenant sa tomate d' une main, son pain de1'autre, machait lentement, et les plis de sa gorge accompagnaient le mouvement de ses levres — Человек с помидором в одной руке, с ломтем хлеба в другой медленно жевал, и морщины на горле двигались вместе с движением его рта. Наличие соседствующих друг с другом лексических единиц «двигали — движение» стилистически не оправдано (возможно: И морщины на его шее двигались в такт с жующим ртом). Другой пример: L’homme frappait; le chien dormait, courait, revenait vers 1'homme, et ils echangeaient un regard tranquille et muet — Человек колол щебень, собака спала, убегала, опять прибегала к человеку, и они молча, спокойно взглядывали друг на друга (возможно: …молча обменивались спокойным взглядом). Вызывает сомнения оправданность некоторых грамматических трансформаций в переводе. Например, в приведенном ниже примере два причастия рядом явно стилистически проигрывают в сопоставлении с оригиналом: L’homme marchait, tete basse, sans un regard vers la calanque — …человек шёл, опустив голову, не глядя на бухту (возможно: Он шёл, понурившись (опустив голову), и не смотрел в сторону бухты). В переводе имеются досадные буквализмы. Je te vois venir — Вижу — ты идешь ко мне (в оригинале: Знаю, к чему ты клонишь (на что намекаешь). C’etait un petit chien au poil ebouriffe, couleur cafe au lait clair — Собака была маленькая, с слежавшейся шерстью цвета кофе с молоком… Из повествования ясно, что собачка очень симпатичная, она всем нравится, на нее обращают внимание (ebouriffe — скорее «лохматая», чем «со слежавшейся шерстью»). Ср. возможный перевод: Это была маленькая лохматая собачонка светло-коричневой масти… Подобные преобразования отвечают критерию этнокультурной адаптации и ориентации на узус языка перевода (комбинация лингвистического и культурологического модулей конструирования вербально-художественной информации).

Явный отход от оригинала наблюдается в переводе на уровне передачи восклицательной интонации, характеризующей внутреннее состояние персонажа, ср.: L’homme s’installa sur un tas de pierres deja cassees, ecarta ses longues jambes, prit un moellon qu’il posa devant lui il fit glisser sur le medius et sur l’index de sa main gauche deux petits morceaux de plomb, enfin reserra sa ceinture. Il etait pret! — Человек уселся на груде уже набитого щебня, раздвинул длинные ноги, взял большой камень, положил его перед собой, надел на пальцы левой руки — средний и указательный — два свинцовых наперстка, затем крепче стянул ремень. Теперь он был готов.

Восклицательный знак в оригинале отражает внутреннюю динамику состояния героя (Вот он и готов!) и его эмоциональный настрой в целом (он не испытывает уныния, несмотря на тяжелую работу). Иизменения в пунктуации делают перевод менее экспрессивным, ср.: Une bonne chose, ce qui etait pour lui le travail, pour le chien et la fillette fut le plaisir! Всё правильно: что для него работа, для собаки и для девочки — забава. Mais il fallait des coups de masse pour obtenir un metre cube de caillasse ! Travailler longtemps et sans distraction pour gagner la journee d’un homme et d’un chien ! Но для того, чтобы получить кубометр щебёнки, надо бить молотом, надо долго работать, не отвлекаться, только тогда оправдаешь дневное пропитание человека и собаки (ср. возможный перевод: Но ради кубометра щебня приходится вдоволь помахать молотком! Надо долго трудиться и к тому же не отвлекаться, тогда и заработаешь дневной паек для человека и для собаки!).

В подавляющем большинстве случаев восклицательный знак оригинала заменён на точку в переводе. Между тем, во всех приведенных выше случаях воспроизводится не собственно-прямая речью персонажа. Восклицательный знак передает тональность настроения Человека, его раздумий о жизни. Опущение восклицательного знака не представляется оправданным, ср.: …c'etait un malin! — …собака была себе на уме (ср.: …этот пёс не дурак! …пёс-то ловкач!); Il comprenait son compagnon! — Он понимал её (ср.: Уж он-то её понимал!); C’etait un bon moment, celui ou cette fraicheur vous caressait la poitrine! — Истинное наслаждение, когда прохлада ласково проникает в грудь (возможно: Приятно, когда у тебя по груди разливается этакая прохлада!); L’homme osa poser son regard sur l’enfant. C’etait pas dieu possible que lui, il y a cinquante et des ans, ait ete si blond, si clair! Человек решился взглянуть на девочку. Нет, пятьдесят с лишним лет назад он не был таким белокурым, таким светленьким (возможно: Господи, не мог же и он пятьдесят с лишним лет назад быть таким же белокурым, таким светленьким!).

Трудно переоценить функцию восклицательных знаков в контексте новеллы. Автор лишь однажды прямо характеризует своего героя (…il avait bon caractere — …он был доброго нрава). Во всех других случаях именно внутренняя речь, нередко звучащая в унисон с молотом, который опускается на камни, передает мироощущение персонажа. Причем, эта внутренняя речь отличается высокой степенью интенсивности по контрасту с внешней неподвижностью персонажа. Человек внешне очень сдержан: его глаза были «блестящими, но неподвижными» (limpides… quoique fixes); он оставался «невозмутимым, сливался с цветом камня» (impassible, de la couleur de ses pierres). Но в его внутренней речи находится место и для глубоких размышлений об участи всего живого и для эмоциональных всплесков, проявлений радости, участия и восхищения. Всю роскошь чувств (которую передает восклицание) он мог позволить только наедине с самим собой, да ещё, пожалуй, в общении с собакой. Перевод несколько нивелирует эмоциональность, акцентирует тяжесть и монотонность труда каменотеса. Этот аспект, безусловно, очень важен в повествовании, однако в поведении каменотеса, и, особенно, в его общении с собакой, также присутствуют и насмешливый задор и ироничность (ср.: Le chien se frottait contre son pantalon, toujours c’etait le meme manege! il tirait la langue, un filet de bave coulait de sa gueule, ses oreilles, au fond desquelles etait plantee une touffe de poil, se dressaient. Собака терлась о его штаны. Изо дня в день повторялась та же сцена: собака настораживала уши с мягкой шерстью внутри, облизывалась, по морде стекала струйка слюны (возможно:…вечно одни и те же ужимки! высунет язык, слюна так и течет из пасти, и уши торчком, а в них густые кисточки меха).

Наблюдается некоторый эмоциональный диссонанс в характеристике Человека в переводе в сопоставлении с оригиналом. Изотерическая трансформация восклицания в повествование привела к тому, что мир героя предстает перед читателем перевода ещё более тяжелым, тусклым и монотонным, нежели это было задумано автором. Не исключено, что это следствие цензуры перевода, который выполнялся в период «холодной войны», когда господствующая идеология была склонна утрировать всё, что касалось проявлений социального неравенства в буржуазном обществе. Художественный текст является важнейшим средством социального воздействия, которое затрагивает и эстетические, и эмоциональные, и идеологические аспекты (1, с. 113).

Явно выраженная в переводе установка на деэкспрессивизацию внутренней речи героя отражает тенденцию к выдвижению на передний план идеи непосильного труда человека, его моральной и физической усталости. Данная переводческая установка усиливает минорность повествования в переводе по сравнению с оригиналом, но не разрушает его эстетической целостности.

Приступая к оценке художественного перевода, необходимо четко осознавать, что в данном случае сама оценка не менее уязвима, нежели оцениваемый объект. Художественный смысл как результат восприятия нестабилен и потенциально не полон, что неизбежно создает предпосылки для повторной интерпретации и пересмотра. Предпринятый анализ позволил нам ещё раз убедиться в том, что перевод не может являться иноязычной копией оригинала. По образному выражению Ж. Р. Блока, «смысл художественного текста — эта монета, которая стоит ровно столько, во сколько мы её оцениваем» (цит. по: 4, с.90).

Сопоставительный анализ оригинала и перевода может высветить слабые и сильные стороны оформления вербально-художественной информации в переводе. Однако в большинстве случаев следует говорить о преобладании определенных тенденций и не торопиться с выводами до тех пор, пока все компоненты вербально-художественной информации не проанализированы в широком контексте межкультурной художественной коммуникации. Именно в тенденциях как отражении переводческих стратегий проявляются деятельностные параметры перевода художественного текста.

Примечания

переводческий художественный трансформация вербальный Баженова И. С. Эмоции, прагматика, текст. — М.: Изд-во «Менеджер», 2003. — 392 с.

Дюамель Ж. Доставить читателю удовольствие // Человек читающий. Homo legens. — М.: Прогресс, 1983. — С.164 — 167.

Карасик В. И. Язык социального статуса. — М.: Институт языкознания РАН, Волгогр. гос. пед. институт, 1992. — 330 с.

Marouzeau J. Precis de stylistique francaise. — Paris: Masson et Cie, 1959. — 192 р.