Политический дискурс в фокусе текстовой диалогичности

Политический дискурс в фокусе текстовой диалогичности

политик диалог дискурс хронотоп В настоящее время политическая лингвистика стала важнейшей отраслью языкознания. В разработке её проблематики весьма эффективной может оказаться теория диалога в концепции М. М. Бахтина. Понимание диалога в его трактовке в принципе отлично от традиционного толкования, поскольку тот мыслится как явление, обладающее фундаментальными свойствами универсальности. Диалог в этом случае основывается на признании того факта, что высказывание (если оно рассматривается не изолированно, а по отношению к другим высказываниям) оказывается лишь звеном в цепи речевой коммуникации, с одной стороны, впитывая в себя предшествующие звенья этой цепи, а с другой, являясь на них реакцией. В то же время высказывание связано не только с предшествующими, но и с последующими звеньями речевого общения в том смысле, что всякое высказывание строится с учетом возможных ответных реакций [2, с. 248].

Как представляется, политическая коммуникация — и политический дискурс в том числе — в полной мере соответствуют бахтинскому пониманию диалога, который, к тому же, в состоянии послужить удобной позицией для их рассмотрения. Их взаимное соответствие обусловлено тем, что многочисленные ссылки на мнения политиков, упоминание конкретных политических решений, событий и действий составляют значительную часть политической коммуникации и играют важную роль в формировании определенной политической позиции читателя.

Уже сама речь, как установил Э. Косериу [11, с. 24], является политически нагруженной, так как является знаком солидарности с другими членами общества, употребляющими тот же язык. Политическая нагруженность используемого политиками дискурса имеет более и менее активные зоны, которые легко выявляются с позиции бахтинского диалога. В данном случае допустимо ввести понятие диалогически активных точек, которые наиболее часто становятся средоточием мнений. В их число в первую очередь войдут антропонимы и хронотопы, большей частью временные, но, вероятно, и локальные.

В настоящей статье рассматриваются хронотопы — даты, встречающиеся в речи политиков, к которым они апеллируют достаточно часто и которые, как они (возможно, вполне справедливо) полагают, хорошо известны их оппонентам и всем прочим потребителям политического дискурса. Таким образом, здесь изначально присутствует в скрытой форме идея диалога, когда говорящий (в частности, автор политической статьи) строит высказывание в полной уверенности в осведомленности своих партнеров по коммуникации об определенной внеязыковой информации.

В англоязычной политической коммуникации подобные хронотопы — даты (понимаемые как диалогически активные точки) имеют вполне определенный денотативный спектр и состав. Если обратиться к газете Moscow News (представляющей, помимо прочего, лингвокультурологический срез политического дискурса), то можно отметить следующие особенности в использовании политиками дат и ссылок на те или иные события нашей истории. Авторы, среди которых немало англоязычных журналистов, проявляют исключительную избирательность в упоминании такого рода дат, одновременно с этим избегая вносить в их состав какое-либо разнообразие. Данное обстоятельство представляется весьма иллюстративным с точки зрения того, каким образом представители иноязычной культуры выстраивают диалогику политической коммуникации с отечественным реципиентом.

Нередко политики упоминают в своей речи определенные даты и события для отождествления их с конкретной политической ситуацией в стране и мире политики, для оценки деятельности политических лидеров ушедших эпох и для поднятия своего рейтинга. В этом, в свою очередь, состоит предназначение политического дискурса — внушить гражданам, потребителям политического дискурса, необходимость политически грамотных поступков, а также модель определенной оценки того или иного политика, действия, события.

Важно отметить, что употребление дат и событий в политических текстах тесно соприкасается с другой бахтинской теорией, а именно с теорией хронотопа. Центральной, по мнению М. М. Бахтина, является аксиологическая направленность пространственно-временного единства, функция которого (как можно заключить, и в политическом тексте) заключается в выражении личностной позиции и смысла: «вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопа» [1, с. 491]. Иными словами, смыслы, которые содержатся в политических текстах, могут быть определены только через их пространственно-временное выражение. Не менее важным является тот факт, что собственными хронотопами обладают и автор, и политический текст, и воспринимающий его читатель. Данное понимание текста является одной из форм проявления диалогичности, так как хронотопы не могут быть упорядочены в единую рационализированную систему монологического типа. В конечном итоге теория хронотопа выходит на центральную бахтинскую тему текстового диалогизма.

В текстах еженедельника Moscow News особый интерес вызывает анализ корреспондентами характера упоминаемых ими событий и фактов. Они все тревожные и напряженные. Иностранные авторы, апеллируя к ним, выдают собственный политический настрой, с которым они пишут о России. Таким образом, даты и события становятся диалогически активными точками, которые сосредоточивают в себе мнения авторов.

Самым ярким примером использования временного хронотопа в политических статьях газеты Moscow News являются события, так или иначе касающиеся периода Второй Мировой войны. Они выступают в качестве диалогической опоры, так как мнение, мысли и позиция автора в политическом дискурсе в значительной степени формируются благодаря обращению к историческим событиям прошлого и настоящего. Приведем несколько примеров: «A child of Holocaust survivors — Finkelstein’s father was on a death march in Ausschwitz and his mother was a survivor of the Ma — jdanek death camp — he challenges anyone who tries to use his deceased parents' memory for geopolitical advantage when invoking the Nazi genocide against the Jews» [13, p. 3].

В данном примере автор Питер Лавелле описывает деятельность своего еврейского коллеги, дающего правдивую информацию об израильско — палестинских конфликтах. На фоне борьбы за правду в современных СМИ упоминается событие Второй Мировой войны, непосредственно затронувшее семью еврейского журналиста и повлиявшее на всю его дальнейшую судьбу, — холокост. Таким образом, автор вступает в диалог с читателем, заставляя его согласиться с его мнением по поводу страшного преступления против еврейского народа.

Другой пример исторического события времен Второй Мировой войны несет в себе политический подтекст: «This is especially evident against the background of the extremely liberal approach Western scholars reveal in relation to, say, President Viktor Yushchenko’s attempts to build Ukrainian national consciousness on a narrative of eternal confrontation with Russia. Neither Israel nor Poland, countries whose nationals were killed by the troops of Stepan Bandera — recently declared a national hero of Ukraine — reacted to Yushchenko’s glorification of this Nazi collaborator» [9, p. 2].

В данном примере присутствует модель построения диалога «лицом к лицу». Автор обращается не только к читателю, но и к правительству Польши и Израиля, чей народ пострадал от преступника Бандеры, воевавшего в рядах фашистской армии. Здесь речь идет об употреблении антропонима, символизирующего временной хронотоп 1941 года.

В другом примере события, характеризующие преступления со стороны советских и фашистских лидеров, употребляется через обращение к именам собственным: «Many still remember the epoch that can tell us a lot about blood and power — the epoch of Stalinhitler, or, on the opposite side, Hitlerstalin [10, p. 3].

В данном случае обращает на себя внимание образование производных лексем. Характеризуя эпоху холокоста и репрессий тридцатых годов и периода начала Великой Отечественной Войны, автор употребляет дериваты Stalinhitler и Hitlerstalin, не видя принципиальной разницы между жестокостью двух предводителей воюющих стран.

В одном из примеров был отмечен целый ряд лексем, описывающих события эпохи Второй Мировой войны: «The show made Welles famous, but a side effect of crying wolf came three years later: When the Japanese Air Force attacked Pearl Harbor in December 1941, many Americans didn’t believe it was really happening — and some wondered if it wasn’t another Orson Welles production» [22, p. 2]. Примечательно, что статья принадлежит американцу Тиму Уоллу. Журналист упоминает события с розыгрышем американского населения в ходе постановки шоу на радио «Война миров». В статье отмечено, что в год постановки этого шоу американцы по-настоящему поверили в захват США марсианами. Далее автор повествует о том, что подобный случай сыграл злую шутку в 1941 году, когда каждый житель Америки отказывался верить во внезапный удар японской авиации по военной базе Перл-Харбор 7 декабря 1941 года. Данный контекст подразумевает и еще одну дату — 8 декабря 1941 — официальную дату вступления США во Вторую Мировую войну. И, наконец, упоминание о шоу Орсона Велса происходит в контексте ложной информации о смерти действующего президента Грузии Михаила Саакашвили, освещенной на грузинском телевидении.

Предпринятый анализ текстового упоминания событий Второй Мировой войны позволяет прийти к выводу, что этот период характеризуется в основном через текстовые упоминания конкретных участников данных событий (антропонимы) и названий мест военных действий (топонимы). Это обусловливается, в первую очередь, лингвокультурной направленностью авторских обращений. На первом месте, особенно у англоязычных авторов, находятся, прежде всего, личности и временные хронотопы, так как с их помощью дается оценка политических событий, затрагивающих сферу российской действительности, но отраженных в англоязычной культуре.

В ходе исследования был зафиксирован целый комплекс примеров, описывающих сталинские репрессии 30-х годов. Важно заметить, что эти события характеризовались либо номинацией, либо конкретной датой. В одном из примеров упоминается массовый расстрел советских офицеров в 1937;1938: «The mass purging of the Soviet general staff in 1937;38 — paved the way for the 1941 invasion» [21, p. 2]. В данном примере исторические даты вступают в диалогические отношения при выделении автором причинно-следственных связей между сталинскими репрессиями и вторжением гитлеровских войск.

В другом примере также идет упоминание даты и названия события: «The Soviet Union won the war despite Stalin, not because of him. Let’s just recall the repressions in the years before the war. There was terror in the army — up to 40,000 servicemen were arrested and shot in 1937;38» [4, p. 5].

В следующем примере 1937 год называется уже непосредственно в прямом значении, но без указания преступлений: «The good memories ended abruptly in 1937. Her father, like so many others, was booted out of the Communist Party and lost his position in society before he even realized what happened» [12, p. 13]. В данном примере англоязычным автором Олафом Коэнсом описываются эмоции обычного человека, переживающего чувство страха. Потеря уважения со стороны Коммунистической партии и арест друзей и знакомых напоминают читателю о жестокой правде Советской истории.

В другом примере события 1937 года упоминаются в контексте событий современности, связанных со скандалом после смерти юриста Сергея Магнитского в следственном изоляторе: «Zherebenkov, a former investigator himself, attributes these problems to a systemic lack of care towards people under investigation:» The attitudes haven’t changed since 1937″, he said. «It is believed that once law enforcement has accused him, then he is already guilty «» [6, p. 3]. В данном примере 1937 подразумевает плохое отношение к заключенным со стороны медицинских сотрудников современных исправительных колоний и признание человека виновным без судебных разбирательств.

Еще одним примером употребления даты 1937 является статья, посвященная отставке мэра Москвы Юрия Лужкова: «But the most striking evidence of an unprecedented political conflict was Luzhkov’s angry letter to Medvedev, directly accusing him of hypocrisy over his democratic talk and „undemocratic sacking“: „Fear to express one’s opinion in our country has existed since 1937“, Luzhkov wrote in the letter, dated Monday, which was published by liberal magazine the New Times late on Tuesday» [14, p. 3]. В данном примере Лужков намекает на незаконность решения президента Медведева отправить его в отставку. Таким образом, Лужков сравнивает политику современного руководства государства с политикой Сталина.

В одном из примеров упоминается оба вышеупомянутых события — 1937 год и годы Великой Отечественной войны: «Just why Moscow Mayor Yury Luzhkov is so heels-dug-in determined that the city honor Josef Stalin in this year’s Victory Day festivities is a real poser — the riddle wrapped in a mystery inside an enigma of recent Russian political life.

Virginia may also offer some useful perspective here. McDonnell, the state’s new Republican governor, recently issued a proclamation recognizing April as Confederate History Month, honoring «the sacrifices of the Confederate leaders, soldiers and citizens» [19, p. 3].

В данном примере диалогика текста входит в рамки диалога культур. Марк Титер сообщает о событии, связанном с годовщиной жертв Гражданской войны 1861−1865 годов, которое удивило мировую общественность фактом почтения памяти жертв только «белого» населения. В этом смысле автор обращается к Лужкову, намеревавшемуся вывесить 9 мая плакаты с портретом Сталина, с призывом учесть все те страшные моменты, которые предшествовали войне (массовые репрессии).

В качестве своеобразного итога следует отметить, что от сталинских репрессий пострадало не только население СССР, но и американские журналисты Moscow News, работавшие в СССР в 30-е годы: «As a newspaper created by and for Americans working in the Soviet Union, The Moscow News was at the centre of one of the 20^th century’s most underreported tragedies: the entrapment and repression of thousands of American emigres during the Great Purges» [8, p. 12]. Обращает на себя внимание наименование политического события Great Purges (Большая Чистка). Важно отметить, что автор сознательно пропускает год кровавой даты, делая акцент на эмоциональной составляющей.

В ходе исследования было обнаружено упоминание событий, связанных с терроризмом. В основном были упомянуты события российской действительности. В одном из примеров описывается длительная история противостояния российского руководства и кавказских террористов: «Questions of national self-determination and independence for various Russian republics, mainly in the North Caucasus, have been a sore point for decades. In the case of Chechnya, the conflict between separatists and Russian authorities has been going on in one form or another for two centuries.

But never in the history of these conflicts — as with the struggle by Russian Narodniks and anarchists in the 19^th and early 20^th centuries — has anything been achieved by terrorist attacks.

Instead, the assassination of Tsar Alexander II and other officials in Imperial Russia was used to justify repression" [24, p. 2].

На фоне чеченских событий 1990;2000 годов упоминаются бунты народников и анархистов XIX—XX вв.еков, а также убийства прогрессивного императора Александра Второго. Автор напоминает читателю о том, что терроризм в той или иной форме существует уже на протяжении двух веков. В данном примере присутствует элемент интертекстуальности — размышление автора с целью эффективного воздействия на реципиента.

В другом примере диалогический характер приобретает дата 1999 года: «Those two have instead confined themselves to variations of Putin’s 1999 anti-terrorist line. This time Putin has called for „dragging them from the sew — ers“, while Medvedev has mentioned „grinding them to dust“» [15, p. 2]. Дело в том, что 1999 год — год избрания Путина председателем правительства РФ, начала Второй Чеченской компании и знаменитого обещания Путина «мочить террористов в сортире». Поэтому 1999 год становится переломным моментом в новейшей истории России.

После взрывов метро в марте 2010 года в российской прессе много раз обыгрывалась еще одна страшная дата в истории человечества — взрыв ба — шен-близнецов 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке: «And this is possible — just look at New York. When the Twin Towers were hit on the 11^th of September in 2001, New Yorkers could trust their public servants — policemen, firemen and other emergency workers — to risk their own lives to rescue the victims» [21, p. 2]. Журналист Moscow News Тим Уолл упоминает это события в контексте циничного поведения московских таксистов, увеличивших цены на проезд в несколько раз после взрывов на станции Лубянка. Он отмечает, что все жители Америки (простые рабочие, пожарные, полицейские) рисковали своей жизнью в надежде спасти раненых после взрыва в Нью — Йорке. Лингвокультурные элементы диалога обнаруживаются здесь наиболее очевидно, так как автор делает акцент на разных моделях общечеловеческой культуры, призывая отечественного читателя забыть о своей личной выгоде и проявить милосердие, сочувствие и доброту в минуты страшной трагедии.

В ходе исследования был отмечен ряд событий, упоминающих проявления фашизма, национализма и расизма. В одном из примеров, описывающих нападение скинхедов на иностранца в Москве, автор упоминает исторические события времени господства фашизма в некоторых европейских странах: «The phrase «people's friendship» was not always an empty phrase, but translated into real support — in the case of Republican Spain, where Soviet soldiers and international volunteers fought side-by-side against Franco’s fascism in the 1930s.

As we prepare to commemorate the defeat of Hitler’s fascism in World War II, we mark the colossal sacrifice made by the 26 million Soviet people who died in that war" [25, p. 2]. Помимо упоминания имени всемирно известного фашиста Г итлера автор вводит в текст статьи информацию о менее известном представителе данного политического течения. В наши дни не каждому российскому читателю известно о том, что Франко Баамонде Франсиско был главой испанского государства (каудильо) в 1939;1975;го — дах и вождем Испанской фаланги в 1935;1937 годах, а также возглавил фашистский мятеж против Испанской республики.

В другом примере о проявлениях фашизма дополнительную коннотацию приобретает дата рождения фашистского лидера Адольфа Гитлера: «That attack in early March — and a fatal attack in Barnaul last month — fed fears that Russia’s radical racist fringe was preparing another string of attacks on foreigners in the run-up to Hitler’s birthday on April 20» [5, p. 1]. В современном мире этот день отмечается не только почтением памяти диктатора, но и массовыми беспорядками на улицах России и некоторых других стран Европы. Подобным образом эта дата упоминается в другом контексте: «''Because of increased police vigilance, April 20 has been considered a safe day for foreigners^, said Galina Kozhevnikova, deputy director of Sova, an anti-racist monitoring organization» [3, p. 3]. В данном примере 20 апреля расценивается как безопасный день для иностранных жителей нашей страны на том основании, что в этот день привлекается большое количество полицейских для борьбы с выступлениями нацистов.

В одном из примеров, где дана информация о борьбе с нелегальной миграцией и националистическими проявлениями, упоминаются события древнейших времен: «Forget the famously controversial importation of foreigners and foreign ideas under the Greats (Peter and Catherine) and the unGreats (the Bolsheviks of the late 1920s-early 30s). Does anyone doubt there was resistance to Russia’s original modernization-via-foreigners — the fabled invitation to the Varangian Norsemen by the medieval East Slavs to «come and reign over us» because «there is no order in our land?

Yes, this country was effectively organized by immigrants; and surely great numbers of pre-Russians who got here before them, from Pechenegs to Polovetsians, resented the newcomers' appearance — because that is what people who already are someplace tend to do when pushy arrivistes show up. It is human nature" [17, p. 3]. Данный пример маркирован обширной лингвокультурной информацией и перекличкой голосов. Во-первых, упоминается политика Петра I и Екатерины Великой, которая во многом опиралась на западные идеи, и политика коммунистов, полностью отказавшихся следовать западным идеям. Во-вторых, иностранный автор Марк Титер напоминает о вторжениях варягов, половцев и печенегов, сыгравших важную роль в объединении русского княжества. В связи с этим автор призывает видеть и положительные моменты в процессе современной миграции.

Следующей датой, часто упоминаемой в текстах газеты Moscow News за 2010 год, является 1917 год. В одном из примеров эта дата приобретает отрицательную коннотацию: «It is a battleground between church and state which dates back to the immediate aftermath of the 1917 revolution, and pits Russia’s soul against its heritage» [16, p. 6]. В данном примере англоязычным автором Энди Поттсом интерпретируется событие, связанное с началом противостояния русской церкви с властью. Автор подчеркивает, что именно в 1917 году началась эта жестокая борьба, повлекшая за собой массовые расправы со священниками и уничтожение многих святынь.

В другом примере упоминается имя собственное политика Александра Керенского, возглавлявшего Россию в 1917 году: «First off, note that Medvedev was not the first Russian head of state to drop by Stanford and find himself engagingly diverted. Alexander Kerensky, leader of the Provisional Government in 1917, came to the university later in life — and ended up teaching and lecturing there for several decades» [18, p. 3].

Следует обратить внимание на тот факт, что Медведев является первым действующим президентом России, посетившим Университет Стэнфорда. Автор сознательно называет год переломной эпохи в России (1917), когда во главе правительства стоял Керенский. Поэтому здесь скрывается уважение и доверие к действующему президенту России Медведеву со стороны американца Марка Титера.

В следующем примере 1917 ассоциируется уже с современным политическим состоянием России: «''Should we approach the federal election in a situation where the ruling party has lost its clout already, but the opposition is not ready to offer any adequate alternative, we might find ourselves in another 1917″, Pavlovsky said» [23, p. 2].

Известный российский политический эксперт Глеб Павловский описывает состояние нынешней политической системы как нестабильное. По его мнению, отсутствие конкуренции в выборной компании и многолетнее доминирование одной политической партии могут привести к событиям, идентичным революции 1917 года.

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод о том, что исторические даты (как временные хронотопы) в рамках политического дискурса в полной мере демонстрируют, по выражение М. М. Бахтина, «вступление в сферу смыслов». Они маркируют семантические, смысловые и прагматические грани политической коммуникации, формируя её наиболее активные диалогические точки. В этом смысле показателен репертуар упоминаемых дат, заключающий в себе характерные для того или иного исторического периода информативные вехи, ориентируясь на которые автор и реципиент могут успешно совершать диалогическое общение.