Переводная литература. 
Повести о монголо-татарском нашествии

К середине XIII в. на северо-востоке Руси получили распространение две переводные повести — «Сказание об Индии богатой» и «Сказание о двенадцати снах царя Шахаиши» .

Как полагают исследователи, обе повести были переведены в начале XIII в. в Сербии: первая — с латинского языка, вторая — с восточного оригинала.

" Сказание об Индии богатой" гиперболически изображает далекую сказочно-утопическую христианскую державу, превосходящую своим богатством, военной мощью Византийскую империю. Правитель этой православной державы царь и поп Иоанн является главой как светской, так и церковной власти. В послании, адресованном Иоанном греческому царю Мануилу, описываются чудеса и богатства Индии. По своему жанру послание Иоанна близко к хождениям. Возможно, этот жанр был использован в сказании для того, чтобы убедить читателя в истинности фантастических рассказов о гигантских размерах Индийского царства (в одну его сторону идти десять месяцев, а в другую — нельзя дойти, потому что там " соткнутся небо с землею"), его несметных богатствах.

" Есть у мене, — пишет Иоанн, — в единой стране люди немы, а в ынои земли люди рогаты, а в ынои стране люди трепядци, а иныя люди 9-ти сажен, иже суть волотове (великаны), а иныя люди четвероручны, а иныя люди о шти (шести) рук, а иныя у мене земля, в ней же люди пол пса да пол человека, а иные у мене люди в персех очи и рот, а во иной земли у мене люди скотьи ноги имеюще. Есть у мене люди пол птици, а пол человека, а иныя у мене люди глава песья; а родятся у мене во царствии моем зверие у мене: слонови, дремедары (одногорбые верблюды), и коркодилы и велблуди керно (двугорбые)". Среди диковинных чудесных зверей Иоанн называет " петухов, на них же люди ездят" , птицу " ногой" , которая вьет себе гнездо на 15 дубах, чудесную птицу феникс, живущую пятьсот лет, приносящую с неба огонь и сжигающую свое гнездо и себя и вновь возрождающуюся из пепла.

Посреди Индийского царства, говорится в Сказании, протекает река Едем из рая, а в этой реке добывают драгоценные камни: гиацинт, сапфир, памфир, изумруд, сардоникс и яшму. Но " господин всем камением драгим" является " камень кармакаул" (карбункул), " в нощи же светить, яко огнь горить" . Подробно описывает Иоанн свой " двор" , который можно обойти только в течение пяти дней, несметные богатства своих дворцов, их чудеса, среди которых " зерцало праведное" и стеклянное зеркало. В " зерцале праведном" человек может видеть все свои грехи, в стеклянном зеркале легко обнаруживают всякого, кто мыслит зло на своего государя. Иоанн подчеркивает, что греческому царю Мануилу не хватит жизни, чтобы вместе со своими книжниками исписать все богатства и чудеса Индии. Более того, Мануил может продать свое греческое царство, и вырученных денег ему не хватит на покупку харатьи для этого описания.

А.Н. Веселовский обнаружил черты сходства «Сказания об Индии богатой» с русской былиной и Дюке Степановиче с духовным стихом о Голубиной книге. В описании сказочных богатств Индийской земли нетрудно обнаружить связи с этой былиной, волшебной сказкой, с одной стороны, и с книжными источниками: «Физиологом», «Александрией» — с другой. Читателя XIII—XIV вв., испытавшего все ужасы монголо-татарского нашествия и ига, «Сказание» привлекало утопической картиной могучего христианского царства, в котором " нет ни татя, ни разбойника, ни завидлива человека, занеже … земля полна всякого богатьства" .

Своеобразное преломление отдельных мотивов и образов «Сказания об Индии богатой» получают в рассказах странницы Феклуши в драме А. Н. Островского «Гроза» .

" Сказание о двенадцати снах царя Шахаиши" носит эсхатологический характер. Его основу составляет восточная повесть о загадочных снах царя и их толкованиях. А. С. Орлов полагает, что эта повесть стала известна славянам в иранской рецензии, поскольку имя царя Шахаиши восходит к иранскому «шах ан шах». На Руси повесть известна в двух редакциях. Во второй имя царя Шахаиши заменено именем толкователя его снов Мамера, и вся повесть носит христианизированный характер.

Общее содержание снов сводится к предсказанию наступления злых времен, " мятежа по всей земли" , когда люди будут враждовать друг с другом: отец восстанет на сына, сосед на соседа, земля сократится: далекий путь станет близким; наступит голод, солнце и месяц померкнут, а звезды спадут с небеси. " Стихиа пременит обычая своя: осень преступит на зиму, а зима упадет на весну, среди лета зима будет, а хотящий сеяти семена, соблазнит их время, занеже не уразумеют времени подобна, много всеють и мало пожнут… В то же время злое солнце пременит обычный путь, солнце и месяць померкнета, а звезды спадут, и различная знамениа будут, и звезда хвостатая явится, шуми и громи безчинни будуть и земли трясение, грады падут мнози, и птици, рыбы умалится, а овоща скудость будет. Лета и месяц съкратятся, и потом изгибнет мир. Егда приидет година та злая, ecu человеци купци будут, богатии и убозии лжею и клятвою и лестию стяжают богатьство много…" .

Яркие картины упадка нравов, обличительный пафос сказания, его близость Апокалипсису способствовали его популярности в период эпидемии чумы в XIV—XV вв., когда, в связи с окончанием в 1491 г. седьмой тыс. ячи лет, ожидали «конца мира» .

Таким образом, на основании традиций литературы Киевской Руси во второй трети XII — первой половине XIII в. начинается формирование местных областных литератур. Установление их особенностей — одна из насущных задач нашей медиевистики. Она может быть решена только после тщательного и всестороннего их изучения.

В литературе этого периода интенсивно развиваются жанры исторического повествования, воинской повести, публицистического сказания, ораторской прозы. Книжной обработкой эпической дружинной песни, связанной с традициями Бояна, явилось гениальное «Слово о полку Игореве», синтезом послания, поучения, панегирика и обличения явилось «Слово» Даниила Заточника; формируется «Киево-Печерский патерик», возникает оригинальное княжеское житие Александра Невского.

Главной темой литературы остается тема Русской земли, ее единства, осуждение эгоистической политики князей. Народу были чужды княжеские " которы" , уничтожавшие его поля, сжигавшие жилища. Именно раздоры князей облегчили завоевателям порабощение Русской земли. «Удельная разрозненность, — отмечал Н. Г. Чернышевский, — не оставила никаких следов в понятиях народа, потому что никогда не имела корней в его сердце: народ только подчинялся семейным распоряжениям князей» .