Традиция «Памятника» в славянских литературах

Ода Горация «К Мельпомене» положила в мировой литературе начало традиции памятника. Особенно яркое воплощение и развитие эта традиция получила в славянских литературах.

М. В. Ломоносову принадлежит первый перевод оды Горация. Причем перевод, считающийся наиболее близким к оригиналу. Стихи Горация оказались созвучны жизни и деятельности самого переводчика. Прежде всего, это незнатный род и заслуги в развитии отечественной поэзии. Ломоносов знал, что его заслуга в становлении и развитии русской словесности велика. Он действительно был «Петром Великим русской словесности», как называл его В. Г. Белинский. Помимо созвучия собственной жизни и деятельности, перевод Ломоносова определяют и такие главные особенности классицизма, как культ античности и необходимость служения обществу.

Вслед за Ломоносовым свой «Памятник» создал Г. Р. Державин. Но это уже не перевод Горация, а вольное подражание античному поэту. В этом стихотворении слышится та же мысль, которая прозвучала у Горация и Ломоносова, — мысль о праве автора, праве поэта на бессмертие. Но у Державина совершенно иная мотивировка этого права. Если Ломоносов — первый поэт, стоявший у истоков новой русской поэзии, то Державин той основой, которая кладется им в его бессмертие, считает свою поэтическую смелость и гражданское мужество. Совершенно различны, т. о., причины того, что «большая часть» Ломоносова и «великая часть» Державина будут жить после смерти.

Державинский «Памятник» приобрел русскую национальную окраску. Идея величия России воплощена у Державина не через опосредующий образ Рима, как у Ломоносова, а через образ истинно русский, национальный — «славянов род».

Классицизм категорически не допускал включение в произведение образа автора, фактов его биографии. Ломоносову-классицисту удалось это сделать только благодаря тому, что его «Памятник» — перевод. Одной же из заслуг Державина в разрушении классицистских канонов было то, что он активно включает в произведения свой собственный образ. Национальная символика ослабляет переводческий, подражательный характер державинского стихотворения, и введение в него авторского образа тем сильнее подчеркивает разрушающий классицизм характер памятника.

Свой «Памятник» создает А. С. Пушкин. В нем поэт тоже напишет о своем праве на бессмертие, но его мотивировка этого права отличается от ломоносовской и державинской. Бессмертен поэт будет потому, что он «чувства добрые … лирой пробуждал», «в свой жестокий век восславил … Свободу», «милость к падшим призывал». В этом противопоставлении себя и своих заслуг «жестокому веку» скрываются истоки «непокорности» главы поэта.

В прямой связи с мотивировкой права на бессмертие находится та особенность пушкинского творчества, которая была введена в русскую литературу именно им — народность. Народность стихотворения и народность поэта пронизывают пушкинский «Памятник» от начала до конца.

У Ломоносова и Державина переносное значение слова «памятник» уясняется только через призму свойств, выражающих его (памятника) отношение к окружающему миру. У Пушкина это уяснение происходит с помощью одного-единственного эпитета — «нерукотворный». Создается целостный образ, несущий необходимую смысловую нагрузку.

Если у Ломоносова и Державина их «великая» и «большая» части переживут самих поэтов, то после Пушкина останется то главное, что изначально ценится в человеке — его «душа в заветной лире».

Национальный русский колорит создается образами «Руси великой» и населяющих ее народов. В их простом перечислении раскрывается идея величия России, объединения в этой империи многих разных народов. И если у Ломоносова величие Руси раскрывается через величие Рима, а у Державина — через величие «славянова рода», то у Пушкина непосредственно через образ «великой Руси».

Ломоносов, Державин и Пушкин обращаются в своих «Памятниках» к Музе, и обращения эти существенно различаются. Ломоносов и Державин призывают свою вдохновительницу и покровительницу возгордиться той заслугой, которую она обрела благодаря поэтам. Муза Пушкина стоит выше гордости, обиды и презрения. Пушкин не призывает свою Музу возгордиться, не призывает ее презирать тех, кто презирает ее. Он призывает ее быть выше всех мирских чувств, которые оскверняют душу, оскверняют чистоту поэзии, чистоту искусства.

Традиция «Памятника» нашла свое отражениеи в польской литературе. В 1833 году А. Мицкевич пишет свое стихотворение «Exegi monumentum aere perrenius…». В стихотворении Мицкевич прямо не обосновывает свое право на бессмертие, но мотивировка этого права читается между строк. В 1833 году Мицкевич находился не в Польше, вернуться в которую он всегда стремился и всегда стремился сделать все, что было в его силах, для ее освобождения. Стихи Мицкевича, пронизанные любовью к Отечеству, читали и переписывали. Сочинения Мицкевича были запрещены. Памятник Мицкевича не смогут уничтожить поработители Польши — Виртембегр и «австрияк-подлец». За противопоставлением Мицкевича и его сочинений поработителям Польши скрываются те основания, которые дают Мицкевичу право на бессмертие.

Географические названия, как и у русских поэтов, бифункциональны. Во-первых, ими создается польский колорит, а, во-вторых, перед нами разворачивается широкая панорама тех мест, где чтят Мицкевича, где стоит его памятник.

Во второй половине ХХ века традиция памятника была продолжена в творчестве В. Высоцкого и А. Хвостенко. Их трактовка образа памятника совершенно иная, нежели у Ломоносова, Державина, Пушкина и Мицкевича.

В. Высоцкий отвергает идею памятника, его памятник реальный, памятник в прямом значении этого слова. Это помогает поэту передать отрицательное к нему отношение. Высоцкий выступает с позиции библейской заповеди «не сотвори себе кумира», а памятник — не что иное, как кумир, идол, которому поклоняются. Высоцкий подчеркивает, что он такой же человек, как и все остальные, а возведение его в кумиры — насилие над ним. После этого поэт не может оставаться самим собой, он вынужден поступать так, как того требуют поклоняющиеся ему. Он надевает маску, от которой сквозит «могильной скукой», он становится «всех мертвых мертвей». Поэт — прежде всего человек, и то, что он делает, — это его жизнь, такая же, как у сотен тысяч других людей. И, совершая над ним такое насилие, его лишают своего собственного «Я».

Протест, бунт против такого насилия Высоцкий выражает, используя образ Статуи Командора из трагедии Пушкина «Каменный гость». Статуя поэта оживает и со стоном делает «злые» и «гулкие» шаги. И, выйдя из этого состояния — состояния идола, памятника, поэт «прохрипел… похоже: «Живой!». Не спел «приятным фальцетом», а именно прохрипел своим собственным голосом, голосом, сорванным отчаяньем. И «азиатские скулы» поэта, стесанные на памятнике, снова «торчат… из металла». И человек, как Командор «во времени оном», «всенародно ушел из гранита».

А. Хвостенко тоже отрицает идею памятника, но это отрицание приобретает у него ироничный оттенок. Если у Ломоносова: «Я знак бессмертия себе воздвигнул», у Державина: «Я памятник воздвиг чудесный, вечный», у Пушкина: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», то у Хвостенко — «Мне памятник поставлен мною снова». Что это за поэт, который «снова» воздвигает себе памятник? Это поэт ;

Рабочий точки, запятой товарищ, Друг вопросительному и вопросу брат.

Иронический эффект создается также столкновением несовместимых значений: «наш пышный век счетов и счетов».

А. Хвостенко жил и работал в России, откуда ему пришлось уехать, т. к. в Отечестве исчезла возможность свободного творчества. Власти предержащие свободное творчество запрещали, не позволяя воздвигнуть поэту памятник. Следовательно, признание поэта зависит не от его собственного творчества, хотя творит он и никто другой. Тем самым Хвостенко подводит нас к тому, что возведения в кумиры не нужно, не нужно приникать к «стопам поэта».

Т. о., концепции памятника у каждого автора отличаются друг от друга, они определяются прежде всего личностью автора. Все эти стихотворения можно назвать программными в творчестве каждого поэта, т. к. они выявляют отношение автора к собственному творчеству, к искусству, к жизни.