Восприятие соединёнными штатами советско-югославских отношений в 1944-1948 гг

Восприятие соединёнными штатами советско-югославских отношений в 1944;1948 гг.

Важной составляющей генезиса холодной войны явился процесс складывания конфронтационного мышления, в первые послевоенные годы ставшего характерным как для руководящей элиты, так и простого населения США и СССР. На формирование образа «противника» среди других факторов повлияло американское восприятие расширения советского влияния на Балканах. В Югославии проводником влияния Москвы явилась Коммунистическая партия (КПЮ) во главе с И. Брозом Тито.

Югославские коммунисты руководили партизанским движением, преобразованным в конце 1942 г. в Народно-освободительную армию Югославии (НОЛЮ). Весомый вклад в борьбу с оккупантами и освобождение ряда районов позволили партизанам заявить свои права на политическую власть. 30 ноября 1943 г. как раз в период работы Тегеранской конференции партизаны создают временное правительство Национальный комитет освобождения Югославии (НКОЮ). Его председателем был избран Тито [1]. Таким образом, в Югославии появилась политическая сила, связанная с СССР и конкурентная эмигрантскому королевскому правительству, не имевшему к тому времени реальной власти в стране.

В результате восприятие Соединёнными Штатами советской политики в Югославии стало определяться отношением к югославским партизанам, к производимым ими преобразованиям и впоследствии к режиму Тито. Образы Кремля и его политики на Балканах, сложившиеся в сознании американцев в послевоенные годы, были помимо других факторов проекцией их оценочных суждений по поводу характера отношений между Москвой и югославскими коммунистами.

Эти оценки сформировались во второй половине 1943;1944 гг. В первую очередь американских аналитиков интересовал характер партизанского движения, степень влияния в нём коммунистов. До осени 1943 г. в Государственном департаменте преобладали негативные оценки партизан, их полное отождествление с коммунистами. Наиболее красноречиво об этом свидетельствует меморандум помощника главы Южноевропейского отдела К. Кэннона, адресованный 24 сентября специальному помощнику госсекретаря Дж. Макмюррею. Кэннон отказывался «доверять партизанам», которые, по его мнению, были не более чем просто «бандиты, коммунисты и тому подобное» [2]. В его словах слышится крайнее неприятие партизан. Однако необходимо учитывать, что в то время Вашингтон не имел достоверных сведений о ситуации в Югославии, получая их от эмигрантского королевского правительства и англичан.

С другой стороны, на американское восприятие целей и характера партизанского движения оказывали влияние давление советской стороны и пропагандистское соперничество различных сил югославской эмиграции [3]. Югославский посол в США К. Фотич свидетельствует, что «американцам было крайне трудно получить четкое представление о ситуации в Югославии, когда даже между официальными югославскими учреждениями были острые разногласия по этому вопросу» [4].

Первая независимая от англичан информация непосредственно из штаба Тито появилась в Вашингтоне в октябре 1943 г. Управление стратегических служб (УСС) получило от американского наблюдателя при партизанском штабе майора Л. Фэриша «Предварительный отчёт о посещении Народно-освободительной армии Югославии». Фэриш подчеркнул военные заслуги партизан и их надежды на то, что Соединенные Штаты придут на помощь. Американский офицер подтвердил, что партизаны «всегда воевали с немцами и воюют теперь». Фэриш утверждал, что партизанские отряды «состоят не только из коммунистов», которые к тому же «не являются догматиками» [5].

В меморандуме от 28 октября, подготовленном для президента Ф. Рузвельта главой УСС У. Донованом, сообщалось, что «политической целью партизан является создание федеративной Югославии с правительством, созданным в результате демократических выборов. Эта цель является чрезвычайно популярной среди югославского населения. Нет никаких фактических оснований для утверждения коммунистической направленности партизанского движения. Такие политические убеждения характерны лишь для небольшой части рядовых партизан и их лидеров» [6].

Данные разведки оказали определённое воздействие на позицию Рузвельта, признавшего военные заслуги партизан. На Тегеранской конференции 28 ноября 1943 г. президент посчитал целесообразным «произвести десант в районе северной части Адриатического моря, с тем чтобы поддержать партизанские войска Тито, и затем наступать на северо-восток в Румынию для соединения с советскими войсками, наступавшими из района Одессы» [7]. Присутствовавший на этом заседании А. Гарриман свидетельствует, что «именно Рузвельт, а не Черчилль поднял вопрос об ударе через Адриатику из Италии с целью соединения со сторонниками Тито в Югославии» [8].

Однако готовность президента к военному сотрудничеству с югославскими партизанами вовсе не означала согласия признать НКОЮ в качестве политической силы в Югославии. Все вопросы политического характера американская сторона откладывала до послевоенного урегулирования. Отношение Рузвельта к образованию альтернативного югославского правительства во главе с Тито полностью соответствовало генеральной линии неприятия «выскочек-военных», проявивших себя в борьбе с оккупантами и теперь претендующих на политическое признание. По словам Гарримана, детально обсуждавшего с президентом будущее Франции в связи с проблемой де Голля, у ФДР была «тщательно разработанная теория», согласно которой вместо навязывания освобождённой стране правления военного лидера следует создать возможность для самостоятельного выбора народом своего властного органа: «После освобождения территории государства местное население избирает своих представителей, которые сообща конституируют национальное правительство» [9].

Поступавшая в Вашингтон информация о партизанском лидере и его связях с Кремлём по-прежнему была крайне противоречивой. Сообщение УСС от 17 января 1944 г. содержало сведения, полученные от французского информатора, имевшего в свою очередь тесные контакты с советскими дипломатами в Турции. В сообщении утверждалось, что Москва вначале была заинтересована в Тито, но позже стала считать его «полностью непригодным». Также говорилось, что в нужный момент партизанский лидер будет ликвидирован [10]. Вряд ли следует придавать серьёзное значение столь сомнительной информации. Однако эти сведения свидетельствуют об отсутствии у американцев достоверных данных о лидере югославских партизан.

4 апреля 1944 г. американский офицер при Верховном штабе НОАЮ майор Р. Вейл охарактеризовал личность партизанского лидера: «Несмотря на его известную связь с российским коммунизмом, большинство населения расценивает его в первую очередь как патриота и освободителя страны, и только потом как коммуниста». Он добавил пророчески: «Моё личное предположение если ему придётся выбирать, в любом случае он выберет свою страну» [11]. Подобные оценки Тито и его движению давал и майор Ч. Тэйер, с октября 1944 г. до июля 1945 г. возглавлявший американскую военную миссию при штабе НОАЮ. Тэйер был шурином Ч. Болена, главы отдела Госдепартамента по делам Восточной Европы, затем помощника государственного секретаря. Болен ценил мнение майора, подчёркивавшего национализм югославских партизан, и не мог не прислушаться к его позиции [12].

В феврале 1944 г. Американский славянский конгресс представил общественности брошюру, озаглавленную «Программа Тито». Она содержала следующие основные моменты: «1. Освобождение страны от оккупации. 2. Неприкосновенность частной собственности и полная свобода инициативы в экономической деятельности. 3. Никаких радикальных изменений в социальной сфере. Все важные вопросы в социальной жизни после войны должны решаться представителями народа, честно и свободно избранными. 4. Партизанскому движению, борющемуся за свободу народа, за социальные и демократические права, чужда любая форма насилия и беззакония» [13]. Более сдержанный и умеренный документ трудно было представить. Если кто-нибудь в Государственном департаменте или УСС в результате этой мастерски организованной кампании в поддержку партизан приобрёл расположение к Тито, его симпатия не имела ничего общего с симпатией к коммунизму.

Однако в Южноевропейском отделе Госдепартамента сохранялись антипартизанские настроения и выражалось недовольство политикой англичан, решившихся на более тесное сотрудничество с главой НКОЮ. 10 апреля 1944 г. на встрече с чиновником УСС Б. Ярроу Кэннон выразил мнение сотрудников его отдела, что Лондон «не смог осадить Тито на более умеренные позиции», а вместо этого лишь укрепил положение коммунистического лидера, распространяя «раздутые» оценки силы партизан" [14].

На позицию американского внешнеполитического истеблишмента оказывала влияние информация о тесных контактах НКОЮ с Кремлём [15]. Официально начало широким контактам югославских партизан с Москвой положило установление официального канала связи между советским правительством и Национальным комитетом освобождения Югославии. 23 февраля 1944 г. в Югославию прибыла военная миссия во главе с генералом Н. В. Корнеевым. В отличие от миссий англо-американских союзников она была аккредитована не только при Верховном штабе НОАЮ, но и непосредственно при НКОЮ [16]. Последнее свидетельствовало о готовности Кремля признать Национальный комитет освобождения Югославии действующим правительством вместо эмигрантского королевского кабинета.

Это подтвердила и поездка Тито в Москву 21−27 сентября 1944 г., состоявшаяся накануне вступления Красной Армии на территорию Югославии [17]. Она продемонстрировала Вашингтону взаимную заинтересованность Москвы и югославских партизан друг в друге. Опираясь на военную и дипломатическую поддержку Советского Союза, Тито завоёвывал политическую власть в стране, а Кремль через югославских коммунистов расширял влияние на Балканах и потенциально в Восточном Средиземноморье.

Соглашение между НКОЮ и правительством СССР об участии советских войск в освобождении югославской территории [18] создало своего рода прецедент международного признания Тито. Одна из держав Антигитлеровской коалиции, игнорируя эмигрантский королевский кабинет, заключила соглашение непосредственно с альтернативным правительством, созданным на территории страны, оказала ему помощь в освобождении столицы и передала значительное количество вооружения. Присутствие советских вооружённых сил в Югославии Государственный департамент в январе 1945 г. назвал «важным фактором», который американцам неизбежно пришлось учитывать при выработке политики в отношении СССР и Югославии [19].

После того как Белград оказался под контролем партизан, восприятие главы КПЮ в Вашингтоне стало однозначным. «Резюме по основным югославским проблемам», подготовленное в Государственном департаменте по окончании Ялтинской конференции, гласило: «Маршал Тито и его сторонники в последние недели не проявляют настроенности на сотрудничество или даже обыкновенной вежливости. Все показатели свидетельствуют о намерении партизан установить тоталитарный режим и законодательно утвердить свою власть» [20]. 5 марта 1945 г. произошла легитимация НКОЮ путём включения в него членов эмигрантского кабинета. Став премьером нового коалиционного правительства, Тито отправился в Москву, где 11 апреля заключил советско-югославский договор «О дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве» [21]. Такое развитие событий сформировало в восприятии Вашингтона образ Югославии как подконтрольного Москве государства. Помощник директора УСС Э. Бакстон в сообщении своему шефу У. Доновану 1 мая 1945 г. отметил, что «Югославия в руках русских и будет делать так, как последние ей скажут» [22]. Отныне США рассматривали свою политику в отношении «новой Югославии» в русле задач американо-советских отношений.

Жёсткую оценку Тито и его режиму дал известный дипломат и советолог Дж. Кеннан. Он критиковал сотрудников Государственного департамента за то, что они подвергали сомнению его уверенность в «не представительности» режима югославского маршала. 3 декабря 1945 г. Кеннан записал в своём дневнике: «Мы же не интересуемся сейчас, имеет Сталин поддержку большинства населения или нет. Поэтому не логично по-иному оценивать правительство, подобное московскому. Тито вне всякого сомнения человек марксистской подготовки. В отношениях с капиталистическим миром он будет действовать исходя из интересов коммунистической революции» [23].

В 1946;1947 гг. шаги нового югославского режима вызывали резкую критику со стороны Запада. После казни 17 июля 1946 г. лидера четников Д. Михайловича Тито стал объектом ненависти. Карикатуры изображали его с фигурой Г. Геринга, авторы многих газетных передовиц называли югославского лидера «сталинской марионеткой» [24]. 27 сентября 1946 г. исполняющий обязанности госсекретаря У. Клейтон в заявлении прессе охарактеризовал политику правительства Тито как антидемократическую [25], а в газете «Нью-Йорк Таймс» утверждалось, что его режим не имеет искренней поддержки населения и является воплощением диктатуры [26]. Посол в Белграде Р. Паттерсон в сообщении государственному секретарю 1 октября резюмировал: «Продолжающиеся враждебные действия югославского правительства по отношению к Америке… представляют собой угрозу агрессивных военных действий против Триеста и Салоник, а косвенно или даже напрямую против западных держав» [27].

Военное руководство Соединённых Штатов рассматривало ФНРЮ потенциальным противником в возможном вооружённом столкновении «западных демократий» с коммунистическим миром. План войны против СССР, принятый 18 июня 1946 г. под кодовым названием «Пинчер» [28], исходил из того, что спусковым механизмом вооруженного столкновения может стать агрессия со стороны советских сателлитов. При изучении стратегических проблем в учебных заведениях армии США Югославия в тот период считалась наиболее вероятным местом будущего конфликта [29].

Основной причиной подобных оценок было доминирование идеологических установок в сознании большей части сотрудников внешнеполитического и военного ведомств США. На их основе утвердившийся в Югославии режим воспринимался не иначе как коммунистический и тоталитарный, а сам югославский лидер как ставленник Кремля. Такой образ долгое время не позволял американцам увидеть способность Тито иметь собственное мнение, отличное от воли Сталина, и его особое положение среди других лидеров просоветских правительств стран Восточной Европы.

В «длинной телеграмме» госсекретарю 22 февраля 1946 г. поверенный в делах США в СССР Дж. Кеннан констатировал, что пропагандистская машина и практическая политика югославского правительства «предоставлены в распоряжение СССР» [30]. 22 октября 1946 г. Кеннан выразил восприятие югославского лидера американским руководством. Он сравнил Тито с «охотничьей собакой, которая настолько хорошо обучена команде „к ноге“, что нет никакой нужды в поводке» [31]. Внешнеполитические акции Белграда ассоциировались в Вашингтоне исключительно с установками Москвы.

Ho были и иные оценки нового югославского режима. В 1946 г. в работе «Куда мы идем?» С. Уэллес, до сентября 1943 г. являвшийся первым заместителем государственного секретаря, подчеркнул своеобразие югославской ситуации, обратив внимание на исключительность авторитета Тито в стране: «Нет никаких сомнений, что новое правительство имеет много больше народной поддержки, чем правительства, пришедшие к власти в других освобождённых от оккупации странах». Уэллес выразил уверенность в том, что контроль Кремля «не сохранится долго, если только советское правительство не намерено силой интегрировать Югославию в закрытую советизированную систему» [32].

Эти отчасти пророческие слова в начале 1946 г. нашли поддержку у поверенного в делах США в ФНРЮ Дж. Кэбота. 15 февраля 1947 г. в донесении госсекретарю Кэбот подчеркнул: «Важно не захлопнуть дверь перед лицом Тито и не оскорблять бессмысленно национальные чувства югославов. Я полагаю, наша политика в расчёте на длительную отдачу должна быть направлена на то, чтобы склонить югославское правительство быть восприимчивым прежде всего к желанию и потребностям людей, а не к советским директивам» [33]. Это был первый шаг на пути осознания американцами высокой степени готовности Тито к проведению политики, независимой от воли Кремля.

Однако призывы Кэбота не были услышаны в Вашингтоне и остались редким исключением из общей картины американского восприятия «новой Югославии» как форпоста советской политики на Балканах. 12 марта 1947 г. президент Г. Трумэн запросил у Конгресса 400 млн. долларов на оказание помощи Греции и Турции. Он заявил, что без такой помощи невозможно противостоять иностранному вмешательству в греческие дела со стороны её северных соседей Албании, Болгарии и Югославии [34]. Последствиями сближения этих трёх балканских стран американцы считали поглощение Албании Югославией, предъявление югославско-болгарской федерацией претензий на греческую часть Македонии и под этим предлогом прямое коммунистическое вмешательство в гражданскую войну в Греции [35].

Сформировавшийся ещё в начале 1945 г. образ Югославии как ключевого советского сателлита впервые был подвергнут сомнению лишь летом 1948 г. Причиной стала принятая 23 июня резолюция Коминформа «О положении в коммунистической партии Югославии», делавшая Тито и его соратников изгоями в коммунистическом движении. Руководство КПЮ обвинялось в отходе от марксистско-ленинских идей и переходе на позиции национализма. Начавшийся конфликт между Тито и Сталиным вынудил Вашингтон внести коррективы в американское восприятие югославского режима. 30 июня глава Отдела политического планирования Госдепартамента Дж. Кеннан представил доклад «Отношение правительства США к событиям в Югославии» [37]. С одной стороны, Кеннан по-прежнему оценивал ФНРЮ как «коммунистическое государство, преданное идеологии враждебности и презрения к буржуазному, капиталистическому миру», подчеркнув, что Тито в одночасье не превратился в «друга» [38]. С другой стороны, Югославия стала рассматриваться как пример государства, осмелившегося ослушаться воли Москвы [39]. Отныне допускалось, что Белград может занять лояльную по отношению к Соединенным Штатам позицию и сотрудничать с ними [40].

Пересмотр американской позиции пока был крайне незначителен. Ошибочно считать, что июньская резолюция Второго совещания Коминформа 1948 г. привела к коренному изменению американского отношения к Тито. Ответственный за балканские дела член Отдела планирования политики Дж. Кэмпбелл утверждает, что вплоть до разрыва советско-югославских отношений 28 сентября 1949 г. [41] американскому посольству в Белграде было крайне трудно убедить Вашингтон в серьёзности конфликта между ВКП (б) и КПЮ и добиться каких-либо серьёзных подвижек в югославской политике Соединённых Штатов. Ч. Болен призывал проявить осторожность и занять выжидательную позицию: «Давайте просто наблюдать за этим. Это нас не касается, и не наше дело вмешиваться в эту ссору» [42]. По свидетельству Кэмпбелла, в югославской политике США «сохранялась сильная инерция, трудно было заставить Госдепартамент изменить хоть что-нибудь… Многие аспекты конфликта… между Советским Союзом и Югославией всё ещё оставались сокрытыми от наших глаз» [43].

Лишь в феврале 1949 г. в Отделе политического планирования оценили значение начавшегося советско-югославского конфликта. В документе «Экономические отношения между Соединенными Штатами и Югославией» от 10 февраля 1946 г. Кеннан назвал югославский режим «разрушительной силой, осуществляющей эрозию внутри сферы влияния Кремля» [44]. «Как бы мы не относились к Тито, объяснял руководитель Отдела планирования политики, он теперь действует в наших интересах, эффективно атакуя советский империализм изнутри. Тито, пожалуй, наш самый ценный актив в борьбе за сдерживание и ослабление русской экспансии. Он должен иметь возможность своим вариантом коммунизма доказать, что восточноевропейская страна может выйти из-под контроля Москвы и при этом успешно развиваться» [45]. Вашингтон изменил своё восприятие роли Югославии среди «стран народной демократии», но при этом сохранил своё осторожно-недоверчивое отношение к югославским коммунистам и их лидеру. 5 декабря 1949 г. Совет национальной безопасности принял документ «Политика Соединённых Штатов в отношении советских сателлитов в Восточной Европе». В нём были выражены американские надежды на расширение «коммунистической реформации», начатой Тито. Югославскому лидеру отводилась роль главы антисталинской фракции в коммунистическом мире [46]. При этом, под влиянием ЦРУ [47], члены СНБ трезво оценили возможности развития отношений Запада с Югославией: «Давайте не будем обманывать себя, думая, что Тито будет расположен к нам… Лучшее, на что мы можем надеяться, что Тито, преследуя собственную выгоду, будет вести двойную игру…» [48].

Восприятие Соединёнными Штатами советско-югославских отношений в 1944;1948 гг. было основано на американских оценках коммунистического руководства югославских партизан, сформировавшихся в течение 1944 первой трети 1945 г. Если во второй половине 1943 начале 1944 г. Госдепартамент и УСС ещё ставили под сомнение коммунистический характер партизанского движения и верность Тито и его окружения интересам Москвы, то в течение следующего года Вашингтон окончательно утвердился во мнении, что югославские коммунисты являются ставленниками Кремля. Подобные оценки во многом были результатом восприятия советской политики в других странах Восточной Европы. Сформировавшиеся установки оказались настолько сильными, что американские аналитики проигнорировали очевидный факт: Тито и его соратники отличались от других лидеров просоветских правительств, пришедших к власти в странах Восточной Европы во многом благодаря присутствию на их территории советских войск. Югославские коммунисты, возглавившие партизанское движение, завоевали авторитет у населения в ходе освободительной борьбы ещё до вступления в Югославию частей Красной Армии. Советские войска, оказав партизанам помощь в освобождении Белграда, покинули территорию страны.

Однако два визита Тито в Москву в сентябре 1944 г. и в апреле 1945 г. сформировали у американцев стойкое убеждение в том, что действиями Тито руководит Кремль. С апреля 1945 г. по июнь 1948 г. новый югославский режим рассматривался в Вашингтоне не иначе как инструмент реализации интересов СССР в балканском регионе. Поэтому выходящие за рамки общепринятых оценки находящегося в отставке С. Уэллеса и посла в Белграде Дж. Кэбота не были услышаны в Государственном департаменте. Даже резолюция Коминформа, осудившая руководство КПЮ, не привела к радикальному изменению американского восприятия связей Тито с Москвой. Хотя следует признать, что начавшийся советско-югославский конфликт вызвал пристальное внимание Отдела политического планирования и лично его главы Дж. Кеннана. Убедившись в серьёзности конфликта, в 1949 г. американцы изменили своё отношение к роли Югославии в коммунистическом мире, но сохранили своё идеологическое неприятие режима Тито. Главе ФНРЮ стала отводиться роль лидера возможной фракции коммунистических правительств, способных выйти из-под контроля Москвы. Таким образом, американское восприятие изменившегося характера советско-югославских отношений явилось неотъемлемой частью складывания конфронтационного мышления руководства США и СССР на этапе становления холодной войны.

советский американский рузвельт югославский.