История ростовщичества в Древней Греции

В Греции с древнейших времен было принято давать в кредит и занимать, особенно часто одалживали зерно. В 6 веке до н.э. в Греции появились денежные банки при храмах, а также частные банки, принадлежащие отдельным лицам. Размер взимаемых процентов был высок, например, при морских займах — 20−30%. В древней Греции были известны случаи ростовщических ссуд с уплатой от 500 до 900 процентов годовых. Система частных кредитов была чрезвычайно широко распространена в Эллиническом Египте и Риме периода ранней империи. В древней Греции в VII—VI вв. до н.э. родовая знать предоставляла ростовщические ссуды мелким крестьянам под залог их земельных участков. Уже здесь возникает примитивная форма ипотеки — долгового свидетельства о залоге земли — в виде особых камней, которые ставились на участках заемщиков и на которых были высечены закладные акты. Если заемщик не возвращал денег в установленный срок, то его земельный участок переходил в собственность кредитора-ростовщика.

Ростовщический кредит вел к порабощению неисправных заемщиков их кредиторами. Обеспечением долга служила не только земля, но и личность заемщиков и членов их семей. Греческий историк Плутарх, сообщая о том, что в Аттике в VII—VI вв. до н. э. «весь простой народ был в долгу у богатых», отмечал, что многие «брали в долг деньги под залог самих себя, так что заимодавцы имели право схватить их и обратить в рабов или продать заграницу».

Ростовщический кредит в античном мире выступал в двух основных формах:

• 1) ссуды мелким производителям, главным образом крестьянам;
• 2) ссуды рабовладельцам.

Мелкие производители, хозяйство которых приходило в упадок в результате вытеснения его крупным рабовладельческим хозяйством, а также частых войн, постоянно нуждались в деньгах, как для покупки необходимых средств существования, так и для уплаты налогов государству. Потребность же самих рабовладельцев в деньгах вызывалась затратой ими громадных средств на покупку предметов роскоши, постройку великолепных домов, устройство политической карьеры (подкуп избирателей и армии) и т. д. При первой форме ростовщического кредита объектом эксплуатации были мелкие производители, так как ростовщики присваивали в виде процентов значительную часть продуктов их труда. При второй его форме объектом эксплуатации были, в конечном счете, рабы, ибо рабовладельцы уплачивали ростовщикам проценты по долгам за счет прибавочного (а отчасти и за счет необходимого) продукта, который они выжимали из рабов. Поэтому развитие ростовщического кредита служило фактором усиления эксплуатации рабов.

В качестве кредиторов-ростовщиков в рабовладельческом обществе выступали, прежде всего, купцы и откупщики налогов. Немалую роль играли также храмы (например, в Греции Дельфийский храм). Их ростовщические операции возникли на основе сосредоточения огромных средств, притекавших туда в виде дарений и вкладов.

Так как обращение к ростовщическому кредиту вызывалось крайней нуждой в деньгах, и спрос на кредит был очень значителен, то процент по ссудам достигал весьма высокого уровня (до 100% годовых).

Еще в Древней Греции ростовщические операции делились на два вида в зависимости от того, кто принимал на себя риск (ответственность) за их результаты. В одном случае это был заемщик (при неуплате он или терял залог, или наказывался в соответствии с законом), в другом случае — сам кредитор. Такая форма кредита называлась «морские проценты» (греч. nautiko tok, лат. foenus nauticum): торговец, отправляясь в далекое и опасное по тем временам морское путешествие, брал ссуду у ростовщика, чтобы снарядить корабль, нанять экипаж, запастись продуктами и т. п. Обратно он должен был привезти определенные товары и расплатиться по долгам. Однако, если корабль не возвращался или возвращался без груза, кредитор терпел убытки в размере одолженной суммы. Поэтому «морские проценты» были гораздо выше обычных. Для снижения риска ростовщики часто складывали свои капиталы и участвовали в прибыли. Это были первые торговые компании. Они играли настолько важную роль в морской (да и сухопутной) торговле, что даже знаменитые реформы Солона (VI в. до н. э.), снизившего норму процента и отменившего долговое рабство, не затронули величину «морских процентов». Морская торговля, которая развивалась быстрыми темпами в Средиземноморье, способствовала развитию начальных форм страхования. Эта практика была распространена в Афинах, о чем свидетельствовал в своих работах Демосфен (около 384−322 до н. э.; афинский оратор); торговец, получивший ссуду, возвращал ее только в случае успешного завершения своего предприятия (путешествия), при этом он возвращал на 30% больше денег, чем занимал.

«Ни одно законодательство позднейшего времени не бросает должника столь жестоко и беспощадно к ногам кредитора-ростовщика, как законодательство Древних Афин и Рима», — отмечал Ф. Энгельс. (ЭНГЕЛЬС ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА. По изданию: Маркс К., Энгельс Ф.; Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. — М.: Политиздат, 1986, — 639 с.).

В Греции, согласно закону Дракона, кто не мог вовремя расплатиться с долгами, тот вместе с семьей становился собственностью заимодавца. Дракон был афинским законодателем, при котором в 621 году до н.э. были записаны правовые обычаи («драконовы меры») — наказания за нарушение частной собственности. Осталось из истории такое понятие: драконовский процент.

В 594 г. до н.э. в Греции Солоном была применена отмена долгов. Стремясь укрепить экономическое положение средних земледельцев, Солон ввел ограничения ссудного процента. «Солон освободил людей раз и навсегда, запретив все ссуды под залог жизни должника, и в то же время он выпустил законы, погасившие все долги. Частные и государственные. Законы Солона были вырезаны на четырехгранных деревянных столбах, которые можно было поворачивать, и поставлены близ афинской площади (агоры).». (Аристотель. Афинская политика).

«Солон первый отказался от долга в семь таланов, которые причитались его отцу, и этим побудил к тому же самому и остальных». (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М, Мысль, 1979,620 с.).

Законодательно запрещалось обращение в рабство за долги, т. е. долговая кабала. Эти радикальные меры должны были укрепить экономическое положение основной массы афинских земледельцев, создать некоторые гарантии их общего благосостояния. Снятие долговых камней и отмена долгового рабства были тяжелым ударом по родовой аристократии, так как именно с помощью этих мер, она увеличивала свои земельные владения и закабаляла земледельцев, превращая их в зависимых арендаторов. Прежде всего, были кассированы все долги, сделанные под заклад земли, проведена так называемая сисастхия, т. е. «стряхивание бремени» (заимодавцы для обеспечения долга ставили камни с записями на участках задолжавших крестьян).

В результате введения конституции Солона большинство людей были освобождены от долгового рабства и поднялись по социальной лестнице, а многие их хозяева опустились. Интересно, что накануне введения своих законов Солон посвятил в свои замыслы некоторых представителей афинской аристократии. Они же, в свою очередь, заняв крупные суммы денег, скупили большие участки земли, и после погашения мгновенно стали богачами.

В дальнейшем неоднократно повторялись безуспешные попытки со стороны государства фиксации процента с целью ограничения ростовщичества, которое стало уже в Древнем Риме одним из способов обогащения. Чаще всего ссуда давалась под 2% в месяц.

Показательно, в частности, массовое возрождение — впервые после Солона — так называемых закладных столбов. Эти небольшие каменные столбики снова ставились на участках. Наличие массы документальных свидетельств позволяет по достоинству оценить неоднократно встречающиеся в литературе того времени заявления об углублении пропасти между крупными и мелкими состояниями, о неуклонной концентрации собственности в руках немногих богачей и обеднении народа. Во всяком случае, когда на суде афинский оратор заявляет, что некоторые ловкачи скупили земли больше, чем ею владеют все, присутствующие в судебной палате (Dem., XXIII, 208), то это не должно восприниматься как риторическое преувеличение.

Нарисованная картина ростовщичества не была уделом одних только Афин. Сходная ситуация складывалась во всех без исключения греческих полисах. О росте крупных состояний и имущественной дифференциации в городах Пелопоннеса можно судить, например, по тому, что во главе местных лаконофилов стоял некий Ксений, «про которого говорили, что ему приходилось измерять медимном серебро, полученное в наследство от отца» .

Но, что самое поразительное, общей судьбы не смог избежать даже спартанский полис, где целая система ограничительных запретов ростовщичества долго сдерживала, но так и не смогла сдержать естественно развивавшийся процесс расслоения гражданской корпорации. Принятый около 400 г. закон эфора Эпитадея о свободе дарения и завещания земельных наделов спартанцев уничтожил последние формальные препоны для мобилизации собственности. Имущество частного лица было как бы в полном распоряжении государства: последнее могло приказать женщинам выдать все свои драгоценности, кредиторам — поступиться в его пользу своими ссудами.

Последствия этого были поистине катастрофические: в Спарте, где принадлежность к общине «равных» обусловливалась обладанием наследственным наделом — клером и возможностью вносить свою долю в застольное товарищество — сисситию, разразившаяся теперь почти откровенная скупка наделов привела к резкому сокращению числа граждан. Если во времена легендарного законодателя Ликурга спартиатов насчитывалось около 9 или даже 10 тыс., а в период Греко-персидских войн их все еще было свыше 5 тыс., то к 371 г. число спартиатов упало до 1500, а ко времени Аристотеля сократилось еще более.

По утверждениям Плиния Старшего, «деньги дали начало алчности, ибо явилась возможность заниматься ростовщичеством и наживаться, не трудясь». (Плиний Старший. Естественная история, XXX III, 48).

Знаменитый философ Сократ — учитель Платона, также занимался ростовщичеством. «Аристоксен, сын Спинафа, уверяет, что он даже наживался на перекупках: вкладывал деньги, собирал прибыль, тратил ее и начинал сначала…». (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М, Мысль, 1979, 620 с.).

Легендарный Диоген Синопский, который был основателем древнегреческой философской школы киников и жил в глиняной бочке, прежде чем стать философом, был менялой и ростовщиком. Он «стал подделывать монету, был уличен и, по мнению одних, приговорен к изгнанию, по мнению других, бежал сам в страхе перед наказанием… Кто-то корил его за изгнание. «несчастный!, — ответил он.- Ведь благодаря изгнанию я стал философом». (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М, Мысль, 1979, 620 с.).

Его ученик Менипп, как указывает Диоген Лаэртский, «занимался суточными ссудами и за это даже получил прозвище. Он ссужал деньги корабельщикам, брал страховки и накопил большое богатство; но в конце концов стал жертвой злоумышленников, впал в отчаяние и удавился».

Ростовщичество широко обсуждалось в греческой литературе IV в., особенно в том, что касается проблем хрематистики, т. е. рациональной экономики, ориентированной на получение товарной прибыли. Своеобразным венцом этого обсуждения явилась постановка вопроса о ценности вещи (crh'ma). Отчасти эта тема была затронута уже Ксенофонтом и Платоном, но наиболее обстоятельно она была исследована Аристотелем.

Платон (428/427−348/347 гг. до н.э.) писал: «Развитие роскошного образа жизни, начавшееся еще в олигархии, неудержимая потребность в деньгах приводят молодых людей в лапы ростовщиков, а быстрое разорение и превращение богатых в бедняков способствуют возникновению зависти, злобы бедных против богатых и злоумышленных действий против всего государственного строя, обеспечивающего богатым господство над бедными». (Платон. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 3. с. 542). Он же пишет: «Разве будут граждане дружелюбны там, где между ними много тяжб и много несправедливостей? Нет, только там они будут дружелюбными, где несправедливостей всего меньше и где они незначительны. Поэтому мы говорим, что в нашем государстве не должно быть ни золота, ни серебра, ни большой наживы путем ремесел и ростовщичества, ни чрезмерно обширного скотоводства, но должны быть только доходы, доставленные земледелием; да и из них лишь такие, получение которых не вынуждает пренебрегать тем, для чего и нужно имущество».

В «Республике» Платон отмечает «Лицемерно не видеть тех, кого они (ростовщики) уже погубили. Вставьте их жало, то есть их деньги в тех, кого они еще не использовали, и они многократно высосут от вложенных сумм. Они плодят нищих, чтобы процветать».

Аристотель в «Никомаховой этике», рассматривая вопрос о справедливом, т. е. эквивалентном обмене и деньгах как условном мериле ценности обмениваемых вещей, близко подошел к решению кардинальной проблемы политэкономии — проблемы стоимости. Уловив различие между меновой и потребительной стоимостью товара, Аристотель, однако, оказался не в силах раскрыть природу стоимости. Аристотель говорил, что процент — самая противоестественная форма дохода, так как деньги предназначены лишь для обмена и не могут родить новые деньги. Например: отдавая деньги в долг, их дают во временную собственность должнику. Процент же — это чужой доход, не имеющий никакого отношения к заимодавцу, полученный исключительно стараниями должника. Следовательно, взимание процента есть присвоение чужого продукта. Аристотель в первой книге «Политика» пишет: «Имеется два вида прибыли, как я только что сказал. Один — от домашнего управления, другой от различной торговли. Первый — необходимый и благородный, второй — своего рода обмен, который справедливо ограничен.

Для него неестественен способ, которым люди получают прибыль друг от друга. Наиболее отвратительный вид обмена — ростовщичество, которое делает выгоду непосредственно из денег, а не от естественного использования товаров. Деньги предназначены, чтобы использоваться в обмене товаров, но не увеличиваться через процент. Ростовщичество означает рождение денег от денег и состоит в размножении денег, поскольку результат походит на родителя. Следовательно, из всех способов создания денег — это наиболее отвратительный". Кредитор забирает силу заемщика посредством денег через злоупотребление и несправедливость, отмечает Аристотель.

Подобно раковым клеткам в живом организме, которые вытесняют функциональные клетки, обеспечивающие жизнедеятельность организма и не несут никакой цели, кроме размножения себе подобных паразитирующих структур, ростовщические деньги размножаются за счет производительных сил заемщика, уничтожая постепенно социальный организм общества, расслаивая его на богатых и бедных, развивая паразитические наклонности среди наиболее активных элементов общества.

Что же касается кредитного дела, то именно к IV в. относятся первые обстоятельные сведения о профессиональном ростовщичестве, о деятельности древних банкиров-трапезитов и даже о целых банкирских домах, осуществлявших кредитные операции в больших масштабах, можно сказать, в рамках всей Эллады. Из речей Исократа (XVII) и Демосфена (XXXVI, XLV-XLVI, XLIX) нам хорошо известен один такой, — правда, по-видимому, наиболее крупный и знаменитый — банкирский дом в Афинах, осуществлявший кредитные операции на протяжении ряда поколений. Сначала им владели совместно Архестрат и Антисфен, затем его унаследовал вольноотпущенник Архестрата, впоследствии ставший полноправным афинским гражданином, Пасион, а еще позже его главою стал Формион, который, в свою очередь, был вольноотпущенником Пасиона и тоже с течением времени приобрел права афинского гражданства. Оборотный капитал этого предприятия, когда во главе его стоял Пасион, может быть оценен в круглую сумму более чем 50 талантов (см.: Dem., XXXVI, 5). Первоначально банкирские операции, в особенности приём денежных вкладов, осуществлялись «корпорациями» жрецов. Впоследствии в связи с интенсивным развитием торговли, последовавшим за персидскими войнами, потребность в кредите и посредничестве побудила частных лиц заняться банкирскими операциями. Посвятившие себя этому делу афиняне занимались своим промыслом, сидя за столиками на рынке, отсюда и их название трапезиты (от греч. трапеза — стол).

К концу V в. до н.э. у афинских трапезитов наблюдается уже некоторая специализация по отдельным видам сделок. Так, трапезиты занимались преимущественно приёмом вкладов и осуществлением платежей за счёт клиентов. В свою очередь, от них отделился класс специалистов-менял (аргираймосы), ставших вместе с тем экспертами по определению подлинности и цены многочисленных видов обращавшихся монет. Третья категория банкиров осуществляла выдачу мелких займов, обыкновенно под залог, т. е. ломбардное дело.

Отношение государства к банкирам было различным в отдельных полисах Греции. В Эфесе, например, государственное вмешательство ограничивалось законодательной регламентацией прав и обязанностей банкиров, тогда как в Византии право на занятие банкирским делом сдавалось на откуп. В полисах последней категории монополия трапезитов охранялась государством, но зато их операции и размеры допустимых процентов были строго регламентированы. Единственное свидетельство о законе, регулирующем отношения кредиторов и заёмщиков, относится к Дельфам. Там был принят закон, устанавливающий максимальный процент по займу у частных лиц и ассоциаций различного рода в размере 8,5 или 6%. Однако обычной процентной ставкой по активным операциям в Греции было 12%.

Постепенно Афины, как и вся Греция, утратили ведущую экономическую роль, которая в эпоху Птолемеев перешла к Египту. Здесь были открыты «королевские банки» большей частью под управлением греков. Банковское дело в Египте эллинистического периода было организовано в форме государственной монополии. В Александрии находился «центральный банк», тесно связанный с государственным казначейством. Его отделения существовали во всех административных центрах страны. Вся сеть банков пользовалась монопольным правом ведения банковских операций в стране, за что она, в свою очередь, исполняла все функции госказначейств. По сохранившимся сведениям, эти банки, кроме фискальных функций, осуществляли следующие операции: покупку, продажу и размен монеты, выдачу ссуд, ипотечные и ломбардные операции, учёт обязательств до наступления срока, приём вкладов. Сохранившиеся от этой эпохи папирусы содержат информацию о добавочных функциях египетских банкиров, а именно об их деятельности в качестве советников по составлению актов, управлению клиентскими имениями, переводам.

Закономерным следствием развития крупного частновладельческого хозяйства и предпринимательства в Древней Греции была поляризация собственности: рост богатства у известной части общества и разорение, и обнищание народной массы.

Исследуя историю происхождения собственности в Древней Греции, Энгельс писал: «Долговая расписка и закладная на землю (ибо афиняне изобрели уже и ипотеку) не считались ни с родом, ни с фратрией. А старый родовой строй не знал ни денег, ни ссуды, ни денежных долгов. Поэтому в результате все шире распространявшегося денежного владычества знати было выработано также новое обычное право для того, чтобы обеспечить кредитора против должника, чтобы освятить эксплуатацию мелких крестьян владельцами денег. На полях Аттики всюду торчали закладные камни, на которых значилось, что данный участок заложен тому-то и тому-то за такую-то сумму денег. Поля, не обозначенные таким образом, были уже большей частью проданы вследствие неуплаты в срок ипотечной ссуды или процентов и перешли в собственность ростовщика-аристократа, крестьянин мог быть доволен, если ему разрешалось оставаться на участке в качестве арендатора и жить на шестую часть продукта своего труда, уплачивая остальные пять шестых новому хозяину в виде арендной платы. Более того, если сумма, вырученная при продаже земельного участка, не покрывала долга или если заем не был обеспечен залогом, то должник вынужден был продавать своих детей в рабство в чужие страны, чтобы расплатиться с кредитором. Продажа детей отцом — таков был первый плод отцовского права и моногамии! А если кровопийца все еще не был удовлетворен, он мог продать в рабство и самого должника. Такова была светлая заря цивилизации у афинского народа». (ЭНГЕЛЬС .ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА. По изданию: Маркс К., Энгельс Ф.; Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. — М.: Политиздат, 1986, — 639 с.).