Сталинизм. «Общественное мнение»

Когда сегодня слышишь: «При Сталине был порядок!», то всегда хочется спросить — какой ценой был достигнут этот «порядок». И был ли это действительно «порядок». За десятилетия своего функционирования сталинская бюрократия доказала, что она способна «наводить порядок» лишь одним единственным способом: сначала общество или отдельный его «участок» приводят в социально-аморфное состояние, разрушают все его связи, всю сложную структуру, а затем вносят в него «элемент организации», чаще всего, взяв за образец военную организацию. Причем военную организацию опять-таки совершенно особого типа, где, например, «красноармеец должен страшиться карательных органов новой власти больше, чем пуль врага» .

Но такой способ социальной организации можно назвать наведением порядка только в очень условном смысле.

В числе обвинений в адрес Сталина можно слышать, что он дошел до края — стал бить своих. Дальнейшее развитие этой темы приводит кое-кого к резкому возражению — мол, Сталин в 30-е годы никак не мог бить по своим, так как сам уже успел переродиться и стать чужим для всех, продолжавших дело социалистической революции. Думается, обе эти крайние точки зрения далеки от истины. Сотни тысяч функционеров, репрессированных по распоряжению Сталина (во многих случаях заверенного его личной подписью), не были для него ни «своими», ни «чужими». Это был аппарат, созданный как инструмент тотальной власти. В качестве малых деталей аппарата его функционеры оказывались для Сталина «своими», коль это был «его» аппарат. И они же становились «чужими», коль скоро в этом механизме он начинал обнаруживать тенденцию к «самодвижению», не совпадающему с его волей. А могло ли быть иначе?

Ведь Вождь должен был оказаться чужим даже самому себе, так как в нем сохранилась хоть капля человеческого, того, что мешало борьбе за абсолютную власть.

Последний рубеж защитников «дела Сталина» — победа нашего народа в Великой Отечественной войне. Однако и этот аргумент рассыпается в прах, как только мы задаемся вопросом: а какой ценой была достигнута эта победа? Сталин был убежден, что «победителей не судят», а потому руководствовался одним-единственным способом ведения войны: «любой ценой». Между тем основным принципом военного искусства всегда считалось: добиться наибольших результатов с наименьшими потерями. И победители подлежат суду, причем не только нравственному, но и суду военной науки, для которой принцип «любой ценой» неприемлем хотя бы потому, что он превращает науку в головотяпство, уравнивая гениального полководца с посредственностью, способной добиться тех же результатов одной лишь бесчеловечностью, готовностью заплатить за них сколь угодно дорогую цену. Поэтому если победа, достигнутая благодаря величайшему самопожертвованию народа, была и останется в веках его победой, то астрономическое число жертв, которое он понес, является неоспоримым свидетельством поражения тоталитарно-бюрократической системы. Это она поставила народ перед необходимостью столь дорого заплатить за победу и тем самым обнаружила свою неспособность вести войну иначе, чем за счет чудовищного перерасхода человеческих жизней. Особо трагично, что даже в военное время много жертв было принесено не борьбе с врагом, а традиционному устрашению своих.

Трибунал, который, по словам А. Твардовского, во время войны «в тылу стучал машинкой», не только не прекратил своей деятельности, но, наоборот, даже расширил ее после войны. Ведь тоталитарно-бюрократический аппарат остался тем же самым, а, значит, должны были существовать и объекты его деятельности — внутренние «враги», которые вновь вышли на первый план после исчезновения внешних. На них был снова обращен огонь карательных органов.

Тягчайшие кары обрушивались на тех, кто «сдался врагу», как бы честно ни воевал он до пленения: из немецких лагерей военнопленные перемещались в советские «исправительные» .

В связи с этим после смерти Вождя должна была резко обостриться конкуренция претендентов на его пост, так как проигравший рискует оказаться в числе первых жертв Преемника. В этой связи нужно всегда помнить о смелости и решительности Н. С. Хрущева, особенно если учесть, какие опытные, коварные, могущественные претенденты на лидерство ждали момента, чтобы взять на себя роль умершего Вождя. Победа Н. С. Хрущева в этом единоборстве имела для страны ни с чем ни сравнимое значение, ибо он понял, и, видимо, уже давно, абсолютную необходимость уйти от созданной Вождем жестокой и бессмысленной структуры тоталитарной власти.

Шли годы, и вот мы подошли к временам, когда можно, наконец, называть вещи своими именами, оценивая не только прошлое, но и настоящее. Долгие десятилетия тоталитарная бюрократия, ее структуры проникали во все поры нашего общества, приводя к перерождению его глубинных тканей. Это тяжелейшее заболевание не излечивается в один день, но с ним необходимо бороться всеми силами. Болезнь была слишком долгой и глубокой, поэтому потребуется бдительность, терпение и настойчивость, чтобы надежно исключить всякую возможность рецидива.

С середины 80-х годов в отечественной литературе появилась тенденция расчленить понятия: Сталин, сталинщина, сталинизм.

Под сталинизмом подразумевают те идеи, принципы, которыми руководствовались Сталин и его окружение в своей повседневной практике породившей сталинщину.

Сталинизм — это убежденность в том, что «кто не с нами тот против нас», что «если враг не сдается, то его уничтожают», а враг — это тот, кто выступает против решений Партии, кто сомневается в мудрости товарища Сталина.

Сталин был убежден, что капиталистическое окружение готовит новый поход против СССР и поэтому нужно ускоренными темпами укреплять обороноспособность страны.

На теории сталинизма оказало влияние личность самого Сталина, его подозрительность, недоверие к людям, в том числе к своему окружению.

" Сталин был человек очень мнительный, с болезненной подозрительностью, в чем мы убедились работая вместе с ним, — говорит Хрущев на ХХ съезде Партии — Он мог посмотреть на человека и сказать: «Что — то у вас сегодня часто отворачиваетесь, не смотрите прямо в глаза» Болезненная подозрительность привела его к огульному недоверию, в том числе и по отношению к выдающимся деятелям партии, которых он знал много лет. Везде и всюду «он видел врагов, двурушников, шпионов» .

Имея неограниченную власть, он допускал жестокий произвол, подавлял человека морально и физически. Создалась такая обстановка, при которой человек не мог проявить свою волю.