Образ города: теоретические подходы и методы исследования

Рассмотрев выше теорию креативных индустрий, обратимся теперь к теории формирования образов как городов в целом, так и отдельных пространств. Интересно отметить тот факт, что географическими образами в той или иной степени занимаются исследователи в самых различных областях — мы можем найти примеры подобных работ в филологии и литературе Анциферов Н. П. Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Быль и миф Петербурга. Репринт. М.: Книга, 1991; Москва и «Москва» Андрея Белого: Сб. статей / Отв. ред. М. Л. Гаспаров. М.: Российск. гос. гуманит.

ун-т, 1999; Логический анализ языка. Языки пространств. М.: Языки русской культуры, 2000; Лотман Ю. М. Заметки о художественном пространстве: 1. Путешествие Улисса в «Божественной комедии» Данте; 2. Дом в «Мастере и Маргарите» // Труды по знаковым системам. 19. Семиотика пространства и пространство семиотики. Тарту: Изд-во ТГУ, 1986. (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 720). С. 25−43, культурологии и антропологииГачев Г. Национальные образы мира. М.: Советский писатель, 1988; Лич Э. Культура и коммуникация: Логика взаимосвязи символов. К использованию структурного анализа в социальной антропологии. М.: Восточная литература РАН, 2001, искусствоведении Муратов П. П. Образы Италии. Т. I. М.: Галарт, 1993; Бергер Л. С. Пространственный образ мира в структуре художественного стиля // Эстетический логос: Сб. статей. М.: Ин-т философии РАН, 1990. С. 72−94; Данилова И. Е. Итальянский город XV века: реальность, миф, образ. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, архитектуре и градостроительстве Араухо И. Архитектурная композиция. М., 1982; Глазычев В. Л. Социально-экологическая интерпретация городской среды. М.: Наука, 1984; Забельшанский Г. Б., Минервин Г. Б., Раппапорт А. Г., Сомов Г. Ю. Архитектура и эмоциональный мир человека. М.: Стройиздат, 1985; Архитектура мира. Материалы конференции «Запад — Восток: взаимодействие традиций в архитектуре. М.: ВНИИТАГ, 1993; Семиотика пространства: Сб. науч. тр. Межд. ассоц. семиотики пространства / Под. ред. А. А. Барабанова. Екатеринбург: Архитектон, 1999; Бусева-Давыдова И. Москва — новый Вавилон: к вопросу о сакральных топосах // Желаемое и действительное. Архитектура в истории русской культуры. Вып. 3. М.: УРСС, 2001. С. 49−56., политологии Мелешкина Е. Ю. Региональная идентичность как составляющая проблематики российского политического пространства // Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России.

(материалы семинара). М.: Московский общественный научный фонд; ООО «Издательский центр научных и учебных программ», 1999. С. 126−138; Цымбурский В. Л. Геохронополитические членения (cleavages) культурно-политического пространства Европы и Евразии: сходства и различия // Региональное самосознание как фактор формирования политической культуры в России (материалы семинара). М.: МОНФ, 1999. С. 46−79 и экономике Кочетов Э. Г. Геоэкономика (Освоение мирового экономического пространства). М.: Изд-во БЕК, 1999; Он же. Осознание глобального мира // Pro et Contra. 1999 Т. 4. № 4. С. 212−221; Цымбурский В. Л. Борьба за «евразийскую Атлантиду»: геоэкономика и геостратегия / Интеллектуальная хроника России. Год 2000. Приложение к журналу «Экономические стратегии». М.: Институт экономических стратегий, 2000.

В качестве основополагающих работ стоит привести работы Дж. Голда Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии — М.: Прогресс, 1990.-304 с., помимо собственных суждений о взаимосвязи поведенческих особенностей в контексте окружающей среды, приводящего подборную антологию изучения образов ландшафта в разных культурах и временных рамках — рассматривая работы Д. Покока, Д. Куллена, Д. Лоуэнталя и М. Риэля Pocock, Douglas Charles David. Durham: Images of a Cathedral City. Dept. of Geography, University of Durham, 1975.; Cullen, G. The concise townscape, Van Nostrand Reinhold Co., New York. 1971; Lowenthal D., Riel M. Environmental Assessment a Comparative Analysis of Four Cities. 1972.

Важный элемент гуманистической географии — феномен топофилии — ввел в исследовательский оборот американский географ И-Фу Туан Tuan Yi-Fu Images and mental maps // Annals of the Association of American Geographers. 1975. Vol. 65. No. 2. P. 205−213; Tuan Yi-Fu. Topophilia (a study of environmental perception, attitudes and values). — Mineapolis, 1976. Этот термин подразумевает эмоциональную связь человека с конкретным местом, вызывающую чувство приязни (эффект, обратный топофилии — «топофобия»). Исследования в этой области касаются конкретных мест — пространств, обладающих определённой индивидуальной или коллективной эмоциональной окраской. Таким образом, И-Фу Туан дополняет теорию о геософии (изучения знаний человека о пространстве) Райта Wright J.K. Terrae Incognitae: The Place of Imagination in Geography //Annals of the Association of American Geographers. 1947. Vol. 3. No. 1. P. 1−15., придавая ей эмоциональную составляющую.

Наиболее углубленно этим вопросом в разрезе архитектуры и градоведения занимались такие отечественные и зарубежные исследователи как: К. Линч, В. Л. Глазычев, А. Г. Габричевский, Г. З. Каганов Линч К. Образ города. — М.: Стройиздат, 1982; Глазычев В. Л. Социально-экологическая интерпретация городской среды. М.: Наука, 1984; Габричевский А. Г. Пространство и время. Фрагмент из опытов по онтологии искусства // Вопросы философии. 1994. № 3; Каганов Г. З. Санкт-Петербург как образ Всемирной истории (к проблеме псевдонимов города) // Город как социокультурное явление исторического процесса. М.: Наука, 1995. С. 303−315; Каганов Г. З. Город в картине и «на самом деле» // Город и искусство: субъекты социокультурного диалога / Сост. Т. В. Степугина. М.: Наука, 1996. С. 197- 210; Он же. Город как личное переживание // Искусствознание. 1999. № 2. С. 209−242; Он же. Городская среда: преемство и наследование // Человек. 2000. № 4. С. 49−63. При этом здесь важно подчеркнуть, неочевидную на первый взгляд тесную связь градостроительных образов и образов в литературоведении. Классическим примером подобной интеграции могут послужить работы, посвященные метафизическому пространству Петербурга, находящегося в основе как великих литературных произведений Ф. М. Достоевского, А. С. Пушкина, А. А. Блока, так и трудов анализирующих этот феномен Метафизика Петербурга (Петербургские чтения по теории, истории и философии культуры. Вып. 1). СПб.: ФКИЦ «Эйдос», 1993.

Интересными выглядят исследования географических образов в разрезе региональной идентичности. Основной целью подобных исследований является поиск плотно укоренившихся в сознании населения связей между отельными сообществами, феноменами, культурными особенностями. Традицию подобных исследований активно наследуют американские ученые Conforti J. A. Imagining New England: Explorations of Regional Identity from the Pilgrims to the Mid-Twentieth Century. Chapel Hill and London: The University of North Carolina Press, 2001; Murrey J. A. Mythmakers of the West: Shaping America’s Imagination. Northland Publishing, 2001., в работах которых (еще с 30-х гг. XX в.) важную роль играют поиски региональных различий между штатами. Интересным этот же вопрос выглядит и в работе В. В. Чихичина Чихичин В. В. Политико-географические образы субъектов РФ факторы формирования (На примере Ставропольского края) // Полис. Политические исследования. 1999. № 3., фокусирующегося на особенностях региональной идентичности одного субъекта РФ (на примере Ставропольского края).

В последнее время все чаще поднимается вопрос брендинга городов и отдельных территорий, и в основе этих исследований часто лежит феномен формирования географических образов. Применительно к российским городам эту практику можно встретить в работах А. П. Панкрухина Панкрухин А. П. Имидж Москвы: динамика и ресурсы развития // Имиджелогия-2004: состояние, направления, проблемы: Материалы II Междунар. симпозиума по имиджелогии / Под ред. Е. А. Петровой. М.: Академия имиджелогии, 2004. С. 108−121, О. И. Вендиной Вендина О. И. Две Москвы: мировоззрение москвичей и дифференциация городского пространства // Вестник Института Кеннана в России. Вып. 23. Московская идентичность и идентичность москвичей. — М, 2013. С. 87−100., А. Г. Махровой Махрова А. Г., Перцик Е. Н. Урбанистическая революция // География, общество, окружающая среда. Т. V. География социально-экономического развития Ч. 3. Трансформация социально-экономического пространства России. 3.3. Трансформация социально-экономических пространств России в ХХ веке / Под ред. А. И. Алексеева и Н. С. Мироненко. — М.: ИД «Городец», 2004. С. 570−579., Д. В. Визгалова Визгалов, Д. В. Брендинг города / - М.: Фонд «Институт экономики города», 2011. Ї 160 с. Он же: Визгалов, Д. В. Маркетинг города / М.: Фонд «Институт экономики города», 2008. — 110 с.

В первую очередь необходимо обратиться к самому понятию географического образа. Н. Ю. Замятина в словаре гуманитарной географии Замятина Н. Ю. Географический образ (2) [Материалы к словарю гуманитарной географии] // Гуманитарная география: Научный и культурно-просветительский альманах / Отв. ред. И. И. Митин; сост. Д. Н. Замятин. Вып. 5. М.: Институт Наследия, 2008. С. 206−211. утверждает, что географический образ как условная «единица» географических представлений всегда связан с соотнесением объекта, расположенного в пространстве, с представлениями и понятиями о нем. При этом автор предоставляет пять основных трактовок этого понятия. Первая, наиболее общая, во многом синонимична понятию «образ территории» (города, страны и пр.) — так как информация о местоположении объекта автоматически несет информацию о его свойствах, то в данном контексте «географический образ» можно приравнять к совокупности представлений географическом объекте.

Вторая, в большей степени относится к визуальным представлениям о географическом объекте и условно их можно разделить на «квазигеографические» (образы карт) и «квазипейзажные» (живые картины пространства, включающие достопримечательности, людей, элементы ландшафта). Подобная трактовка наиболее близка к англоязычному аналогу «image» .

Третья трактовка подразумевает включение образа в определенную систему сложных взаимосвязей различных символов, возникающих в голове респондента, становясь, таким образом, своеобразным «напоминанием» об объекте. Однако подобная трактовка требует наличия нескольких обязательных условий: во-первых, символы могут быть доступны только тому, кто владеет символической системой (язык, культурный и пр.), во-вторых, образ как представление сложного в простом, требует емкости, целостности и компактности представления. Кроме того, символ, в отличие от знака подразумевает вариативность трактовки.

Следующая возможная трактовка географического образа связана с совокупностью различных знаков, символов, архетипов и стереотипов, причем подобная структура может не обладать внутренней целостностью, связанностью и характерна скорее для культурных образов, нежели индивидуальных или коллективных. Для пояснения можно привести пример трактовки образа Санкт-Петербурга в русской литературе.

Самая же узкая трактовка заключается в ограничении способов репрезентации представлений о географических объектах традиционными географическими — приводя их к картографическому представлению и характеристикам местоположения объекта.

В качестве предмета исследования феномен формирования образов городов или отдельных мест был впервые рассмотрен Кевином Линчем — основоположником теории образа городского пространства и метода ментального картографирования — в его книге «Образ города» Линч К. Образ города — М.: Стройиздат, 1982, 328 с. В этой работе автор настаивает на том, что для понимания городского пространства его необходимо рассматривать не как «вещь в себе», а сквозь призму его восприятия горожанами. В процессе ориентирования в городе у каждого из его обитателей формируется индивидуальное, ментальное переживание городского пространства — в этом заключается естественная потребность людей в распознавании окружающей среды. Однако образ города несет в себе и другие функции, помимо ориентации на местности. Образ города обеспечивает ощущение безопасности и эмоциональной защищенности, служит основой для коммуникации внутри социальной группы, фундаментом коллективной памяти и глубины человеческого опыта. В процессе опознавания образа города участвуют самые разнообразные ощущения — относящиеся как к самому пространству — цвета, формы, движение, свет, так и сугубо индивидуальные переживания — обоняние, слух, осязание, кинестетика и чувство тяжести. Кроме того, помимо подробного описания самого феномена формирования городских образов, автор рассказывает о методологии подобных исследований на примере трех американских городов — Бостон, Джерси Сити, Лос-Анджелес.

В первую очередь, Линч обращает внимание на такое важное визуальное качество городского пространства как «читаемость» (legibility). В контексте работы автор связывает это понятие с ясностью восприятия среды — «легкостью, с которой части город распознаются и складываются в упорядоченную картину» Там же. с. 16.. А «читаемым» можно назвать то городское пространство, в котором ключевые элементы «легко определяются и группируются в целостную картину» Там же.

Остановимся подробнее на том, что же автор называет ключевыми элементами, так как это напрямую связано с методологией исследования. Здесь Линч выделяет 5 основных позиций — пути, границы, районы, узлы, ориентиры. Рассмотрим, что именно автор вкладывает в каждое значение. Итак, пути — «это коммуникации, вдоль которых наблюдатель может перемещаться постоянно, периодически или только потенциально. Их роль могут играть улицы, тротуары, автомагистрали, железные дороги, каналы» Там же, с. 51. Для большинства людей именно пути являются наиболее опознаваемыми, так как обеспечивают ясные связи между другими элементами среды. Границы (или края) также являются линейными элементами, однако их не стоит путать с путями, так как в данном случае они выполняют роль разграничителей. «Это границы между двумя состояниями, линейные разрывы непрерывности: берега, железнодорожные выемки, края жилых районов, стены» Там же, с. 51.. Районы также являются важной структурной единицей восприятия городского пространства — описание Линча сходно с описанием вернакулярных районов А. А. Высоковским: это часть территории города, выделяемая самим жителям как место их проживания. Наблюдатель входит в них как бы «изнутри» и идентифицирует их и различает друг от друга по определённому набору схожих качеств, признаков, особенностей. Узлы в качестве стратегических, опорных точек формирования образа среды представляют собой либо места концентрации отдельных функций или визуальных особенностей, либо являются соединительными/разъединительными/переходными звеньями различных структур, форм, состояний. Важную особенность узлов определяет их доступность, простота проникновения в подобные «сердцевины» городского пространства. Наконец, завершающим компонентом образа города по Линчу являются ориентиры — точечные элементы, предполагающие вычленение одного элемента из множества. Ориентиры могут варьироваться по типу восприятия — дистанционные («воспринимаются обычно под разными углами и с различных расстояний, поверх элементов меньших габаритов и служат для ориентации относительно центра или центров» Там же, С. 52.), либо локальные («видимые только в ограниченных пределах и с определённых подходов» Там же, С. 52.). Однако и те, и другие объединяет то, что они всегда остаются замкнутыми в себе по отношению к наблюдателю — имеют свои четкие границы и формы.

Вышеперечисленные элементы являются базисными для любого образа, однако, необходимо понимать, что между ними существует специфическая система взаимодействия — некоторые из них могут выступать как сформировавшиеся пары, другие же могут сильно подавлять или исключать друг друга. Так, например, крупные районы содержат в себе меньшие единицы — пути, узлы, ориентиры. В этом случае район занимает главенствующую роль, а его составляющие компоненты лишь усиливают целостную картину. В то же время, широкая, активная улица, может послужить и в качестве пути, и в качестве границы — таким образом, разделив единый район на две части.

На примере Лос-Анджелеса (и частично Бостона) автор выделяет несколько путей Там же, С. 83., по которым развивается формирование образа городского пространства согласно методу составления ментальных карт:

• — зачастую, в качестве вектора развития образа берется определенный маршрут или точка начала движения, которая затем превращается в развитую сеть путей;
• — иногда построение ментальной карты начинается с «оконтуривания» определенной территории/ареала обитания, затем насыщаясь подробными деталями «внутри» ;
• — порой в качестве базового принципа отображения используется составление определённой сетки/решетки/совокупности путей, которая детализируется впоследствии;
• — реже, но, тем не менее, встречается изображение нескольких разомкнутых районов, которые затем уточняются промежуточными связями между ними;
• — в Бостоне имела место и такая практика как первичное изображение «ядра», которое затем дополнялось соответствующим окружением.

При этом ни в одном из вышеперечисленных способов образ города не копирует действительность. Это ни в коем случае не уменьшенная в масштабе, а оттого и абстрагированная модель, а полученный в ходе «намеренного упрощения, отбрасывания или добавления новых элементов к действительности, за счет слияния и искажений, упорядочивания и связывания отдельных частей» Там же. — С. 84. образ. Кроме того, по результатам обследования двух городов Линч подчеркивает, что ключевые различия в индивидуальном осмыслении образа городского пространства можно выявить по двум критериям — плотности и насыщенности. При этом не наблюдается зависимости от живости представленного образа (охватывающего цвет, форму, фактуру) и степенью его абстракции — образ может быть одновременно и плотным и абстрактным.

Помимо этого автор замечает, что полученные образы отличаются друг от друга и своей структурой — соотношением различных элементов. Таким образом, можно выделить четыре стадии «жесткости» структуры. Первая — редко встречающаяся в целом, но проявляющаяся в деталях структура, в которой элементы фактически не связаны между собой, каждый существует отдельно, но при этом важен для целостного восприятия. Следующий тип структуры выражается через установление позиций — «части грубо соотносятся одна с другой в категориях направленности и иногда удаленности, но так и не соединяются» Там же. — С. 85. Однако значительно чаще встречаются достаточно «гибкие» образы. Отдельные их части соединены друг с другом, при этом эти соединения плавные, будто эластичные. В этом случае наглядно прослеживается последовательность движения, однако прочие критерии могут быть сильно искажены. Затем мы можем проследить закономерность, в которой с увеличением числа связей структура начинается тяготеть к определенной «жесткости». При этом по мере уплотнения образа он приобретает свойства «целостного поля, в пределах которого взаимодействие может осуществляться по любому направлению и на произвольной дистанции» Там же. — С. 85. Кроме того, можно проследить такую особенность некоторых образов как иерархичность — когда всякое соединение осуществляется путем определения частности, затем ее обобщения и снова перехода к другой частности. Однако есть и другая крайность — когда связи между элементами носят временный характер и теснее связаны с опытом движения/перемещения, нежели с целостной статичной картиной.

Анализируя все вышеперечисленное можно утверждать, что наиболее адекватны образы, тяготеющие к восприятию «целостного поля» плотные, живые, жесткие, вмещающие в свой состав все типы элементов. Однако важно отметить, что зачастую подобная картина восприятия образа города невозможна в связи с особенностями культурных стереотипов, имеющих собственные исходные ограничения способности к упорядочиванию.

Говоря о наиболее актуальных исследованиях в области пространственных образов, будет интересно рассмотреть работу Д. Н. Замятина «Культура и пространство. Моделирование географических образов» Замятин Д. Культура и пространство. Моделирование географических образов — М.: Знак, 2006. — 488с. Несмотря на то, что большая часть книги посвящена исследованию проблемы проектирования образов, автор вводит значительное число базовых понятий, необходимых для восприятия и понимания этой темы в целом.

Помимо анализа отечественных и зарубежных практик исследования данного вопроса, а также исторического обзора методологических подходов, в первой главе автор приводит операционализацию наиболее часто встречающихся в работе понятий, которые впоследствии будут важны и для данного исследования. Так, например, Замятин говорит о вопросе интерпретации образов — задаче, следующей за его репрезентацией. Остановимся поподробнее на этих терминах. Под репрезентацией образа автор понимает представление образа на «вербальном или текстовом уровнях, с помощью адекватных его содержанию сочетаний или систем ключевых символов и знаков» Там же. — С. 58.. Таким образом, процесс репрезентации образа в первую очередь оказывается направлен на поиск и идентификацию соответствий между образом и описывающими его символами/знаками. Следующий этап — интерпретация — нацелен на формирование автономного пространства («метапространства» по Замятину), внутри которых определяются основные расстояния и соотношения между образами. Кроме того в контексте образно-географических интерпретаций автор говорит о двух типах географических пространств. Первый подразумевает различные модификации традиционного географического пространства (политического, экономического, культурного) и опирается на классические картографические модели, второй же сам по себе является метагеографическим образом. Подобное пространство сильно искажено по сравнению с традиционным, а его анализ возможен путем формирования образно-географических карт, описывающих представления общественных акторов, профессионалов различных сфер, а также текстов. Автор подчеркивает свое особое внимание к изучению второго типа географического пространства, обосновывая актуальность подобных интерпретаций для современного общества. При этом важно упомянуть, что представленные типы существуют вовсе не оторвано друг от друга — они тесно взаимосвязаны, постоянно взаимодействуя. Из этой установки рождаются два вида образно-географических интерпретаций — малая и большая. И если малая направлена на интерпретацию традиционных географических образов, то большая автоматически подразумевает, что внутри нее уже содержатся эти традиционные образы и основной своей задачей ставит анализ «анаморфированных» географических пространств. Необходимость применения того или иного типа интерпретации связана с конкретными задачами каждого исследования, порой возможно сочетание отдельных элементов обеих.

Кроме того, несмотря на узко очерченный географический контекст проводимого исследования, кажется важным упоминание геокультуры, геокультурных пространств и его характерных черт. В главе «Геокультура: образ и его интерпретации» Замятин подробно касается это темы. По Замятину «геокультура — процесс и результат развития географических образов, в конкретной культуре, а также „накопление“, формирование традиции культуры осмысления этих образов» Там же. — С. 60. Из этого определения исходит не только упомянутое выше коллективное качество географических образов, но и важная проблема локализации образа в определенном культурном контексте — ведь каждая культура тяготеет к своим особенностям интерпретации пространственных образов. Таким образом, автор делает вывод о том, что на данный момент можно говорить о множестве геокультур, так как каждое место, регион, страна имеют свой образно-географический потенциал. Кроме того, Замятин подчеркивает такую важную особенность геокультурных образов как тяготение к экзогенности — т. е. в их формировании существенную роль играют смежные образы, как, например, в формировании образа России важную роль играют образы Европы, Азии, Кавказа.

Нельзя недооценивать важность признания и анализа существенной роли подобных образов в современном мире — зачастую они могут становится центральными для политических, экономических и культурных стратегий.

Кроме того, говоря о том, что образы пространства тесно связаны со способностью познания и осмысления, будет интересным рассмотреть несколько глав из книги Джона Голда «Психология и география: Основы поведенческой географии» Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии — М.: Прогресс, 1990.-304 с. В пятой главе автор рассматривает факторы, влияющие на формирование образов и пространственных представлений. Здесь интересно то, что автор считает, что осмысление тесно связано с «мотивацией, благодаря которой индивид наделяет пространственное окружение значением, соответствующим имеющимся у него потребностям» Там же — С. 83. Кроме того, автор упоминает древний спор о том, что же влияет на человека сильнее «врожденное или воспитанное» и приходит к выводу, что на данный момент существуют неопровержимые доказательства существенного влияния на развитие умственных способностей у индивида окружающей его среды. Однако утверждать доминирующую роль «научения» также нельзя, сбрасывая со счетов врожденные инстинкты и значение природных факторов. В этой же главе, рассуждая о развитии представлений о пространстве у детей, Голд приводит публикацию ТолменаТолмен Э. Когнитивные карты у крыс и человека // Хрестоматия по истории психологии / Под ред. Гальперина П. Я., Ждан А. Н. М.: Изд-во МГУ, 1980. С. 63−69, которая описывала предположение о формировании «когнитивных карт» (в первую очередь у мышей, на которых были произведены лабораторные опыты). При помощи подобных «карт» с течением времени мыши могли устанавливать маршруты перемещений в окружающем пространстве. Впоследствии «когнитивные» (ментальные, мысленные) карты получили широкое распространение в поведенческой географии и других дисциплинах. Однако тут важно упомянуть два уязвимых места подобной теории. Во-первых, неверно предположение о том, что у людей в голове действительно формируются картографические изображения, в связи с этим необходимо сместить фокус внимания с результата картографирования на сам процесс. Во-вторых, полученные результаты сильно зависят от респондента, уровня его образования, его графических способностей, принимая во внимания эти факторы, невозможно утверждать, что картографические изображения точно коррелируются с истинными представлениями о пространственном познании.

Развивая тему способов пространственного познания у детей, Голд приводит результаты исследования Харта и Моора, которые смогли привести стадии познания у детей в единую структуру. Фактически, это процесс можно разделить на три стадии. В первую очередь возникают «недифференцированные конкретные эгоцентрические представления», для которых характерны примитивные символические представления и наибольшее влияние личностных качеств и эмоциональной окраски. Второй этап подразумевает «дифференцированные и частично организованные в подгруппы представления», которые затем, на третьем этапе превращаются в «операционально скоординированные и иерархически интегрированные представления» Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии — М.: Прогресс, 1990. С. 91 именно в этом момент возникают взаимосвязи между различными группами образов. В ходе подобного развития пространственного представления снижается роль практического опыта индивида, которая постепенно заменяется системой ориентации с высоким уровнем абстракции.

Кроме того, Голд, как позднее и Замятин уделяет большое внимание социокультурным факторам, подчеркивая то, что каждое общество имеет свои установки относительно традиций восприятия пространства и его интерпретации. Причем Голд говорит о базовых социокультурных практиках как об основе стабильности общества, жизнеспособности его культуры и ставит социализацию (усвоение социальных нормативов) во главу процесса научения. В этом же контексте Голд утверждает первостепенное значение символа в процессе социальной интерпретации пространства. С одной стороны понимание символов тесно связано с языковыми особенностями той или иной культуры — можно наглядно проследить влияние групповых суждений на языковые символы и наоборот. Многие исследования доказывают, что в различных культурах языковой набор средств описания окружающей действительности существенно различается и напрямую связан с потребностями локальной культуры — так, например, у эскимосов, в отличие от англичан можно обнаружить более 10 различных терминов, обозначающих такое явление как снег.

Во-вторых, важно принимать во внимание, что для представителей различных культур определённым символьным значением обладают сами места или территории — это и сакральные места, тесно связанные с религиозными представлениями, центры культуры и искусств, национальной истории и проч. Подобные места зачастую являются центрами глубоких коллективных переживаний всего общества и могут быть крайне важны для восприятия пространства местными жителями, однако ничего не олицетворять для посторонних людей.

Вышеперечисленные факторы крайне важно учитывать при проведении полевых исследований, интервьюирования респондентов, так как, только пытаясь понять и расшифровать культурный код пространственных интерпретаций можно выявлять некие тенденции, закономерности построений пространственных образов.

Для настоящего исследования важным будет рассмотреть и седьмую главу этой книги, рассказывающей о различных исследованиях в области пространственных представлений о городах. В первую очередь, Голд рассматривает флагманские исследования в этой области, по большей части направленные на изучение способности к ориентированию в городе. Два основных компонента лежат в основе этого навыка: «умение определять направление и умение определять расстояние» Голд Д. Психология и география: Основы поведенческой географии — М.: Прогресс, 1990. С. 113. При этом Троубридж Trowbridge C.C. On fundamental methods of orientation and «imaginary maps» // Science. 19 December 1913. Р. 888−897. подчеркивает важность учета места постоянного проживания респондента, являющейся индивидуальной, жесткой «точкой отсчета», а также показывает, что ориентация чаще всего основана не на определении сторон света и прочих географических факторах, а на эгоцентричной, индивидуальной системе координат. Исследования восприятия расстояния исходят из тезиса, что оно подобно информации, содержащихся в географических картах — обладает своим масштабом и степенью детализации. При этом изучать данный аспект можно многочисленными способами — одни ученые просили респондентов ответить каково по их мнению расстояние до того или иного пункта, другие использовали метод пропорций, третьи исследовали кратчайшие расстояния, другие же изучали расстояние по прямой. Интересная идея была высказана Дэвидом Кантером Canter D.V. The psychology of place — Architectural Press, 1977 — 198 p., который, изучая восприятие расстояния пассажирами лондонского метро, пришел к выводу, что люди воспринимают расстояния в большем соответствии с действительностью, нежели время. Исследования, проведенные в этом же направлении в Северной Америке в 1960;х — 1970;х годах доказывают, что восприятие расстояния также зависит и от расположения пункта назначения относительно центра/периферии. Полученные результаты показали, что респонденты воспринимают расстояния в направлении центра города большими, нежели в обратном направлении. Однако подобные исследования в Западной Европе показал обратный результат, но здесь, по всей видимости, опять вступают социокультурные факторы.

Интересным будет рассмотреть и критические замечания Голда относительно теории Линча. Здесь автор подчеркивает, что Линч изначально смещает акцент исследования на изучении визуального восприятия среды, эта же установка серьезно влияет и на полученные результаты. Кроме того задаваемые вопросы предполагали изначальную пассивность восприятия окружающего пространства — без учета индивидуальных особенностей респондента и его оценочных суждений о тех или иных элементах среды. Также Голд критикует и саму методику исследования, считая рисуемые карты без детальной программы/объяснения некачественным материалом для дальнейшего работы с ними и серьезных выводов. Другие группы ученых видят недостаток работы Линча в том, что должное внимание не было уделено вопросу изучению функциональных и символических значений — под сомнение ставится изучение пассивного восприятия, лишенного глубинных взаимоотношений между респондентом и определенными элементами, а как следствие и оценочных суждений. Также многие ученые считают недостаточной, избыточной или нерелевантной саму систему пяти ключевых элементов, описанных Линчем (пути, границы, районы, узлы, ориентиры). В противопоставление Голд приводит пример исследования Покока Pocock D., David С. Durham: Images of a Cathedral City. Dept. of Geography, University of Durham, 1975., в котором он ограничился лишь тремя типами элементов точечными, линейными и площадными. Рассматривая сооружения как точечные объекты важно упомянуть, что помимо функционального наполнения, они несут важную память прошлого — служат памятниками, достопримечательностями или просто ориентирами. Здания и сооружения как никакие другие элементы способны привнести в окружающую среду чувства безопасности, уверенности и внутреннего спокойствия. Кроме того, они служат важными ориентирами для перемещения и узнавания пространства. При этом многие ученые соглашаются в позиции, что размер сооружения не делает его автоматически важным ориентиром для большинства пользователей.

Линейные объекты или пути зачастую связаны непосредственно с транспортными коммуникациями — улицами, дорогами, обеспечивающими важные связи между структурными элементами. Именно так их рассматривал Линч, однако у многих исследователей возникал вопрос, каким образом сквозь подобные объекты возможно научение. На этот вопрос смог ответить Куллен Cullen G. The concise townscape, Van Nostrand Reinhold Co., New York, 1971, описав пути как последовательность сменяющих друг друга ярких и эмоционально окрашенных картин. Таким образом, процесс перемещения превращается в «осознанное накопление эстетических впечатлений» Голд Дж. Психология и география: Основы поведенческой географии — М.: Прогресс, 1990. С. 122.. Причем важно учитывать разность восприятия при использовании различных видов перемещения — пешком, на автомобиле или общественном транспорте. Также здесь будет интересным упоминание исследование Лоуэнталя и Риэля Lowenthal D., Riel M. Environmental Assessment a Comparative Analysis of Four Cities. New York: American Geographical Society, 1972., в ходе которого они предлагали респондентам оценить собственное восприятие улицы по нескольким прямо противоположным критериям — «красивый / уродливый», «опрятный / грязный» и проч. В ходе опроса более 300 участников были построены семантические шкалы и выявлены специфические особенности восприятия линейных объектов, и затем эта методика часто применялась другими исследователями благодаря своей простоте и наглядности результатов.

Открытые пространства или площади также являются важными символами для восприятия городского пространства. Благодаря своим размерам площади обеспечивают широкий обзор и выступают в качестве важнейшего элемента познания пространственной структуры города. Помимо того, что именно площади становятся локальными, а иногда и мировыми символами того или иного места/города, они являются своеобразными «заместителями сельской местности» Голд Д. Психология и география: Основы поведенческой географии — М.: Прогресс, 1990. С. 130, предоставляя горожанам возможность выйти на широкое общественное пространства и немного отдохнуть от жесткой организации городской среды.

Таким образом, можно согласиться, что все вышеперечисленные элементы городской среды являются достаточными для восприятия и интерпретации окружающего пространства, однако каждое исследование ставит свои определенные задачи, для решения которых в современной науке (причем как в географии, так и в психологии и социологии) имеется целый ряд различных методологий.

Рассмотрев ключевые теоретические работы об образах географических пространств, мы можем сформулировать рабочее определение «географического образа». Так, на наш взгляд, наиболее релевантной для дальнейшей работы будет следующая трактовка: географический образ — пространственные представления о географическом объекте, основанные на атрибутивной информации (субъективное знание-оценка свойств объекта). Наглядно проиллюстрировать это определение можно с помощью схемы, приведенной в работе Н. Ю. Замятиной Замятина Н. Ю. «Взаимосвязи географических образов в страноведении». — М.: 2001, имеющей в своей основе «семантический треугольник» Огдена и Ричардса C. K. Ogden, I. A. Richards. The Meaning of Meaning: A Study of the Influence of Language upon Thought and of the Science of Symbolism. A Harvest Book, New York, 1923. p.11, также упоминаемый Дж. Голдом Голд Д. Психология и география: Основы поведенческой географии — М.: Прогресс, 1990. С. 95:

Как мы видим из анализа литературных источников, заявленная тема поднимается исследователями на протяжении многих десятилетий, затрагивая при этом самые разнообразные области научного знания. Это неслучайно: фактически мы можем выделить ментальное переживание пространства в качестве естественной потребности человека для ориентации на местности. Помимо удовлетворения этой первоочередной индивидуальной потребности важно упомянуть и о коллективной функции географических образов. Во многом именно они формируют основу коллективной памяти внутри социальной группы, обеспечивая, таким образом, ощущение безопасности и защищенности.

В качестве одного из важных параметров городского пространства можно выделить его «читаемость», подразумевающую понятную для распознавания систему упорядоченных элементов. Однако сами методологии вычленения ключевых элементов, их количество, внутреннее взаимодействие, разделение на подгруппы, главенствующая роль тех или иных, до сих пор вызывают споры в научных кругах и являются центральным предметом многих дискуссий. Кроме того, важно учитывать, что образ не является отмасштабированной проекцией реального пространства, а сквозь индивидуальное осмысление обладает высокой степенью абстракции.

В целом учет социокультурных особенностей ложится в основу многих теорий географических образов. При этом важно принимать во внимание как врожденные, так и приобретенные в течение жизни навыки, умения, уровень образования, степень интегрированности в окружающую среду, принадлежность к той или иной социальной группе и проч.

Можно проследить и сформулировать общий алгоритм формирования и осмысления географических образов. На первом этапе они представляют собой набор разрозненных элементов, при вычленении которых наибольшую роль играет бессознательная, эмоциональная составляющая. После этого они ложатся в основу частично дифференцированных в подгруппы представлений, уже затем складываясь в единую скоординированную картину восприятия географического пространства.

В качестве одного из наиболее эффективных методов работы с географическими образами можно выделить метод составления ментальных/ когнитивных карт, отражающих, как было упомянуто выше, даже не столько сложившийся образ, сколько «опыт города Н. В. Веселкова. Ментальные карты города: вопросы методологии и практика использования // Социология: 4 М. 2010. № 31. С. 7», представленный информантами. Причем в нашем случае он нацелен, в первую очередь, на выявление коллективных представлений об особенностях конкретной территории и основных факторах влияния, а не индивидуальных репрезентаций образов.

Подробнее на особенностях применения выбранной методологии мы остановимся в следующей главе, описывающей программу исследования, полученные результаты и их анализ.