Семейная политика в Республике Казахстан: институциональный дизайн и повседневные практики

Семейная политика в Республике Казахстан: институциональный дизайн и повседневные практики

Как отмечают исследователи, семейная политика как отдельное направление социальной политики и самостоятельная область исследований, связанная с изучением положения семьи, появилась в политическом и академическом дискурсе западных стран в 60-е годы XX в. Формирование и институционализация семейной политики как системы мер, осуществляемых государством в отношении семьи и граждан с семейными обязанностями, произошли в контексте развития государств всеобщего благосостояния и второго демографического перехода.

В последние десятилетия на Западе происходят существенные изменения в области гендерных отношений, демографического и семейного поведения мужчин и женщин. Существенные изменения брачно-репродуктивного поведения граждан стали рассматривать не только в контексте демографических изменений, но и в связи с возрастающей плюрализацией семейных отношений, появлением новых типов родительства, массовым выходом женщин на рынок труда. Именно в этот период многие государства осознали необходимость разработки и реализации специальной политики, направленной на решение проблем, связанных с жизнью семьи, организацию специальных комитетов или комиссий, отвечающих за работу в этой сфере.

Исследователи, занимающиеся проблемами семьи, рассматривают ее как основное средство экономической и эмоциональной поддержки граждан с семейными обязанностями, а также социализации детей. Именно семья, как особый институт, обладает уникальными качествами для осуществления заботы о детях. Никакой другой социальный институт не может выступать в качестве полноценной замены семьи. Дискуссии об обобществлении и / или маркетизации заботы, которые актуальны для современных исследований семейной политики, практически всегда затрагивают проблему домашней заботы о детях, которую в большинстве случаев выполняют женщины. Репродукция и забота о детях, относящиеся к основным функциям семьи, определяют возрастание интереса к семейной политике в академическом дискурсе о демографических проблемах, с которыми столкнулось большинство стран в конце ХХ в. Общественная паника по поводу таких демографических вопросов, как численность населения в целом, его возрастная структура, увеличение экономической и социальной нагрузки на так называемое «сэндвич-поколение» сыграли существенную роль в стимулировании интереса к семейной политике во многих странах. Можно говорить о том, что демографические проблемы оказали значительное влияние на появление и формирование традиционной семейной политики на первых этапах ее возникновения и формирования. Общественное беспокойство по этим вопросам, или «демографические паники», привели к осознанию обществом необходимости разработки и реализации того или иного типа семейной политики даже в тех странах, которые ранее игнорировали ее значимость.

На возникновение интереса к семейной политике в общественном, политическом и научном дискурсе оказали значительное влияние произошедшие изменения в структуре и составе семьи, а также изменения в функциях семьи и семейных ролях. Семья как социальный институт, семейные и родительские практики трансформируются в контексте общего тренда, связанного с ростом рефлексивной модернизации и растущим значением индивидуальной идентичности [1; 47]. Происходящее изменение ценностей затрагивает как мужчин, так и женщин. И те, и другие становятся все более изобретательными в своей семейной жизни, по-разному выстраивая свои жизненные сценарии. Эти тенденции выражаются в том, что молодые люди откладывают принятие решения о вступлении в брак, рождении ребенка, более внимательно относятся к жизненным обстоятельствам и условиям, в которых они становятся родителями. У. Бек говорит о формировании так называемой постсемьи — новой организации брачно-репродуктивного поведения на основе договора между партнерами. В отличие от традиционной семьи с четким гендерным разделением труда между супругами этот тип объединяет партнеров, в равной степени ориентированных на самореализацию, как в семье, так и в профессии и объединенных в большей степени условными отношениями по сравнению со статусными предписаниями [2; 53]. Каким образом общество реагирует на эти изменения и какие последствия они несут для общества?

Институциональный дизайн семейной политики в западных странах с либеральной демократией определяет форму и содержание возможного ответа на новые вызовы, с которыми сталкиваются государства. Общим фактом является то, что все происходящие изменения рассматриваются как важный аспект перехода к постиндустриальному обществу: масштабные социальные и экономические тенденции: глобализация и деинституционализация, изменение структуры рынка труда и старение населения, которые, как правило, меняют паттерны брачно-репродуктивного поведения.

Также происходящие процессы индивидуализации и либерализации в приватной сфере рассматриваются как последствия трансформации гендерных ролей, особенно ролей женщин, которые произошли в западных странах во второй половине ХХ в. Практически все исследователи соглашаются с тем, что самое существенное изменение — увеличение числа женщин, занятых в профессиональной сфере, привело к их экономической эмансипации, а также к появлению в повестке дня новых вопросов, связанных с организацией социальной заботы о детях, поиском баланса семьи и работы. Массовый выход женщин на рынок труда обусловлен рядом причин. К ним относятся политика государств всеобщего благосостояния, направленная на увеличение количества работающих, потенциальных налогоплательщиков; структурные изменения экономики, когда произошел переход от индустриального общества к так называемой «экономике услуг», в которой в большей степени задействованы женщины и больше востребованы такие женские качества, как забота, внимание, эмпатия и др.

Экономическая эмансипация женщин, поддержка, которую они получают со стороны государства как работники и как матери, приводят к тому, что меняется роль мужчины в семье, происходит переход от традиционной модели семьи с мужчиной-кормильцем и женщиной-домохозяйкой к семье с двумя работающими родителями, возникает модель «работающего взрослого».

Как отмечает российская исследовательница Ж. Чернова: «Семейная политика и социальная политика по-разному реагируют на возникающую тенденцию индивидуализации, и ответ часто зависит от того, какая гендерная идеология (вос) — производится в результате действий государства и к каким последствиям они приводят в категориях гендерного (не) — равенства. В тех странах, где политика ориентирована на поддержку традиционной модели семьи, по своему дизайну руководствуется принципами материализма, т. е. направлена на фигуру матери, что также поддерживается гендерной сегрегацией на рынке труда, — будет создано больше стимулов для женщин, чтобы они после рождения ребенка прекращали работать и посвящали себя воспитанию и заботе о нем.

Напротив, если государство ориентировано на создание и продвижение гендерного равенства, то семейная политика будет направлена на создание оптимальных и разнообразных условий для совмещения профессиональных родительских функций женщинам с детьми. Реализация определенной модели семейной политики в конкретной стране может быть связана с использованием труда мигрантов или иностранных наемных работников, модернизацией домашнего труда, что также будет иметь значение, как для семьи, так и для гендерных отношений в целом. Это позволяет по-другому подходить к вопросу о гендерном неравенстве, которое будет включать не только неравенство между мужчинами и женщинами в публичной и приватной сферах, но и неравенство между различными категориями женщин, основанное на классовой позиции, этничности, гражданстве.

В данном случае анализ политики обязательно учитывает то, что такая традиционно женская работа, как забота о детях, выполняется женщинами-мигрантами. В целом можно отметить, что независимо от рыночных потребностей в трудовых ресурсах, с одной стороны, или целей гендерного равенства — с другой, эти изменения в последние десятилетия играют чрезвычайно важную роль в стимулировании интереса к семейной политике во всех странах" [3].

В рамках данной статьи мы рассмотрим институциональный и повседневный контекст реализации семейной политики в Казахстане. При анализе современного казахстанского общества необходимо учитывать не только специфику современной политики государства в отношении семьи, но и наследие советского гендерного проекта. Ж. Чернова определяет советский гендерный порядок как «…этакратический, с гегемонической ролью государства в формировании гендерных нормативных образцов. На уровне идеологии политика государства в отношении семьи основывалась на принципах гендерного равенства, особенно в публичной сфере, патернализме, а также институционализации заботы о детях. (Вос) — производство гендерного контракта „работающая мать“ — нормативного образца советской женственности — включал обсуждение в официальной риторике проблемы баланса семьи и работы, а вся совокупность предпринимаемых действий была направлена на то, чтобы создать благоприятные условия для сочетания женщинами материнства с профессиональной деятельностью и участием в общественной жизни. Наравне с этим сосуществовали консервативные представления о гендерном разделении ролей в сфере семьи и родительства, когда мать рассматривалась как главный поставщик заботы о детях в семье и исполнитель рутинных обязанностей по поддержанию быта» [4]. Примером, подтверждающим это утверждение, может выступать отпуск по уходу за ребенком, право на который имели исключительно женщины. Таким образом, в советской семейной политике в качестве объекта выступают только женщина-мать и ее дети. При этом государство не рассматривало семейные и родительские роли мужчин в качестве своих приоритетов, и большая включенность мужчин в выполнение неоплачиваемой домашней работы не предполагалась даже на уровне задач и целей советской семейной политики.

«Гендерные последствия проводимой советским государством идеологии и семейной политики были неоднозначными. С одной стороны, благодаря мощной государственной поддержке стала возможна женская эмансипация (политическая и экономическая мобилизация женщин, их массовое включение в общественное производство, высокий уровень образования, квотирование участия женщин в органах власти разных уровней и др.). С другой стороны, акцент на гендерном равенстве в публичной сфере и практически полное отсутствие подобной практики в домашней сфере и в реализации родительства привели к формированию гендерно-асимметричного родительства [4].

Другими словами, результатом советской семейной политики было закрепление государственного патриархата, когда государство и женщины заключили договор, предполагающий, что в обмен на лояльность и исполнение предписаний гендерного контракта «работающей матери» получат поддержку от государства. Фактически можно говорить, что в результате проводимой политики были созданы условия для дефамилизации женщин, понимаемой как возможность создавать и поддерживать автономное домохозяйство независимо от мужчины, а также паттерны неравного участия в сфере выполнения домашних обязанностей и заботы о детях, которые устойчиво воспроизводятся и сегодня.

С конца 1990;х гг. и по сегодняшний день можно говорить о возникновении неотрадиционализма как устойчивой тенденции трансформации гендерных отношений в современном Казахстане. Данная тенденция является доминирующей, также отмечается институционализация традиционалистского дискурса в идеологии и инструментах семейной политики. В трансформирующемся казахстанском обществе семейная политика может быть охарактеризована как традиционная, пронаталистская и фамилистская, которая ориентирована на нормативную модель семьи (отец, мать и дети). В публичном, медийном, академическом дискурсах регулярно воспроизводится идея о необходимости возрождения института семьи как оплота нации, в которой женщина выполняет традиционные роли — жены и матери, а мужчине возвращается экономическая ответственность за обеспечение семьи [см. Стратегия достижения гендерного равенства в Республике Казахстан на 2006;2016 гг., Демографическая политика, выступления Президента РК]. По сути, казахстанский неотрадиционализм становится государственной идеологией в трансформирующемся обществе.

В рамках социологического анализа семейной политики предпринимаются попытки понять модели осуществления заботы со стороны государства и акторов. Исследователи утверждают, что разнообразие мужских и женских паттернов участия в работе и заботе в значительной степени можно объяснить за счет дизайна социальной и семейной политики государства, который может выступать как катализатор или, напротив, барьер для гендерного (не) — равенства. Логика в данном случае следующая: политика формирует поведение людей, выступая структурным условием, задающим возможный репертуар жизненных сценариев и выборов на уровне индивида и домохозяйства, поэтому модели работы и заботы являются следствием проводимой политики. Но в случае несоответствия реализуемой социальной политики интересам акторов формируются собственные «рецепты» адаптации к структурным условиям.

В качестве теоретического основания мы используем подход австралийского социолога Р. Коннелла, который применяет объединительную парадигму в гендерных исследованиях, заимствованную у Э. Гидденса. Объединительная парадигма в социологии возникает как попытка преодоления противопоставления объективного (социальной структуры) и субъективного (действий агента). В теории структурации Э. Гидденса структура и практика связываются следующим образом: человеческая практика всегда предполагает наличие социальной структуры, в том смысле, что она неизменно включает в себя социальные правила или ресурсы [5; 142].

Применяя объединительную парадигму, Р. Коннелл предлагает описать структуру, выяснить, чем она является в данной ситуации, а затем изучить, как структура ограничивает свободное осуществление практики. Практика в этом смысле представляет собой трансформацию конкретной ситуации в определенном направлении в соответствии или вопреки структуре. Вышеупомянутые структурные модели являются главными элементами любого гендерного порядка или гендерного режима. Коннелл вводит понятие «гендерного порядка», понимаемого как совокупность повседневных практик и структурных условий, организующих взаимодействие полов на разных уровнях общества [5; 144]:

• · институциональном (социальные институты, регулирующие поведение полов);
• · идеологическом (гендерные идеологии и дискурсы, гендерные нормы поведения);
• · символическом (представления о мужественности и женственности);
• · повседневном (гендерные идентичности).

Таким образом, используя подход Р. Коннелла, мы проанализируем, каким образом объективно заданные структуры в виде господствующего дискурса, действий государственных институтов влияют на повседневные практики индивидов в области семьи и брака.

На уровне повседневных практик наша статья посвящена описанию и анализу традиции, которую мы условно обозначили как «помощница». Данная практика подразумевает использование труда молодой девушки / женщины, дальней родственницы из городской или сельской местности, которая имеет опыт ведения домашнего хозяйства и заботы о детях. Ее пребывание в собственной семье проблематично, так как у семьи нет финансовых возможностей для ее обучения или выдачи замуж, но есть родственники, которые проживают в городе, финансово состоятельны и у которых есть дети, нуждающиеся в опеке. В качестве «оплаты» ее труда принимающая семья обязуется обеспечивать ее питанием, одеждой, иногда оплачивая ее образование в учебном заведении.

Следует отметить, что данная практика не имеет своего лингвистического обозначения. Так, ни в одном историческом источнике, описывающем быт казахов (см.: Н. Э. Масанов, Ж. В. Абылхожин, И. В. Ерофеева, А. Н. Алексеенко, Г. С. Баратова; С. Г. Кляшторный, Т. И. Султанов, А. И. Левшин, Н.А. Кисляков), не упоминается данная традиция, но при беседах с женщинами-казашками все соглашались, что-либо такой опыт, либо знание о существовании такой практики у них имеется.

В рамках данной статьи в качестве примера мы рассмотрим случай информантки А., которая, поступив на обучение в один из вузов г. Астаны, приехала жить к своей тете. Информантке 20 лет, она из городской семьи среднего класса. Семья тети состоит из четырех человек (муж — государственный служащий, дочь — 17 лет, сын — 10 лет и дочь — 1,5 месяца). Это интервью мы обозначили как «помогай, слушай, убирайся». Само интервью состояло из нескольких тематических блоков.

Блок первый посвящен описанию ситуации переезда и тем правилам, которые информантка должна будет соблюдать в новой семье.

И.: У тебя был вариант жить в общежитии, на съёмной квартире?

А.: Я подавала заявление, но не получилось.

И.: Когда с мамой наверняка обсуждали, как ты будешь жить, на каких условиях? Ты ведь все равно приходишь в чужую семью, вы продумывали…

А.: Да, конечно! Там за собой убирайся и т. д. ну такие вот мелочи… Помогай, слушай, убирайся…

Во втором блоке описывается семья тети, кто какой социальный статус занимает, какие отношения складываются между родителями и детьми.

В период с января по май 2014 г. было проведено 5 глубинных биографических интервью с девушками, проживающими в семьях своих родственников и осуществляющими заботу о домашнем хозяйстве и детях этой семьи в гг. Астане и Караганде. Возраст информанток варьировался от 17 до 25 лет. Способ поиска информанток — метод снежного кома.

А.: Государственный служащий, значимый (тётя)… этот ребенок наверно был больше для дяди… то, что у всех друзей по 3−4ребенка. Их постоянно упрекали, почему так мало и т. д. …она будет возвращаться (на работу)… как только ребенок…, ну предполагается, что будет няня. И поэтому, как только можно будет допускать няню к ребенку, она сразу возвратится… Но сейчас в этом периоде я, конечно, должна и в магазин ходить. ну в общем больше каких-то на меня возложилось обязанностей.

В третьем блоке А. рассказывает об участии мужчин в выполнении домашнего труда.

А.: Дядя очень добрый, не каждый дядя бы так поступил… Вот это от него идет атмосфера в семье. Он очень добрый, спокойный… у него такая работа, что он может дома сидеть. Выходит 3 раза в день на несколько часов. бывает, может приготовить (еду)… редко, как ему захочется. что-то физическое поднять или опустить я не знаю…

И.: А братишка?

А.: Братишка ничего не делает абсолютно… он заканчивает 4 класс. Он маленький и даже меня не особо слушает, но уважает, в принципе… вообще абсолютно, даже утром сам не встает… правда, сумку сам… уроки я помогаю делать… иногда я даже… мне жалко становится, он говорит, я не успеваю, и тогда я свои проблемы…, на второй план. У меня с учебой нормально. Могу иногда.

В четвертом блоке информантка рассказала о своих планах на будущее:

И.: Ты не вернешься туда?

А.: Нет … зачем? Ну, она там часто говорит, ты не забывай, я тебе кушать готовила и т. д. и такое вот… по мелочи.

И.: Ты бы решила второй раз жить в этой семье? Условно говоря, есть выбор — общежитие, съемная квартира или с ними?

А.: Сейчас я бы жила на съемной квартире…

Заключение

Проведя серию интервью с девушками-«помощницами», мы пришли к следующим выводам:

• 1. Система гендерного неравенства заметно ужесточилась в Казахстане с приходом капиталистических отношений и свободного рынка, когда государство сняло с себя обязательства по обеспечению дифференцированного набора социальных услуг и поставило акторов в ситуацию необходимости поиска собственных стратегий, «рецептов» решения проблем по ведению домашнего хозяйства, уходу и воспитанию детей. Одним из таких способов адаптации, «рецептов», сформированных в казахских семьях городского среднего класса, является использование труда молодых девушек-«помощниц».
• 2. Повседневные, бытовые отношения в казахских семьях жестко иерархиезированы, особенно в отношении такого критерия, как возраст. Это подразумевает демонстрационное и полное подчинение младших старшим.
• 3. Гендерное неравенство воспроизводится самими женщинами, которые сохраняют и передают следующему поколению женщин ценности и нормы послушания, уважения, почитания старших, особенно мужчин.
• 4. Домашний труд гендерно маркирован, он вменяется в обязанности женщин и только женщин. Этот труд не расценивается как работа, скорее, он рассматривается как некая обязанность, свойственная «природе» женщин. Причем такую оценку данному труду дают сами женщины.
• 5. В казахских семьях поддерживается эксплуатация старшими женщинами молодых девушек, когда, по умолчанию, девушки обязаны нести на себе бремя всех домашних забот и работ.
• 6. С точки зрения последствий современной семейной политики государства можно констатировать, что она привела к консервации ситуации, когда эмансипация, затронувшая преимущественно женщин, расширившая для них репертуар возможных ролей и стилей жизни, мало затронула маскулинность. По-прежнему роль «кормильца» является нормативной моделью и не предполагает равного участия отцов и мужчин в выполнении домашней работы, осуществления ухода за детьми и их воспитания. Отсутствие институциональных поддержек для реализации «ответственного отцовства» приводит к тому, что рождение ребенка становится триггером традиционализации гендерных ролей в семье.
• 7. Практически полное отсутствие эффективных механизмов и социальных программ по поддержке родительства, которые бы были направлены на создание оптимальных условий для совмещения профессиональных, семейных и родительских обязанностей (рабочее место, дружественное семье, доступная и качественная инфраструктура заботы о детях), делает женщин, и только женщин, субъектами поиска баланса семьи и работы, что, с одной стороны, повышает социально-экономические риски материнства, а с другой — способствует закреплению гендерного неравенства, когда основное участие в обеспечении семьи и организации повседневной заботы о детях ложится на плечи женщин.

гендерный неравенство семейный казахстан.

• 1. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / Пер. с нем. В. Седельника и Н. Фёдоровой. — М.: Прогресс —Традиция, 2000. — 384 с.
• 2. Кляйненберг Э. Жизнь соло: Новая социальная реальность / Кляйненберг Эрик; пер. с англ. — М.: Альпина нон-фикшн, 2014. — 279 с.
• 3. Чернова Ж. Молодая семья как объект/субъект социальной политики. — [ЭР]. Режим доступа: http://polit.ru/article/2010/11/30/family.
• 4. Чернова Ж. Модель «советского» отцовства: дискурсивные предписания. — [ЭР]. Режим доступа: http://socioline.ru/files/5/348/pages%20from%20gender2₀₈_03_last.pdf.
• 5. Тартаковская И. Н. Гендерная социология. — М.: ООО «Вариант» при участии ООО «Невский Простор», —340 с.
• 6. Масанов Н. Э., Абылхожин Ж. В., Ерофеева И. В., Алексеенко А. Н., Баратова Г. С. История Казахстана: народы и культуры. — Алматы, 2001. — 246 с.
• 7. Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Казахстан: летопись трех тысячелетий. — Алматы: Кгтап, 1992. — 339 с.
• 8. Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей. — Алматы: Кгтап, 1996. — 331 с.
• 9. Кисляков Н. А. Очерки по истории семьи и брака у народов Средней Азии и Казахстана. — Л.: Наука, 1969. — 238 с.