Принцип дополнительности в исследованиях коммуникативного поведения и гендера

Принцип дополнительности в исследованиях коммуникативного поведения и гендера

М.Д. Путрова Полоцкий государственный университет В настоящей работе термин дополнительности интерпретируется в соответствии с широко известной и ставшей поистине революционной в естествознании теории дополнительности Н. Бора. К 1926 году в физике сформировались две системы описания атома: матричная механика Гейзенберга и волновая механика Э. Шрёдингера [Петрановская 2009: 166]. Первая доказательно представляла электрон как частицу, вторая — как волну. При этом обе теории были, несомненно, верными и подтверждались экспериментальными данными. Возникал вопрос: как такое могло быть и как следует интерпретировать названное очевидное противоречие? Ответ на данный вопрос был найден Н. Бором и представлен в его знаменитой теории дополнительности, которая в корне изменила понимание мира физиками. Ее революционизирующий смысл состоял в том, что не нужно выбирать между представлением об электроне как о частице или волне. Данные классические образы не исключают, а дополняют друг друга и только вместе могут достаточно полно описать объемную реальность мира. Примечательно, что Н. Бор был уверен в возможности применения сформулированного им принципа в других областях знаний — от биологии до социологии, философии и религии. В частности, размышляя о дополнительности культур, он убедительно показывает, что всякой человеческой культуре, замкнутой в себе, свойственно националистическое самодовольство и что следует признать дополнительность разных культур как решающий фактор, позволяющий им вместе, в своей совокупности, создавать культуру человека [Петрановская 2009: 168].

Симптоматично, что из всех своих многих заслуг перед человечеством, Бор выбрал именно принцип дополнительности в качестве главного своего достижения и даже обозначил его на своем гербе. На изображенном на нем щите четко очерчен круг, наполовину светлый, наполовину темный, образованный слиянием двух криволинейных фигур, представляющих древнекитайский символ инь — янь. Девиз над щитом гласил на латинском языке, что «Несовместимости суть дополнительности» [Петрановская 2009: 170].

Данный девиз, на наш взгляд, предлагает весьма конструктивную идею для интерпретации языка и вербального поведения, особенно в плане гендерной их вариативности. Он позволяет осуществить по-настоящему целостный, холистический подход к объяснению сущности языка, коммуникативного поведения и гендерных стратификаций в них.

Справедливо признать, что идея дополнительности (или комплементарности) уже высказывалась исследователями и ранее, особенно в сопредельных областях. Так, выдающийся герменевт и философ Шлеермахер в своем небольшом трактате «Празднование Рождества или канун рождественских праздников: диалог об инкарнации» сделал важные замечания по поводу значимости гендерных вариантов употребления языка. Данный трактат весьма подробно и доказательно описывает разговоры прихожан, мужчин и женщин, в семейном кругу после их возвращения из церкви о значимости рождественских праздников. Мужчины чаще всего обсуждают концептуальные трудности инкарнации. Их маскулинный принцип организации интерактивного процесса основывается главным образом на сравнении и анализе. Женщины, напротив, предаются воспеванию гимнов Иисусу, которого воспринимают и знают чисто интуитивно, супра-или сверхрационально, главным образом опираясь на некий более непосредственный опыт отношений с ним, и поэтому они выбирают язык, отражающий собственные переживания. Шлеермахер комментирует данную инаковость в осмыслении и языковой репрезентации Рождества и сущности инкарнации как вполне правомерную и полагает, что женщины, безусловно, тоже правы, однако, к сожалению, их опыт вербального поведения пренебрегается, остается неосмысленным. Исследователь доказывает, что фактически оба подхода — более дивинаторный (фемининный) и аналитический, сопоставительный, анализирующий (маскулинный) — находятся друг с другом в отношениях комплементарности или дополнительности, в терминах теории Н. Бора, а не противопоставления. Оба подхода, убежден великий философ-герменевт, необходимы для постижения глубины объекта. Фемининный принцип, однако, по мнению автора, церковью пренебрегался. Между тем каждый из данных подходов или методов ведения разговора предполагает существование друг друга или, в терминах автора, другого [Schleiermacher 1977]. Чтобы понять людей, их язык и окружающую их действительность, следует начинать с целого с учетом обоих основных способов интерпретации мира [Schleiermacher 1977: 166].

Что произойдет, если мы сосредоточим свое внимание только на одном из данных методов? Отвечая на данный вопрос, Шлеермахер аргументировано заявляет, что следуя только дивинаторному методу, мы сделаем наши интерпретации слишком неопределенными, туманными. Если же, напротив, ограничимся только сравнительным, аналитическим методом, то рискуем превратиться в педантов [Schleiermacher 1977: 151].

На первый взгляд может показаться, что его замечания касаются только так называемого дивинаторного аспекта процесса общения — обсуждения и толкования культовых тем и текстов. Современные исследования в области лингвистики и герменевтики, однако, убедительно свидетельствуют о том, что понимание и интерпретация предполагают использование множественных подходов. Что существует огромное разнообразие способов постижения сути объекта, ибо, как утверждает Шлеермахер, любой акт говорения, любое речевое действие соотносится а) как со всей совокупностью взаимоопределяющих сущностей языка, так и б) со всем разнообразием мыслей и жизненного опыта говорящих и слушающих субъектов [Schleiermacher 1977: 97−98].

К сожалению, данные выводы известного философа и герменевта не были приняты во внимание. Более того, они остались незамеченными даже теми, кто специально занимался историей вопроса изучения языка в гендерном плане. Исследователи в области гендерных штудий, особенно их герменевтического направления, вынуждены были открывать его заново.

В настоящее время герменевтика в том виде, в каком она представлена в гендерно ориентированной ее части, объединяет почти все главные выводы и положения герменевтической теории. На теоретическом уровне она предлагает важнейшую модель социально-практической герменевтики. Она основывается на принципе, что все тексты, в том числе и библейские, истолковывались таким образом, чтобы усилить и легитимизировать второстепенную или подчиненную социальную роль женщины. Данное обстоятельство побуждало к изменению и дополнению традиционной герменевтики. Вот здесь и возникает главная проблема настоящего исследования. Какой критический принцип должен быть использован для того, чтобы восстановить равновесие, добиться полноценной интерпретации существующих текстов? Разные направления гендерных исследований, в том числе и герменевтической их области, по-разному отвечают на данный важнейший вопрос. Наиболее шумным, всколыхнувшим общественное мнение и широко известным является так называемое сексистское направление [Денисова 2002: 200−201]. Но наиболее оправданным и аргументированным среди них, по нашему убеждению, правомерно считать то, которое разрабатывается в рамках библейской герменевтики, особенно в трудах Р. Рутер. Последняя в качестве главного оружия в попытке переосмысления, реинтерпретации текстов и мира видит обращение к опыту женщин, включение его в арсенал опыта человека. Ведь именно он (женский опыт) был исключен из герменевтики [Ruether 1985: 112−113]. Важно при этом учитывать то, что исследователи-женщины не должны обратить «грех сексизма» в противоположную сторону, ущемляя мужскую часть человечества. Они «должны искать постоянно расширяющееся определение инклюзивного человечества, включающего все гендерные и социальные группы, все расы» [Ruether 1985: 116]. Поступая таким образом, человечество получит ключ к трансформации всех.

Представляется, что идеи Р. Рутер и других исследователей данного направления полностью соответствуют принципу дополнительности Н. Бора, позволяющему увидеть объект во всей его полноте. В нашем случае таким объектом является язык. Главная проблема при заявленном подходе состоит в том, чтобы сделать женский опыт говорения и письма, частный и маргинальный в традиционном сознании, достоянием всех. Неоценимую помощь в решении данной проблемы могут оказать тексты подлинного общения. Ведь любой аутентичный текст прекрасно запечатлевает и репрезентирует опыт и взгляд на мир создающего его говорящего или пишущего субъекта, как мужчины, так и женщины, представляет их предпочтительные способы языковой манифестации, интерпретируемой ими окружающей действительности и событий в ней.

В настоящее время лингвистика имеет в своем распоряжении целый ряд способов и путей анализа текстов, позволяющих так или иначе проникать в опыт человека. На наш взгляд, одним из самых надежных следует признать тот, который предоставляет нам так называемая теория речевых действий. Представляется уместным напомнить, почему данная теория получила высокую оценку у представителей самых разных направлений изучения языка. И даже несмотря на то, что значительная часть исследователей по-прежнему в той или иной мере придерживается постулатов Ф. де Соссюра, все-таки они оправданно считают речевые действия более актуальными единицами анализа, если рассмотрению подлежат речевая деятельность и те или иные проявления опыта в языке. Первостепенно значимой семантической единицей в актах функционирования языка является вовсе не слово и даже не предложение как грамматическая конструкция или грамматическое построение, но высказывание или дискурс (текст). Структурный анализ весьма полезен при изучении la langue, то есть языка как банка данных о возможностях, которые могут быть актуализированы, осуществлены в la parole (речи). Человеческая составляющая и история данной составляющей, особенно в ее гендерном преломлении, полностью исключены при таком подходе. Последний предполагает (или постулирует) язык как закрытую систему, как это убедительно показал Ф. де Соссюр. Такая система является автономным образованием, особенности которой вытекают только из характера отношений, в которые вступают между собой, определяя друг друга, ее составляющие [Соссюр 2006: 121−9].

Подобное видение, безусловно, является выдающимся достижением теоретической мысли. Но оно исключает акт говорения, общения и человеческий опыт. Как подчеркивал Гумбольдт и цитируемый ранее Шлеермахер, а также известные исследователи Соссюра и многие современные выдающиеся лингвисты, общение, коммуникативную деятельность и репрезентацию опыта в них нельзя сколько-нибудь полно объяснить только в терминах структурализма, ибо язык имеет своим основанием жизнь, опыт, он, выражаясь техническими терминами, заземлен или замкнут на жизнь [Балли 2003: 27−33]. По верному наблюдению Ш. Балли, в разговоре, преследующем практические цели, повествование, описание и объяснения на требуемые темы никогда не бывают чисто нарративными, чисто объяснительными или чисто описательными. Но они всегда являются подлинными действиями и все имеют определенную практическую цель [Балли 2003: 37]. Теория речевых действий как раз и нацелена на установление того, каким образом говорящий с помощью языка совершает адекватный иллокутивный акт. Она открывает возможности рассмотрения функционирования языка в реальных ситуациях общения, что предполагает изучение отношений, возникающих между системой и непосредственным языковым поведенческим актом, или между структурой и событием, структурой и мировидением человека, полностью вытекающим из его опыта или основывающимся на нем.

Для подтверждения сказанного можно привести результаты проведенного нами сопоставительного исследования вербального поведения в четырех культурах: белорусской, русской, американской и английской. Изучению подлежали значительные массивы записей подлинного общения, состоящие примерно из 40 000 слов текста в каждой культуре и отражающие вербальное поведение носителей языка в разных ситуациях частной и публичной жизни.

Одним из важнейших исходных постулатов исследования было убеждение в том, что основополагающей единицей репрезентации опыта говорящего субъекта в тексте (в нашем случае, в записях интерактивных событий) является, выражаясь словами Дж. Серля, не символ, слово или предложение как грамматическая конструкция, а речевое действие, запечатлевающее производство, возникновение, появление символа, слова или предложения в процессе говорения [Серль 2002]. Целью исследования были идентификация разновидностей речевых действий в записанных текстах и анализ частотности установленных разновидностей в говорении разных групп говорящих субъектов с целью выявления возможных различий и общих черт в том, как они осуществляют концептуализацию мира, так или иначе репрезентируя свой опыт средствами языка.

Основываясь на фундаментальном исходном постулате, предложенном в приведенном утверждении Дж. Серля, мы смогли осуществить идентификацию речевых действий в нашем материале. В ходе эксперимента широко использовались перечни речевых действий, представленные в известных трудах по теории вопроса. Некоторые наименования пришлось ввести в ходе идентификации, так как существующие классификации не смогли охватить все зафиксированные нами разновидности речевых действий. В результате был получен достаточно внушительный перечень речевых актов. Весьма примечательно, что все разнообразие действий из нашего списка, в принципе, встречается в говорении представителей обоих гендеров, однако пропорции и сфера манифестации для большинства из них оказываются в определенной мере специфичными. А для некоторых из них весьма или даже в высшей степени специфичными. Сказанное особенно верно о действиях, которые, в терминах теории М. Халлидэя, можно квалифицировать как матические (mathetic) или отношенческие (relational) и которые направлены на экспликацию счастья, сопричастности, совместности, привязанности и даже любви [Halliday 1992]. Согласно данным анализа частотности употребления обсуждаемых действий в записях подлинного говорения в четырех культурах, они во всей своей совокупности и в отдельных разновидностях реализуются значительно чаще, правда, с определенными особенностями в зависимости от культурной принадлежности говорящих субъектов, в вербальном поведении женщин. Сказанное верно и о так называемых актах литании [Задворная 2007], в которых выражаются прошения молящихся, правда, с еще большим размежеванием в зависимости от культурной идентичности коммуникантов.

Не составляет большого труда интерпретировать подобные акты и гендерные различия в показателях частотности их реализации в терминах широко известной теории сексизма в языке. Целесообразно, однако, воздержаться от подобных обобщений. Представляется более оправданным обратить внимание на гораздо менее известную теорию гендерных стратификаций в тексте и языке, инициированную в рамках герменевтического, в частности, библейского направления гендерных исследований и особенно на выводы Шлеермахера, считавшего оправданным говорить о комплементарности и гармонии как важнейших принципах организации языка и значимости всех способов манифестации смысла. Данные выводы представляются весьма оправданными. Не случайно они, правда, в более общем виде относительно задач исследования культуры повторяются в теории дополнительности Н. Бора.

В настоящее время все понимают значимость сохранения разнообразия в природе. Последнее воспринимается как наше общее благо. При этом ученые настаивают на мерах по сохранению и защите всех разновидностей флоры и фауны. Почему же мы должны относиться к языку иначе? Ведь разнообразие и социально детерминированная специфика реализации речевых действий, которая наблюдается в подлинном общении, также является нашим общим достоянием, которое может быть отличной основой для постижения богатств человеческого языка, коммуникативного поведения, культуры и опыта.

Мы полагаем, что лингвистика должна тщательно изучать проявления дополнительности в языке и вербальном поведении вообще и по гендерному признаку в частности, показывать отношения комплементарности, прослеживающиеся в особенностях употребления языка, в сохранении и репрезентации его средствами человеческого опыта во всем его разнообразии и особенностях. Было бы замечательно составить максимально полный перечень всех речевых действий, встречающихся в общении человека, установить культурные и гендерные особенности каждого из них и представить полученные данные в обобщающем подробном словаре речевых действий. Весьма полезную информацию в таком перечне составили бы данные о социальных (гендерных в том числе) ареалах употребительности включенных в него разновидностей речевых действий. Они бы представили достаточно убедительные и подробные данные для постижения особенностей проявления принципа дополнительности в языке, с помощью которого из всего разнообразия речевых актов строится грандиозная многослойность речевой деятельности, создается величественная система языка как деятельности.

дополнительность коммуникативный поведение гендер

• 1. Петрановская, Л. Нильс Бор и квантовая революция. В кн: Физика. Энциклопедия. М., 2009.
• 2. Schleiermacher, F.D.E. Hermeneutics. Missoula, 1977.
• 3. Денисова, А А. Сексизм. Словарь гендерных терминов. М., 2002.
• 4. Ruether, R.R. Feminist Interpretation: A Method of Correlation. Feminist Lab. Oxford and New York, 1985.
• 5. Соссюр, Фердинанд де. Курс общей лингвистики. М., 2006.
• 6. Балли, Шарль. Язык и жизнь. М., 2003.
• 7. Серль, Дж.Р. Что такое речевой акт. В кн.:Зарубежная лингвистика. М., 2002.
• 8. Halliday, M.A.K. Spoken and Written Language. Oxford, 1992.
• 9. Задворная, Е.Г. «Литания» в русском речевом общении. В кн.: Межкультурная коммуникация: Теория и практика. Минск, 2007.