Концепция реформирования судебной системы в российской политико-правовой мысли последней трети XIX – начала ХХ веков

Аннотация

Статья посвящена разработке основных направлений реформирования судебной системы России, в работах представителей российского либерализма последней трети XIX — начала ХХ вв.

Ключевые слова: судебная система, российский либерализм.

Annotation

THE CONCEPT OF JUDICIAL REFORM IN THE WORKS OF LIBERAL THOUGHT TO RUSSIA IN THE LAST THIRD OF THE 19TH AND EARLY 20TH CENTURIES.

The article is devoted to the development of the main directions of reforming of judicial system of Russia in the works of Russian liberalism of the last third of the nineteenth and early twentieth centuries.

Key words: judiciary, Russian liberalism.

Обращение к отечественной политико-правовой мысли к проблемам судебной реформы произошло задолго до того момента, когда либеральные круги российского общества получили возможность непосредственного влияния на формирование правовой системы страны. Суд в России издавна был предметом внимания самых разных слоев общества, вошел в фольклор, в высокую литературу, был предметом петиций и прошений к монарху и т. д. и т. п. Соответственно, весьма широк и круг источников по данной проблематике включающей в себя теоретические исследования, издания учебного характера, содержащие глубокофундированный анализ интересующего нас общественного института, работы, по своей форме приближающиеся к публицистике, но содержащие материалы научного характера, собственно авторские разработки соответствующих нормативных актов в области судебного реформирования, материалы популярного характера, призванные донести базовые идеи российского либерализма среди широких слоев населения.

В ряду тех, кто уделил внимание теоретической разработке вопросов о месте и роли суда в российской социально-политической системе, его восприятии различными слоями российского общества, принципам, на которых следовало основать реформу судебной системы стоят имена тех, кто вписал свои особые страницы в историю общественной мысли России. Здесь и стоявшие у истоков либеральной теории второй половины XIX в. Б. Н. Чичерин, К. Д. Кавелин, продолжившие их традицию охранительного либерализма С. А. Муромцев, П. И. Новгородцев, Б. А. Кистяковский, Н. И. Лазаревский, Н. М. Коркунов, С. А. Корф.

В настоящей статье мы обратимся к той составляющей данного процесса, которая эволюционно непосредственно связана с либеральной партийно-политической и думской законотворческой практикой. И здесь представляется логичным начать с анализа работ Б. Н. Чичерина, по праву отнесенного российскими специалистами к основателям отечественного либерализма, впоследствии дошедшего в лице конституционно-демократической партии до стадии перевода своих теоретических наработок на язык конкретных законопроектов.

Проблематика судебной реформы затрагивается Б. Н. Чичериным в целом ряде работ, составляющих его богатейшее теоретическое наследие, в них затрагиваются как теоретические, так и практические вопросы ее реализации. Особое значение его наследия в том, что он был современником реформы, активно участвовал в общественной жизни страны, формировал собственное видение хода реформы и необходимых корректив.

Оценивая место судебной власти в системе общественных отношений, Б. Н. Чичерин относил ее к важнейшим институтам, выступающих гарантами таких основ либерального общества как личность и собственность. ««И личная свобода и собственность подвергаются стеснениям и ограничениям во имя государственных требований, — пишет он, — но важно то, чтобы это совершалось по закону, а не по произволу, чтобы стеснение происходило в силу действительных потребностей, а не прихоти власти». Гарантия «главная, — по его мнению, — состоит в том, что личность и собственность ставятся под защиту независимого суда и гражданин получает право требовать этой защиты». В одной этой фразе мы уже видим те два базовых принципа, которые красной нитью пройдут и через программатику, и через политико-правовую и законотворческую практику российского либерализма начала ХХ в. — независимость суда и возможность обращения за защитой нарушенного права в суд.

В своих работах Б. Н. Чичерин проводил четкую разницу между полицейским государством, где «администрация руководствуется усмотрением», по определению содержащем элемент произвола, и государством, основанном на праве, где суд руководствуется законом. Однако присущий ему реализм хорошо заметен в совокупности условий, которые необходимы для выполнения судом своей подлинной роли. Прежде всего, это независимость суда. «Суд только тогда в состоянии служить действительной гарантией для лица, — указывает Б. Н. Чичерин, — когда он является вполне независимым как от правительственной власти, так и от владычествующей партии». Можно добавить, что Б. Н. Чичерин, равно как и К. Д. Кавелин предостерегал и от диктата толпы.

Инструментом для обеспечения независимости суда выступает несменяемость судей, оцениваемая Б. Н. Чичериным как индикатор наличия в обществе свободы, а отсутствие — пути к деспотизму. При этом он вполне логично приходил к выводу о неизбежности при известной совокупности обстоятельств, введения исключительных положений, когда стабильность и неспешность суда ставит под угрозу интересы общества в целом.

Подобно другим исследователям, предложил свое ранжирование прав человека и М. М. Ковалевский, исходивший в данном случае из истории их закрепления в современном законодательстве, одновременно обозначая их роль в системе отношений государство-личность. Начинает он с права на свободу совести, подобно своим коллегам, и квалифицирует ее как сферу, безусловно, свободную от государственного вмешательства во внутренней области, и как сферу участия государства во внешнем обеспечении свободы (публичность культа, свобода церковной организации и т. д.). Далее автор выстраивает права, непосредственно связанные со свободой совести, к которым относятся свобода слова, собраний, петиций, печати. Вся совокупность прав, как и у его коллег, обеспечивается возможностью их судебной защиты. Подобно Б. А. Кистяковскому в соответствующих трудах Ковалевского мы находим понимание личности, наделенной правами, имеющей возможность защищать их в суде как необходимый элемент правового государства. «Гарантией признания так называемых личных прав, — пишет он, — является возможность призыва в суд всякого, кто бы он ни был, причиняющего вред и убытки своими действиями, не согласными с законом». М. М. Ковалевский подобно П. И. Новгородцеву, Ф. Ф. Кокошкину, Б. А. Кистяковскому, В. М. Гессену, С. А. Котляревскому принадлежал к сторонникам правового государства, хотя и пришел к нему в теории с несколько иного направления, чем его коллеги, занимавшиеся по преимуществу вопросами права. Но подобно тому, как и в вопросе о природе государства в российской либеральной теории, когда речь зашла о ее практическом применении, к весьма сходным выводам пришли представители самых разных школ и направлений. Так, и в трактовке прав человека отечественными либералами мы видим в основном общее, чем различное. В еще большей мере это проявится в парламентский период деятельности отечественного либерализма, в его законотворческой работе.

Еще одним теоретиком российского либерализма был Ф. Ф. Кокошкин, относившийся уже к следующему поколению отечественных либералов. Он вполне разделял общелиберальный подход к целям и функциям государства рассматривая их в практической плоскости. Солидаризируясь с Н. М. Коркуновым в вопросе о конкретных задачах государства, Ф. Ф. Кокошкин видит их в реализации трех основных целей: 1) политической (в узком смысле слова), под которой он понимает развитие собственно государственной организации, осуществлении внешней политики, внутренней охране государственной власти; 2) правовой, понимаемой как охрана существующего права путем организованного принуждения и судебной деятельности и установление новых форм посредством реализации законодательной функции; 3) культурной, под которой он понимает в широком смысле слова содействие … материальному и духовному благосостоянию и развитию" граждан. Здесь же он ставит вопрос о пределах государственного вмешательства в сферу духовной жизни. Признавая допустимым вмешательство государства «во внешние, материальные условия человеческого существования и на внешнее поведение людей», он считает, что «внутренняя, духовная сторона человеческой жизни остается недоступной для непосредственного планомерного воздействия государственной власти». Инструментом охраны личных прав индивида у него также выступает независимый суд.

Трудно переоценить тот вклад, который внес в теорию вопроса либеральной судебной реформы Н. И. Лазаревский, чьи труды в этой области были не только в той или иной мере политически ангажированными материалами, связанными с политической практикой российского либерализма, но многие их них относились к вещам сугубо научным. Из-под его пера вышел, в частности, фундаментальный курс «Лекции по русскому государственному праву». В этом обстоятельном труде специальный раздел был посвящен судебной власти. В нем Н. И. Лазаревский последовательно исследовал исторические условия, обуславливавшие обособление суда, его главную задачу — разрешать споры о праве, как между индивидами, так и между индивидом и органами власти. В кратком историческом этюде представив эволюцию судебных учреждений в период европейского средневековья он подводит читателя к пониманию места и роли суда в современном обществе, где оптимальной схемой представляется реализация принципа разделения властей, обеспечивающего независимость судебной власти, как главной гарантии выполнения ею своей функции. В рассуждении перехода к парламентскому этапу развития страны Н. И. Лазаревский исследует вопрос о допустимости выполнения верхней палатой парламента судебных функций на предмет не нарушает ли это принцип разделения властей. реформа судебный россия либерализм Рядом с трудом Н. И. Лазаревского нельзя не упомянуть и «Государственное право» Б. А. Кистяковского. В этой работе известный российский юрист анализирует опыт строительства судебных систем в Европе Нового времени, отмечая, что целый ряд из них содержит удивительные атавизмы, вроде чуть ли не освобождения должностных лиц от ответственности. Категорически не приемлет он военных судов для гражданских лиц, считая все это злоупотреблением правом. Ссылается он в частности на опыт Англии, где военные суды вообще не могут быть введены.

Кроме того в своей работе он производит тщательный постатейный анализ Судебных уставов Александра II, показывая взаимосвязь заложенных в них идей с охраной базового принципа либерализма — неприкосновенностью личности. Исследование правоприменительной практики, в т. ч. и указной со стороны исторической власти позволило Б. А. Кистяковскому обосновать принцип, который станет альфой и омегой будущей либеральной партийной программатики и законотворческой деятельности в области судебной реформы — возвращение к букве и духу Судебной реформы 1864 г. Позднее он возвратится к этому тезису в работе «В защиту права». Его оценка Судебной реформы исключительно высока, по его мнению «организация наших судов, созданная судебными уставами императора Александра II 20 ноября 1864 года по принципам, положенным в ее основание, вполне соответствует требованиям, которые предъявляются к суду в правовом государстве».

Следует отметить, что для поколения российских либералов, которым на практике довелось воплощать в жизнь результаты своих теоретических поисков, судебная реформа отнюдь не была неким абстрактным институтом. Многие из них, целое поколение пришли к идеям либерализма, пришли в общественную жизнь именно благодаря тому импульсу, который дала русскому обществу судебная реформа Александра II. Подтверждение тому жизненный путь Первого спикера российского парламента С. А. Муромцева, сохранившего воспоминания о том, как в детстве, подростками его поколение следило за видными процессами, ходило на прения сторон, особенно с участием известных адвокатов, становившихся событием, долго обсуждавшимся в политически активной среде.

На этом фоне и формировались общественные интересы С. А. Муромцева. От услышанных в детстве разговоров о великих реформах и прочитанных старых газет на бабушкином чердаке он переходит к непосредственному знакомству с деятельностью новых судебных и земских институтов в России. Он следит за прениями и важнейшими постановлениями московского земского собрания, часто посещает судебные процессы, обсуждает их в переписке с родственниками, подбивает отца «выбираться в Новосиле в председатели съезда мировых судей» и т. д.

В своем фундаментальном труде «Судебной реформе» И. В Гессен один из обзоров озаглавил «Отношение общества и повременной печати к «основным положениям». В нем он, в частности указывает, что «не было ни одного голоса, который высказался бы против новых предложений вообще и за стары порядок». «Без признания навсегда священным жилище гражданина и личной свободы предстоящая судебная реформа, — приводит оценку тех лет И. В. Гессен, — не может способствовать к замене прежнего недоверия к судебным учреждениям полным доверия к ним».

Звучали эти мотивы и в стенах университетов. Выступая перед студентами учитель старшего поколения российских либералов профессор П. Г. Редкин, читавший на юридическом факультете Московского университета энциклопедию права. Его профессорская деятельность в Москве, длившаяся до 1848 г., доставила ему широкую популярность. Его живая и энергическая речь, часто поднимавшаяся до лиризма, его проповедь любви к науке, правде и справедливости обаятельно действовали на аудиторию. Выступая перед студентами по поводу судебной реформы он говорил: «С твердой помощью начала науки, вы сумеете радикально лечить всякую общественную болезнь … и своею рациональною деятельностью приготовите благосостояние нашему отечеству».

Вспоминал о тех временах и Б. А. Кистяковский, отмечавший, что «деятели судебной реформы были воодушевлены стремлением путем новых судов подготовить Россию к правовому строю. Первые реорганизованные суды по своему личному составу вызывали самые радужные надежды. Сперва и наше общество отнеслось с живым интересом и любовью к нашим новым судам». Подтверждает это и анализ прессы того периода, проведенный отечественными исследователями. Так, «Московские ведомости» (№ 168 1866 г.) писали о введении в действие судебных уставов: «Все, что есть живого, мыслящего, разумеющего, не может не быть затронуто судьбою возникающего в наше время нового порядка веще на Руси … Всеоживляющее, все возбуждающее начало публичности, дающее всему свет и призывающее всех к сознательному участию в интересах своего отечества … — начало, без которого ничто не может правильно и плодотворно развиваться».

Сделал ученый и общий для представителей либерального направления в российской юриспруденции о «зависимости наших судебных учреждений от центральной правительственной власти». Особую ценность представляет исследование Б. А. Кистяковским эволюции Судебных уставов 1864 г. в части их изменения последующими указами. Результаты этого анализа не только подтверждением верности курса на полномасштабное восстановление их действия, но и стали своего рода алгоритмом для внесения статей посвященных судебной реформе в либеральные законопроекты в области прав человека. Он также категорически не приемлет исключительные формы суда и, прежде всего, речь идет о военных судах, которые, по его словам «связаны с введением не только ненормальных форм судопроизводства, но и очень жестокой системой наказания и особенно частым применением смертной казни». При этом, оставаясь прежде всего юристом, Б. А. Кистяковский указывает на правовую основу исключительных положений и военных судов в российских Основных законах (ст.15).

И, конечно же, говоря о научном и политико-публицистическом наследии Б. А. Кистяковского в части реформирования судебной системы страны, никоим образом нельзя пройти мимо его статьи «В защиту права (Задачи нашей интеллигенции)». В ней он подводит весьма неутешительный результат «притупленности правосознания русской интеллигенции и отсутствия интереса к правовым идеям», что, по его мнению, стало результатом «отсутствия какого бы то ни было правового порядка в повседневной жизни русского народа». Говоря же о потенциальном носителе идеи права — интеллигенции, Б. А. Кистяковский еще более пессимистичен: «правосознание нашей интеллигенции и находится на стадии развития соответствующей формам полицейской государственности».

При этом важнейшей причиной этого стала именно ситуация в сфере судопроизводства. «Полное неравенство перед судом, — пишет Б. А. Кистяковский о русском человеке, — убило в нем всякое уважение к законности». В завершении своей относительно небольшой работы он вновь возвращается к вопросам места и роли суда в обществе, склоняясь к тому, что «суд есть то учреждение, в котором прежде всего констатируется и устанавливается право». Б. А. Кистяковский считал, что «даже законодательная деятельность народного представительства не может устранить значение судов для осуществления господства права в государстве». Здесь он сближается с точкой зрения С. А. Муромцева, который видел в судье, особенно действующим в условиях господства власти административной важное звено создания права в подлинном смысле этого слова. В частности Б. А. Кистяковский указывает, что «высоко держать знамя права и вводить в жизнь новое право судья мог только тогда, когда ему помогало живое и активное правосознание народа».

Разрабатывая теоретическую модель места суда в новом типе государственности он указывал, что «в современном конституционном государстве суд есть прежде всего хранитель действующего права; он обеспечивает его устойчивость и постоянство; но затем, применяя право, он продолжает быть отчасти и созидателем нового права».

Весьма интересен подход Б. А. Кистяковского к проблеме суда присяжных. При этом он обращается не к совершенствованию правовой базы и не к правоприменительной практике суда, а к такому, принципиально важному аспекту, как восприятие данного вида суда обществом, в котором он функционирует. И здесь вновь весьма пессимистическое заключение, связанное с тем, что «даже на суд присяжных у нас существовало только две точки зрения: или политическая, или общегуманитарная; в лучшем случае в суде присяжных у нас видели суд совести в смысле пассивного человеколюбия, а не деятельного правосознания».

Своеобразным рефреном этого труда Б. А. Кистяковского, могли быть его следующие слова: «Каково правосознание нашего общества, таков и наш суд». И, особенно это проявилось, по его мнению, в гражданском суде, который не только не занял своего места в формировании правосознания общества, готового к масштабным конституционным реформам, но и, в отличие от суда уголовного, вообще не пользовался вниманием со стороны широких слоев общества, которые «совсем не интересуются его организацией и деятельностью». Здесь Б. А. Кистяковский конечно же несколько упрощает ситуацию. В практике работы его коллеги С. А. Муромцева главным редактором «Юридического вестника», отмечается немало попыток повлиять именно на эту сторону общественного бытия. Возглавил журнал С. А. Муромцев отнюдь не в лучшем состоянии. «Журнал много терял в старой редакции, надо поправлять его», — писал он дяде в декабре 1878 г. Взявшись за работу по изменению содержания журнала, С. А. Муромцев наметил основные пути этой деятельности: «Стараюсь завести организованную правильно судебную хронику и в ней бросить в нашу практику судов и адвокатов семена новых практических идей».

Подробно перечисляет Б. А. Кистяковский и многочисленные недостатки в технической организации суда в России. Из довольно объемного материала выделим лишь претензии ученого-политика в адрес присяжных поверенных. Следует отметить, что во многом он пишет о людях, которых хорошо знал лично. Характеризуя сословие в целом Б. А. Кистяковский пишет, что у нас были и есть видные уголовные и политические защитники; … большинство это лишь борцы за известный политический идеал, если угодно за «новое право», а не «за право» в точном смысле слова". По сути он ставит в упрек своим коллегам то, что они забывали об интересах права формального или права вообще. В конце концов, они иногда оказывали плохую услугу и самому «новому праву», так как руководились больше соображениями политики чем права".

Дал Б. А. Кистяковский и свое объяснение и неудаче судебной реформы, заключавшееся в том, что «Суд не может занимать того высокого положения, которое ему предназначено, если в обществе нет вполне ясного сознания настоящих задач. Нельзя винить одни лишь политические условия в том, что у нас плохие суды, виноваты в этом и мы сами». Выход из ситуации он видит в совершенствовании и самосовершенствовании интеллигенции: «наша интеллигенция должна осознать, что устойчивость и прочность правопорядка есть лучшее средство для того, что бы этот правопорядок сделался справедливым и гарантирующим свободу».

Теоретические аспекты одного из будущих законопроектов о реформе первого департамента Сената, который активно обсуждался конституционными демократами и прогрессистами в Третьей думе были во многом заложены в исследовании С. А. Корфа «Административная юстиция в России». Посвятив значительную часть деятельности Сената как судебного органа, его взаимодействию с иными органами власти, он показал те проблемы, которые накапливались в его деятельности едва ли не с екатерининских времен. Его научное сочинение дает законодателю практически весь необходимый для работы материал, как в описании структуры и практики Сената, так и теоретических наработок в области его реформирования. Работа также фактически задавала некий алгоритм для законотворчества в сфере реформирования административной юстиции в России.

Обращался к проблематике места и роли суда в обществе и В. С. Соловьев. Так, в частности, в своей работе «Определение права в связи с его нравственностью» он указывает на невозможность «разобщения» трех видов власти. Среди них «1) власть издавать обязательные для всех законы, 2) власть судить сообразно этим общим законам о частных делах и поступках и 3) власть принуждать всех и каждого к исполнению как этих судебных приговоров, так и всех прочих мер, необходимых для общей безопасности и преуспевания». По В. С. Соловьеву власть «вторая — судебная — уже обусловлена первой, так как суд не самозаконен, а действует согласно обязательному для него закону». Назначение же исполнительной власти в том, что она обеспечивает принудительное исполнение законов и судебных решений.

Теоретическим изысканиям места и роли суда в обществе и его потенциальными возможностями влияния на направление общественного развития занимался один из корифеев российского либерализма С. А. Муромцев. Что же касается стиля работы самого С. А. Муромцева, то наука и в период адвокатской деятельности продолжала оставаться для него самостоятельной ценностью, целью, а не только средством достижения конкретного результата в суде. Стремясь, как и всякий представитель своей профессии к успеху конкретного дела, он, вместе с тем, неуклонно шел к осуществлению подлинно научных принципов в действующем праве. «Судья не только является пассивным органом законодателя, — отмечал С. А. Муромцев, — но наравне с ним творит право». Следовала отсюда и главная задача современного правосудия — «формулировать новое учение о призвании судьи взамен неудовлетворяющего всем требованиям и потому устаревшего учения о „толковании“ закона».

Как отмечает М. В. Немытина, в начале ХХ в. в России получили распространение теоретические поиски медленного, постепенного пути преобразования общественного строя. К авторам, работавшим в этой области, она относит С. А. Муромцева, Л. И. Петражицкого, Н. М. Коркунова. Судейскому правотворчеству в их идеях отводилось заметное место. Оно в перспективе должно было способствовать эволюционной смене абсолютизма либеральным правопорядком. «Стоящий в в центре этого процесса широко образованный судья, создавая такого рода правопорядок, мог противостоять как революционерам, стремящимся к разрушению существующего режима, — отмечает она, — так и реакционерам-охранителям». В частности С. А. Муромцев предлагал «заменить отжившие законы либерально-демократическим правотворчеством». Однако, как справедливо отмечает один из исследователей его творчества В. Д. Зорькин, этим взглядам присуща и несостоятельность, и утопичность, применительно к России той эпохи. Как отмечает он в своей монографии: «…при отсутствии прочных демократических традиций, отсутствии прочных демократических традиций, отсутствии буржуазной законности предлагать вместо закона судебно-административное правотворчество значило погрузить страну в еще большую бездну бесправия».

В многочисленных работах, обращенных к исследованию проблемы образования юридических норм, С. А. Муромцев указывал, что этот процесс «есть результат взаимодействия двух деятелей: жизни народа, творящей потребности в нормах, и мыслительной способности всего народа вообще и сословия юристов в особенности… каждая юридическая норма и есть явление, непосредственно вызванное потребностью, но явление, вызванное потребностью при содействии мышления человека».

Как юрист-практик С. А. Муромцев, тем не менее, интересовался не столько статьей закона, сколько нормой права. Исследование действующего права он не ограничивал простым грамматическим или логическим толкованием статьи. Статья для него была материалом, но он изучал ее в связи с теми целями, для достижения которых она была предназначена. В его адвокатской работе разъяснение им самой обычной статьи действующего права приобретало характер специальной научно-догматической работы. При этом методе разработки действующего права С. А. Муромцев своей повседневной работой адвоката-практика совершал работу юриста-ученого. «Суды и юрисконсульты, — учил он, — творят право по преимуществу в форме решений; но особенно в наше время судебное творчество проявляется так же в формулировании юридических норм».

Отношение его к суду следовало из базового тезиса о судье как правотворце, о его решающей роли для современного правотворчества в России. «Мы не проповедуем сознательного уклонения судьи от почвы закона; напротив, по мере сил он должен держаться почвы, подготовленной законодателем, — отмечал С. А. Муромцев, говоря о взглядах на место и роль судьи в процессе правотворчества и правоприменения, — но история показывает, что юриспруденция бессознательна и постепенно уступает духу времени и подкапывается под устаревшее право».

Здесь виден источник уважение С. А. Муромцева к священной для него идее судебной власти. Он искренне и сознательно переносил это свое отношение на ее представителей в то время, когда они творили суд. Обсуждая конкретные судебные решения, он отмечал, что «трудно учесть все те мотивы, которые склонили суд именно к такому решению, нельзя забывать, что за всеми мотивами стоит судейская совесть, которая и является часто истинным источником юридически слабо обоснованного решения».

При таком отношении к суду, стремясь получить от него добросовестный ответ по спорному вопросу, он принципиально отвергал лиризм в гражданском процессе, не позволяя себе восстанавливать суд против личности противника или, напротив, возбуждать в суде ненужную жалость к своему доверителю. Он стремился помочь суду разобраться в спорном вопросе, разъяснить дело, хотя иногда, по старой привычке, сбивался на учительский (профессорский) тон.

Данная точка зрения весьма спорная для современного уровня развития отечественного права, тем не менее, как мы отмечали выше, в анализируя подходы Б. А. Кистяковского к пониманию места и роли суда, не были чем-то уникальным и исключительным.

Однако в наследии С. А. Муромцева есть еще один документ, который, как нам представляется, может считаться своего рода предшественником будущего проекта Основного закона России, это — записка «О внутреннем состоянии России 1881 г.», по сути, обращение либеральной, политически активной, думающей части российского общества с предупреждением к власти о потере и темпа, и качества реформ. Фактически начала периода дифференциации русского общества, порождающей питательную среду для радикальных политических сил, угрожающим основам бытия строя жизни общества в целом.

Отдельный раздел записки посвящен и вопросам судебной реформы. Ее проведение прежде всего увязывается С. А. Муромцевым с неприкосновенностью личности, а, точнее, ее отсутствием. «Еще более неудовлетворенным является в настоящее время естественное в каждом образованном человеке стремление к личной неприкосновенности, пишет он, — независимость суда, предосторожности при обысках и арестах, ответственность за неправильное лишение свободы, наказание, налагаемое не иначе, как по соблюдении всех формальностей гласного и состязательного судопроизводства, — вот необходимые условия существования современного общества. Ни с какими административными ограничениями суда оно не может примириться».

Наиболее явными отступлениями от порядка судоустройства, которые, по мнению авторов «Записки» следовало устранить были: отсутствие независимых следователей, что нивелировало значение первой стадии процесса; отсутствие фактической несменяемости судей, благодаря практике дальних переводов и неудобных повышений; недоверие к избранию судебных учреждений (ст. 213−215 учр. Суд. Уст.; по новому изданию ст. 302−304) и произвольные назначения на судебные вакансии.

Свою позицию по вопросу о месте суда в системе властей в государстве сформулировал и В. М. Гессен. Он говорил об обособленности властей, считая необходимым отделение правительственной и судебной власти от законодательной для того, что бы подчинить их последней.

Также В. М. Гессен полагал, что правомерность правительственной власти выступает в правовом государстве источником субъективных публичных прав гражданина. Публичные права гражданина, аналогично его частным правам, гарантируются судебной охраной и защитой. В соответствии со специфическим характером публичных прав, наиболее важной формой их судебной защиты В. М. Гессен считал институт административной юстиции. Под ней он понимал «своеобразную и обособленную организацию судебной власти, призванной к защите субъективных публичных прав путем отмены незаконных распоряжений административной власти». По мысли ученого, административный судья должен быть независим от администрации в той же степени, как и гражданский судья, в частности быть несменяемым. К необходимым признакам административной юстиции также относятся коллегиальность судебной организации, состязательность, устность и гласность судопроизводства.

Также В. М Гессен считал, что, возникая на почве теории обособления властей, административная юстиция выступает необходимой гарантией правомерного характера правительственной власти. Этому должен сопутствовать институт уголовной ответственности должностных лиц, в т. ч. и министров. Этот вопрос в своем концентрированном виде нашел свое отражение в конституционны проектах российского либерализма.

Крупнейшей в своем роде работой в данной сфере, является труд «Судебная реформа», вышедший из-под пера видного либерального юриста и политика И. В. Гессена. Этот фундаментальный труд основан на ряде базовых тезисов либеральной общественности в области реформы судебной системы. Прежде всего это тщательное обоснование базового тезиса о прогрессивности Судебной реформы в целом и постоянной практикой ограничения прав и свобод, предоставляемых этой реформой населению России.

Собственно эти два тезиса неоднократно совмещает И. В. Гессен в своем труде, когда пишет о том, что «с первых же дней обнаружилось, что новый институт вошел в государственный организм инородным телом, которое, по общему физиологическому закону должно быть ассимилировано или извергнуто». Далее И. В. Гессен приводит длинный перечень претензий русского общества к тем изменениям, которым подвергся изначальный замысел судебной реформы. Перечень их воистину безграничен, здесь и замена следователей специальными чиновниками, и фактическая свобода министра в отмене гласности процесса, приостановление деятельности советов присяжных, усиления подчиненности судей министру в вопросах предоставления информации, изъятия отдельных категорий дел из общего судебного порядка, ограничение деятельности суда присяжных, введении института земских участковых начальников и т. д. и т. п.

Формулирует он и свое видение тех направлений реформы, которые, по его мнению, могли бы вывести систему из того положения, в котором она оказалась через 50 лет коррекции в одном направлении. Первый и базовый принцип это отделение судебной власти от остальных, исключение в какой бы то ни было форме вмешательство в ее сферу представителей другой, прежде всего административной власти. Далее предлагается вернуть институт мировых судей в общих принципах Судебных уставов 1864 г., с определенными коррективами, связанными с практикой их работы, при этом председателей и членов судебных палат назначать от правительства.

Сенату предполагалось принять роль высшего суда с образованием в его составе суда кассационного, а также вменив надзор за правильностью и единообразием толкования законов. Реформировать институты прокуратуры и адвокатуры, обеспечить гласность судебного процесса. Два раздела предложений касались также совершенствования гражданского и уголовного судопроизводства. В целом работа И. В. Гессена будучи специализированным трудом, подготовленным на основе всего комплекса материалов, связанных с судопроизводство в России, содержала основные положения, которые легли как в либеральную программатику, так и в либеральное (по преимуществу кадетское) законотворчество. Несколько облегчает задачу компаративного анализа достаточно высокую. Степень формализации юридической терминологии, употребляемой авторами теоретических трудов, конституционных проектов, программных партийных документов, либеральных законопроектов весьма высока. К тому же в большинстве случаев авторами указанных документов были одни и те же люди, активно совмещавшие занятия наукой с политической, парламентской и законотворческой деятельностью, создав богатейший корпус документов.

Для контраста в подходах к проблеме судебной реформы приведем цитату одного из основателей социал-демократии в России Г. В. Плеханова. В отличие от либералов левые партии судебную реформу не жаловали и Г. В. Плеханов в частности утверждал, что в условиях полицейского государства «реформирование судопроизводства в России остается экзотическим растением: оно так же подходит ко всему государственному строю России, как шелковый цилиндр одетому в звериные шкуры эскимосу». Институт независимой судебной власти был для теоретиков российского либерализма и целью и средством реализации своих взглядов на реформирование общества. Но, вместе с тем весьма симптоматично, что, они всегда оставались в рамках реальной политики, понимания возможного и невозможного. Либеральные юристы не предполагали немедленного введения в России принципиально новой судебной системы, выстроенной по современным им западным образцам, ограничиваясь, как правило, указанием на необходимость восстановления в полной мере действия судебных уставов 1864 г. Так, из проектов Основного закона были изъяты статьи, предполагавшие создание Верховного суда. В подобной ситуации именно расширение прав и свобод личности, их законодательное закрепление должны были стать силой, стимулирующей распространение в обществе нового типа правоотношений, побуждающих личность к реализации номинально признаваемых за ней прав, что также считалось неотъемлемым элементом гражданского общества. Об этом писал еще Б. Н. Чичерин, указывая на необходимость индивида обращаться за защитой нарушенного права. Это, в свою очередь, позволяло говорить о возможных путях расширения социальной базы для либеральных политических сил и создания условий для дальнейшей реализации либеральной модели преобразования страны.