Фултонская речь в отражении газет «Правда», The New York Times и The Washington Post

Выступление бывшего премьер-министра Великобритании У. Черчилля в колледже американского Фултона 5 марта 1946 г. формально считают началом холодной войны. В. Зубок пишет, что «речь Черчилля в Фултоне о железном занавесе пришлась Сталину как нельзя кстати. Кремлевскому вождю представилась отличная возможность предупредить советских граждан о предстоящих лишениях. 14 марта 1946 г. газета „Правда“ напечатала ответы т. Сталина на вопросы своего корреспондента в связи с речью Черчилля. На самом деле и вопросы, и ответы Сталин написал сам и тщательно отредактировал весь текст, так же как и свою „предвыборную“ речь. Вождь народов назвал Черчилля „поджигателем войны“ и даже сравнил своего бывшего союзника с Гитлером, обвинив его в приверженности к „английской расовой теории“, согласно которой „нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные должны господствовать над остальными нациями мира“» Зубок В. М. Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева/ В. М. Зубок [авторизованный перевод с англ. М. Мусиной]. — М: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд «Президентский центр Б.Н.Ельцина», 2011. С. 91.

Тем не менее, как уже упоминалось выше, основной целью Черчилля являлось сохранение и расширение англо-американского сотрудничества. Чтобы выявить основные установки Черчилля и Сталина, нами был проведен контент-анализ фултонской речи и интервью Сталина газете «Правда». Структурной единицей анализа считать слово. Полная версия контент-анализа находится в Приложениях, А и Б.

Наибольшее количество слов Черчилль тратит на раскрытие темы угрозы международной безопасности. Поскольку тема расширения социалистического лагеря находится на втором месте, в сознании реципиентов два этих положения неразрывно связываются. Речь Черчилля не является собственно медиатектом, хотя и перепечатывается многими СМИ (см., например, The Washington Post, March, 6, 1946), поэтому подробного анализа манипулятивных приемов, использованных в ней, не проводилось. Отметим лишь, что указанная связь между международной угрозой и расширением социалистического лагеря иллюстрирует применение метода создания окружения: информация о поиске союзников Советским Союзом помещается в контекст нестабильности, постоянного напряжения и вероятности новой войны, способствуя закреплению ассоциативных связей между СССР и этими угрозами. Теме англо-американского сотрудничества Черчилль действительно уделяет немало внимания: этот тезис находится на третьем месте.

Спустя два дня после выступления на страницах The New York Times появляется подробный анализ всех плюсов и минусов сохранения англо-американского сотрудничества. Автор использует метод политического прогноза, формирует альтернативное будущее, в котором СССР добивается наибольшего влияния именно из-за разобщенности западных союзников. Образ СССР используется в данном случае как антагонист; чтобы достичь этого эффекта, журналист прибегает к приему демонизации врага:

«Сохранение организации /Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании/ способствовало бы борьбе с той внешней политикой русских, которая с 1920;х годов основывается на трех следующих концептах: 1) западные союзники никогда не смогут прийти к полному единодушию, 2) западные страны не способны привести в полное соответствие свою внешнюю и внутреннюю политику, 3) любая потенциальная война принесет хаос во французские и английские колонии, это создаст множество возможностей для расширения сферы своего /СССР/ влияния» (The NYT, March 7, 1946). Как мы видим, автор ищет внешние причины для обоснования проблем внутренней и внешней, европейской, политики США. Не называя ни одной фамилии, ни одной советской или просоветской организации и даже названия самого государства СССР, автор эксплуатирует таким образом страх аудитории перед неизвестностью. Это также видно, например, в следующем фрагменте:

«…нынешние протесты духовенства против нашей ядерной программы и оружия массового поражения снова доказывают, насколько проницательны были расчеты Москвы в том, что внутренняя разобщенность западных стран не только ожидаема, но и играет на руку политике русских» (Там же).

Политический прогноз появляется и на страницах Washington Post и звучит более пессимистично и ультимативно, чем у New York Times: «На прошлой неделе мы подошли к черте, за которой не видится более даже теоретической возможности заключения мира. Мы находимся на разделительной линии, после которой легче потерпеть неудачу, чем иметь успех, где шансы на новую войну куда выше и реальнее, чем шансы на мир»(WP, March 12, 1946). Озаглавлен текст «Черная неделя». Оценивая шансы успеха мирных переговоров, автор материала эксплуатирует страх перед новой войной, создавая негативный образ оппонента, который якобы не стремится к миру. Автором данного текста является У. Липпман, выпустивший позднее сборник под названием «Холодная война».

Более резкие заявления в New York Times появляются несколько дней спустя, 10 марта. Отметим, что они опубликованы от лица лондонского корреспондента. В этом прослеживается определенная тенденция: наиболее агрессивные тезисы высказываются якобы не от лица американцев. Данный текст выходит под заголовком «Вызов России: поднимите железный занавес! Пусть весь мир узнает Советскую Россию, и положим конец подозрениям». Переход метафоры Черчилля в газетный язык формирует штамп, который на долгие годы становится одним из самых употребляемых в печати.

Журналист сравнивает СССР с нацистской Германией предвоенного периода, используя манипулятивный прием переноса негативного образа: «В 1939 году мы пытались усмирить германскую манию величия, сегодня пытаемся умерить советскую манию преследования. Шансы на успех во втором случае примерно такие же, каковы были в первом» (The New York Times, March 10, 1946). Чтобы подчеркнуть различие между цивилизованным капиталистическим и диким социалистическим строем, автор вводит рассказ о визите советских футболистов в Лондон: «Эти спортсмены, никогда не бывавшие за границей, передвигались по Лондону с поражающей настороженностью, сравнимой разве что с африканской экспедицией охотников за головами. (…) Они даже не прикоснулись к сандвичам, предложенным им в футбольной ассоциации — конечно, если Максим Горький, как все мы знаем, был отравлен за границей, то что же будет удивительного, если отравят и простых русских футболистов?». Ироническое начало, прослеживаемое в этом фрагменте, свидетельствует о желании изобразить соперника незначительным, слабым, мнительным, а значит, неопасным. Этот фрагмент также можно трактовать как попытку дискредитации советского образа жизни: граждане СССР никогда не бывали за рубежом, не знают, как себя вести в обществе, всего боятся и всех подозревают.

Ироничную оценку Washington Post дает и сторонникам СССР в американском обществе: «Сенатора Пеппера и его коллег можно поздравить с мужественным ответом на речь Черчилля. Кто является президентом США, Трумэн или Черчилль? Почему Черчилль должен указывать нам, какой должна быть наша политика, ведь даже его собственный народ открестился от него на последних выборах. Черчилль — поджигатель войны, и настало время сенатору Пепперу сказать ему об этом» (The WP, March 8, 1946) Ирония достигается в данном фрагменте за счет диалогической цитации («поджигатель войны»), гиперболизации («мужественный ответ»), а также за счет риторического вопроса.

Активно используется метафоризация и эвфемизация при характеристике как советского строя, так и речи Черчилля: речь британского политика «была так же хороша, как богатый рождественский пудинг ушедших дней, без жесткой экономии и нехватки всего» (The WP, March 6, 1946), что касается СССР, то он «болен манией преследования», создавшийся в стране режим напоминает «теплицу», «таблетка умиротворения» — это не то «лекарство», которое может помочь (см. The NYT, March 10, 1946, тот же текст). Характеризуя черчиллевское выступление, журналист спекулирует на ностальгических чувствах аудитории, создавая у нее позитивный образ спикера за счет помещения его в контекст приятных воспоминаний. Не называя напрямую власть в СССР диктатурой или тиранией, автор тем не менее настаивает на том, что текущий режим нужно менять, оказывая давление во время переговоров по послевоенному устройству мира. Наилучшим средством для этого автор видит психологическое оружие — одно из средств ведения информационной войны Расторгуев С. П. Философия информационной войны. — М.: Издательство: Вузовская книга, МПСИ, 2003. Термин «холодная война» в тексте не используется, но взгляд на психологическое оружие как единственное эффективное средство воздействия на СССР говорит о намерениях западных стран не сотрудничать с Советским Союзом, а подчинять его политику своим интересам. Технологию такого влияния журналист видит в следующем:

«Западные державы вместо встречных территориальных претензий, должны добиваться действия психологического оружия, а именно: а) свободного доступа к иностранной периодике, книгам и фильмам в СССР; б) такого варианта советской цензуры (если без нее никак), которая бы обеспечивала свободную циркуляцию информации о внешнем мире по всей территории СССР; в) свободного доступа аккредитованных журналистов, парламентских комитетов и т.п. на советскую оккупационную территорию; г) отмены ограничений на посещение иностранцами СССР и советскими гражданами зарубежных стран; д) активного сотрудничества с западными государствами в вопросах организации программ обмена для студентов, преподавателей, писателей, рабочих и других специалистов на взаимной основе«(The NYT, там же). Реализация этих требований, очевидно, привела бы к эффективной пропаганде западного образа жизни.

В качестве доказательства общественного одобрения речи Черчилля New York Times приводит материалы из зарубежных изданий: «Де Голль делает ставку на мировой кризис /в тексте приведен комментарий президента Франции по поводу конфликта США и СССР, хоть это и не вынесено в заголовок — прим.авт./» (The NYT, March 13, 1946), «Испанское радио защищает Черчилля перед Сталиным» (The NYT, March 15, 1946). Анализ данных текстов свидетельствует о попытке передать наиболее резкие суждения через третью сторону конфликта. Например, в первом из приведенных текстов: «Де Голль убежден, что в скором времени Россия обострит этот конфликт…», — и во втором: «Внешняя и внутренняя советская пропаганда пытается убедить весь мир в том, что другим нациям нечем заняться, кроме как атаковать Россию. Поэтому Черчилль стал для Сталина врагом номер один».

Приводятся и обзоры публикаций советских газет. Как правило, они привлекают внимание громкими заголовками (установка на сенсационность в свете небольшого количества информации об СССР), но по содержанию представляют собой сухой пересказ с цитатами, практически без авторской оценки содержания. Рассмотрим примеры заголовочных комплексов: «„Правда“ расценила речь Черчилля как угрозу новой войны/ Московская газета назвала британский план попыткой ликвидировать ООН и управлять миром с позиции силы» (The NYT, March 12, 1946), «Черчилль не запугал Советы, пишут „Известия“» (The WP, March 13, 1946). Сенсационность реализуется за счет использования аффективов с пейоративной окраской (угроза, ликвидировать, позиция силы).

Ставку на сенсационность также иллюстрирует попытка изданий привлечь внимание аудитории к теме за счет привязки любого события к фигуре Черчилля, популярной в то время в США. Так, например, в тексте New York Times под заголовком «Черчилль в молчании» (March 23, 1946) британский политик упоминается лишь в первом абзаце, а материал в целом представляет собой обзор СМИ. Заметка о митинге за укрепление советско-американских отношений выходит под заголовком «Черчилль одолен» (March 19, 1946).

После выхода интервью Сталина газете «Правда» в Washington Post выходит текст под заголовком «Сталинская тирада», в котором интервью советского лидера характеризуется как наглядный пример невозможности сотрудничества с Советами: «Огромная идеологическая пропасть между Россией и западными демократиями никогда не была более очевидной, чем после внеочередного выступления генералиссимуса Сталина, выдавшего тираду против Уинстона Черчилля. В этом пассаже советский диктатор противопоставляет политическую ситуацию в Польше, Югославии, Венгрии, Болгарии и Румынии ситуации в Великобритании» (WP, March 16, 1946). Отдельно хочется отметить использование характеристики «тирада» и ярлыка «диктатор», которые не появляются на страницах The New York Times (в публикациях данной газеты чаще используются слова Prime-MinisterПремьер-министр и statementзаявление). Это говорит о том, что The Washington Post придерживается более резкой позиции, в ней, в отличие от нью-йоркской газеты, не появляется текстов с позитивной или нейтральной оценкой советского режима, несмотря на одинаковую политическую окраску изданий.

Советская пресса долгое время не реагирует на выступление Черчилля. Вероятно, это связано с тем, что советская элита анализировала отклики общественности на данное событие, для того чтобы сформировать официальную позицию СССР. В пользу этой версии говорит порядок выхода материалов в газете «Правда», посвященных фултонской речи.

• 10 марта появляется «Международное обозрение», в котором напрямую не упоминается ни Черчилль, ни его выступление, но осуждаются «всевозможного рода инсинуации вокруг государств Восточной Европы, будто бы отделенных непроницаемой „завесой“ от всего мира». То, что речь идет именно о черчиллевском заявлении, свидетельствует употребление лексемы «завеса», отсылающей нас к «железному занавесу». Поскольку советские граждане к моменту выхода текста еще не знакомы с содержанием выступления британского политика, этот прием лишь начинает формировать общественное возмущение, но пока безадресное: враг есть, но он не определен.
• 11 марта «Правда» выходит с передовицей «Черчилль бряцает оружием». В тексте активно используются штампы и ярлыки: «застрельщик антисоветской кампании», «гарцует на своем старом коньке, выступая против Советского Союза», «отравленные ядом и ненавистью к подлинной демократии слова», «воображает себя спасителем Европы от коммунизма», «господство политики силы», аудитории напоминают о прошлых антисоветских выступлениях Черчилля (метод исторических аналогий), придавая образу врага персонифицированный вид. Следует отметить расположение данного текста на передовице, что не характерно для текстов международной тематики в газете «Правда» — это говорит о его программном характере: несмотря на то, что в данном выпуске есть еще материалы, посвященные фултонской речи, наиболее агрессивный из них оказывается на первой полосе. На четвертой полосе появляется пересказ содержания самого выступления в Фултоне, который в целом выдержан в нейтральном тоне и не содержит авторских комментариев (как и публикации американских газет в подобных случаях). В подбивку к нему появляются две короткие заметки: «Выступление Трумэна на пресс-конференции» и «Заявление бывшего американского посла в СССР Стэндли». Основная мысль обоих текстов: в Америке заранее не знали, о чем будет говорить Черчилль, и уверены, что Россия не стремится к агрессии. В этом проявляется установка считать Черчилля главным виновником ухудшения отношений СССР и Запада и также политика «частичной идеологии».

Ключевым текстом данного периода, наравне с собственно фултонской речью, является «Интервью тов. И. В. Сталина с корреспондентом „Правды“ относительно речи г. Черчилля» (14 марта 1946 г.). Во-первых, потому что текст написан самим Сталиным, во-вторых, потому что слова первого человека в государстве можно расценивать как официальный ответ государства, в-третьих, потому что данный текст собирает воедино весь комплекс идеологем, которые функционировали во внешней пропаганде.

Контент-анализ данного текста показал, что наиболее сильной, с точки зрения Сталина, идеологемой является угроза новой войны — именно этой теме он уделяет наибольшее внимание. Сталин заявляет, что «Черчилль стоит теперь на позиции поджигателя войны», что «Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей». Кроме очевидного навешивания ярлыков («поджигатель войны»), хочется отметить метод исторических параллелей, к которому прибегали и авторы американских газет. Обращение к эпохе фашизма и Гитлеру персонально отражает самые главные страхи послевоенного общества, а также выглядит наиболее эффективным, поскольку память об этих событиях еще свежа. Следует также подчеркнуть, что в советском обществе эта идеологема обладает накопленным негативным смыслом и активно используется в пропаганде и в последующие периодыБыстров Н. П. Газета «Правда» и закрепление идеологемы «фашизм» в массовом сознании (Пропагандистская кампания против И. Броз Тито 1948;1953гг) // Вестник Российского государственного гуманитарного университета, № 11. 2008. .

На втором месте по значимости и силе воздействия стоит идея мирового пролетариата — расширение социалистического лагеря. Вероятно, столь пристальное внимание Сталина к этой теме связано не только с интересами СССР по расширению своей зоны влияния, но и с необходимостью ответить на обвинения Черчилля в экспансионизме. В пользу этого тезиса говорят следующие слова советского главы: «г-н Черчилль квалифицирует все это, как не имеющие границ „экспансионистские тенденции“ Советского Союза…г. Черчилль грубо и беспардонно клевещет здесь как на Москву, так и на поименованные соседние с СССР государства», «Как можно, не сойдя с ума, квалифицировать мирные стремления Советского Союза, как экспансионистские тенденции нашего государства?».

Для подкрепления своих обвинительных тезисов в адрес Черчилля советская печать использует прием обращения к авторитетам: на протяжении нескольких дней публикуются отклики влиятельных лиц, преимущественно сочувствующих коммунистической идеологии, в поддержку Советского Союза. На страницах «Правды» появляются выступления генерального секретаря федерации профсоюзов Луи Сайяна (13 марта 1946 г.), Бернарда Шоу и Джона Пристли (14 марта 1946 г.), анонимного американского военного (15 марта 1946 г.). О выборочности подбора информации свидетельствует и обзор иностранной прессы «Отклики иностранной печати на интервью тов. И. В. Сталина с корреспондентом „Правды“ относительно речи г. Черчилля» (15 марта 1946 г.). Среди анализируемых государств преобладают социалистические, либо те, в которых социалистические взгляды очень популярны: Польша, Китай, Швеция, Греция, Болгария. Несмотря на то, что самые читаемые газеты Англии и США дали свою оценку сталинскому выступлению (например, WP), эти СМИ не упоминаются в обзоре. В блоке о США речь идет только о нью-йоркском радио и радио Сан-Франциско, а также о «последних изданиях вечерних газет», поместивших «сообщение об интервью И.В. Сталина под огромными заголовками». Отсутствие цитирования, а также неинформативные сообщения, говорящие лишь о факте публикации, но не об ее содержании, свидетельствуют о попытке манипуляции информацией: сообщение об огромных заголовках должно создать впечатление о большом интересе американской печати к интервью Сталина, но отсутствие в обзоре самого заголовка или цитат из текста дает понять, что характер содержания этих публикаций не пригоден для цитирования в партийной газете.

Таким образом, газета «Правда» создает следующую картину событий, разворачивавшихся после фултонского выступления Черчилля. Бывший британский премьер — «поджигатель войны», антисоветчик, стремящийся «посеять семена раздора» между союзными государствами. Мировая общественность не одобряет его идей и выступает в поддержку Советского Союза. Отсутствие перепечаток или обзоров американской прессы, критикующей СССР и поддерживающей Черчилля, говорит в пользу тезиса о «частичной идеологии»: советская печать выступает с точечной критикой отдельных личностей, избегая осуждения американской политики. Объяснить это можно заинтересованностью политической элиты СССР в получении кредитов от западных государств. Об этом свидетельствует и публикация, появившаяся в Washington Post, под заголовком «Кредит для России»: «Ни один вопрос не является таким важным и животрепещущим сейчас, как кредит для России» (March 7, 1946).

Между тем, американская пресса довольно резко отзывается о сталинском интервью, называя его «тирадой диктатора» (WP), а предложения Черчилля признает «спасением англо-американского военно-политического сотрудничества» (NYT). Американские газеты говорят о необходимости давления на СССР с помощью психологического оружия с целью изменения существующего там политического режима. Однако появляются и нейтральные публикации, не выражающие агрессивных идей, но в большинстве случаев это просто перепечатки советских материалов.

В этом видится различие между американской и советской печатной пропагандой: советские специалисты настраивают на запрете трансляции противоположной точки зрения, иначе пропаганда будет неэффективнаСкуленко М. И. Журналистика и пропаганда. — Киев. Издательство при Киевском государственном университете, издательское объединение «Вища школа», 1987. С. 143., американская же печать дает слово противоположной стороне, но лишь для того, чтобы показать ее несостоятельность. Публикации для перепечатки выбираются наиболее резкие и агрессивные, а сочувствующие советской стороне персоны изображаются в комическом, ироническом ключе.

Что касается приемов, используемых прессой обоих государств, то они в целом совпадают. Среди выявленных методов преобладают следующие:

а) Метод исторических аналогий и, неразрывно связанный с ним в данной ситуации, метод эксплуатации страха перемен.

Связь данных методов и их активное использование обусловлено общим недалеким прошлым западных стран и СССР, а именно победой над фашистской Германией. Страх перед возрождением фашизма и новой кровопролитной войной делает эти методы эффективными в создании образа потенциального врага, поскольку идеологема «фашист» обладает крайне негативным смыслом.

б) Метод навешивания ярлыков и использование штампов.

Этот метод также связан с недалеким прошлым государств, поскольку ярлыки, используемые на начальном этапе холодной войны, в большей части пришли из пропаганды предыдущего, военного периода: «поджигатель войны», «фашист», «варвар». Однако начинают формироваться и новые, свойственные в дальнейшем всему периоду холодной войны, речевые клише: «железный занавес», «реакционер», «диктатор», «тиран». Многие из них уже использовались в другие исторические периоды, однако отходили на второй план в военное время, но стали актуальны в новом противостоянии.

в) Метод политического прогноза.

Исследователи политических технологий обычно объединяют этот метод с рассмотренным ранее методом эксплуатации страха, но, на наш взгляд, в данной ситуации будет уместным разделить их, поскольку политический прогноз в американской журналистике использует и позитивный опыт прошлого при прогнозировании будущего, а не только основывается на запугивании. Именно так ситуация обстоит с прогнозированием развития англо-американских отношений.

г) Метод использования групп влияния (обращение к авторитетам).

Активное использование именно этого метода обеими сторонами обусловлено не только тематической спецификой и пропагандистскими задачами, но и ролью журналистики как транслятора мнений. Манипулятивность проявляется в подборе экспертных оценок по идеологическому признаку.

Благодаря активному использованию обеими сторонами именно последнего метода, на первый план в информационном поле выдвигается фигура У. Черчилля. Его появление на страницах печати решает разные задачи. В советской прессе эта фигура становится олицетворением зла и решает задачу поиска внешнего врага, в американской — помогает реализовывать установку на сенсационность, поскольку является очень популярной в американском обществе и находится в связи с малоизученной темой (СССР), а также выступает в качестве транслятора пока еще спорных идей. На примере Черчилля американские власти получили возможность изучить общественное мнение по вопросу конфронтации с СССР Злобин Н. Америка и Россия на пороге XXI века: новая холодная война? // Континент, 2000. № 105. URL http://magazines.russ.ru/continent/2000/105/zlobin.html. .