«Чужое имя». Литературный комментарий

«Чужое имя» (издательство «Земля и фабрика» (ЗиФ), Москва-Ленинград). Г. П.Б. 1927 г.

(Печатается по изд. 1927 года, «Земля и Фабрика», Москва — Ленинград. 5000 экз.).

Композиционно текст романа «Чужое имя» делится автором на две книги, по десять глав в каждой.

В своих последних перед творческим «переворотом» романах и рассказах Л. И. Гумилевский интересуется положением человека между мирами — миром старой царской, правоверной России и миром новых прогрессивных людей. Люди без почвы под ногами — предмет художественного интереса советского писателя. Изобразить типы людей первых лет постреволюционной эпохи, подвешенных, смущенных, ищущих новые пути в новом мире — художественная задача Л. И. Гумилевского. В своем цикле «Шесть случаев по одному поводу» 1933 года герои не могли пересечь границу этих миров, совершить переход, будучи связанными национальными традициями и ограниченными рамками народного сознания (менталитета). А новый человек — человек мира. В романе «Чужое имя» (1927 г.) автора интересует сознание сельского человека, жизнь деревни. Что происходит с этими деревенскими «богоносцами» в эпоху стремительного технического и научного развития?

Вообще, оппозиция «истинная христианская вера» и «народные темные поверья» очень характерна для проблемной структуры романов и рассказов Гумилевского, много наблюдавшего за жизнью деревни, крестьян, живо интересовавшегося вопросами народного сознания в меняющемся мире. (этому — проблеме косности представлений отсталого жителя деревни и отдаленных областей страны — посвящены многие рассказы (произведения, объединенные в сборник-цикл «Колдуны», «Шесть случаев по одному поводу»).

Рассказ «Патриархи» содержит сюжетный элемент, послуживший завязкой к действию «Чужого имени». Темой рассказа становится рождение новой власти в темном и далеком селе в голодные годы.

В рассказе «Патриархи» так же, как и в романе «Чужое имя» отражается конфликт старое-новое, народные поверья деревенских жителей-прогрессивные идеи молодых коммунистов. И разрешается гибелью «патриархов», смертью старого села. О темноте мужика писал также Златовратский, интертекстуальные связи с текстом которого будут отмечены ниже.

Обратимся к сюжетной и образной структуре текста. Роман открывается эпизодом, описывающим предпринятый семерыми мальчиками, покинувшими умирающее от голода село, поход за хлебом. Героя, который ведет шестерых мальчиков сквозь снежный буран, автор называет «вожаком», «вожатым» Гумилевский Л. И. Чужое имя. М.; Л.: Земля и фабрика (ЗиФ). Г. П.Б., 1927 г. С. 13, 17. Подчеркнутая «звериность» его образа, отсылающего к образу Пугачева, дает право говорить и об идейной соотнесенности текста романа с произведением Пушкина «Капитанская дочка» (в романе далее присутствует тема разбойничества — шайка Червякова). Облик и характерные черты (революционность): голос — «высокий звонкий детский голосок, и в звонкости его, как в разбитом стакане, звенела оставившая след свой навеки простуда…», «исполненный безумной отваги голос», «страстно воскликнул» Там же, С. 7−9. И далее: «От огненного дыхания таяли снежинки, к мокрой спине под тулупом прилипала рубаха сугробы, через которые он продирался с звериным упорством, перестав видеть и сознавать окружающее"Там же, С. 18…

Писатель романтизирует образ «вожака», подобного в своих чертах Пугачеву. Подчеркивает в нем стихийность, дикость, целеустремленность, твердость, героизм, отвагой: «Он шел, ни о чем не думая, захваченный страстной борьбой с бурей и непроницаемым мраком впереди» Там же, С. 19.

Положительному герою противопоставлен его брат — Червяков. В его портретном описании подчеркнуто дикое начало, животные черты. Банда Червякова отсылает нас к исторической реалии — опричнине. А внешность Ивана Васильевича Червякова с большой точностью повторяет черты Малюты Скуратова («Князь Серебряный»).

Повзрослевшего героя автор изображает уже путешествующим в поисках дома юношей. В родное село он прибывает на теплоходе. Отмечая «теплоходную» тематику, наличествующую в романе «Чужое имя», следует упомянуть внелитературный, технический интерес его автора, в будущем — создателя научно-художественных повестей, писавшего о судостроении в своей книге «Рудольф Дизель» (1933).

Гумилевский, очень близкий этим А. Платонову, понимал «технику как искусство», прекрасно разбирался в нюансах двигателестроения, чтобы описывать эти процессы художественно. Так его «Русские инженеры» (1946) были рекомендованы к Сталинской премии.

«Повелитель бурь» в романе — теплоход-буревестник, взволновавший стоячие воды деревни, возвративший ей революционера и возродивший революцию. В этой связи можно отметить некоторые внутритекстовые связи с одной из глав романа И. Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» (1928) на уровне топографической номинации и системы имен персонажей. Логично сопоставить мотивно-образную систему произведений. Безымянный осиротевший герой — «новый интеллигент» из народа. Прибытие героев в обоих случаях вносит оживление в статичную атмосферу места.

Продолжая исследование интертекстуальной связи с произведением Ильфа и Петрова, можно заметить связь трех текстов: «Соборяне» Лескова — «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова (об этом см. комментарий к роману Ю. Щеглова Ильф. И., Петров Е. Двенадцать стульев: Роман. Щеглов Ю. К. Комментарий к роману «Двенадцать стульев». М.: Панорама, 1995. С. 453.) — «Чужое имя» Гумилевского (на сюжетном, мотивном уровнях, на уровне системы персонажей).

Говоря об аллюзиях к современным роману текстам, обратимся к мотиву «чудо» в тексте «Чужого имени». Учитывая фабульные детали произведения и его номинативную специфику, можно предположить интертекстуальную связь последнего с романом А. Грина «Алые паруса» (идея Грэя о рукотворном чуде). Элементы романтизма в произведении присутствуют в образе главного героя — одинокого странника, именующего себя Сергеем Черновым.

Мотивы чуда и старчества также диалогически связаны с соответствующими сюжетами текста Достоевского (роман «Братья Карамазовы»). Кроме того, связь можно проследить в специфической схожести заголовочно-финального комплекса двух текстов, связанных при этом и проблематически.

Во второй главе «Чудеса в Старых Покровах» искусный рассказчик снова возвращается к случаям — на этот раз нам предлагают приобщиться к чудесам веры (родничок, мощи, чудеса исцелений). История завершается «моралью»: даже если религия и вера имеют сказочную основу, но преследуют цели морального воспитания — «страх и совесть нагоняют на человека». комментирование художественный текст роман.

«Вашему брату власть теперь не страшна — потому своя. Бога отринули — кто ж вам указ» Гумилевский Л. И. Чужое имя. М., Л.: Земля и фабрика (ЗиФ), 1927. С. 55. Этот тезис в народном сознании является причиной волны бандитизма: «потому и пошло по деревне озорство, лодырничество, гульба, поножовщина» Там же, С. 70, 71. Следует рассказ об обращении народа к вере и упование на божью милость во время наводнения (крестные ходы). Любопытна развязка новеллы о целительном роднике: вдова раскапывает навоз, находит лед, останавливавший ток воды. Льдом натираются немощные. «Лед под навозом хоть до Троицы долежит» — говорит «испитая бабенка». С грыжей. «Ну вот. В случае, если мощи то не помогут, ты загляни к нему».

В Шепелевке главный герой встречается со своим будущим спутником и другом Иваном Захаровичем Воробьевым, старопокровским письмоносцем. Вместе они направляются в село Старые Покрова — мекка богомольцев и юродивых. Воробьев — «человек страстный, решительный и дерзкий»: «Только захоти работать по совести. я в деревне, после учителя, агронома да доктора, первый культурный работник». Он атеист, «популяризатор» науки, граждански активен, не может не вмешаться в происходящее, любит наслаждаться плодами своих трудов. Он благоговеет перед наукой и ее достижениями.

Важен для идейной структуры эпизод встречи Воробьева со слепнущим стариком Кузмичем. Он собирается к источнику-роднику в надежде исцелиться. В данном эпизоде возникает полемика христианских понятий (старик Кузмич) с просвещенным атеизмом (письмоносец Воробьев). Герои обсуждают американский опыт воздействия на атмосферные явления с помощью применения пушечных орудий и электрических разрядов. Кузмич считает подобный метод неприемлемым. Аргумент: «Туча, она одинаковая, что у нас, что в Америке». Воробьев же одобряет подобный метод.

Кузмич происходит из рода Червяковых. О своей фамилии говорит: «С испокон веков в селе верховодим…». История Червяковых рассказана Воробьевым: старик Кузмич потерял всех в голодный год. Внук, оставшийся в живых, — головорез. Червяковы были первыми мужиками в округе, дом их был приютом для зеленых, бандитов. Хозяйство держали крепкое (кулаки).

Продолжая тему роста бандитизма Воробьев рассуждает о недостаточном внимании деревенского общества, озабоченного хозяйством и земельными работами, к проблемам молодежи: игнорирование задач по устройству досуга молодых людей (особенно тех, кто не вступил в комсомол).

В первые послереволюционные годы культурное воспитание молодых людей еще не приобрело черты упадка. Открывались театры и драматические кружки. Позднее часть подобных объединений прекратила свое существование. Молодежь влекут трактиры. Ведь в избе-читальне «в дождь протекает, в холод надо в тулупе сидеть, да и чего мерзнуть над барской книжкой?».

В главе «Богоносцы» появляется важная для образной системы романа фигура отца Сергия (рассказ о нем открывает главу). Автор допускает ироничное замечание о благополучии церковника. Отец Сергий приехал в Старые Покрова, чтобы «запастись основательными чудесами для хозяйственных мужичков, требовавших в век радио, электричества и тракторов существенных иллюстраций к вдохновенным проповедям своего духовного отца» Там же, С. 61. Отец Сергий — беспокойный, сомневающийся характер, не принимает информацию на веру, ищет подтверждений чудесам.

В романе отражаются противоречивые отношения между наукой, просвещением, прогрессом и верой, такие отношения складываются прежде всего в системе понятий деревенского жителя 20-х гг.

Например, мать девочки со сведенной от рождения ногой спрашивает у батюшки, не грешно ли обратиться к помощи доктора после неудавшейся попытки исцеления с помощью родника. «Улыбнулся и священник житейской хитрости и бездумной легкости, с какими люди перебегали от вышней силы к другой, для них одинаково чудесной и непостижимой» Там же, С. 64.

Автор подчеркивает дикость сознания деревенского жителя. В этом отношении показателен эпизод, где две грачевские девки (Наталья и Еленка) приходят к роднику, чтобы просить богородицу о выкидыше. Еще один яркий пример диких представлений народа — история о «толстой бабе с короткими ногами», которая скормила своих двух новорожденных детей свиньям и у родника якобы получила отпущения содеянного греха. Остальные «грешники» с завистью глядят на бабу.

Таким изображается народ, не доверяющий ни церкви, ни безбожному закону. Отца Сергия, не верящего в силу старо-покровского источника, не хотят видеть деревенские жители — «богоносцы». Они хотят своей веры, понятного и ясного им основания для продолжения жизни, нуждаются в вере в чудесное, не требующее доказательств: «Если в самом тебе веры нету, то какой ты нам пастырь? Таких попов у нас своих трое. Уезжай, батюшка, не смущай народ…» — говорит старик-сборщик податей отцу Сергию и запевает «Царю небесный».

Примечателен для расширения проблематического поля романа диалог Червякова со сборщиком податей: «Терпите, терпите… Шея толстая — выдержит! Мало на вас советские ездят еще, мало! Я бы на их месте до смерти заездил такую сволочь. Дыхнуть вам не давать, три шкуры с вас драть! Ни одного письмоноску — десять таких напустить на деревню. Корми, мужик! Ссыпай рожь по полтиннику, плати за сапоги два красненьких… Вези, кляча! Вези!» Там же, С. 89. Здесь обозначается важная проблема противостояния бывших крепких хозяйственников («кулаков») и колхозников и советской власти в целом.

«Чужое имя» — самый поздний из рассматриваемых нами романов — отличается наиболее насыщенным сюжетом и жанровым разнообразием интертекстов. В романе особенно много персонажей, сюжетных линий, разнообразных коллизий (в сравнении с двумя другими текстами): сюжет поиска отца, линия развития любовного чувства Сергея и Наташи, противостояние письмоносца и деревенского народа, сюжет о чудесном источнике, об отце Сергии, о банде Червякова и др. Как и «СП» текст насыщен остросюжетными элементами и имеет неожиданную развязку.

«Чужое имя» в идейном смысле представляет собой продолжение интереса Гумилевского к исследованию сознания деревни, не подчиняющейся революционным трансформациям. В этом смысле роман стал второй авторской попыткой осмысления актуальной для того периода проблемы в большой форме (первым романом о жителях села стал его «Черный яр»). Проблемы, сходные с поднятыми писателем в «ЧИ» и «ЧЯ», образуют основное направление реалистической прозы П. Романова.