Образ языка, общие черты. 
Отличительные черты и характер английского языка

Для С. Фрая любой язык — нечто естественное для человека, само собой разумеющееся, не требующее особых усилий, при этом можно отметить, что автор считает наличие языка явным преимуществом, так же как и то, что он дается нам «даром» («…language is inside every one of us. For free») (S. Fry, Xvii). В его наивнолингвистических суждениях все люди — эксперты во владении языком («We are all proficient at it») («Idid»), так как для этого у них есть все необходимые «инструменты» и «материалы» («We already have the palette, the paints and the instruments») («Idid»). Язык овеществляется, становиться осязаемым. («language for us… is our paint, our medium») (S. Fry, 1). C. Фрай считает, что язык подобен краске или мрамору, он оживает в умелых руках мастера («I am suggesting that language be worked, as a painter works paint, as a sculptor works marble») (S. Fry, 313). При этом «запасы» его неисчерпаемы («We don’t have to go and buy any reserved materials») (S. Fry, Xvii). Для автора язык механизм с одной стороны сложный, а с другой такой понятный и естественный, данный нам от рождения, и, поэтому мало кто задумывается о его основах. («Automatic and inborn as language might seem to be, there are still things we need to know about it, elements that are so obvious very few of us ever consider them») (S. Fry, 1).

Что касается реализации языка в поэзии, то автор пишет о роскошном взаимодействии с языком, его ритмами («Poetry is a… luxurious engagement with its language and rhythms») (S. Fry, xxiii). Язык в поэзии подобен балетным па («the ballet leaps of the poet’s language») (S. Fry, 25), прекрасным, но имеющим жесткую структуру и организацию. Не только поэтический и академический язык, а любой язык прекрасен во всех своих проявлениях и может быть использован для стихосложения, считает автор («The language of the everyday, the vulgar, the demotic and the technical have as much place in poetry as any other diction or discourse») (S. Fry, 313). Он призывает быть внимательными к языку («Be always alert to languag») (S. Fry, 316) и понимать, что слова изменчивы, а значения их не всегда очевидны («Words have no such purity or fixity») («Idid»). Для поэта, пишет С. Фрай, язык — это вода, а слова — это золото, которое он намывает в быстротечных водах языка («a proper poet should be… sifting gold from grit in the swift-running waters of language») (S. Fry, 163).

Знание английского языка или знакомство с ним автор отмечает как явное преимущество. Он пишет, что английский язык — это цель, задача, которая уже выполнена теми, кто умеет читать и писать на нем. («YOU HAVE ALREADY achieved the … most important goal: you can read, write and speak English well enough to understand this sentence») (S. Fry, 1). Английский, по мнению С. Фрая, язык гибкий и открыт всему новому: он приемлет все стили, формы, жаргоны и сленги. Стивен Фрай рассматривает это как явное преимущество, которые только обогащают язык и открывает для него новые горизонты. («it is more than a question of the thousands more words available to us, it is also a question of the numberless styles, modes, jargons and slangs we have recourse to») (S. Fry, 319).

Автор отмечает противоречивые черты характера языка: горделиво варварский, и одновременно чрезвычайно (подчеркнуто) цивилизованный, общественный, и вместе с тем королевский, вульгарный, но процессуальный, священный, и вместе с тем мирской («proudly barbaric yet deeply civilized too, common yet royal, vulgar yet processional, sacred yet profane») (S. Fry, 318). С. Фрай подчеркивает, что английский не только обладает высоким уровнем коммуникативной компетенции, но и умеет контролировать выбор лексики, т. е. является чем-то вроде человека-диглосса. Для любой коммуникативной ситуации английский способен подобрать из всего многообразия необходимые средства для выражения своих идей и эмоций, а сферы использования английского языка широки и разнообразны. («Military, naval, legal, corporate, criminal, jazz, rap and ghetto discourses are mingled at every turn») («Idid»). Даже в том, что автор отмечает огромное влияние национального литературного наследия на английский язык, есть некоторое противоречие: с одной стороны, это язык Чосера, Шекспира, Мильтона, Джонсона и Диккенса, а с другой, он пишет, что это помесь с трудом выговариваемого чосеровского, шекспировского, мильтоновского, джонсоновского, диккенсовского и американского («The English language… is a mongrel mouthful of Chaucerian, Shakespearean, Miltonic, Johnsonian, Dickensian and American») («Idid»).

Английский не следит за своей чистотой и невинностью — ему это не нужно. Хотя не каждый сможет сказать о своем родном языке, что он «бесстыдная шлюха» («English …is a shameless whore») («Idid»). Автор не находит в этом ничего предосудительного, наоборот он считает, что разнообразные связи только обогащают английский язык («This is partly what is meant by the flexibility of English») (S. Fry, 319).

По данным характеристикам можно отметить, что для описания языка в целом автор чаще использует сравнение с материальными сущностями: красками, палитрой, в то время как английский язык одушевляется и приобретает человеческие черты.