Социолингвистический аспект анализа лексики советских газет

Исследование лексики советского языка, формировавшегося и развивавшегося в специфичных внешних условиях, интересно по той причине, что оно позволяет выработать представление об устройстве языкового сознания человека, живущего в данную эпоху. Именно в лексике получают наиболее непосредственное отражение социальные установки, суждения, стереотипы. К условиям, повлиявшим на общественное сознание рассматриваемого периода, можно отнести растущее господство тоталитарной идеологии, формирование и укрепление новой политической и экономической системы, огосударствление общественной жизни, борьба с внешними и внутренними врагами как средство объединения и сплачивания народа. Все эти явления, в высшей степени характерные для СССР 1930;х гг., определяли повседневную действительность советского человека, а своеобразным «зеркалом», отражавшим эту действительность, являлась советская печать.

Советские газеты далеко не в первую очередь служили выразителями общественного мнения. Несмотря на то, что в «Известиях» и «Правде» регулярно появлялись авторские статьи на актуальные и злободневные темы, а также письма и резолюции рабочих и крестьян, используемые в них лексические средства, их стилистика и смысловое наполнение мало чем отличались от текстов выступлений официальных лиц и правительственных директив. Советские газеты по всем вопросам выражали именно позицию партии и правительства, а потому можно говорить о языке советских газет как о мощном инструменте социальной власти. Исследователь данного феномена Р. М. Блакар отмечает, что языковая система, которая используется в качестве такого инструмента, по-своему «концептуализирует» действительность, выражая те или иные точки зрения таким образом, что они оказывают влияние на всякого, кто использует и воспринимает данный язык [Блакар 2011: 92]. Данная идея в целом соотносится с понятием речевого воздействия как убеждения в точке зрения и «навязывания» определённых интересов, а также с понятием языкового манипулирования как побуждения к активным действиям.

Под концептуализацией мы вслед за З. Д. Поповой и И. А. Стерниным будем понимать такой процесс, при котором сознание носителя языка выделяет в объективной или субъективной действительности некоторую область, определяет для неё отличительные признаки и подводит под данную область какой-либо класс явлений [Попова, Стернин 2007: 84]. Концептуализация советской действительности, очевидно, носит крайне поляризованный характер, что в свою очередь проявляется в языке этой эпохи. На примере лексики советских газет можно отметить резкое столкновение пар концептов: «дружеского» и «враждебного», «своего» и «чужого», «коллективного» и «индивидуального».

Полученное в результате частотного анализа корпусов «Известий» и «Правды» ядро газетной лексики устроено так, что оно в нём без труда можно идентифицировать контрастирующие группы лексических единиц или контрастирующие лексические единицы в пределах одной группы: обозначения лиц с позитивной семантикой — обозначения лиц с негативной семантикой, прилагательные с положительной коннотацией — прилагательные с отрицательной коннотацией; социализм, коммунизм — капитализм, борьба, революция (пролетарская, социалистическая, великая) — интервенция, вредительство. По мере уменьшения частотности лексики столкновение концептов становится ещё более заметным, в чём можно убедиться на примере слов — наименований лиц (рис. 12).

В данной группе слов, включающей весьма многочисленные и разнообразные элементы, наблюдается резкое противопоставление единиц с сильной положительной или отрицательной коннотацией и ярко выраженной экспрессивной семантикой (боец, защитник, стахановец, союзник, соратник, герой, борец, хозяйственник — прогульщик, гад, империалист, негодяй, мерзавец, лакей, наемник). Таким образом, концептуализация действительности в текстах советских газет двойственна и поляризована, а выбор лексических средств производится так, что эта двойственность становится очевидна для того, кто воспринимает текст.

Сравнение сочетаемости лексем, наиболее явно выражающих концепты «дружеского» / «враждебного» и «своего» / «чужого» подтверждает идею о том, что в текстах газет эти концепты резко противопоставлены на лексическом уровне. В Приложении 5 приводятся данные сравнительного анализа типичной сочетаемости лексем враг — друг, враг — товарищ и социалистический — капиталистический (как выражение концептов «своего» / «чужого») в корпусах «Правды» и «Известий». Поскольку выбранные единицы в текстах советских газет однозначно используются как антонимы, вполне ожидаемо, что их области сочетаемости не пересекаются вовсе (как для лексем враг, товарищ, друг), либо пересекаются по нейтральным лексическим единицам (для лексем социалистический, капиталистический). Тем не менее, данные единицы, вступая в синтаксическую и семантическую связь со своими типичными коллокатами, усиливают собственное значение «дружественности» или «враждебности». Это, в свою очередь, приводит к ещё большей полярности и двойственности на уровне концептуализации советской действительности. И общественно-политический язык газет в этом смысле действительно выступает как инструмент для установления и закрепления в коллективном сознании читателей именно такой двойственной, поляризованной картины мира.

Стоит также отметить, что концептуальные области «дружественного», «своего» и «враждебного» и «чужого» преимущественно заполняются именно элементами общественно-политической лексики. Сплочённость и единство народа в первую очередь выражается по политическому и социальному признаку (ср. сплотиться вокруг партии, единый революционный порыв, ряды партии, вовлечение масс в социалистическое строительство, политическая массовая работа). В группе обозначений лиц с негативной семантикой одними из наиболее употребительных также являются наименования политических противников советской власти (меньшевик, троцкист, эсер, империалист, фашист). Эту мысль в частности развивает Е. В. Кишина, указывая, что подобная категоризация мира «подчёркивает доминирующий в этот период идеологизированный характер отчуждения» [Кишина 2009: 51].

В языковом сознании такого типа не существует оценки сообщаемой информации с точки зрения её истинности или ложности. Сама форма сообщения, которая характеризуется регулярным воспроизведением одних и тех же устойчивых «застывших» выражений в различных текстах, не предполагает, что эти устойчивые сочетания будут оценены адресатом как истинные или ложные. Место таких выражений, традиционно называемых «штампами» или «клише», определяется не их соответствием контексту и ситуации, а правильностью по оценке того, кто выражает свою точку зрения, т. е. носителя власти. Акцент перемещается с изображения объективной действительности на субъективную действительность, формируемую и навязываемую автором сообщения. Язык, используемый в качестве инструмента власти, подвергается ограничениям, поскольку «правильными» могут считаться только решительная или беспощадная борьба, развернутое социалистическое наступление и великая Сталинская Конституция. Использование того или иного слова или выражения становится ритуалом, закрепляющим в языковом сознании «правильное» представление о каком-либо явлении, предмете или лице. Исполнение таких речевых «ритуалов» требуется, чтобы быть признанным «своим», продемонстрировать принадлежность к данному коллективу и готовность разделять его точку зрения и интересы.