Личность Петра как обобщенный образ эпохи. 
Проблема личности и эпохи

толстой петр личность роман Своим романом о Петре Толстой продолжает в известном смысле традицию Пушкина. Он продолжает и свою собственную традицию, но какая разница в масштабе, в подходе, в философии, в умении проникнуть в исторические глубины по сравнению с тем, что писал Толстой о Петре раньше. Роман «Петр Первый» — монументальное произведение, приподымающее из темной глубины веков на поверхность один из решающих периодов русской истории, оживляющее и воссоздающее эту историю в десятках полнокровных художественных образов бояр, стрельцов, купцов, людей из народа, наконец, самого Петра.

В романе Толстого нет и следа того тяжелого недоумения, — а к чему, собственно, привели все мучительные потуги Петра и кем он был сам, этот страшный человек с антихристовыми глазами? — которым проникнута повесть «День Петра». В романе Петр ясен. Это преобразователь со светлым умом, с непреклонной волей, могучий человек, который понял убожество старой Руси, ее опасную отсталость. Всей силой своей страстной души Пето возненавидел боярское чванство византийской стариной, убожество натурального хозяйства, азиатскую плесень старого быта. А, возненавидев, бросился ломать все старое со всей силой неукротимой воли.

И в романе окружающих пугает иногда страшный взгляд Петра. Это те же круглые глаза с застывшим в них на миг бешенством. Но этот взгляд становится осмысленным. Это злоба против дикости реакционного боярства. Когда после издевательского обряда свадьбы Петра провожают с молодой женой, которую он до свадьбы никогда не видел и не любил, он так резко поворачивается, что гости пятятся назад и веселье немедленно обрывается.

Старый быт боярских палат, с бородами, шубами, молитвами, лениво-обжорным существованием, ассоциируется у Петра с интригами кремлевского двора, с оставшимися на всю жизнь воспоминаниями детства о растерзанных агентами Софьи родных и близких.

Характер Петра становится мотивированным. Пропадает всякая чертовщина, всякий налет мистики. Петр очеловечивается. Только на этом пути реалистического раскрытия образа историческое лицо, в течение двух веков вызывавшее бесчисленные противоречивые комментарии, может быть понято. Более того, образ обогащается, раскрываются новые его стороны.

Петр изображен в романе прежде всего как государственный деятель. Вся сущность Петра, его человеческое, его страсти и мысли, его достоинства и недостатки проявлялись прежде всего и главным образом в его государственной деятельности. Но в романе Петр дан и вне этой деятельности — мы видим его детство и отрочество, отравленные зрелищем стрелецких расправ и постоянным страхом покушений, потом его забавы и пьяные сборища; в его семейной жизни — сдержанное любопытство к жене Евдокии, переходящее в раздражение ее тупостью и чуждостью, и влюбленность в Анну Монс.

Писатель дает нам возможность видеть и ощущать Петра как живой полнокровный образ. Петр предстает в романе не только как человек огромного ума и воли, но и с рядом слабостей: он истеричен иногда (может быть, результат пережитых в детстве потрясений); смелый невластный, он поддался однажды приступу страха и при тревожных вестях бросился без штанов бежать из Преображенского дворца. Прямой и резкий, он умеет хитрить и прикинуться, когда это нужно, чтобы не спугнуть не вовремя боярскую оппозицию, благолепным и по-старинному чинным.

Но, пожалуй, основным качеством Петра из романа Толстого является воля, сокрушающая сила воли. Избрав путь перестройки Руси («Погоди, Алексашка, вернусь, — дух из Москвы вышибу»), Петр решительно идет вперед, прорываясь сквозь препятствия боярской оппозиции, вековых навыков, берет приступом турецкие и шведские крепости. Эта гневная сила Петра изображена в романе с большой убедительностью, как не менее убедительно даны и трудности и отчаяние, которое, казалось, готово иногда поглотить неистовствующего новатора.

С каким трудом и болью приходилось вводить новые порядки, преодолевая сонную одурь старой Руси! У Петра хватает ума, чтобы понять, когда необходимо отступить, чтоб лучше подготовить победу. Отступив, он бросается в работу снова и с бешеной энергией рвет прежние представления о пределах возможностей русской страны и русского человека. «Никто не думал, чтоб можно было работать с таким напряжением, как требовал Петр. Но оказалось, что можно». В этом торжестве человеческой воли — одна из основных оптимистических идей замечательного романа.

Личность является функцией эпохи, она вырастает, как дерево вырастает на плодородной почве, но, в свою очередь, крупная, большая личность начинает двигать события эпохи. Она может двигать их в рамках ограниченных, но может их замедлять и ускорять. Но становление личности в эпохе — это большая задача для художника. Во второй части «Петра I» этот вопрос является одной из основных задач.

В повести «День Петра», написанной в 1917 году, преобразование России Петром было изображено как случайный результат дьявольской зависти человека, оказавшегося на кремлевском престоле. В романе от этой «философии» ничего не осталось. Наоборот, в нем убедительно показано, что петровские реформы были исторической необходимостью, вызваны всем предшествующим хозяйственным развитием России, потребностью роста русского государства. В романе много прекрасных страниц, с замечательной яркостью изображающих, как задыхалась к концу XVII века старая Русь, заплесневевшая в своих лесах и болотах, без промышленности, без развитой торговли, с обрабатываемой по-дедовски землей. Недовольны были купцы, бунтовали стрелецкие части, пообеднели бояре, и стоном стонал крестьянский народ, с которого драли три шкуры.

Дело, предпринятое Петром, его стремление прорваться к морям, Азовскому и Черному, затем и к Балтийскому, продиктовано отчетливыми экономическими задачами. Это видно в романе совершенно ясно, сказано многократно и недвусмысленно. Прорываться к морям приходилось силой. А сила к концу XVII века уже в большой степени определялась развитием промышленности (ядра, пушки, мушкеты, корабли), культуры, военной науки (новый военный строй). Для создания пушек и кораблей нужны были арифметика, геометрия, настоящие науки. Тут диспуты о том, следует ли креститься щепотью или двумя перстами, были явно ни к чему.

Толстой уделяет немало места экономическим проблемам петровского времени, подводя читателя к мысли, что они лежат в основе всех преобразований Петра. Интересно отметить, что Пушкин, подготовляя материалы к истории Петра, очень много говорит в своих заметках об экономике, о монопольной торговле рыбьим клеем, соболями, икрой, поташом и т. д. Пушкин отмечает даже такой факт, как-то, что датскому резиденту дозволено купить и вывезти из России хлеба 100 000 четвертей.

Кстати отметим, что Толстой во многом следует в своем романе за Пушкиным. Образ Софьи и ее роль в стрелецких возмущениях Толстой, вопреки некоторым историкам (Платонову, например), рисует целиком в соответствии с наметками Пушкина. Даже такая деталь, как эпизод с поездкой Софьи в Троицкий монастырь, была у Пушкина. А предупреждение князя Троекурова Софье: «А буди настаивать станешь, рваться в лавру, — ведено поступить с тобой нечестно», — записано у Пушкина почти теми же словами.

Изобразив экономическую подоснову петровских реформ, Толстой сумел также показать, что задачи Петровской эпохи вовсе не возникли механически, в день принятия Петром Алексеевичем власти. Преобразование России, чему в такой большой мере содействовал Петр I, было процессом, начало которого было положено еще до Петра. При Алексее Михайловиче был выписан из Голландии мастер Картен Брандт и с великими трудами построен корабль «Орел». Царевна Софья, эта опора раскольничьей старины, занималась у себя в тиши переводом мольеровской комедии. Ее фаворит и главный советчик Василий Голицын, свободно изъясняясь с иноземцем де Невилем по-латыни, читает ему свои проекты о том, чтобы «всю землю у помещиков взять и посадить на ней крестьян вольных». Тот же Голицын еще покойному царю Федору Алексеевичу подавал записку о введении в войсках немецкого военного строя, мечтал о создании академии, об искусствах и говорил о благе равно для всех сословий, чтобы предупредить революцию, о которой Голицын знал по опыту некоторых стран Западной Европы.

Вот какие далеко идущие проекты возникали у некоторых кремлевских людей еще до Петра. Но дело ограничивалось только проектами. Потребность обновления уже явно назрела, ощущалась и сознавалась некоторыми наиболее видными представителями господствующего класса, но еще не было силы, которая смогла бы пойти войной против охранителей старого строя, ибо хотя этот строй прогнил уже, но сохранял страшную силу инерции. Поэтому начатое постройкой «Орла» дело заглохло — «людей, способных к мореходству, не оказалось». Да и денег было мало. Да и хлопотно. «Орел» сгорел.

Петр был явлением новой силы, необходимой для сокрушения старого, для расчистки пути и смелого движения к новому. На стороне Петра было время — прошло еще несколько лет, в течение которых потребность реформ только нарастала, — и личная воля. Так определяется в романе роль личности Петра в истории.

Петр — орудие общественной необходимости. В романе десятки превосходных страниц, с чрезвычайной выпуклостью и выразительностью, часто с юмором изображающих старобоярскую оппозицию Петру, возмущение потревоженных в своем тихом болоте бояр, их жалобы на «бесчестье и ругательства», на угрозу разорения «всем великим родам, княжеским и дворянским». С большой сатирической силой дан Толстым образ старого князя Буйносова, который брюзжит и ворчит на петровские нововведения, потревожившие боярского буйвола даже в его логове. Видя, что времена меняются, Буйносов из кожи лезет вон, чтобы услужить государю, однако и здесь оказывается настолько неуклюжим, что заслуживает только новое бесчестье.

На кого же опирается Петр, кто его поддерживает? Купцы, торговые люди. Петр приглашает купцов в кремлевские палаты, учреждает для ограждения торговых интересов институт бурмистров, завоевывает для торгового люда морские пути, поощряет его льготами. Бояре не без основания жалуются, что Петр окружил себя «людишками без роду-племени».

В начатой им гигантской работе обновления ему нужны были преданные, решительные, смелые люди, и он не гнушался приблизить к себе бывшего пирожника Меншикова или вчерашнего мужика-холопа, а сегодня предприимчивого купца Бровкина. Сыновья Бровкина становились офицерами петровской гвардии, а потом получали и дворянские звания.

В первой книге романа создается иногда впечатление, что Петр полностью и целиком купецкий царь. Это некоторое упрощение реальной сложности исторического процесса. Ни во время Петра, ни после него Россия не стала буржуазно-купеческим государством, хотя Петр и многое сделал для поощрения русской, прежде всего внешней, торговли и для создания зачатков промышленности.

Петровская реформированная Россия осталась в основном помещичье-дворянской, крепостнической Россией, хотя Петр и немало переломал костей тем из бояр, которые не понимали его реформ и противодействовали им. «Иную свинью, — говорил Петр, — силой надо в корыто мордой совать». В интересах помещичье-крепостнического государства проводилась эта европеизация, то перенимание западничества Русью, которое, как говорил Ленин, Петр ускорял, «не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства».

Интересна следующая запись Пушкина в его заметках о Петре: «Достойна удивления разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности или по крайней мере для будущего, вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика».

С остротой своего исключительного ума Пушкин, несмотря на весь блеск петровского имени, увидел в Петре и самовластного помещика. Помещиком он был и тогда, когда проводил прогрессивные для своего времени мероприятия, укреплявшие русское государство. Наряду с умом и мудростью — кнут, жестокость самовластного помещика. Вот почему и в романе Петр иногда страшен. Толстой почувствовал это изумительно верно, именно почувствовал, но не совсем, может быть, осознал, особенно в процессе своей работы над первой книгой романа.

В романе Петр, ломающий сопротивление боярской оппозиции, патриарха, подавляющий бунты и заговоры, осуществляющий реформы, от которых трещит вся старая Русь, ведущий кровопролитные войны, действует почти один. Премьер петровского правительства князь Ромодановский проходит как-то стороной, это одна из наименее выразительных фигур в романе, полном движения, яркости, живых, осязаемых образов. Вокруг Петра главным образом исполнители, почти не видно единомышленников. Его ближайший друг Алексашка Меншиков — только исполнитель, ревностный, преданный, хотя п вороватый, смелый и даже умный, но с умом ограниченным, без большого размаха. Сочувствующее царю-реформатору купечество находится где-то на периферии.

Не поэтому ли иностранцам, окружавшим Петра, и в особенности Лефорту, приписывается в романе совершенно исключительная роль? Лефорт «словами выговаривал то, что смутным только желанием бродило в голове Петра…». «Лефорт стал нужен Петру, как умная мать ребенку». Мысли о борьбе за Балтийское море со шведами внушает Петру все тот же Лефорт, причем Петр сначала испуганно восклицает: «Со шведами воевать? С ума сошел… Смеешься, что ли? Никто в свете их одолеть не может, а ты…» Лефорт нашептывает Петру даже о том, что русскую страну надо, «как шубу, вывернуть, строить заново».

Лефорт пользовался при Петре, несомненно, значительным влиянием, но до такой ли степени? «Как умная мать ребенку». Не преувеличение ли это, противоречащее таким выявленным в романе чертам Петра, как самостоятельность, властность, ум? Если на этом преувеличении настаивать, то оно ослабляет историческую обусловленность и закономерность фигуры Петра, появление которого подготовлено всем предшествующим экономическим и политическим развитием России.

Образ Петра является, несомненно, основным образом романа, образом эпохи, но Толстой не пошел по сравнительно легкому пути биографического романа. Путь самого Толстого к пониманию характера исторических событий и образа Петра привел его к широкому изображению эпохи, к многообразию людских портретов, к большим исто-рико-общественным обобщениям.

Высокое мастерство изображения Петровской эпохи — не только в прекрасных пейзажных картинах, которые восстанавливают Москву конца XVII века с ее кострами, дымами и чадом кабаков, когда Мясницкие ворота были действительно воротами, а на берегу Яузы вертелись сотни небольших мельниц. Уже с первых страниц Толстой как будто незаметно вводит читателя в атмосферу тех лет, с недовольством стрельцов, которым два с половиной года не платили жалованья, с всеобщим обнищанием, с вакханалией податей и оброков, — «ныне прорубные деньги стали брать, за проруби в речке», — с тяжелой бестолковостью старобоярского быта — «нагорожено всякого строения на дворе было много — скотные дворы, погреба, избы, кузня. Но все наполовину без пользы».

Замечательным достоинством романа Толстого является то, что это книга не только и не столько о Петре, сколько о всей стране, о России на важнейшем перевале XVII и XVIII веков.

Острое чувство эпохи — стремительного темпа перемен, внесенных Петром, — хорошо передано и в образе Бровкина, вчерашнего холопа Ивашки, ставшего богатейшим купцом и интендантом Петра, и в образе его дочери Саньки, за несколько лет прошедшей путь от крепостной девушки до московской великосветской дамы, любезничающей с королем Августом и рвущейся к парижскому двору.

Рядом с Петром созданы десятки образов людей, исторических и вымышленных, выписанных не с такой тщательностью, как Петр, но ярких и своеобразных. Бояре, купцы, мужики, солдаты, иностранцы, раскольники, стрельцы — целый мир создает для нас своим воображением, талантом и трудом писатель.

Особо следует сказать о Василии Голицыне. Он интересен не только как тип русского человека конца XVII века, значение этого образа выходит за пределы его времени. Человек обладает большими талантами, широко образован, занимает высокое в государстве положение. Почему он идет на дно? Почему пропадают втуне таланты, а сам человек погибает? Вот какие вопросы связаны с образом Василия Голицына. Объяснять падение Голицына только его близостью к Софье было бы слишком просто, значило бы не понять глубины этого интересного характера. Ведь и не любил вовсе Василий Васильевич Софью. И перейти на сторону Петра, особенно тогда, когда определилось его могущество, Голицыну было нетрудно, гораздо легче, чем другим боярам, с ужасом наблюдавшим, как молодой царь «пал» до того, что собственноручно возил тачку с землей. Ведь именно Голицын бросает в лицо боярам резкие слова об отсталости, слова, которые прозвучали бы вполне уместно и в устах самого Петра.

Но у Голицына при его необыкновенной образованности не хватало того, что на современном языке мы называем принципиальностью. Он занят не столько своими замечательными проектами, сколько своей особой, которая создает эти замечательные проекты.

По-своему содержателен и образ Софьи. Толстой пишет ее почти одной краской. Это женщина большого ума, властная, коварная и преступно дерзкая. Она является инициатором заговоров и интриг. Интересно, что борьба Софьи с Петром дана в романе не как непосредственное выражение борьбы старой Руси с подымающейся новой, хотя такое противопоставление удобно укладывалось бы в общую схему книги. И не только потому, что Петр был еще молод и к началу борьбы неясно было, по какому пути он пойдет, а Софья не была чужда «европеизации»: она ведь занималась переводами из Мольера.

Художник-реалист Толстой знает, что узор реальной жизни гораздо прихотливее, нежели историческая схема. Люди большей частью действовали не как сознательные проводники той или иной исторической концепции. Ими руководили интересы дня, личные или другие причины, и они часто не отдавали себе отчета, выразителями каких сил и тенденций они в действительности являлись.

В основе поступков Софьи были личные интересы, жажда добиться власти и сохранить ее за собой. За раскол или за Никона, за европейских купцов или против — Софья придавала этому второстепенное значение и пользовалась и тем и другим для укрепления своего личного положения. Но тем поучительнее итог: вступив на путь борьбы против Петра, самого сильного и талантливого представителя решительных реформ, она стала средоточием всей боярско-стрелецко-раскольнической реакции, средоточием всего старого варварства, на которое шел походом Петр.

Личное в романе о Петре I почти всегда связано с общественным, даже там, где эти два начала как будто пришли в противоречие. Одним из характерных достоинств романа является то, что характеры людей в нем предстают цельными — в их личной жизни и в их общественной практике. Воля и решимость Петра проявляются в его отношениях к любимой и изменившей Анне Монс так же, как и в его поведении в боярской думе и при штурме Азова. Личные характеристики социально мотивированы. Ловкость и быстрая приспосабливаемость к придворной жизни Саньки Бровкиной, особенно выразительные рядом с вялым, скучным и нерешительным мужем Волковым, подчеркивают превосходство новых, поднятых Петром снизу людей над отсталыми, заплесневевшими боярами. Той же цели служит столкновение судеб преуспевающего купца Бровкина и глядящего на него с завистью неповоротливого, глупого боярина Буйносова.

В романе «Петр Первый» автору удалось показать столкновение прогрессивных и реакционных сил в их реальной исторической правдивости, в художественных образах, в сложной связи противоречий конкретной действительности.