Традиции былички и бывальщины в рассказах Л.С. Петрушевской

В данной главе мы осветим проблематику особенностей использования фольклорных жанров былички и бывальщины в текстах Л. С. Петрушевской.

Под «быличкой» обычно понимается такой жанр устного народного творчества, основу которого составляет рассказ героя о встрече с нечистой силой Ср.: «БЫЛИЧКА — жанр устного народного творчества: рассказ героя о встрече с „нечистой силой“. Зачастую Б. становятся основой сюжета художественного произведения (Н.В. Гоголь „Вий“) или включаются в текст (например, И. С. Тургенев включил Б. в рассказ „Бежин луг“)». (Словарь литературоведческих терминов под. ред. С. П. Белокуровой. M., 2005. Электронный ресурс. URL: http://www.gramma.ru/LIT/?id=3.0&page=1&wrd=%C1%DB%CB%C8%D7%CA%C0&bukv=%C1&PHPSESSID=). По словам Э. В. Померанцевой «само слово „быличка“ было подслушано братьями Б. и Ю. Соколовыми у белозерских крестьян, использовано и прокомментировано, и с их легкой руки вошло в практику фольклористов, которые стали употреблять его как синоним терминам „предание“, „легенда“, „бывальщина“» Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре. М., 1975. — С. 13. Функционально быличка довольно близка жанру страшилок, т.к. этот жанр используется для познания неведомого и устранения стресса, страха перед нечистой силой, вследствие чего она имеет когнитивно-воспитательную нагрузкуСм. подробнее, напр.: «герои в детских быличках наивны и беспомощны. Девочка, покупающая мороженое, спрашивает у продавца: „Почему у вас такие красные зубы?“. Девушка идет на танцы и нарушает бабушкин запрет не танцевать с парнем у которого, „синие зубы“. Парень беспечно танцует с девушкой, длинное платье которой скрывает копыта. Однако рассказчики уже великолепно ориентируются в языке многочисленных примет, предсказаний и символов. В наивном персонаже былички ребенок видит себя вчерашнего, еще не владевшего необходимым знанием. Сегодня он уже не сомневается в том, что опасную, враждебную силу можно распознать, а значит возможно и избежать нежелательных контактов с нею». (Чередникова К. П. Современная русская детская мифология в контексте фактов традиционной культуры и детской психологии. Автореф. дисс. …канд. филол. наук. СПб, 1996. Электронный ресурс. URL: http://cheloveknauka.com/sovremennaya-russkaya-detskaya-mifologiya-v-kontekste-faktov-traditsionnoy-kultury-i-detskoy-psihologii#ixzz2Tu1YmQ1G). Кроме того, как отмечает К. В. Чистов, былички трудно выделяются из речевого потока: «обычно не рассказываются без внешнего повода и не имеют зачинов и концовок, формально выделяющих их из обыденного речевого потока» Чистов К. В. К вопросу о принципах классификации жанров устной народной прозы // VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук. М., 1964. С. 49. Этот жанр народного творчества «оказывается ближе остальных к личной сфере человека» Голованов И. А. Коммуникативный принцип разграничения жанров несказочной прозы // Трансформация жанров в литературе и фольклоре. Челябинск, 2008. С. 12. Обычно в нем рассказывается о встрече человека с нечистой силой. Коммуникативная функция былички заключается в удовлетворении потребности человека в необычном и необъяснимом Ср.: «Чаще всего быличка рассказывается от первого лица и носит характер свидетельского показания: рассказчик или сообщает о пережитом им самим случае, или ссылается на авторитет лица, от которого он об этом слышал. Рассказывание быличек не является самоцелью, они возникают по случаю, вызванные житейской ситуацией или особой психологической настроенностью носителя фольклора и его слушателей» (Голованов И. А. Коммуникативный принцип разграничения жанров несказочной прозы // Трансформация жанров в литературе и фольклоре. Челябинск, 2008. С. 12).

Композиционные особенности данного жанра обусловлены его сюжетом, описывающем исключительность некоего происшествия Подробнее: «Исключительность происшествия, нарушающего обычность жизни, организует композиционные особенности жанра былички. Экспозиция текста, как правило, составляет два-три предложения, описывающих привычную жизнь человека, на фоне которой происходит необычная встреча со сверхъестественным существом или его проявлениями. Реалистичность фона по принципу контраста усиливает эмоциональное воздействие на слушателя при описании столкновения с необычным. Словом „вдруг“ или его аналогами, а также интонацией, передающей неожиданность, обозначается кульминация повествования — главная содержательная часть былички. Рассказ строится так, чтобы как можно сильнее поразить воображение слушателя, поэтому внезапность происходящего принципиально важна» (Голованов И. А. Коммуникативный принцип разграничения жанров несказочной прозы // Трансформация жанров в литературе и фольклоре. Челябинск, 2008. С. 13). Типичным для былички является описание некоторого сверхъестественного персонажа. При этом его характеристика обычно дается не только при помощи описания облика, но и описания каких-то простых действий вроде померещилось, показалось, захохотало и т. д. Голованов И. А. Коммуникативный принцип разграничения жанров несказочной прозы // Трансформация жанров в литературе и фольклоре. Челябинск, 2008. С. 13. Ср. также: «Большое число бывальщин создавалось на основе видений, так называемой блазни. Поблазнило — значит показалось, померещилось, случилось нечто сверхъестественное, нездешнее». (Белов В. Начало всех начал. Искусство народного слова. Электронный ресурс. URL: http://old-ru.ru/articles/art₃₈_15.htm).

Объекты непознаваемого и непознанного мира определяют в быличке наличие трагического начала, которое моделируется посредством специфического хронотопа: «в основном события происходят в темноте, вечером, ночью, в тумане, в уединенном, пустынном месте, на кладбище, за горой, в чистом поле» Голованов И. А. Коммуникативный принцип разграничения жанров несказочной прозы // Трансформация жанров в литературе и фольклоре. Челябинск, 2008. С. 13−14.

Мир персонажей обычно представлен рядом антропоморфных, антропоморфно-зооморфных, зооморфных субъектов Ср. также: «Былички о каждом демонологическом персонаже имеют сравнительно устойчивый сюжет и характерную композицию. В них нередко даётся информация о функции персонажа, о внешнем облике, о способах распознавания персонажа, о ритуальных формах по избеганию/изгнанию злых сил и т. д. Если в преданиях главным героем является историческое лицо, то в быличках — мифологический персонаж». (Серго Ю. Н. Поэтика прозы Л. Петрушевской: Взаимодействие сюжета и жанра. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Ижевск, 2001. Электронный ресурс. URL: http://www.dissercat.com/content/poetika-prozy-l-petrushevskoi-vzaimodeistvie-syuzheta-i-zhanra#ixzz2TtArKZ1K). Кроме того, в ней присутствуют образы низшей мифологии типа домового, водяного, лешего, русалки, черта и т. д. Также популярными действующими лицами русских быличек являются мертвецы и оборотни Голованов И. А. Коммуникативный принцип разграничения жанров несказочной прозы // Трансформация жанров в литературе и фольклоре. Челябинск, 2008. С. 14. Таким образом, лаконичное определение былички говорит о том, что быличка — это «жанр устного народного творчества: рассказ героя о встрече с „нечистой силой“» БЫЛИЧКА — жанр устного народного творчества: рассказ героя о встрече с «нечистой силой». Зачастую Б. становятся основой сюжета художественного произведения (Н.В. Гоголь «Вий») или включаются в текст (например, И. С. Тургенев включил Б. в рассказ «Бежин луг»). (Словарь литературоведческих терминов под. ред. С. П. Белокуровой. M., 2005. Электронный ресурс. URL: http://www.gramma.ru/LIT/?id=3.0&page=1&wrd=%C1%DB%CB%C8%D7%CA%C0&bukv=%C1&PHPSESSID=).

Бывальщина также является довольно популярным жанром устного народного творчества. В отличие от былички, она несколько ближе к жанру городской легенды и представляет собой повествование о каком-либо происшествии вообще, не акцентируя личное участие или свидетельство рассказчика Липкин А. Сказы древней земли. Электронный ресурс. URL: http://www.ladoga100.ru/kladez/index.php?fid=17.

Быличка и бывальщина имеют в качестве своей основы действительные случаи, которые интерпретируются через призму доминирующих в обществе мифологических воззрений. Они имеют тесную связь с жанром «страшилки»: «к числу быличек следует отнести и рассказы, которыми матери „стращают“ детей, — о злых духах-людоедах, в том числе и о духах, похищающих (согласно представлениям непосвященных) мальчиков, достигших зрелости, для превращения их во взрослых мужчин — полноправных членов племени» Мелетинский Е. М. Первобытные истоки словесного искусства. Электронный ресурс. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/meletinsky6.htm.

Основным отличием былички от бывальщины является то, что быличка в большей степени обращена к миру чудесного и сверхъестественного Ср.: «В современном фольклоре быличка чаще встречается именно в качестве страшилок» (Мелетинский Е. М. Первобытные истоки словесного искусства. Электронный ресурс. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/meletinsky6.htm). Э. В. Померанцева предложила разграничение терминов «быличка» и «бывальщина»: «термин „быличка“ соответствует понятию суеверный меморат… От бывальщины, досюльщины, предания, т. е. фабулата… быличка отличается… бесформенностью, единичностью, необобщённостью» Цветкова Е. Фольклорная быличка Водлозерья: Колдовство и магическая традиция // Осенняя школа «Фольклор: проблемы и методы исторических реконструкций». Электронный ресурс. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/au_tsvetkova1.htm.

Основным принципом классификации быличек является именно поле персонажей: «традиционно былички классифицируются по содержанию, в указателях сюжетов и мотивов русских быличек разделы и подразделы выделяются по сановным мифологическим персонажам, например, былички о духах природы, о домашних духах, о черте, змее, проклятых и т. д.» Ср.: «Мы предлагаем классифицировать былички, основываясь на принципах мифологического мировоззрения. Динамика мифологического мира: переход от неупорядоченного состояния к упорядоченности, от Хаоса к Космосу. Порядок связывается со «своей» территорией, социально освоенным пространством, местом проживания рода, со светлым временем суток, с теплым временем года. Внешнее, беспорядочное «чужое» пространство (темные леса, черная грязь), социально неосвоенное время (ночь) наделялись древним человеком отрицательными чертами. В мифологических представлениях о мире противопоставлены категории: «свое» — «чужое», «дом» — «лес», «день» — «ночь»; шире: «мир» — «антимир». В быличках действуют персонажи двух типов: реальный герой — представитель «мира» и фантастический — представитель «антимира». Быличка повествует о неожиданном контакте героя и антагониста: о вторжении антагониста в реальный мир или о перенесении героя в «антимир» «. (Ефимова Е. С. Основные мотивы русских быличек. Опыт классификации. Электронный ресурс. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/efimova7.htm). Ср. также: «Былички, как и мифы, отражают древние представления человека о природе и окружающей его среде» (Ильина Г. Г. Несказочная проза в системе жанров чувашского фольклора. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Чебоксары, 2006. Электронный ресурс. URL: http://www.dissercat.com/content/neskazochnaya-proza-v-sisteme-zhanrov-chuvashskogo-folklora#ixzz2TOpNG7cS). Кроме того, в российской науке былички считаются жанром-прародителем волшебных сказок. Например, Е. М. Мелетинский называет былички «предком волшебной сказки» Мелетинский Е. М. Первобытные истоки словесного искусства. Электронный ресурс. URL: http://www.ruthenia.ru/folklore/meletinsky6.htm.

Популяризация фольклорных жанров в литературных текстах относится к 70-м годам XX века: «актуализация фольклорного начала обусловлена культурно-историческими особенностями изображаемой эпохи» Королева С. Ю. Художественный мифологизм в прозе о деревне 1970;90-х годов. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Пермь, 2006. Электронный ресурс. URL: http://cheloveknauka.com/hudozhestvennyy-mifologizm-v-proze-o-derevne-1970;90-h-godov. Причем, обращение к жанру быличек и бывальщин характерно для самых разных направлений литературы этого времени. К ним обращаются как писатели-деревенщики, так и основатель литературного направления метафизического реализма — Ю. Мамлеев. Некоторые исследователи прямо указывают на связь фольклорных аспектов творчества Мамлеева и Петрушевской Якунина О. В. Повествовательная структура малых эпических форм в прозе Юрия Мамлеева. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Астрахань, 2010. Электронный ресурс. URL: http://www.dslib.net/russkaja-literatura/povestvovatelnaja-struktura-malyh-jepicheskih-form-v-proze-jurija-mamleeva.html.

Таким образом, можно говорить, что жанры устного народного творчества вроде былички и бывальщины являются довольно характерными для современной литературы, в частности — для творчества Петрушевской.

Далее мы рассмотрим специфику жанрового синтеза на примере ряда текстов автора. Наиболее характерным циклом, продуктивно использующим жанры былички и бывальщины, в творчестве Л. С. Петрушевской являются «Песни восточных славян». Именно здесь мы зачастую встречаемся с быличкой практически в чистом виде. Интерференция жанров заметна, прежде всего, на уровне нарратива. Во всех этих текстах используется сказовая манера повествования. Под сказом мы в данном случае подразумеваем специфическую манеру повествования, воспроизводящую устную речь. Речевые приемы, используемые в подобной наррации, позволяют читателю делать выводы о самом рассказчике и его точке зрения на происходящие в излагаемом тексте события Сказ // Литературная энциклопедия. Т. 10. Электронный ресурс. URL: http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/lea/lea-7621.htm; Эйхенбаум Б. Как сделана «Шинель» Гоголя. Электронный ресурс. URL: http://www.opojaz.ru/manifests/kaksdelana.html; Бялый Г. Б. М. Эйхенбаум — историк литературы. Электронный ресурс. URL: http://feb-web.ru/feb/classics/critics/eixenbaum/eih/eih-005-.htm.

Обратим внимание на экспозиции текстов цикла «Песни восточных славян:

В начале войны в Москве жила одна женщина. Муж ее был летчик, и она его не очень любила, но жили они неплохо. Когда началась война, мужа оставили служить под Москвой, и эта Лида ездила к нему на аэродром. Однажды она приехала, и ей сказали, что вчера самолет мужа сбили недалеко от аэродрома и завтра будут похороны Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 5.

Из этого начального фрагмента текста «Случай в Сокольниках» читатель может сделать вывод о том, что рассказчик поверхностно знаком с героиней. Это следует из того, что он указывает имя повествуемого объекта — «эта Лида». Кроме того, нарратор неявно предполагает некоторую осведомленность слушателя, т.к. позволяет себе отказаться от подробностей описания персонажа, ограничившись вскользь упомянутым именем. Также очевидно, что намечающийся сюжет о «сверхъестественном» занимает рассказчика намного больше, чем подробное описание героев. Мы замечаем предельную лаконичность повествователя и его желание как можно быстрее сообщить об интересующих его событиях. Нарратора практически не занимает форма повествования, поэтому текст сохраняет черты разговорного стиля. Повествователь как бы не замечает типичных разговорных повторов союза, типа «и ей сказали», «и эта Лида», «и завтра будут похороны» в смежных синтагмах.

В следующем тексте такие речевые повторы отсутствуют, однако заметно, что рассказчик повествует о чем-то очень знакомом. Складывается впечатление, что эта история рассказывается им не впервые. Здесь тоже заметно желание побыстрее перейти к повествованию о более интересном событии, поэтому экспозиция текста не затягивается подробным литературным описанием героев, их окружения, а представлена в сжатом виде:

Одному полковнику во время войны жена прислала письмо, что очень тоскует и просит его приехать, потому что боится, что умрет, не повидав его. Полковник стал хлопотать об отпуске, как раз перед этим он получил орден, и его отпустили на три дня. Он прилетел на самолете, но за час до его прилета жена умерла Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 7.

В последующих текстах мы также обращаем внимание на то, что знание ситуации нарратором зачастую ограничено, оно во многом совпадает со знаниями мира персонажей, о которых он повествует. Это кажется важным для определения сущности повествователя, т.к. такая речевая тактика соответствует повествователю, который имеет отношение к миру персонажей, иначе говоря, перед нами, скорее всего, некий «сказитель», профессиональный рассказчик необычных историй, бывший им либо свидетелем, либо доверяющий тем источникам, из которых он эти истории почерпнул. Подобных повествователей мы можем найти в «Повестях Белкина» у Пушкина или в «Вечерах» Гоголя, ср. другие примеры экспозиций данного цикла:

Один молодой человек Олег остался без отца и матери, когда умерла мать. У него осталась только сестра, а отец хотя и был жив, но, как потом выяснилось, был Олегу не отцом. Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 11.

Дело было в Москве, в новом районе. У одного инженера, сотрудника министерства, были очень плохие отношения с женой. У них имелась двухкомнатная квартира со всей обстановкой, ковры, сервизы, цветной телевизор, и все это при разводе жена требовала себе Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 16.

Перечисление предметов домашнего обихода в этом фрагменте подчеркивает, что рассказчику не все равно, каков был достаток у героев, о которых он повествует.

Один человек похоронил жену и остался один с дочкой и старухой матерью. Жена его долго болела, он сам сидел с ней в больнице, сам таскал горшки, кормил и умывал ее Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 22.

В этом фрагменте мы сталкиваемся с непрямой оценкой действий героя. Заметно, что повествователь одобряет отношение персонажа к собственной жене, и. впоследствии оправдывает его знакомство с другой женщиной. Повествователю важно, что при жизни жены его герой «сам сидел с ней», «сам таскал горшки», в общем — вытерпел все мучения болезни супруги.

Разговорный стиль и узнаваемый повествователь встречается и в следующих двух фрагментах:

Одна женщина ненавидела свою соседку, одинокую мать с ребенком. По мере того как ребенок вырастал и начинал все больше ползать, та женщина стала словно бы невзначай оставлять на полу то бидончик с кипятком, то банку с раствором каустической соды, а то роняла коробку с иголками прямо в коридоре Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 30.

Один человек жил со своей женой в маленькой квартире, и у них был черный пудель, за которым они оба ухаживали по всем правилам, стригли его, купали, и кто первым приходил с работы, тот сразу шел выгуливать собаку Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 35.

Представленные выше фрагменты объединены личностью одного и того же рассказчика. Петрушевская о личности персонажа ничего не говорит, однако читатель не может не заметить сходство формулировок, стиля и композиции изложения. Действующие лица практически всегда не персонифицируются рассказчиком. Перед нами почти во всех случаях — действуют одна женщина, один человек, один молодой человек, один полковник и т. д. Это, с одной стороны, указывает на принадлежность текстов одному сказителю. С другой стороны, подобная организация повествования позволяет автору дистанцироваться, остаться незамеченным в литературности изложения и показать типические и очень условные характеры, описанные типическим рассказчиком. Это конфликтует с сюжетными линиями, основу которых составляет встреча самых заурядных героев с чем-то фантастическим (ср.: «В цикле коротких рассказов Л. Петрушевской „Случаи“ действуют традиционные персонажи быличек — покойники, но их действия наоборот способствуют обретению утраченного и живыми и мертвыми (партбилета, настоящего погребения)») Погребная Я. В. Актуальные проблемы современной мифопоэтики. Электронный ресурс. URL: http://www.rumvi.com/products/ebook/preview/preview.html.

Практически все тексты Петрушевской, составившие цикл «Песни восточных славян», отличаются тем, что встреча героя с непознанным миром происходит в самых обычных бытовых обстоятельствах своего времени. Так, например, полковник, чья жена умерла, теряет партбилет и из-за этого не может вернуться назад на фронт. Во сне он узнает, что обронил документ во время прощания с женой, и теперь партбилет находится у погребенной жены в гробу. Ситуация утраты документа и невозможность его скорейшего восстановления, а также невозможность возвращения без билета на фронт кажется вполне реалистичной для сороковых годов двадцатого века, т. е. перед нами типический герой в типических обстоятельствах военного времени. Контакт с непознанным миром происходит у героя во сне, т.к. именно во сне жена сообщает ему о местонахождении документа. Эти аспекты текста свидетельствуют о реалистичности произошедших событий. Однако последующее развитие сюжета складывается при помощи «жанрового синтеза» былички и страшилки. Мы можем наблюдать эту стратегию страшной истории в компоненте предупреждения жены о том, что герой не должен смотреть на нее. Эта ситуация запрета и его нарушения довольно часто используется в детских и взрослых страшных историях. Компоненты былички прослеживаются именно сквозь призму реалистического взгляда повествователя, который предоставляет реципиенту самостоятельно решать, был ли контакт с другим миром, т.к. фантастические события, происходящие после нарушения запрета также имеют отношение к сновидческой реальности: герою кажется, что он возвращается на фронт в какой-то незнакомый и разбитый полк, требующий срочной эвакуации. Потом он сталкивается с умершей женой, пророчащей ему утрату руки из-за того, что он нарушил запрет: «Зачем же ты посмотрел на меня, зачем поднял покрывало, теперь у тебя отсохнет рука» Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 10. Однако пробуждение героя обращает все эти сверхъестественные события в русло реальности: «Полковник потерял сознание, а когда очнулся, то увидел, что находится в госпитале. Ему рассказали, что нашли его на кладбище, у могилы жены, и что рука, на которой он лежал, сильно повреждена и теперь, возможно, отсохнет» Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 10. В данном случае важно, что рассказчик не дает прямого ответа, был ли это вещий сон, контакт с нечистой силой или — просто кошмарное сновидение человека, потерявшего сознание на кладбище. Читатель волен сам решать, имело ли место в данном тексте вторжение потусторонней силы, или это привиделось герою. Однако эти нереалистичные компоненты повествования имеют прямую связь с жанром былички и страшилки. Мы сталкиваемся с ситуацией запрета и его нарушения, одно из действующих лиц принадлежит к миру мертвых, при этом оно способно к установлению контакта с миром живых и сообщению важных для мира живых фактов: нахождение партбилета и предупреждение о повреждении руки.

Похожим образом строится текст «Материнский привет», в основу которого также положено бытовое описание жизни молодого человека. Однако, если в рассказе «Рука» читатель практически сразу сталкивается с присутствием потусторонней реальности во сне персонажа, то в рассказе «Материнский привет» мы лишь в финале узнаем о наличии такого в тексте, т.к. в конце рассказа выясняется, что сестра, помогавшая молодому человеку, вернувшемуся из армии, была к тому времени уже мертва:

Однажды жена вдруг предложила съездить на могилу к его матери. Они нашли могилу с трудом, на старом кладбище надгробия стояли в страшной тесноте, и на материнской могиле вдруг оказалось второе надгробие, поменьше.

• — Наверное, отец, — сказал Олег, который отца не хоронил.
• — Нет, прочти, это твоя родная сестра, — ответила жена.

Олег ужаснулся, что так мог забыть о своей сестре, он нагнулся к плите и прочел надпись. Это действительно была сестра.

• — Только дата смерти что-то перепутана, — сказал он, — сестра приезжала ко мне гораздо позже этой даты смерти, когда я пришел из армии. Я ведь тебе рассказывал, она меня поставила на ноги, она буквально вернула мне жизнь. Я был молодой и по пустякам сходил с ума.
• — Так не бывает, они не путают дат, — ответила жена.— Это ты перепутал. Ты в каком году пришел из армии?

И они заспорили, стоя у края могилы, заброшенной и заросшей, и сорная трава, сильно поднявшаяся за лето, касалась их колен, пока они не начали ее полоть Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 15.

Здесь читателю также предоставляется возможность самому судить о том, имел ли место в тексте контакт с мертвецом или же дата смерти сестры перепутана. Неоспоримыми элементами жанра былички здесь являются лексемы «однажды» и «вдруг», которые предшествуют повороту сюжета от событий реальности к событиям, связанным с потусторонним миром. Как верно замечает Ю. Серго, для Петрушевской важным является элемент игры с жанрами: «в творчестве Петрушевской на уровне жанровой модели наглядно предстает механизм взаимодействия традиции и новой эстетики. Для автора оказывается важным не утратить связь с традицией, сохранить представление о жанре как о знаке нормальной упорядоченной действительности. В этом качестве жанр служит автору и способом оценки мира. Сохранение традиции, диалог с ней являются для автора своеобразной точкой отсчета, путеводной нитью, которая не дает ему заблудиться в бескрайнем лабиринте постмодернистской игры» Серго Ю. Н. Поэтика прозы Л. Петрушевской: Взаимодействие сюжета и жанра. Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Ижевск, 2001. Электронный ресурс. URL: http://www.dissercat.com/content/poetika-prozy-l-petrushevskoi-vzaimodeistvie-syuzheta-i-zhanra#ixzz2TtArKZ1K. Рассказы автора близки повествовательной традиции фольклора. Наличие в них элементов былички и бывальщины указывает на традиционную, народную систему ценностей, к которым апеллирует автор. Петрушевская обращается не к «преданьям старины глубокой», а к актуальным реалистичным событиям, имеющим генетическую связь с народным сознанием, привыкшим объяснять многие неясные моменты собственной жизни присутствием потусторонней реальности.

Характерно, что практически во всех встречах героев с потусторонним миром, персонажи не могут сразу опознать нечистую силу, в том случае, мотив узнавания все же реализуется, это узнавание оказывается ложным. В тексте «Случай в Сокольниках» Лида узнает своего мужа, но не определяет его принадлежность к миру мертвых. Муж в данном случае является «ходячим покойником», желающим погребения: «Оказалось, что его вовсе не похоронили, похоронили землю, а его воздушной волной бросило на деревья, и он решил больше не возвращаться на фронт» Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 5−6.; «Она начала бросать сверху землю, и муж ее очень торопил, потому что становилось совсем темно. Она закапывала воронку три часа, а потом увидела, что мужа нет. Лида испугалась, стала искать, бегать, чуть не упала в воронку и тут увидела, что на дне воронки шевелится комбинезон. Лида бросилась бежать. В лесу было совсем темно, однако Лида все-таки вышла на рассвете к трамваю, поехала домой и легла спать. И во сне ей явился муж и сказал: „Спасибо тебе, что ты меня похоронила“» Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 6. Здесь можно говорить, что только во сне персонаж обретает полное понимание и знание происходящих событий.

В рассказе «Жена» осознание присутствие потусторонней силы также приходит к герою слишком поздно, когда подобранная героем кошка внезапно пропадает, и он понимает, что в облике кошки приходила его умершая жена. Этим рассказы Петрушевской сильно отличаются от народных быличек и бывальщин, в которых персонажи довольно быстро понимают, что они общаются с нечистой силой или с миром мертвецов.

Мотив ложного узнавания присутствует в рассказе «Черный пудель». Само название рассказа уже отсылает нас к традиции детских страшилок, где часто фигурируют предметы и животные черного цвета, способствующие контактам со сверхъестественным миром. Герой данного рассказа «ложно» узнает свою жену и, уличив ее в измене, убивает супругу. Дальнейшее повествование показывает, что жена во время убийства находилась дома, а собака, которую муж привел домой — вовсе не их собака. В финале текста ложное узнавание оказывается истинным:

На следующий день жена пошла гулять с обоими пуделями и опять долго отсутствовала, а когда пришла, то сказала:

— Я что-то плохо себя чувствую, по-моему, у меня начинает болеть горло. Посмотри, не красное ли.

И она, повернувшись к нему, широко открыла рот, и тут, на глазах у мужа, изо рта у нее выпал отрезанный язык.

— Ой, что же теперь будет, — сказала жена и засмеялась Петрушевская Л. С. Жила-была женщина, которая хотела убить соседского ребенка. М. 2011. С. 37.

Элемент былички, включение в текст компонентов потустороннего мира имеют в данном случае, очевидно, воспитательную функцию: это столкновение двух миров сводит персонажа с ума, помогает ему осознать содеянное — убийство жены. Кроме того, оно служит своеобразным наказанием герою, нарушившему христианскую заповедь «не убий».

Заметим, что основное текстовое событие — убийство героем жены в данном случае представлено в двух ипостасях — в реальном и сверхреальном мирах. Событие текста, казалось бы, одно, но разыгрывается перед читателем дважды. Е. Невзглядова замечает по этому поводу, что «вместо того чтобы развиваться, сюжет у Петрушевской концентрируется вокруг какого-то одного момента или эпизода. Обычно у нее к началу рассказа действие уже завершилось и ситуация получила определенность „…“ Не развертывая, а, наоборот, сворачивая жизненное событие, Петрушевская вычленяет в нем проходной эпизод, не итоговый результат „…“ Свернутость сюжетов объясняется необычно сильным для прозаика волнением души. Оно не позволяет вести последовательный рассказ» Невзглядова Е. Сюжет для небольшого рассказа // Новый мир. М., 1988. № 4. С. 256−260. Основываясь на этих утверждениях Невзглядова говорит, что проза Петрушевской близка по своей организации стиховому, ассоциативному, чувственному началу Невзглядова Е. Сюжет для небольшого рассказа // Новый мир. М., 1988. № 4. С. 256−260. Причем воздействие этих начал на читателя происходит посредством включения в текст фольклорных компонентов. Сюжет перестает быть бытовым и становится фантастическим. Причем фантастический сюжет на уровне читательской рецепции может быть признан доминирующим, но на уровне формы произведения вопрос о сюжетной доминанте остается открытым, что соответствует тенденциям новейшей словесности: «в новейшей словесности явно присутствует установка на „открытость и незавершенность“, что одновременно сближает ее и с „романным контрапунктом“, и с лирической системой циклообразования. Каждый отдельный рассказ представляет лишь фрагмент, „кусок“ распавшейся целостности. „…“ Именно так образуются, варьируются и разрастаются (по объему и составу) прозаические циклы Л. Петрушевской: „Реквиемы“, „Тайна дома“, „Непогибшая жизнь“, „В садах других возможностей“, „Песни восточных славян“, „Настоящие сказки“, „Дикие животные сказки“, „Морские помойные рассказы“. Отказываясь от четкой жанровой модели как способа оценки и упорядочения действительности, автор сливается со своими героями и не столько пишет, сколько „читает“ сюжеты человеческих судеб. Жизнь, по Петрушевской, состоит из „свернутых до стенограммы романов“. Реализации этой задачи способствует „свободное и просторное поле цикла“, предоставляющее наиболее оптимальные условия для художественных экспериментов по скрещиванию жанровых конструкций» Маркова Т. Н. Модификация романного слова на рубеже XX—XXI вв. Трансформация жанров в литературе и фольклоре. Челябинск, 2008 С. 9.

Исходя из вышесказанного, можно сделать следующие выводы:

Поэтика рассказов Л. С. Петрушевской предполагает обращение к народному сознанию, выраженному в таких жанровых формах фольклора, как былички и бывальщины.

Особо важным для воссоздания фольклорных мотивировок признается манера повествования и образ рассказчика, возникающий во время чтения текстов и создающийся при помощи формы сказа.

В текстах Петрушевской мы находим сюжеты общения героев с потусторонним миром, однако в большинстве случаев, автор не дает прямого указания на наличие в сюжете сверхъестественных мотивировок, но позволяет читателю самостоятельно определять реалистичность или нереалистичность повествуемого. Этот прием «открытости» позволяет включить тексты автора не только в контекст народной культуры, но и в контекст классической литературы, обращающейся к фольклорным приемам.