Морфологическая принадлежность, структура и семантика эпитетов в письмах М. М. Пришвина

Морфологические типы эпитетов

Эпистолярное наследие М. М. Пришвина содержит много эпитетов, разнообразных по морфологии, структуре, семантике и функциям.

Классификация эпитетов по морфологическому основанию предполагает разделение их по принадлежности к определённой части речи. Ядро эпитетов составляют прилагательные и наречия (Ахманова, Жирмунский, Москвин, Томашевский). Также в качестве эпитетов довольно часто выступают существительное-аппозитив, причастие, местоимение-прилагательное (Глушкова, Москвин).

Рассмотрим соотношение эпитетов в письмах М. М. Пришвина по их частеречной принадлежности.

Таблица 1.

Соотношение эпитетов в письмах М. М. Пришвина по морфологическому основанию.

Основной частью речи, выступающей в качестве эпитетов в письмах М. М. Пришвина, является прилагательное (75% от всех эпитетов), поскольку эта часть речи специализируется на признаковом качестве.

Качественное прилагательное является основным поставщиком эпитетов в письмах Пришвина (почти 70% прилагательных в полной форме), т. к. даёт образное, цельное представление о признаке, воспринимаемом с помощью чувств, присваивает ему дополнительные авторские смыслы. Часто автор наделяет эпитет тем или иным свойством ситуативно, необщепринято, поэтому получаются неожиданные необычные эпифразы: «родственное внимание к окружающему миру» [Пришвин. Дневники. 1938;1939: 456]; «…и знаю, как много Вы сделали в отношении собирания документов о жизни и деятельности этих людей с гениальной совестью…» [Пришвин. Письма к Бонч-Бруевичу, В. Д. 28 июня 48 года]; «Нужно знать, что „контрреволюционер“ значит хуже, чем коммунист, это значит почти что „буржуй“, т. е. человек, образованный и неуловимый» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 21 Января 1919 г.].

Пришвин активно использует как словосочетания с качественными прилагательными в прямом значении («хороший литератор» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 14]; «настойчивая дама» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 194]), так и качественные эпитеты в переносном значении: метафорические: «В Зависти невозможно развязное начало и зажеваный, вялый конец» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 23]; «доброе, светлое чувство» [Там же: 23] и метонимические:

«Какая-то почтенная рука высылает мне «Красную Новь» [Там же: 23].

Иногда разные по номинации прилагательные встречаются в одной фразе и характеризуют одно и то же определяемое слово: «Напротив, из коммунистов не интеллигентов, встречаются очень порядочные и живые люди, с такими легко заключается личный блок и движется дело» [Там же 21 Июля 1924 г.] ;

степени в письмах, как и в речи вообще, больше всего — 92,3% от числа прилагательных в полной форме: «Так, в столице какой-нибудь скромный и молчаливый солдатик, послушав таких речей, разрывается, как граната, в деревне» [Пришвин. Дневники. 1914;1917: 421]; «Злая месть, злой камень и дума, что вот съем привезенный фунт соли — что тогда есть?» [Пришвин. Дневники. 1918;1919: 262].

Есть в письмах у этого писателя и постоянные, упорно повторяющиеся эпитеты, причём они встречаются и в поздних, и в более ранних письмах. Таково качественное прилагательное «хороший» в различных формах — встречается 32 раза. Самые излюбленные словосочетания с этим эпитетом у Пришвина: «хорошие люди» [Пришвин. Письма к Игнатовой … и Коншиной … 17 Апреля 1952 г.], «очень хороший человек» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу: 7], «хорошее письмо» [Пришвин. Дневники. 1948;1949: 70], «моему хорошему знакомому» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу: 10]. Но встречаются и яркие, очень пришвинские словосочетания:

«хорошая, хозяйская радость» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 183],.

«нашего хорошего единственного Разумника Васильевича» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 187]. Слово «хороший», часто присутствующее в пришвинских письмах, выдаёт нам человека живого, любящего людей и жизнь, всем интересующегося.

Также в письменном лексиконе Пришвина часто встречается эпитет «большой» в разных формах (32 случая употребления): «старые писатели, большие мастера» [Пришвин. Дневники. 1932;1935: 195], «для большого искусства» [Пришвин. Дневники. 1940;1941: 425], «Большущий поклон» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 170]. Эпитеты «большой», «хороший» придают письмам Пришвина положительный оттенок эмоциональной окраски.

Качественные прилагательные в сравнительной степени в роли эпитетов (всего 1,1% от числа прилагательных в полной форме) встречаются у Пришвина редко: «Теперь я жив у в печали, но не такой, однако, чтобы потерять себя; быть может, я начинаю путешествие по земной поверхности, ка к и раньше, но только более трудное, без внешних передвижений» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 181].

Переписка являлась частью повседневной жизни писателя, она описывает и комментирует пережитые события, отражая характер и темперамент автора, поэтому в ней много экспрессивных средств выражения. Ведь даже сам Пришвин говорил о себе: «В этих словах меня что-то затронуло очень больно, и я стал рыться в себе, в своем внутреннем, вечно бродящем и вечно мятежном существе и понял: нет, я и сейчас не могу жить и писать безмятежно»; «Но почему же, несмотря на все это и на отличный ход моих писаний, на такое полнейшее удовлетворение материальных потребностей, что я даже могу помогать и другим, я остаюсь мятежником и обращусь в живой труп, если этот мятеж каким-нибудь способом будет изъят из моей груди» [Пришвин. Дневники. 1936;1937: 239].

Одним из показателей эмоциональности является употребление в письмах разговорной формы сравнительной степени с суффиксомей. Эта лексема несёт в себе оттенок повышенной экспрессивности: «От Воронского я перешел в «Новый мир» к Полонскому, не знаю этого человека, но относится ко мне хорошо, и журнал его «Новый мир» как-то веселей «Красной нови» [Горький — М. М. Пришвин]; «у Ефр. Павловны грипп еще сильней, чем у меня, здесь эпидемия этой дряни с постоянными осложнениями в легкие и особенно в сердце» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 1 фев. 1928 г.].

Через сравнение с образцовым носителем определённого качества, некоторые пришвинские эпитеты в сравнительной степени приобретают по сути семантику превосходной степени, указывая на высшую степень проявления этого качества: «Дорогой Алексей Максимович, не знаю, какими словами выразить вам свое восхищение перед последними вашими произведениями в „Красной нови“ и в „Беседе“, просто скажу, это теперь лучше всего и у вас лучше всего прежнего» [Горький — М. М. Пришвин]; «Но всех хуже мое положение» [Пришвин. Дневники. 1914;1917: 421].

Характерной особенностью писем М. М. Пришвина является наличие достаточно большого количества эпитетов, выраженных качественными прилагательными в превосходной степени (6% от всех качественных прилагательных в полной форме — в 6 раз больше, чем в сравнительной степени).

Среди них много прилагательных с суффиксамиайш, -ейш, актуализирующими высшую степень признака: «У нас для писателя есть два чудеснейших города: Питер и Сергиев» [Горький — М. М. Пришвин]; «Алексей Максимович! я лично в своем поведении для себя допустил величайшую роскошь: стараться быть со всеми людьми, как с самим собой» [Там же]; «…надо иметь особое редчайшее дарование» [Пришвин. Дневники. 1948;1949: 182]; «Я величайший враг бюрократии» [Пришвин. Дневники. 1936;1937: 9].

В некоторых случаях качественные прилагательные с суффиксамиейш, -айш усиливаются приставкойпре, которая дополнительно подчёркивает высшую степень качества: «Многоуважаемый и прелюбезнейший Давид Лазаревич …» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 1].

Иногда прилагательные в превосходной степени в эпифразе с определяемым словом создают в предложении неожиданный, запоминающийся образ: «Вы не лисицы, конечно, вы хорошие люди, но я, честное слово, барсук и самый типичный» [Пришвин. Письма к Игнатовой … и Коншиной … 17 Апреля 1952 г.]; «Самый неприятный элемент этого общества интеллигенты, которые пали так низко» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 21 Июля 1924 г.].

Также в письмах Пришвин насыщает эпитет, придаёт ему дополнительную ударную силу, используя прилагательные, выраженные аналитической формой превосходной степени, образованной с помощью определительного местоимения «самый»: «А я нисколько не удивился, когда вы написали о себе, что скоро 35-лет юбилей, а вы учитесь писать и не очень верите в написанное: это говорят в вас самые густые капли, которые остаются на дне вашего бокала» [Горький — М. М. Пришвин]; «…в мое время самый замечательный писатель был В. В. Розанов, но ему не удалось вывести любовь из лунного света, а у вас она при солнце» [Там же].

Иногда в письмах писателя встречается стечение, нагнетание эпитетов, выраженных прилагательными в превосходной форме: «Губерния эта, давшая свету столько знаменитых писателей, чуть ли не самая малоземельная и, наверно, самая истощенная в смысле социальных связей. Елецкий уезд — самый малоземельный в Орловской губернии, Соловьевская волость — самая малоземельная в Елецком уезде, и в Соловьевской волости мой хутор находится между двумя деревнями, самыми малоземельными» [Пришвин. Дневники. 1914;1917: 421].

Итак, мы видим, что формальным выражением неравнодушия, эмоциональности, живого интереса Пришвина ко всему является эпитет, выраженный прилагательным в превосходной степени, с использованием различных экспрессивных ресурсов языка: суффиксовейш, -айш, аналитической формы превосходной степени, а также особого использования форм сравнительной степени, получающих в контексте значение высшего проявления качества. Сочетание всех этих способов выражения высшей степени качества помогает наиболее полному выражению чувств и мыслей писателя.

Эпитеты, выраженные качественным прилагательным в краткой форме составляют 2% от общего количества прилагательных. В письмах Пришвина краткие прилагательные проявляют ярко выраженную оценочную семантику.

Эмоциональная составляющая как бы сгущается в таких прилагательныхэпитетах. М. М. Пришвин часто использует эти эпитеты, характеризуя творческие артефакты, например, произведения других писателей, свои произведения: «Эта «Юность» меня раздражает: она «рациональна», скучновата, необходима, однако, перед звеном «Любовь» [Горький — М. М. Пришвин]; «Хорошо начало, свадьба — прекрасно! и до середины отлично нарастает волнение — ярмарка превосходна!» [Там же]; «…но при всей значительности «Рассказ о необыкновенном» мешковат, перегроможденный, не прозрачный и стройный, как «Отшельник» «[Там же]; «Хотел бы вам послать замечательные книги … 1-я — гениальна, 2-я — превосходна, 3-я — очень значительная и поучительная, 4-я — трогательна» [Там же]; «В наше время литература бестемна…» [Пришвин. Дневники. 1928;1929: 475]; «Но ка к же хорош гнев Ильи. И как я его читаю простым набожным людям!» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 178].

Эпитеты, выраженные относительными прилагательными, составляют 27,5% от общего числа прилагательных.

Относительные эпитеты разноплановы по смысловым значениям. Но, несмотря на это, в письмах Пришвина чётко прослеживается использование автором относительных прилагательных при живых, эмоциональных рассуждениях о следующих сферах:

— о литературном труде: «литературную полемику» [Горький — М. М. Пришвин]; «Если это собрание устроится, то я года два могу заниматься настоящей литературой и не шляться по Персиям» [Там же]; «В 3-й книжке.

«Красной нови» напечатана моя новая повесть «Корень жизни»: эта вещь моя коренная…" [Там же]; «и появление такой книги есть новое доказательство, что гений наш человеческий не может быть уничтожен, а если он бывает подавлен, то выпрет свое, не считаясь с эпохой» [Там же]; «словесного искусства» [Пришвин. Дневники. 1940;1941: 425]; «эстетические поэты 18-го века» [Пришвин. Дневники. 1940;1941: 425]; «Конечно, в нем очень много литературной несвободы от неумения владеть пером» [Пришвин. Дневники. 1928;1929: 475]; «Мучительный» рассказ Ваша личная придумка: рассказ изображает борьбу …" [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 23]; «примкнувшим к какой-нибудь несродной ему литературной группировке» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 311]; «несахарный беллетрист» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 265].

Говоря о труде писателя, М. М. Пришвин часто употребляет лексемы.

«художественный» и «литературный»: «…как проверенные мною образцовые рассказы для распространения и как пример для молодежи, ищущей художественные формы своим переживаниям» [Пришвин. Дневники. 1942; 1943: 663]; «художественная мысль автора» [Там же: 663]; «не очень спешу на литератураратурный зов» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 3 Марта 1922 г.]; «вероятно, скоро явлюсь на подножный литерат. корм в Москву» [Там же 26 Января 1919 г.].

предназначении человека, о гражданском пути личности: «у них уже сложился свой маленький, местный, совершенно особенный и новый патриотизм» [Горький — М. М. Пришвин]; «Поэтическое изучение нашей страны» [Пришвин. Дневники. 1946;1947: 452]; «Вам надо вплотную стать к материнской служебной природе нашего времени» [Там же: 254]; «минуя гражданскую современность» [Пришвин. Дневники. 1942;1943: 663]; «моего гражданско-художественного пути» [Там же: 663]; «доказавшему не словом, а физической кровью свою любовь к родине» [Пришвин. Дневники. 1940;1941: 468]; «Охота исчезающе маленькая, почти игрушечная страсть среди наших безумных страстей» [Пришвин. Дневники. 1928;1929: 387]; «в сущности, ведь понятие культуры раскрывается как нарастание мировой связи людей» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 294].

о времени и о себе: «…в мое время самый замечательный писатель был В. В. Розанов, но ему не удалось вывести любовь из лунного света, а у вас она при солнце» [Горький — М. М. Пришвин]; «личная пустынная жизнь» [Пришвин. Дневники. 1944;1945: 262]; «Теперь я больше не завишу от внешних положений» [Там же: 262]; «Самому же мне, писателю, которого А. М. Горький с некоторым свойственным ему преувеличением называл образцовым советским писателем, защищать себя было неловко» [Пришвин. Дневники. 1940;1941: 474]; «Прошу Вас, только не думайте, что я политически глупенький и настаиваю на какой-то личной мещанской свободе» [Пришвин. Дневники. 1938;1939: 456]; «я мятежное существо» [Пришвин. Дневники. 1936;1937: 239]; «будущего человека» [Там же: 9]; «Будем спокойны, Вы — отличный редактор, я — трудовой писатель, а дальше — не мы» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 294]; «Так, дорогой мой, я, как словесник, большой ценитель игривости и эфирности Вашего таланта, в этом отношении я не сравнюсь с Вами, я этнограф, тележный человек…» [Там же: 265].

В данной смысловой группе Пришвиным часто употребляется лексема.

«личный»: «личной привязанности» [Пришвин. Дневники. 1940;1941: 768];

«Но они тут на месте ничего не знают о себе самих, им кажется, будто они так провели время в ежедневной борьбе за свое личное существование…» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 102]; «личной души русского человека» [Пришвин. Дневники. 1920;1922: 113]; «Напротив, из коммунистов не интеллигентов, встречаются очень порядочные и живые люди, с такими легко заключается личный блок и движется дело» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 21 Июля 1924 г.].

Интересно словосочетание «живые люди», в котором эпитет «живые» развил своё качественное значение.

Очень частотно употребление Пришвиным эпитета «русский» в разных вариантах. М. М. Пришвин подчёркивает, что он является частью русского народа, русской литературы, «русской народной совести» [Пришвин. Письма к Бонч-Бруевичу, В. Д. 28 июня 48 года]. В большинстве случаев это определение становится эпитетом благодаря рядом стоящему эпитету в необычном употреблении, относящемуся к тому же определяемому слову, который как бы делится с прилагательным «русский» своей смысловой палитрой: «природному русскому человеку» [Пришвин. Дневники. 1944;1945: 71]; «Боюсь я, что процесс революции русскую некультурную интеллигенцию отучает воспринимать» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 260].

В письмах Пришвина часто наблюдается необычная, непривычная сочетаемость слов, которая несёт семантическую трансформацию относительного эпитета: «обезьянью природу рецензентов» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 21 Июля 1924 г.]; «Вы человек практический, пчелиного свойства» [Пришвин. Дневники. 1920;1922: 234];

«потеряют свой политический аромат» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 260].

Эпитетов, выраженных притяжательными прилагательными, меньше 1% от всех имеющихся в письмах М. М. Пришвина прилагательных.

Притяжательные эпитеты подчёркнуто оценочно называют качество:

принадлежащее лицу (человеку): «Посоветую вам, когда будете хорошо издавать свои книги, дайте каждой главе свое название. Моими любимыми тогда будут «Два бога» (бабушкин и дедушкин) и еще «Хорошее дело» [Горький — М. М. Пришвин]; «Перевальские слова о свободе, гуманности, творчестве и т. п. должны теперь смолкнуть…» [Пришвин. Дневники. 1930; 1931: 280]. Подчас это неконкретизированное лицо: «помещичий лес» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 102]; «в мужицкой голове» [Пришвин. Дневники. 1914;1917: 421].

мифологической реалии: «боярину Берендеева царства» [Пришвин.

Дневники. 1926;1927: 102].

живому существу, но не человеку: «Вы знаете, я научился по этой паучьей работе предсказывать погоду: мужиков удивляю» [Пришвин. Дневники. 1930;1931: 212].

Притяжательные прилагательные в письмах Пришвина чаще имеют разговорные формы с суффиксомий: «пришвинский эгоизм» [Пришвин. Письма к Игнатовой … и Коншиной … 17 Апреля 1952 г.].

Особенностью пришвиновских писем является наличие в них большого числа наречий (19% от общего количества эпитетов).

Подавляющее большинство эпитетов выражены так называемым какнаречием с суффиксомо. Это определительные наречия. Больше всего материала, представленного этими эпитетами, приходится на обозначение:

качества действия: «Я рискну высказать мысль, что афоризмы надо писать или купно, как у Достоевского легенда о Велик Инквизиторе, или же, как это сделано у Розанова, будто бы от себя, т е, какой-то одной личности» [Горький — М. М. Пришвин]; «Но, в общем, вначале дела шли у нас хорошо и занятно» [Пришвин. Дневники. 1914;1917: 421]; «Многие пробовали раньше писать в связи с моими работами то же самое (напр., Иванов-Разумник), но почему-то Вам только удалось сказать понятно и крепко (от себя)» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 183].

— отношения автора к лицу: «…Вы для меня существуете прочно» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 177]; «чувствую Вас искренно, как хорошего редактора и очень благожелательного мне человека…» [Пришвин. Дневники. 1948;1949: 680].

оценки состояния лица, ситуации, действия: «Похвала — это вздор, конечно, но появление родственника — это прекрасно» [Горький — М. М. Пришвин]; «И будет мне когда совсем худо, и заболят кишки — придет весна, на четвереньках приползу в лес» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову 183]; «Боюсь, что Вам, государственному деятелю, будет слишком чужда моя повесть, и подчас мне кажется дико даже посылать Вам ее» [Пришвин. Дневники. 1946;1947: 260].

Очень часто (16, 6% от общего количества наречий) Пришвин использует наречие меры и степени качества «очень», которое играет роль усилителя глагола или прилагательного либо причастия, либо слова категории состояния в роли определяемого слова: «Человек этот со „дна“ и очень мне нравится» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 184]; «Очень это ему нужно» [Там же: 191]; «Живем плохо, в очень угнетенном состоянии духа, многие мрут от эпидемии сыпного тифа, живем, как в тюрьме» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 26 (13) Март. 1919 г.].

Часто наречие «очень» усиливает другое наречие-эпитет: «Взят человек из подполья прямо из Достоевского и очень остроумно применен к современности» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу: 23];

«…в этой мелочной разбитой жизни очень трудно найти в себе это чувство связи (назову что-ли так), без которого невозможно серьезно писать» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 3 Марта 1922 г.].

Иногда М. М. Пришвин удваивает ударную силу эпитета с помощью повтора этого эпитета: «…писать просят очень, но деньгами очень и очень скупы» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 173] либо повтором основы: «Серафиме Павловне кланяюсь низко пренизко и благодарю ее за корректуру «Зверя» [Там же: 183]; «Мало-мальски открывают, пришла, а супруга Ваша ей говорит сурово…» [Пришвин. Дневники. 1948;1949: 177]; «…хоть бы Вы чуть чуточку на немца переделались: и Вам бы потеплело, и Вашим приятелям и почитателям» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 178].

Также Пришвин использует приём постепенного сгущения качества, когда при повторе эпитета ещё и повышает его ударную силу прибавлением слова «очень»: «Мои дела идут, но медленно, очень медленно» [Там же: 187];

«Так надо, конечно, идешь и несешь, но трудно, очень трудно жить одной верой, без явных друзей» [Пришвин. Дневники. 1932;1935: 421].

Часто (почти 3% от общего количества наречий) в письмах писателя фигурирует наречие «совершенно»: «Опустошение жизни за два месяца моего отсутствия в Москве ужасающее: Москва теперь совершенно умерший город» [Пришвин. Дневники. 1918;1919: 262]. Иногда это наречие-эпитет усиливает другой эпитет, выраженный наречием: «Уверяю Вас, что слово „свобода“ упомянуто было в статейке совершенно случайно» [Пришвин. Дневники. 1938; 1939: 456].

Используются Пришвиным и фразеологизмы в функции наречия-эпитета:

«Чрезвычайно интересует меня затея Ремизова, не могу понять, — что его гонит из-за границы и что его туда погнало, кажется, человек умный и с бухтыбарахты ничего не делает» [Пришвин. Дневники. 1920;1922: 234]; «Вы поймете, что для друга надо писать хорошо, во весь дух» [Пришвин. Дневники. 1948;1949: 182]; «Благодаря этой комбинации, я стал крошечным рантьером и довольно долго могу не писать из-под палки» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 186].

Пришвин употребляет и сравнительную степень эпитетов-наречий: «Вы мне в этом поможете для того, чтобы Вам веселей и вольней было бы работать на ферме» [Пришвин. Дневники. 1930;1931: 133]; «Вы разберитесь потоньше, помня, что борьба (письмо Косыреву или что там) есть крайнее и нежелательное мне средство, на которое я пойду только при необходимости оберечь свой труд» [Пришвин. Дневники. 1936;1937: 432]; «Я вполне понимаю, что Вам невыносимо жить на фабрике пчел и что для вас есть все возможности устроиться более независимо» [Пришвин. Дневники. 1944;1945: 262].

Пришвин, судя по письмам, был человеком деятельным, эмоциональн анализирующим события, действия и поступки личностей, отсюда такое большое количество самых разнообразных наречий — части речи, характеризующей действие, признак, субъект: «Вчерне у меня готово звено.

«Зеленая Дверь» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 294]; «Пишу Вам наскорях, прямо после приезда…» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 177];

«усердно жму Вашу руку» [Пришвин. Дневники. 1946;1947: 240];

«оперировать поэтически неосвоенным материалом» [Там же: 452]; «Как изучить край, чтобы он показался нам в своем личном единстве, а не как механически составленный „свод законов“ этого края. Надо, по-моему, и тут изучать элементы края „любовно“, т. е. каждую деталь как деталь органически целого края, в который и сам изучающий входит своей собственной личностью» [Пришвин. Дневники. 1932;1935: 768].

В письмах М. М. Пришвина совсем мало (1%) эпитетов, выраженных существительными. В основном это приложения (аппозитивы).

Аппозитивы выражены различными существительными, часто с оценочным значением: «Интересно, что любимой темой моих деревенских учеников (темы у меня вольные) бывает Иванушка-Дурачок, который делается комиссаром-душителем своего села и под конец за воровство и пр. изгоняется из партии» [Пришвин. Дневники. 1920;1922: 113]; «моралистов-аскетов» [Пришвин. Дневники. 1928;1929: 387]; «охотников-хозяев» [Там же: 387]; «В силу особенностей нашего времени писатель попадает в положение кустаряодиночки» [Пришвин. Дневники. 1930;1931: 280].

Писатель с помощью эпитета-приложения выявляет один, главный в ситуации контекста, признак: «…это единственный опыт (в наше время) критики писателем-художником другого писателя по чувству сорадования в творчестве…» [Горький — М. М. Пришвин]; «Жаль только не перед кем тут хвалиться: прочел мужикам перепелятникам, очень хвалят, а что это Аполлон есть — не понимают» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 178];

«Поверьте мне, что в борьбе своей меня интересует не „Новый мир“ и не Мстиславские, а наша родина, мать-земля, порождающая и цветы и наше искусство» [Пришвин. Дневники. 1940;1941: 468].

У Пришвина есть и неожиданные аппозитивы-эпитеты, в которых писатель выпукло показывает главенствующий, обобщающий признак, например: «Я вхожу сюда много пережившим на стороне гостем с широко раскрытыми от удивления глазами и вижу тут, как везде в лесах, ту же самую вековую борьбу: лес-бес!» [Пришвин. Дневники. 1923;1925: 187].

Из описания аппозитивов видно, что существительные-приложения в роли эпитетов — яркое речевое средство, которое способно в неожиданном ключе охарактеризовать предмет речи. Такие эпитеты используются тогда, когда чувствуется недостаток в прилагательных для описания сложного признака.

На долю эпитетов-причастий в письмах Пришвина приходится 5% от общего числа эпитетов: «…все решительно, как в книге, кто умеет слушать человека и смотреть на лес с пониманием, написано на этих синеющих, голубеющих и зеленеющих ярусах» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 102];

«…секрет моего тяготения к природе в том, что, глядя в человека в упор, мне казалось, невозможно его описать: глядишь в человека и видишь множество „типов“, и их описать всех невозможно. Возьму для примера тип подхалима, — сколько их в человечестве! А я обращаюсь к природе, описываю виляющий хвост, и вот Вам налицо все подхалимы» [Пришвин. Дневники. 1944;1945: 74]. Это подчас неожиданные, авторские эпитеты: «Примите привет моей блуждающей души» [Пришвин. Дневники.1920;1922: 260]; «Семашко предлагает ему санаторий, но я, тращенный зверь, боюсь, веду переписку, -какой санаторий, как и что…» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу.

3 Марта 1922 г.] (тращенный зверь — неожиданная характеристика человека);

«В этих словах меня что-то затронуло очень больно, и я стал рыться в себе, в своем внутреннем, вечно бродящем и вечно мятежном существе…» [Пришвин. Дневники. 1936;1937: 239]; «в этой мелочной разбитой жизни очень трудно найти в себе это чувство связи (назову что-ли так), без которого невозможно серьезно писать» [Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 3 Марта 1922 г.].

М. М. Пришвин использует яркие причастия в юмористическом ключе:

«зевающего Нептуна» [Письма М. М. Пришвина к А. М. Ремизову: 188];

«Прометей остриженный» [Там же: 188]; «Мы возились около часа, меня до такой степени тронула любезность этого солидного человека, целый год виденного мной в большой рыжей бороде, что я совершенно забыл об этом негодном и для вас ключе. Если он до сих пор не торчит в боковом ящике, то по всей вероятности Тененбаум сунул его к себе в карман. Я скоро приеду и мы вместе обыщем этого обрившегося человека» [Пришвин. Письма к Тальникову, Давиду Лазаревичу 1=го Сент 1924 года].

Следует заметить, что среди 86-ти причастий-эпитетов, выявленных в письмах, только 8 являются страдательными: «…главное же, что в этой мелочной разбитой жизни очень трудно найти в себе это чувство связи (назову что-ли так), без которого невозможно серьезно писать» [Пришвин. Письма Гершензону, Мих. Осиповичу 3 Марта 1922 г.]; «Нанес он мне этим исключением рану такую, что носил я ее незажитой и не зашитой до тех пор, пока Василий Васильевич, прочитав мою одну книгу, признал во мне талант и при многих свидетелях каялся и просил у меня прощения…» [Пришвин. Дневники. 1920;1922: 274].

Некоторые эпитеты-причастия входят в состав причастных оборотов: «…напирающую изнутри потребность к чему-то безмерному и для жизни обыкновенной очень опасному» [Пришвин. Дневники. 1926;1927: 102]; «Все сводится, конечно, к форме, отвечающей живому чувству жизни: нас пугала традиционная форма, спугивающая живое чувство» [Пришвин. Дневники. 1942;1943: 148]; «Вот почему я избрал Вас своим решающим дело читателем» [Пришвин. Дневники. 1948;1949: 388].