Негация как средство художественной выразительности

Учеными уже давно доказано, что нулевой элемент в языке — это не просто отсутствие ненужного, а значимое явление. Это умозаключение подтверждают слова Реформатского: «Насколько нуль плох в жизни, настолько он важен в мысли. Без нуля мыслить нельзя». В действительности мы сталкиваемся с этим постоянно: пауза в музыке, пробел между словами, ноль в математике, пауза в речи — все это примеры так называемого значимого отсутствия. На наш взгляд, очень наглядным является пример доктора филологических наук В. А. Карпова: «В японском языке слово „ма“ не произносится, но пишется, используется в качестве знака препинания, означает паузу, интервал: Весна (ма) — это заря».

Категория отрицания как средство художественной выразительности уже давно привлекала внимание лингвистов. Ниже проанализированы исследования, связанные с изучением негации в художественных произведениях.

Статья Е. М. Виноградовой «Категория отрицания в лирике М.Ю. Лермонтова"26 посвящена анализу стихотворений М. Ю. Лермонтова, в которых категория отрицания определяет господствующую модальность. Е. М. Виноградова приходит к выводу, что негация в произведениях Лермонтова часто играет текстообразующую роль, а антитеза является одним из ключевых приемов в его творчестве.

Лермонтов часто строит композицию по принципу утверждениеотрицание-вопрос (например, стихотворение «Туча»). Благодаря семантике отрицания в произведениях Лермонтова возникает романтическое двоемирие. Так, в стихотворении «Мой демон» отрицательные предикаты мира демона содержат скрытую информацию о противоположных демону ценностях жизни. Это «двоемирие» приводит к несовместимости и взаимному отрицанию противоположных точек зрения. Отрицательные конструкции подчеркивают относительность нормы в рамках двоемирия.

В лирике Лермонтова также систематически встречаются слова, в которых носителями отрицательной семантики являются приставки (незримый, бездушный, безобразный). Лексемы, заключающие в себе сему отсутствия, лишенности, создают тему сиротства — одну из главных тем всей лермонтовской лирики вообще.

Е.М. Виноградова отмечает, что сам монолог лирического героя часто начинается с сомнения, возражения или предостережения, выраженного с помощью отрицания, и указывает на высокую частотность синтаксический конструкций со словом «нет»: «Нет! Мир пошел совсем не так» и проч.

В некоторых стихотворения отрицание достигает такой гиперболизации, что становится доминирующей лирической модальностью, а значит, делает вывод Е. М. Виноградова, негация становится доминантой мироощущения лирического героя. Он не принимает реального мира и выражает свой бунт против него. А реальный мир, в свою очередь, благодаря отрицанию приобретает оттенок бессмысленности, притворства, а значит, обесценивается перед лицом вечного, идеального.

А.В. Белова, автор статьи «Утверждение и отрицание как средство создания образности в поэтике Н. Гумилева», анализирует способы выражения утверждения/отрицания на основе сопоставления образов автора (лирического героя) и Анны Ахматовой. А. В. Белова пишет, что Гумилев очень часто строит портрет лирического героя на контрасте внешности и внутреннего содержания. Он часто описывает свою внешность, даже преувеличивая недостатки: «Самый первый: некрасив и тонок…»; «Что ж! жених некрасив и горбат…». В таких конструкциях Гумилев достигает контрастивного отрицания, показывая читателю оппозицию между внутренним миром и внешней оболочкой. Гумилев прибегает также к приему отрицания семантики слов с негативным значением, вследствие чего последние приобретают положительную окраску. Чаще всего у Гумилева это приглагольные отрицания: «На руке моей перчатка. / И ее я не сниму, / Под перчаткою загадка. / О которой вспомнить сладко / И которая уводит мысль во тьму… / И о ней мне вспомнить сладко, / И ее до новой встречи не сниму» и др.

Анализируя «диалог» между Гумилевым и Ахматовой, А. В. Белова делает вывод, что их взаимная портретистика насыщена утвердительноотрицательной семантикой. Одно из известнейших стихотворений Гумилева, посвященных Ахматовой, содержит следующие строчки: «Я взял не жену, а колдунью. / А думал — забавницу, / Гадал — своенравницу, / Веселею птицупевунью».

А.В. Белова также уделяет особое внимание стихотворению «Отказ», в названии которого уже выражено отрицание на лексическом уровне.

В конце статьи исследователь приводит классификацию способов выражения отрицания на материале творчества Гумилева.

В статье «Никто, ничто и кто угодно: „апофатика“ Ю. Буйды» М. В. Гаврилова рассматривает широкое распространение негации в прозе писателя Юрия Буйды.

В первую очередь, нужно сказать, что термин «апофатика» (от греч. Apophatikos — отрицательный) связан с апофатической теологией, применяющий метод отрицания, парадокса и антиномии в богопознании. К ее основным положениям принадлежит убеждение, что сущность Бога и тайны веры невозможно постигнуть, прибегая лишь к разуму, и что в языке нет адекватных слов для выражения Божественной сущности. Помимо Бога у Буйды объектом рефлексии являются также Красота, Любовь, Тайна, Жизнь и Смерть. Постижение всего этого оказывается недоступным с помощью научного знания, можно лишь попытаться почувствовать, но, даже сумев почувствовать, человек не сможет описать это, потому что ни в одном языке не найдется для этого слов, потому что сущность невыразима. М. В. Гаврилова приводит множественные примеры конструкций со словами, означающими знание, которые сопровождаются отрицанием: «Любовь невесть к чему и к кому»; «Я не знаю, что…» и пр. Все это помогает Буйде отразить идею о трансцендентности Бога, иными словами, если бы в языке существовали слова, с помощью которых его можно было бы описать, он был бы абсолютно доступен и понятен. Поэтому Буйда отдает предпочтение отрицательным местоимениям при описании Бога, Смысла жизни, Тайны.

М.В. Гаврилова, приводя классификацию выделенных ею в творчестве писателя лексико-семантических групп, делает вывод, что благодаря отрицательным местоимениям Буйда описывает жизнь, которая находится между вымыслом и реальностью, жизнь, находящуюся «вне времени».

Заключительным является вывод о том, что отрицательные конструкции в творчестве Ю. Буйды являются одним из основных художественных приемов, отражающим особенности авторского мировоззрения, играющим большую роль в формировании ключевых мировоззренческих концептов произведений и придающим художественному дискурсу экспрессивность и эмоциональность.

Н.М. Азарова в своей статье «Грамматика отрицания и авангард» обращается к авангардной русской поэзии XX—XXI вв.еков. Начиная с XX века, поэзию перестают удовлетворять привычные приемы выражения отрицания, и она старается найти новые, альтернативные пути. Анализируя творчество В. Хлебникова, Н. М. Азарова приходит к выводу, что в его поэтике утверждение и отрицание постоянно меняются местами. (Например, в стихотворении Хлебников заменяет букву «л» в слове лебеди на «н», тем самым получив новое слово — небеди: «в этот вечер за лесом летела пара небедей»). Таким образом, переразложив слово лебеди, Хлебников получает слово, которое одновременно содержит в себе и отрицание и утверждение. Это недоопределение получает у Н. М. Азаровой термин «скользящее отрицание"38, которое она подкрепляет и другими примерами.

Исследователь рассматривает также на примерах поэзии Бродского конструкцию отрицательного анжамбемана, приходя к выводу, что отрицательный анжамбеман часто используется в качестве альтернативного отрицания и тоже является средством выражения скользящего отрицания: «вырывается и летит вовне / механический, нестерпимый звук, / звук стали, впившейся в алюминий; / механический, ибо не / предназначенный ни для чьих ушей».

Н.М. Азарова выявляет еще одну популярную конструкцию, характерную для постмодернистской поэзии, — выделение/обособление форманта нет в глаголах 3 л. ед. ч. как самостоятельного нет на примере цикла стихотворений Е. Мнацакановой и других поэтов-авангардистов, например: «камнем ста /нет мой / смех / стих / нет / стих».

Одними из новых для авангардной поэзии Н. М. Азарова выделяет актуальные приемы, воплощающие семантику положительного отрицания (в т.ч. в варианте положительного нуля). Конструкции с местоимениями ничто и ничего принимают вид положительных конструкций, в которых семантика отрицания колеблется: «Санта Клаус, / уже раздавший дары: а тебе, мол, вот! — ничего, / не ничего не принес, а принес ничего».

Н.М. Азарова делает вывод, что поиск новых средств выражения отрицания продолжается теперь уже поставангардистами.

Таким образом, становится очевидно, что категория отрицания и средства ее выражения являются важной составляющей для понимания художественного произведения и авторского языка.