Значение О. Домье в развитии жанра политической карикатуры

30-е годы XIX века во Франции — это годы июльской монархии, время торжества пришедшей к власти буржуазии, «царство денежных мешков». Время это было трудным и сложным: накал революции 1830 года еще не остыл, реакционная политика короля Луи-Филиппа вызывала возмущение обманутого народа, борьба за республику одушевляла демократически настроенные слои населения. Вспышки народных волнений следовали одна за другой — восстание лионских ткачей, баррикады на улицах Парижа в 1832 году, заговор 1835 года, восстание 1834 года.

«Революцию сразу не оборвать, — писал Виктор Гюго, — она всегда неизбежно вздымается несколько раз, прежде чем ей прийти к состоянию спокойствия». В эту кризисную эпоху, в эпоху мятежей развилось творчество крупнейшего сатирика XIX века Домье. Оно неразрывно связано с социальной борьбой того времени.

Оноре Викторьен Домье родился 26 февраля 1808 года в Марселе, в семье стекольщика, который обладал литературными способностями. Стремясь их осуществить, в 1814 году он переехал с семьей в Париж. Но его мечтаниям не суждено было исполниться. Из-за постоянной нехватки денег в семье маленькому Оноре пришлось рано начать зарабатывать на жизнь: он был рассыльным в суде, продавцом в книжном магазине. Одновременно он берет частные уроки у художника А. Ленуара, иногда пишет с натуры в студии Сюиса, часто бывает в Лувре, где копирует известных мастеров, особенно Тициана и Рубенса, много рисует просто на улице.

Париж был его настоящей школой — кипучая жизнь города, любопытные типы стали материалом первых литографий Оноре Домье. Поступив в обучение литографскому делу к малоизвестному художнику Рамеле, Оноре сначала хотел лишь поддержать родителей материально. Он рисует небольшие картинки, нотные заголовки, детские азбуки для издателей Белиара и Рикура. Однако очень скоро Домье нашел истинную точку приложения для своего таланта. Талант молодого рисовальщика привлек внимание Филипона — издателя журнала «Карикатюр», и вскоре Домье становится одним из ведущих художников этого оппозиционного журнала, посвященного исключительно политической карикатуре. С этих пор Домье окончательно соединил свою судьбу с политической прессой, работая под псевдонимом, затем он подписывался «H.D.» и, в конце концов, полным своим именем и фамилией. Вскоре он приобрел известность как автор колкой сатирической графики.

Литографии Оноре Домье (а в то время все газетные рисунки печатались в этой технике) пользовались большим успехом. Они были острыми и язвительными, более того — убийственными. Яростно, с темпераментом Микеланджело (с которым очень метко сравнил художника Бальзак), Домье беспощадно обнажает самую суть июльской монархии — жестокость и лицемерие ее политики, коррупцию власть имущих, последовательное удушение демократии.

Луи-Филипп — главный объект его сатиры — предстает то в виде «скромного» буржуа с зонтиком под мышкой, то в виде палача, то в виде тюремного врача, с нетерпением ожидающего смерти узника — участника баррикадных боев.

Лучшие литографии Домье выпускались в виде отдельных листов — большого формата, на плотной бумаге — и выставлялись в витринах как своего рода политические плакаты. Они обладали огромной взрывной силой, их боялись.

Одна из самых известных ранних литографий Домье — «Гаргантюа», появившаяся 15 декабря 1831 года в витрине фирмы Обер и собиравшая множество поклонников. На ней художник показал тучного Луи Филиппа, кушающего золото, которое чиновники отнимают у измученного народа. Правительство сразу же отреагировало на это событие, приговорив его к шести месяцам тюремного заключения и к штрафу в пятьсот франков.

домье французский художник сатира, Но ни штрафы, ни тюрьма не сломили французского художника, который продолжал отстаивать республиканские идеи.

Наиболее прославлены три больших листа 30-х годов — «Законодательное чрево», «Улица Транснонен» и «Свобода печати». «Законодательное чрево» — это сатирическое изображение министерских скамей французского парламента. Домье нашел своеобразный способ работы над образами: каждый персонаж был сначала выполнен в скульптуре, затем в отдельных литографиях-портретах — и только потом все найденные «герои» были объединены в общую композицию.

Художник удивительно точно передал характерные портретные черты их облика и в то же время сумел подчеркнуть тупость, животную жадность, хитрость. Собрание физических и нравственных уродов — таков буржуазный парламент в изображении Домье.

Так, знаменитая литография «Улица Транснонен 15 апреля 1834 г.» появилась непосредственно после трагического эпизода подавления народного восстания. Во время восстания королевские солдаты перебили ни в чем не повинных жильцов дома на улице Транснонен, среди которых были старики и грудные дети. Домье сделал литографию, которая запомнилась парижанам еще больше, чем «Гаргантюа». В ней не было ничего, кроме скупой и страшной правды: разоренная комната в лучах раннего солнца, застывшие тела на полу, лужа крови. Литография дышала гневом и смертью. Домье нарисовал то, что видел, и его литография не имеет себе равных по силе выражения, драматизму и страстности протеста.

«Обагренная кровью страница современной истории, написанная могучей рукой и продиктованная благородным негодованием» — так назвал ее Филипон.

Но Домье не только рисует сцены расправы с рабочими. Одним из первых в мировом искусстве он показывает образ сильного пролетария-борца, отстаивающего классовые интересы. Таков рабочий-печатник в литографии «Руки прочь! Свободу печати!» (1834), полный боевой готовности, энергии, при виде которого приходят в смятение монархи и правители.

Большая фигура рабочего-печатника, стоящего на защите свободы печати (что прямо указано надписью у него под ногами), всем своим непринужденно естественным обликом и в то же время крепкой, убежденной силой ведет свое происхождение от «Кузнецов» Гойи или от героев картин Жерико. Домье подчеркнул контраст между этой немного нескладной и угловатой, «простецкой» и одновременно величавой фигурой парижского рабочего и данными на дальнем плане невзрачными, мелкими, почти что призрачными, похожими на деревянных марионеток фигурами врагов свободной печати — уже сбитого с ног Карла X, вокруг которого суетятся другие монархи, и грозно машущего своим зонтиком Луи-Филиппа, которого Гизо благоразумно пытается удержать от излишней опрометчивости. В этой литографии были заключены два важных новых качества, оцененных по достоинству всем дальнейшим развитием большого реалистического искусства: первое — то, что Домье смело соединил в одной карикатуре два, казалось бы, противоположных художественных языка — реализм и аллегорическую условность, реальную конкретность образа главного героя и кукольную схематичность и даже «сказочность» королей в огромных коронах; вторым было то, что с этим рабочим-печатником в мировое искусство вошел современный город, что было одним из важнейших завоеваний искусства Домье.

В литографии «Мы все честные люди, обнимемся» (1834 изображены видные политические деятели Июльской монархии во главе с Луи-Филиппом. И здесь художник разоблачает взаимный обман, надувательство, лицемерие, фальшивую частную и общественную мораль буржуазного общества.

Отбрасывая все второстепенное, акцентируя основное, Домье создает монументальный стиль в литографиях, раскрывающих эпизоды классовой борьбы рабочих, застенки и мрачные сцены убийств. Он сочетает острую зарисовку умершего в тюрьме заключенного и полный сарказма гротеск в изображении его тюремщиков — Луи-Филиппа и министра юстиции в литографии под названием «Он нам больше не опасен».

Еще литографии, посвященные французским революционерам: «Действительно, стоило труда убивать нас!» или, еще более, «Вам предоставляется слово, объяснитесь! Вы свободны!», где судья любезно обращается к подсудимому, у которого завязан рот и которого со всех сторон держат дюжие судебные чиновники, в то время как в глубине зала один из судей деловито засучивает рукава, чтобы отрубить голову другому подсудимому, уже уложенному на плаху;

наконец — «А все-таки она движется!», где только две, противопоставленные друг другу фигуры: министр юстиции Персиль и закованный в цепи революционер, сидящий у белой стены, на которой возникает видение летящей Свободы во фригийском колпаке — словно сошедшей с картины Делакруа и проходящей сквозь череду цифр прошедших и будущих годов.

В этих литографиях, полных сдержанной, точной, безотказной экспрессии, понятной каждому без всяких подписей и объяснений, и где карикатура смело совмещена с суровой и строгой жизненной правдой, Домье окончательно сформулировал и отчеканил тот язык высокой и благородной сатиры, которому следовали потом и великие живописцы, обращавшиеся к критике буржуазного общества, — Манэ или Дега, Тулуз-Лотрек или Руо, — и выдающиеся рисовальщики разных стран, до американских художников Клуба Джона Рида (таких, как Роберт Майнор или Фил Бард) включительно.

Страсть и горечь водили рукой Домье. Он обличал жестокость, несправедливость, алчность, лицемерие короля и его приспешников.

9 сентября 1835 г. политическая сатира была во Франции запрещена, полностью и без всяких изъятий. В проведении закона против свободной и оппозиционной печати очень большую роль сыграл страх перед литографиями Домье. Поворотным моментом в резком ухудшении взаимоотношений правительства Луи-Филиппа с печатью было появление «Улицы Транснонен» Домье. У революционного движения, которое явно не намеревалось ни исчезать, ни даже как-либо уменьшаться и сокращаться, было отнято опаснейшее оружие политической борьбы и агитации. Домье пришлось на двенадцать с половиной лет — до февраля 1848 г. совсем отказаться от того языка политической сатиры, который был им создан и доведен до высокого художественного совершенства, словно ему самому завязали рот, как осужденному революционеру на его литографии 1835 г.

Домье пришлось перейти к «сатире нравов» — бытовой карикатуре. Его литографии в газете «Шаривари» главным образом посвящены буржуа. С необыкновенным богатством фантазии, наблюдательностью, юмором — то добродушным («В ложе»), то язвительным — создает, художник бесконечную галерею образов лавочников, рантье, судейских чиновников.

Домье исследует психологию буржуа, его привычки, раскрывает его самодовольство и ограниченность. Домье создал более трех тысяч литографий, множество ксилографии (в основном книжных иллюстраций) — и по праву считается одним из крупнейших мастеров мировой графики.

В период революции 1848 года Домье вновь обращается к политической карикатуре. Убежденный республиканец, он остается верен своим идеалам и в годы франко-прусской войны и в дни Парижской коммуны. Франко-прусской войне 1870−71 посвящён последний шедевр Домье Оноре Викторьен — альбом «Осада»; аллегорические образы альбома полны потрясающего трагизма и глубокой горечи, язык литографии поражает силой обобщения и лаконичностью точных, упругих линий («Империя — это мир», 1870; «Потрясённая наследством», 1871).

На одной из его литографий изображена Конституция, укорачивающая платье Свободы, на другой Тьер представлен суфлером, руководящим действиями и словами политических деятелей. Художник выпускает целую серию антимилитаристских сатир, таких как «Мир проглатывает шпагу». В литографиях 1870−1872-х годов Домье изобличает виновников несчастий Франции.

В литографии «Это убило то» он показывает, что избрание Наполеона III было началом всех бедствий. В литографии «Империя — это мир» изображено поле с крестами и надгробными памятниками. На первом памятнике надпись: «Погибшие на бульваре Монмартра 2 декабря 1851 года», на последнем — «Погибшие у Седана 1870 года». Таким образом Домье показывает, что империя Наполеона III с начала до конца приносила французам смерть.

Работы Домье подчас драматичны и символичны. В одной из литографий 1871 года на фоне грозного неба нарисован искалеченный ствол могучего когда-то дерева, у которого осталась всего лишь одна ветка, которая противостоит урагану.

Подпись под рисунком «Бедная Франция, ствол сломлен, но корни еще крепки» говорит о только что пережитой трагедии Франции.

Резким сопоставлением света и тени, энергичными линиями художник сумел дать мощный образ, олицетворяющий жизненную силу страны, в которую верил художник как и в ее отважный народ. Беспощадные, меткие карикатуры Домье разоблачают милитаристскую политику Наполеона III, предательство Тьера. Непоколебимой была его вера в жизненные силы страны, в стойкость и мужество рабочего класса, представители которого оставались истинными героями его произведений. Политическую карикатуру Домье первый сделал подлинным искусством.

Около полувека Домье рисовал карикатуры. Парижане ждали его работы, хохотали, радовались, восхищались. Великий художник, он каждую работу превращал в истинное произведение искусства. Обладая острым глазом, неповторимой манерой, умением разбираться в людях, четкой гражданской традицией и бесстрашием гасконца, Оноре Домье создавал карикатуры, поднимавшие парижан на революции.

Эжен Делакруа, французский живописец и график, виднейший представитель романтизма во французском изобразительном искусстве, писал, обращаясь к Домье: «Нет человека, которого я больше бы ценил и которым я больше бы восторгался, чем Вами». Шарль Бодлер, французский поэт, отмечал, что гнев, с которым Домье вскрывает зло, «доказал доброту его сердца». «Через Вас народ будет говорить с народом», — писал Домье знаменитый историк-демократ Мишле.

Он умер давно, но о нем помнят и думают все чаще. Его живопись кажется вполне современной. На гладкой каменной плите на кладбище Пер-Лашез написано: «…Здесь покоится Домье, человек доброго сердца, великий художник, великий гражданин» .

Если бы карикатуры Домье имели только непосредственно политическое значение — вероятно, к ним нужно было бы относиться с глубоким почтением как к замечательным памятникам истории. Сила Домье была в том, что он не только нашел верную точку зрения в оценке и обобщении того, что проходило перед его глазами, но и сумел наполнить свое искусство огромным сердечным волнением, безотказно действовавшим на его современников и продолжающим с той же силой действовать и на последующие поколения зрителей.

Образы карикатур Домье так мощны, наполнены такой кипящей силой, что дело явно в фаустовском горении духа, в шекспировском восстании против зла и всех пут, сковывающих человеческую душу, в бальзаковском суде над всеми человеческими и социальными пороками и заблуждениями. Домье может выдержать такие сравнения.