Юродство как феномен русской культуры

Юродство — сложный и многоликий феномен русской культуры. Культ «блаженных и юродивых» имеет прямую опору в христианстве. Он принадлежит демократической стороне христианского учения. Упоминания об юродивых встречаются как в Ветхом, так и в Новом завете. По словам А. И. Клибанова, Притча о богаче и нищем Лазаре — это «сценарий», публично разыгрывавшийся в Древней Руси между юродивыми и блаженными и их массовыми почитателями [8, с. 76]. Давид, убежавший к царю Гефскому и опасавшийся за свою жизнь, принимает личину юродивого. Царь был обманут: «Разве мало у меня сумасшедших, что вы привели его, чтобы он юродствовал предо мною? (1-я Царств, 21, 15). Согласно Новому завету, «когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было богу юродством проповеди спасти верующих (1-е Коринфянам, 1, 20−21).

Определённое сходство существует между юродивыми и античными киниками (кинизм — философская школа в Древней Греции, наиболее известным представителем которой был Диоген Синопский). Жизнь юродивого, как и жизнь киника, — это сознательное отрицание красоты (согласно раннехристианским представлениям, плотская красота — от дъявола), юродивые стремятся не к красоте, а к благу, поэтому в юродстве существует культ безобразного, эстетический момент поглощён этическим. Как и киники, юродивые, стремясь достичь духовной свободы, выступают против общепринятых норм поведения. Однако в кинизме бросается в глаза момент эпатирования (т. е. шокирования), а в юродстве — мотивы укора.

Из нескольких десятков юродивых, почитаемых православной церковью, шестеро позаимствованы с Востока — Андрей Цареградский, Исидора и др. Первым русским юродивым считается Исаакий Печерский. После смерти И. Печерского в 1090 г. упоминаний об юродивых в источниках не встречается. Вновь в русской культуре юродивые появляются лишь в XIV в. Как подчёркивает Г. Федотов, появление святого юродивого совпадает по времени с угасанием русской святости.

Таким образом, расцвет юродства приходится на XV — XVI в. В это время православный Восток почти не знает юродивых. Их нет также в Украине (Исаакий Печерский так и остался единственным киевским юродивым) и в Белоруссии. Римско-католическому миру феномен юродства чужд (поэтому о юродивых с немалым удивлением писали иностранные путешественники XVI — XVII вв. — Дж. Флетчер, Дж. Горсей и др.). Таким образом, юродство в это время было русским национальным явлением.

Многие известные русские юродивые XIV в. и начала XV в. связаны с Новгородом. Первым настоящим юродивым на Руси в это время был Прокопий Устюжский (своё имя он получил от названия г. Устюг, который избрал для жительства). Согласно его житию, был он смолоду богатым купцом «от западных стран, от латинска языка, от немецкой земли». В Новгороде он познал истинную веру в «церковном украшении», иконах, звоне и пении. Крестившись у святого Варлаама Хутынского и раздав своё имение, он «приемлет юродственное Христа ради житие и в буйство преложися». Житие он ведёт жестокое, с каким не могли сравняться самые суровые монашеские подвиги: не имеет кровли над головой, спит «на гноище» нагой, после — на паперти соборной церкви (где впоследствии и умирает). Молится тайно, по ночам, прося «полезных граду и людем». Принимает у огобоязненных людей помалу пищи, но никогда ничего у богатых [17, с. 202].

Некоторые черты юродства (пророческий дар, символическая театральность жестов и др.) просматриваются и у св. Михаила из Клопского Троицкого монастыря под Новгородом. Житие его было «вельми жестоко». Не имел он в келье ни постели, ни изголовья, но лежал «на песку», а келью топил «назёмом да коневым калом» и питался хлебом и водой. Имя и знатное происхождение св. Михаила обнаружилось во время посещения монастыря князем Константином Дмитриевичем, сыном Донского, который, приглядевшись к старцу, сказал: «А се Михайло Максимов сын рода княжеска» [17, с. 204].

Известным московским юродивым был Василий Блаженный, канонизированный в 1588 г. В его честь Покровский собор, в котором он был погребён, был переименован народом в собор Василия Блаженного (рис. 27).

Несмотря на то, что культ «блаженных и юродивых» имеет прямое отношение к культу святых (некоторые юродивые были канонизированы Русской Православной Церковью, например, П. Устюжский, В. Блаженный и др.), между святыми и юродивыми также есть некоторые различия: «Если Церковь утверждает благообразие и благочиние, то юродство этому себя демонстративно противопоставляет. В Церкви слишком много вещественной, плотской красоты — в юродстве царит нарочитое безобразие» [13, с. 339]. Святые, занимая пограничное положение между небом и землёй, всё же «стояли на выходе к небу» отсюда отшельничество, «пустынножительство», отрешённость «от мира сего». «Что в словах и действах святых выступало как божественное явление, у юродивых выступает как акт их воления. Они «живут во Христе, поскольку Христос живёт в них. Они не причастны небу — они сами его частица» [8, с. 74, 83].

Несведущим человеком поведение юродивого может быть расценено как кощунство, святотатство. Он «совершает всё время предосудительные поступки: производит бесчиние в храме, ест колбасу в страстную пятницу, танцует с публичными женщинами, уничтожает товар на рынке» [17, с. 200]. Однако, несмотря на парадоксальность поведения юродивых, их символический язык понятен зрителю, юродивые — «плоть от плоти народной культуры» [13, с. 341]. Светской параллелью юродивого многие исследователи считают сказочного героя Ивана-дурака: «Иван-дурак похож на юродивого тем, что он — самый умный из сказочных героев, а также тем, что мудрость его прикровенна». Скрытый мудрый смысл имеют и все парадоксальные поступки юродивых.

Так, Прокопий Устюжский «ходил «по вся нощи ко святым божиим церквам, и моляшеся господеви, иного же ничтоже имевшее у себе, токмо три кочерги в левой своей руце ношаше». Три кочерги Прокопия Устюжского в данном случае явно коррелируют с тремя свечами в руке архиерея при святительском благословлении; при этом Прокопий носит кочерги в левой руке и ходит по церквам ночью, а не днём. «Поведение Прокопия Устюжского, таким образом, предельно приближается к кощунственному пародированию церковной службы», но «понятие пародии принципиально неприложимо к характеристике юродивых… юродивый как бы вынужден вести себя «перевёрнутым» образом, его поведение оказывается дидактически противопоставленным свойствам этого мира» [12, с. 697 — 698].

Василий Блаженный швыряет камни в дома добродетельных людей и целует стены («углы») домов, где творились «кощуны»: у первых снаружи виснут изгнанные бесы, у вторых плачут ангелы. Данное царём золото он отдаёт не нищим, а купцу в чистой одежде, потому что купец потерял всё своё состояние и, голодая, не решается просить милостыню. Василий блаженный разбивает чудотворный образ Божией Матери у Варварских ворот, на доске которого под святым изображением был нарисован чёрт. Он распознаёт дьявола и в нищем, который собирал много денег у людей, посылая в награду «привременное счастье» [17, с. 206].

Итак, можно выделить несколько важнейших признаков, по которым опознавали юродивого. Прежде всего, — это внешне «безумное» поведение, нарушение общественных приличий. Во-вторых, — это лоскутная рубаха, прикрывающая изнурённое голодом и холодом тело, или нагота — «идеальный костюм юродивого» (А.Н. Панченко). Неслучайно, другое имя Василия Блаженного — Василий Нагой. Отсутствие одежды подчёркивает презрение юродивого к плоти. Нагота — символ души (юродивый «ангельски бесплотен»). В связи с этим можно вспомнить целый ряд русских пословиц («Голенький ох, а за голеньким бог», «Гол да наг перед Богом прав» и др.). «Идеальный язык юродивого» (А.Н. Панченко) — это молчание («птичий», «райский язык»), в других случаях — бессвязное бормотание или иносказательность. Другой приметой юродства в культуре православной Руси считалась собака. С одной стороны, это подчёркивало то, что юродивые ведут бездомную, «собачью» жизнь, а, с другой стороны, собака — это знак отчуждения юродивых от общества, от «земного», «грешного» мира.

В словарях XVI — XVII вв. слова «юродство», «глупость», «буйство» стоят в одном синонимическом ряду. Так, по В. Далю, юродивый — это «безумный, божевольный, дурачёк, отроду сумасшедший». Однако следует учитывать, что наедине с собой юродивый не безумен, только на людях он надевает личину безумия, «глумится», «шалует» как скоморох (или шут в европейской культуре). При этом данные феномены существенно отличаются друг от друга: если скоморох увеселяет, а шут лечит пороки смехом, то юродивый учит: он смеётся, а толпа должна плакать; юродивый наг и безобразен, а толпа должна понять, что в этом «сосуде» живёт ангельская душа. Таким образом, юродивый «балансирует на грани комического и трагического» [11, с. 83].

Особые отношения связывали юродивых с властителями. Вот как пишет об этом И. Е. Забелин в своей книге «Домашний быт русских царей в XVI — XVII столетиях»: «В тот век добродетельному и благочестивому сердцу были как воздух необходимы нищие, странные, убогие, калеки, юродивые, старцы и старицы… Вот почему в то время каждый зажиточный, а тем более богатый дом собирал у себя эту братию не только в известные, определённые церковными обычаями дни, но и давал ей в своём доме местожительство… юродивый Киприан, известен был даже самому государю, следовательно, мог бывать даже и в царском дворце и тем более, что во дворце, в числе „верховых богомольцев“, находились также и юродивые» [3, с. 350 — 352]. Согласно другому сочинению, Киприан «перед миром был юродивым и глупым, а перед Богом — премудрым и благоразумным; он вёл столь святое и подвижническое житие, что и сам монарх его знал и за премногую добродетель зело любил. Многажды, когда царь на своей колеснице выезжал для раздачи милостыни, дивный Киприан, бродивший в одной рубахе, прицеплялся к колеснице и ездил с царём» [13, с. 348 — 349].

Часто юродивые выступали обличителями царской власти. По свидетельству иностранного путешественника Флетчера, юродивые «указывают на недостатки знатных, о которых никто другой говорить не смеет» [с. 208. Цит по Федотов. Св.Др.Руси]. Так, Василий Блаженный укоряет царя Ивана Грозного за то, что, стоя в церкви, мыслями был он на Воробьёвых горах, где строились царские палаты [17, с. 206]. А псковский юродивый св. Никола спас Псков от разорения в 1570 г. По одной из легенд, Никола поставил перед царём Иваном Грозным сырое мясо, несмотря на великий пост, и в ответ на отказ Иоанна: «Я христианин и в пост мяса не ем», — возразил: «А кровь христианскую пьёшь?».

«Фигура юродивого является как бы дополнительной к власти: он, безусловно, не является носителем властных отношений, но как бы выставляет напоказ её тёмное, злое, дъявольское… Юродивый — это зеркало, в которое смотрится власть, он отражает её, а потому, встретившись со своим изображением, монарх пугается и отступает, изменяет решение» [7, с. 148 -150].

Итак, в юродстве можно выделить как активную, так и пассивную стороны: «Пассивная его часть, обращение на себя, — это крайняя аскеза, самоуничижение, мнимое безумие, оскорбление и умерщвление плоти… Активная сторона юродства заключается в обязанности „ругаться миру“, обличая грехи сильных и слабых и не обращая внимания на общественные приличия» [13, с. 338 — 339].

В XIV — XVI вв. юродивый был канонизирован и до «никонизации» Русской Православной Церкви оставался сакральной (т. е. священной) фигурой. В XVI в. юродивые встречаются реже. Государственная и церковная власть начинает подозрительно относиться к блаженным. В этом смысле показательным является изменение отношения к юродивым патриарха Никона. Если в мае 1652 г. Никон, будучи ещё новгородским митрополитом, отпевал любимца царя юродивого Василия, то впоследствии о нём напишут: «Он же, Никон, юродивых святых бешеными нарицал и на иконах их лика писать не велел» [13, с. 345].

С 1731 г. юродивым было запрещено появляться в церкви. Решающий удар по юродству был нанесён Пётром I, объявившим всех юродивых «притворно беснующимися». В XVII — начале XVIII вв. даже началось физическое истребление юродивых. Тем не менее, редкие упоминания о юродивых встречаются и в последующие эпохи русской истории (например, Ксения Петербургская). Некоторые черты юродства прослеживаются и в таком уникальном феномене русской культуры как русская интеллигенция.