Лагерный быт. 
Повседневная жизнь заключенных ГУЛАГа (1930-е гг.)

Согласно имеющимся к настоящему времени подсчетам исследователей, между 1929 и 1953 г. в составе ГУЛАГа было 476 лагерей. На практике каждый из этих лагерей представлял собой комплекс, связанных единым управлением, десятков или даже сотен подразделений лагпунктов и лагкомандировок. У разных лагерей были общие черты, но были и различия, которые определялись географией и производственным направлением лагерного комплекса.

Тем не менее, накануне войны некоторые особенности жизни и труда были общими для подавляющего большинства лагерей. Положение в разных лагпунктах по-прежнему могло быть разным, но громадные скачки в общенациональной политике, характерные для 1930;х годов, прекратились. Косная бюрократия, которая в конечном итоге наложила свою мертвящую руку практически на все стороны жизни СССР, постепенно подчинила себе и ГУЛАГ.

Исследователи истории ГУЛАГА отметили различие между инструкциями об устройстве внутренней лагерей и содержании в них заключенных датированными началом 1930;х гг. и детально разработанными инструкциями такого же содержания конца 1930;х.

Если в начале 1930;х разработчики инструкций в центральном аппарате ГУЛАГА в самом общем виде описывали какой должна быть внутренняя жизнь лагеря и поведение заключенных, оставляя место для инициативы начальников лагерей. К концу 1930;х директивы Москвы уже требовали строгого контроля заключенных. Заключенный, учитывая его приговор (длительность), статью, по которой осужден, профессию на воле, возраст и работоспособность, должен был на основании этих данных получить соответствующую работу и соответствующую норму выработки.

Кроме того, лагерная администрация должна была предоставить каждому заключенному лагеря средства первой необходимости — еду, одежду, жилое помещение, в соответствии с тем как он эту норму выполнил. Целью этого было заставить заключенного работать в соответствии с его возможностями, но в полную силу.

Все составляющие лагерной жизни заключенного были направлены на большие результаты труда.

Основное пространство, которое необходимо было контролировать лагерной администрации — жилая зона лагеря, в форме квадрата или прямоугольника, с бараками вокруг административного центра, в который входил и плац, на котором дважды в день происходили развод и перекличка заключенных. Жильё охраны и работников лагеря находились за его пределами и были также деревянными.

Лагерь отделяло от внешнего мира заграждение, которое обычно состоит из столбов и натянутых между ними горизонтально многих рядов колючей проволоки.

Если лагерь или колония располагались в городе или поблизости от него, заграждение обычно делали не из колючей проволоки, а сплошным — кирпичным или деревянным забором, чтобы снаружи ничего не было видно. В большинстве лагерей на высоких сторожевых вышках дежурили вооруженные часовые. Иногда вокруг лагеря бегали собаки на цепи с кольцом, через которое была пропущена проволока, опоясывавшая всю зону.

Если в начале 1930;х гг., в момент формирования первых исправительнотрудовых лагерей. Наряду с большинством подконвойных заключенных в лагерях были и бесконвойные заключенные, которые могли свободно покинуть территорию лагеря. Подобное мы можем прочитать в литературе о строительстве, например, Беломорско-Балтийского канала, где инженеры из заключенных жили вне лагерной зоны. К концу 1930;х такая практика в лагерях запрещена: только с разрешения 3-го отделения лагерной администрации можно было поселить бесконвойных в служебных помещениях под наблюдением охраны за пределами лагеря.

Внутри лагерной зоны заключенный мог перемещаться свободно: во внерабочее время заключенные сами решали, чем им заниматься, пишет О. Волков.

При этом установленный в лагере режим определял время подъема и отбоя заключенных, продолжительность сна, порядок вывода на работу, время и порядок раздачи пищи. «Людей будил звуковой сигнал „достаточной слышимости“. Второй звуковой сигнал сообщал, что время завтрака прошло и пора на развод. Заключенные строились у лагерных ворот для утренней поверки (развода)».

У В. О. Волкова описано это так: «Бригады выстраиваются перед воротами. У нарядчика в руках узкая, чисто строганная дощечка: на ней номера бригад, количество работяг. (Бумага дефицитна, а на дощечке цифры можно соскоблить стеклом и назавтра вписать новые.) Конвоир и нарядчик по карточкам проверяют, все ли на месте, и если все — бригада отправляется на работу. А если кого-то нет — задержка, пока не отловят и не приведут отказчика».

После развода — путь бригад на свои участки работы. Если место работы за пределами лагеря. То колонна заключенных под конвоем выходит за лагерные ворота. Но перед этим начальник конвоя традиционно громко произносит всем известное предупреждение — «молитву»: «Шаг вправо, шаг влево считаем за побег. Конвой стреляет без предупреждения. Шагом марш!». После данной команды колонна двигалась на работу. Такая же процедура была и вечером. Час ужина и вечернее построение, которое занимало больше времени, чем утреннее. Это делалось для профилактики побегов из рабочей зоны. Затем сигнал к отбою.

«Жилые бараки в лагере (если они были) неизменно представляли собой чрезвычайно примитивные деревянные строения. Их конструкция в общих чертах определялась директивами Москвы, поэтому описания бараков схожи между собой: длинные прямоугольные деревянные постройки без внутренней и внешней обшивки стен, где трещины замазывались глиной. Внутри — нары. Иногда был грубо сколоченный стол и скамейки, иногда не было. На Колыме и в других местах, если древесины было мало, бараки строили из кирпичей или камня — разумеется, тоже наспех и тоже задешево. Использовались старинные способы утепления. На фотографиях, сделанных зимой 1945 году в Воркутлаге, бараков почти не видно: их скошенные крыши спускаются очень низко, и скапливающийся снег защищал помещение от холода».

Часто заключенные жили в землянках. «Землянка — это расчищенная от снега площадка, снят верхний слой земли, из круглых неотесанных бревен сделаны стены и крыша. И все это сооружение засыпано землей и снегом. Вход в землянку занавешивался брезентом. Передняя часть у входа в землянку ничем не занята. В одном его углу стояла бочка с водой. Посредине металлическая печка — бочка из-под бензина с выведенной трубой через крышу и дверкой сбоку».

Спали ночью заключенные на так называемых «вагонках» — это двухъярусные нары с перегородкой, что напоминало железнодорожное купе.

Везде где можно было, что-либо повесить висело и сушилось зловонное бельё. Окна в бараках не открывались, поэтому воздух был спёртый.

Отсутствие уборных ещё больше добавляло дискомфорта в уже и так адские условия. Одна бывшая лагерница писала, что «дежурные должны были рано утром выносить парашу — громадный чан. Поднять его было немыслимо, и его тащили волоком по скользкой дороге. Содержимое неминуемо выплескивалось». Днем туалеты — деревянные дырки на улице, 30−40 градусов мороза или жара, все равно".

«Грязь и теснота создавали не только эстетические проблемы, и дело не сводилось к одному лишь дискомфорту. Переполненные нары и нехватка пространства могли становиться причиной смерти человека — особенно в лагерях, где работали по двадцатичетырехчасовому графику. В одном таком лагере, где работа была организована в три смены, по словам одного мемуариста, спящие в бараке были в любое время суток. Борьба за возможность поспать была борьбой за жизнь. Из-за места для сна ругались, дрались, бывало, что и убивали друг друга».

Администрация ГУЛАГа хорошо понимала опасность эпидемий в силу скученности заключенных в лагерях. Особенно опасались тифа, переносчиками которого были вши. Поэтому кроме периодической помывки в бане заключенных, стрижке волос, применялась и дезинфекция одежды заключенных, постельных принадлежностей и прочего: баня раз в десять дней; регулярная дезинфекция, т. е. «прожаривание» вещей.

«Поблажки в отношении мытья неизбежно становились частью общей системы лагерных привилегий: заключенным, занятым на определенных должностях, разрешалось мыться чаще. Работа в бане, дававшая доступ к чистой воде и возможность лишний раз помыться считалась привилегированной».

Питание заключенных все время существования ГУЛАГа было недостаточным и фактически было меньше физиологической нормы при тяжелой физической работе. В предыдущем разделе рассказано о размере хлебной пайки при выполнении нормы работы или невыполнении.

Количество еды, получаемой заключенным было сильнейшим стимулом для него — от этого зависело будет он жить или постепенно ослабев от недостаточного питания умрет. Вполне естественно, что лагерная администрация использовала этот стимул, контролируя питание заключенных наряду с регламентацией режима и жизненного пространства в жилой лагерной зоне.

«Поэтому,-как пишут исследователи, — определение пищевого довольствия лагерников превратилось в сложную науку. Точные нормы для разных категорий заключенных и лагерных работников устанавливались в Москве и часто менялись. Руководители ГУЛАГа постоянно уточняли цифры, высчитывали и пересчитывали минимальное количество еды, необходимое заключенному, чтобы он мог работать».

Деятельность культурно-воспитательной части лагерной администрации была многогранной. С одной стороны, наглядная агитация, создаваемая сотрудниками КВЧ была «лицом лагеря» при вышестоящих проверках. С другой стороны, эта деятельность в первой половине 1930;х была направлена на «перековку» уголовников. Ярким примером такой направленности деятельности КВЧ является работа на строительстве Беломорско-Балтийского канала, где часть заключенных, действительно, отказалась от своего прошлого криминального мировоззрения. С третьей стороны, главная цель работы КВЧ — повышение производительности труда заключенных.

На практике в лагерях роль КВЧ в лагерной жизни отличалась от той, которую отводила ей Москва. Если руководство НКВД хотело, чтобы КВЧ побуждала заключенных к более усердной работе, сами лагерники использовали КВЧ для взаимной моральной поддержки и для выживания.

Похоже на то, что лагерные воспитатели, пытаясь пропагандировать среди заключенных доблестный труд, использовали во многом те же приемы, что и партийные работники за пределами зоны. В достаточно крупных лагерях КВЧ выпускала лагерные газеты. Иногда это были газеты в полном смысле слова, с репортажами, с длинными статьями о достигнутых лагерем успехах, а также с обычной для советской печати «самокритикой». За исключением краткого периода в начале 30-х, эти газеты, как правило, предназначались главным образом для вольнонаемных работников и лагерной администрации.

Воспитатели из КВЧ должны были, кроме того, убеждать «отказчиков» в том, что в их интересах работать, а не сидеть в штрафном изоляторе или перебиваться на штрафном пайке. Разумеется, к их лекциям мало кто относился всерьез: было много других способов заставить человека работать.

Кроме распоряжений из Москвы и распоряжений местного лагерного начальства в каждом лагере существовали свои неписанные правила, касающиеся взаимодействия заключенных и администрации, норм поведения заключенных. Складывалась и неформальная лагерная иерархия среди заключенных.

Лагерная администрация включала в себя начальствующий состав лагеря, надзирателей и конвойную службу. Часть должностей в лагерной администрации занимали заключенные. В начале 1930;х конвой и надзиратели набирались из заключенных. К концу 1930;х гг. только из вольнонаемных.

В лагерной иерархии, особенно это касается первой половины 1930;х гг. заключенный мог «подняться» — превратиться в начальника, но также просто вчерашний начальник мог оказаться в числе зеков. Во время Большого террора (1937 — 38 гг.) немалая часть лагерных администрации была репрессирована и пополнила, рядя заключенных.

В лагерях и лагпунктах доносительство цвело пышным цветом: целые папки в архивах ГУЛАГа полны обвинений и контробвинений, гневных писем о недостатках в работе лагеря, об отсутствии поддержки из центра, о плохих условиях труда с требованиями арестовать и наказать виновных.

Работников лагерной охраны и администрации регулярно наказывали за дезертирство, пьянство, воровство, потерю оружия и даже за дурное обращение с зэками.

Начиная с 1930 года и в течение последующих 10 лет, на должности лагерного руководства назначались, так называемые «неблагонадежные люди». К таковым относились представители национальных меньшинств, люди из непролетарских семей, а также, малообразованные и асоциальные личности.

И. Плинер жаловался: «Нам давали отсев из других отделов, нам давали по принципу — на тебе боже, что нам не гоже. И в лучшем случае нам давали тех, которые спились — раз человек спился, дают его в ГУЛАГ. С точки зрения аппарата НКВД, самое большое наказание, если кто-то провинится, — это посылка его в лагерь на работу».

Нехватка кадров для надзора, была той причиной. По которой к работе привлекались не особенно добросовестные и квалифицированные кадры НКВД. В сборник документов «ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918;1960» составители включили отчеты прокуратуры по проверке мест заключения.

Статистика данных отчетов была ужасающей. Условия содержания и санитарные нормы проживания заключенных, были на чрезвычайно низком уровне. Опасные болезни, перерастающие в эпидемии, голод и нечеловеческие условия труда были отражены в данных документах, что свидетельствует о полной осведомленности московских руководителей ГУЛАГа об истинном положении вещей. Данная статистика отражена в отчетах по всем основным пунктам, и о ней сказано в прокурорских отчетах так же прямо, как потом писали А. И. Солженицын и В. Т. Шаламов в своих художественно-публицистических произведениях.