Миф как выражение синкретизма первобытного сознания

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

Тема:

" Миф как выражение синкретизма первобытного сознания"

1. Становление и развитие первобытной культуры

Особенностью первобытной культуры является, прежде всего, то, что она, образно говоря, скроена по мерке самого человека. У историков материальной культуры вещами командовал человек, а не наоборот. Конечно, круг вещей был ограничен, человек мог их непосредственно обозревать и чувствовать, они служили продолжением его собственных органов, в определенном смысле были их вещественными копиями. Но в центре этого круга стоял человек — их создатель.

Проблема возникновения культуры является одной из центральных проблем культурологии. Именно в ее решении заключается ответ на вопрос о специфике человеческого. Культура первобытной эпохи — это не просто особый этап развития культуры. Это ее первый этап, т. е. своеобразная опытная площадка. Все, что было сделано здесь, осталось в культуре навсегда, ибо возникала сама культурная форма жизни. Культура возникла только с человеком, она существует только у людей. Поведение человека раннего первобытного общества мало отличалась от социального поведения животных. Однако уже тогда отличия появились. Главное из них состояло в том, что человек вынужден был передавать потомству жизненный опыт, не фиксируемый биологически. Иначе не функционировала социальная целостность. Человек с точки зрения животного совершает массу «лишних» телодвижений, творит массу «ненужных» предметов. Всё культурное — лишнее с точки зрения животного, человек — «испорченное животное». Культура и возникла как форма фиксации и передачи жизненного опыта, как негенетическая память коллектива. В этом плане она становится единственным средством сохранения и биологической (возможности мозга и рук) и внебиологической (необходимость коллективной формы жизни, нормирования деятельности, знаковой формы общения и т. д.) специфики человека. Культурное существование человека стало проявляться в способности упорядочивать мир. Означенными, обозначенными и приведенными в порядок стали постепенно и межчеловеческие связи. Появилось организованное человеческое общество (вместо стихийно биологически организованных стаи или стада), которое обрело не только структурную форму, но и порядок, зафиксированный в законе (табу). Определимся со временем начала подобных изменений. Точкой отсчета процессов, ведущих к появлению культуры, принято считать Большой антропологический взрыв (2,6 млн. лет назад), следствием которого стало образование антропосферы. Однако появление человека, подобного нам (Homo sapiens), с формами и структурой культуры, существующими и поныне, относится примерно к 40-му тысячелетию до новой эры. Завершается первобытный период человеческой истории к моменту появления Древних цивилизаций (IV тыс. лет до новой эры). Этот колоссальный временной промежуток составляет более 99,9% истории человечества вообще, сами цифры говорят о его значении. Процессы, продолжавшиеся столь долго, естественно, требуют периодизации. Общая характеристика первобытного периода была бы некорректной. Следует выделить, по крайней мере, два качественно неоднозначных этапа. Границей между ними считается Большой ноосферный взрыв, который произошел в период неолитической революции (VIII-IV тыс. до н.э.). Двумя основными итогами неолитической революции являются переход от присваивающего хозяйства к производящему и разделение труда. Человек заложил основу для формирования новой, «мыслящей» оболочки Земли. Со времени неолита начинается непрерывное развитие ноосферы, и жизнедеятельность человека постепенно приобретает планетарное значение. Рассмотрим последовательно оба этих этапа. Ранний первобытный период — самый длительный в истории человечества. Он включает два каменных века — палеолит и мезолит. Наши предки в этом периоде претерпевают биологические изменения, постепенно продвигаясь к homo sapiens. Их образ жизни постепенно меняется: зверь уступает место человеку. Впервые в истории живой природы возникает «устойчивый надындивидуальный адаптационный механизм, не имеющий генетического закрепления».

Для культурологии важным представляется вопрос о генезисе культуры, то есть попытка теоретического осмысления проблемы зарождения культуры. Термин «генезис» пришел к нам из греческого языка и переводится как «происхождение, возникновение», а в широком смысле означает момент зарождения и последующего развития некоего процесса до определенного состояния. Следовательно, изучение генезиса культуры есть рассмотрение движения первоначальных культурных процессов, приведших к появлению того, что уже можно назвать человеческой культурой.

В этом вопросе так же не существует теории, которая бы однозначно принималась большинством ученых. Тем более, что проблема генезиса культуры есть проблема скорее умозрительная, чем опытная.

Как известно еще со времен сэра Чарльза Дарвина, человек произошел от обезьяны. Данная концепция имеет ряд слабых сторон. Первые же попытки анализа выявляют вопросы, не имеющие ответов в рамках этой теории. Согласно Энгельсу, обезьяны (не люди!) приняли следующие решения: искусственные орудия лучше естественных; обладать сознанием лучше, чем не обладать; вместе трудиться лучше, чем отдельно; переговариваться в процессе труда лучше, чем молчать.

Вторая точка зрения — психоаналитическая — представлена доктором Зигмундом Фрейдом. В своей работе «Тотем и табу» он попытался понять проблему культурогенеза через анализ причин возникновения первых бессознательных психических комплексов. Центральное отличие человека от животного состоит в том, что человек обладает совестью. Она родилась в результате первородного греха, совершенного некими первобытными людьми, которые убили своего отца.

В отечественной философии человек рассматривается как единственный субъект культуры, создающий жизненную среду для себя и формирующийся под ее воздействием. Это значит, что становление мира культуры является результатом длительного процесса взаимовлияния биологической и социальной эволюции. Здесь можно выделить следующие принципиальные моменты: 1) способность общественного человека продуцировать культуру является итогом взаимодействия биологической и социальной эволюции, включающей в себя эволюцию орудия труда, вследствие чего человек не только творец культуры, но и сам формируется на основе труда и культуры; 2) переход от дочеловеческой стадии к человеческой происходил постепенно и прогрессирующим образом в течение длительного времени. Мир культуры тесно связан с процессом гоминизации, с процессом перехода от животного к человеку, одним из аспектов которого является переход от определенных инстинктивных, рефлекторных реакций животного на мир к неопределенности человеческого знания. Действительно, животное обладает инстинктами, связанными с научением, регулирующими его поведение в каждый момент жизни. Исследования в области этологии показывают, что поведение одних животных, живущих в относительно стабильной и неизменной среде, в основном заранее запрограммировано и следует строгому канону, тогда как поведение других животных в условиях меняющегося окружения требует отклонения от стандарта и выбора из нескольких поведенческих альтернатив. Можно сказать, что у животного мир восприятия и мир действия (поведения) сопряжены. У человека же эти два мира опосредованы миром социальной истории и в связи с этим только человек может попасть в ситуацию, когда он действительно не знает, что должен делать.

Таким образом, у человека возникла потребность в принятии надежного решения и определения меры этой надежности. Именно эта потребность и лежит в основе генезиса культуры (мифологии, религии, искусства и пр.) с ее разнообразным арсеналом физических и духовных техник. Только культура дает возможность человеку строить свое поведение на основе предсказания будущих, еще не существующих событий при помощи различных стратегий.

2. Синкретизм первобытной культуры

Синкретизм первобытной культуры проявился в том, что искусство, религия, игры — все это было соединено воедино. Обряд, ритуал, танец, песня были неразрывны, не было также исполнителей и пассивных зрителей. Все были участниками ритуальных действий, творцами и потребителями культуры одновременно.

Постепенно носителем поведенческих форм становится не живая природа, а природа внешняя, неживая. В этот период времени человек научился жить не стихийно, а целенаправленно, не только подчиняясь законам природы (вне и внутри себя), но используя их и подчиняя своим целям. Способ организации общества на этом этапе — кровнородственный. Суть этой организации в том, что степень солидарности, любого типа обязательств и форм поведения одного человека по отношению к другому зависят от степени близости их кровного родства. Человек первобытного общества лишь в незначительной мере отделяет себя от «матери-природы», от жизни племени. Можно сказать, что вообще вся первобытная культура есть культура родовая, культура при — родных связей — между людьми, людьми и окружающим миром, видимым и невидимым. Этимологически русское слово «родство» восходит к Роду — древнейшему славянскому божеству, манифестировавшему плодотворящую, рождающую силу природы. Бог Род как бы продолжается в своём роде, в своих потомках, связывая их в целое. Аналогичные ему божества мы отыщем практически в любой древней мифологии. Хотя представления о Роде стали уже дальнейшим развитием представлений о кровном единстве, что мы будем наблюдать применительно ко второму этапу первобытности. Итак, первобытная культура — культура рода, а потому — крови, в том числе жертвенной крови. Ритуал питья крови (крови тотемных животных, крови родственников) является одним из центральных в первобытной культуре. А кровожадность долго будет присуща и божествам-чудовищам, которых создали люди, и им самим. Хотя кровожадность вовсе не рассматривается как негативная характеристика, ведь выпить чью-то кровь — значит приобщиться к родству, стать своим, или, наоборот, впустить в себя чужое. Как отмечает Л. Леви-Брюль, кровь является одной из важнейших ценностных реалий в жизни первобытного человека. Кровь, а затем и просто красная охра, стали одними из первых символов, репрезентирующих важнейшие для человека смыслы («жизнь», «сила», «родство», «здоровье»). Через кровь и её символику попытаемся воссоздать первобытную логику организации мира. Кровнородственные связи в древнем первобытном обществе прошли свои стадии осознания, одной из древнейших является тотемизм. Тотемизм в своей исходной форме — вера в глубокое родство и даже тождество всех членов того или иного первобытного человеческого объединения (чаще всего — рода) с особями определенного вида животных. Этот вид животных является тотемом данной группы людей и тем самым каждого из его членов. В тотемизме в наглядной форме выражено единство всех людей, составляющих данное объединение, и в то же время их отличие от других (чужих, не входящих в тотем), а также от членов всех других человеческих групп. Слово тотем (произошедшее от «ototemon» индейцев оджибве, которое переводят как «его род») можно проинтерпретировать трояко. Все три значения будут иметь отношение к символике крови (идее кровного родства). Во-первых, тотем — это зверь-предок, в этом смысле, как живой зверь, так и его изображения становятся знаками-носителями социального смысла. Во-вторых, тотем — это территория проживания рода, следовательно, не только сама земля, но и любые упоминания, изображения родной территории («карты», рисунки, родные предметы) становятся знаками-носителями общественно ценного. Наконец, тотем — это коллектив кровных родственников. Надо отметить, что кровное родство осознавалось, не всегда реально, как мы это сегодня представляем, а «реально» в понимании древнего человека: как наличие одинаковой крови, пребывающей в каждом из родственников (кровь съеденного зверя или выпитая кровь). Поэтому и здесь возникают знаки-носители смысла. Первобытный человек идентифицировал себя не как нечто индивидуально-своеобразное (через портрет, например), а как принадлежащее к социальному целому (через типовую одежду, татуировку, краску на теле, типовую причёску и т. д.). Следовательно, каждое сообщество имело свою уникальную символику, определяющую принадлежность индивида именно данному коллективу. Так, члены тотема волка, например, должны были носить кисточку из волчьей шерсти, или волчий хвост как головной убор, раскрашивать лицо в виде волчьей пасти, иметь одинаковую условную татуировку на теле. В связи с развитием системы генетически не запрограммированных форм поведения радикально меняется система отношений и взаимодействий в группе. Возникают принципиально новые взаимодействия. Тотемизм породил регламентацию социального действия: сформировавшаяся вокруг тотема система правил стала жестко регулировать поведение. Из главных, связанных с тотемом культурных запретов (табу на нанесение вреда тотему, табу на кровосмешение — инцест) выросла целая система норм, регулирующих социальную и индивидуальную жизнь представителя тотема во всех деталях. Попробуем представить картину мира, характерную для этого периода. Первобытная картина мира базируется на системе бинарных оппозиций как первой логике древних. Бинарные оппозиции — исходное смысловое деление мира на две противостоящие части. Причем в эту систему попадают буквально все объекты и явления. Точкой отсчета и критерием наделения объектов ценностным смыслом можно считать тотемную освоенную территорию как «свою», упорядоченную, безопасную. Все, что удаляется от тотема и опасно для жизни человека, получает негативную оценку. Такие пары, например, как свое — чужое, порядок — хаос, день — ночь, свет — тьма, солнце — луна, верх — низ, правое — левое, имеют прямое отношение к организации жизни по тотемному принципу. Такая логика обычно имеет дело не с изолированными оппозициями, а с их ансамблями, пучками. Выявление бинарных оппозиций является важнейшей стороной методики анализа первобытной культуры, первобытного мифа К. Леви-Стросс убедительно доказал, что важнейшей функций тотемизма является классификация природных и социальных объектов. Действительно, представляется, что организованный, упорядоченный тотем (тотем как сообщество и территория его проживания) — хорошая точка отсчёта для систематизации (упорядочивания) мира. Тотем объединял (являясь символом единства) родственников в коллектив, тотем являлся связующим звеном между человеческим и природным миром, тотем формирует привязанность к территории проживания, «сроднение» с ней, тотем, наконец, обеспечивает своим членам психологический комфорт (пока мы вместе и на своей территории, нам не грозят опасности).

Такие характеристики первобытного восприятия мира, как анимизм (одушевление) и партиципация (сопричастность), где мир предстает как живой и активный, общающийся с человеком, связаны с тотемом. Если для нашего сознания природа представляет собой непоколебимый объективный порядок, то для первобытного человека природа живёт самостоятельной жизнью, активно реагируя на поведение человека. «Аукнуться» и «откликнуться» для неё не составляет труда. Реальность, которая окружала социальную группу, тотем, ощущалась тайной, тёмной, мистической. «Всё в этой реальности сводится не к законам, а к мистическим связям и сопричастностям», пишет Л. Леви-Брюль. Природный порядок устанавливается не сам собой: он теснейшим образом связан с поведением тотема (группы). То, что происходит с тотемом и его членами — результат их правильного или неправильного поступка, следствие общения с природными силами. На базе такого понимания мира развивается магия, как первая практика манипуляции с миром с целью его «приручения», подчинения. Магию можно назвать типично первобытной формой культуры. Она настолько же является сущностным проявлением первобытного образа мыслей, первобытной картины мира, как и научное мышление — показатель Нового времени. На магичность первобытного мышления как на его важнейшую характеристику указывает Л. Леви-Брюль: «Первобытное мышление живёт в мире, где всегда действуют или готовы к действию бесчисленные, вездесущие тайные силы. …Всякий факт принимается за проявление одной или нескольких таких сил. …Видимый мир и невидимый едины, и события видимого мира в каждый момент зависят от сил невидимого. Этим и объясняется то место, которое занимают в жизни первобытных людей сны, предзнаменования, гадания в тысячах разных форм, заклинаний, жертвоприношений, ритуальных церемоний, магии». Первобытную магию анализируют в своих работах Б. Малиновский, Дж. Фрэзер, С. А. Токарев, А. Ф. Еремеев и т. д. Магию можно определить как способ манипуляции с невидимым миром, основанный на вере в существование скрытых связей всего со всем (партиципация) и наличии скрытой души во всём (анимизм). Магия была опытной площадкой по выявлению сил, влияющих на результаты деятельности человека (и тем самым на всю его жизнь). Эти силы могли быть невидимыми, неосязаемыми, но при этом в реальности которых никто не сомневался, они имманентно присутствовали в природе. Господствующие над человеком, определяющие течение и результаты его практической деятельности естественные силы были означены (например, австралийское «мана») и приручены (посредством магических обрядов, ставших необходимейшим элементом повседневности, культурной жизни). Примерно к 40 тысячелетию до н.э. относят появление искусства (художественного освоения мира), которое достигло расцвета и стало существовать на уровне шедевров уже к 15 тысячелетию (эпоха Мадлен). Появление искусства свидетельствует о необходимости передачи особого опыта — опыта переживаний. Следующая эпоха становления человеческого общества продемонстрировала изменения прежде всего в его жизненных целях, как следствие, в картине мира. Главной жизненной целью человека этой эпохи является уже не просто «выживание в ландшафте», но борьба за определенную территорию — родную, территорию проживания. Основной целью жизни становится борьба за «место под солнцем». В это период племена начинают вступать в активные отношения с соседями (военные, грабительские, торговые). При этом единство племени базируется уже не столько на кровнородственных связях («мы с тобой одной крови»), сколько на опыте совместного проживания (и соседского тоже), совместной хозяйственной деятельности, на общности обычаев, нравов, верований, т. е. на сходстве образа жизни. Социальная организация в этот период становится территориально-соседской, этноплеменной. В картине мира тотемная проблематика уступает место «земле-производительнице» и годовому сельскохозяйственному циклу. Начинается разделение социальных функций: появляются вожди, шаманы, воины. На основе культуры этого типа развивается существующая и поныне «народная» традиционная крестьянская культура. Сформировавшись в неолитическое время, новая модель мира сохранилась в так называемых языческих типах культуры. Языческими принято называть многобожные картины мира, поскольку у каждого племени (языка) есть свой родоначальник, почитаемый как высший из богов. Языческая культура продолжает сформировавшиеся в тотемизме родовые традиции. На основе языческой развивается существующая и поныне «народная» крестьянская культура. Упорядоченная картина мира, сложившаяся в этот период, целостно предстает и воспроизводится в форме мифа, особой форме культурной деятельности, возникшей в конце первого первобытного периода. Миф — способ освоения мира, позволяющий представить этот мир как организованное целое, причём в простой и доступной схеме. Мифологическое мышление, на основе которого складывается неолитическая картина мира, К. Леви-Стросс характеризует как способное к обобщениям, классификации и анализу, как вполне «научное», логическое и никак не зачаточное. Оно составило субстрат человеческой цивилизации и, по своей логике, в некоторых аспектах предвосхитило современное естествознание. Главная задача мифа — превращать неорганизованный докультурный хаос в обработанный человеком космос. Архаичная мифологическая идея порядка вырастала из идеи хаоса, который был фундаментальнее, от которого приходилось бежать, откупаться, восстанавливая пусть ненадёжный, но желанный порядок. Желанный настолько, что архаика готова обожествить его. Что и происходит, когда части Вселенной наделяются жизнью и сознанием и получают имена (ставшие именами богов). Миф демонстрировал не только образец мирового устройства, но и образец поведения человека в данном мировом устройстве. Поэтому миф можно рассматривать как своеобразный адаптационный механизм, который помогал не столько понять мир в его объективных причинно-следственных связях, сколько объяснить его, то есть привести в порядок (систему) совокупность субъективных образов мира, впечатлений о мире и о месте человека в нём. Таким образом, миф помогал человеку создавать комфортную психологическую и духовную среду обитания, чувствовать себя защищенным, делал мир понятным и близким. Кроме того, интерпретация мира в мифе антропоморфна: он (мир, космос) наделяется теми качествами, которые присущи человеку. Основной функцией мифа можно считать построение картины мира, которая есть свидетельство культурной работы по адаптации человека к условиям обитания. В этой картине мира задаётся определённое место человеку: зная, каким должен быть мир и как поддерживать мировой порядок, человек получает и образец своего поведения. Изучая дошедшую до нас мифологию неолитических или близких к ним по развитию и мироощущению времён, мы можем сконструировать картину мира второго первобытного периода. Итак, мир получает человеком созданный порядок, первую систему координат. Появляются пространство и время как формы упорядочения мира, причем поначалу они нераздельны, а есть одно пространство-время (хронотоп). Греческое слово хронотоп используется учёными (Вернадский В.И., Бахтин М.М.) как термин, подразумевающий одновременно духовную и материальную реальность, единую и упорядоченную Вселенную, в центре которой находится человек. Пространственно-временное мышление первобытных людей предметно-чувственно, их восприятие эмоционально окрашено, сакрализовано, время и место в восприятии не отделяются друг от друга, событие имеет единое время-место. Часто временные и пространственные координаты совпадают: «долго» и «далеко», «раньше» и «высоко», «после смерти» и «под землёй». Самоопределение древнего человека в пространстве, было теснейшим образом связано с такого же рода самоопределением во времени. Первобытное сознание нашло образные эквиваленты такой пространственно-временной целостности. Универсальными мифологическими символами, репрезентирующими структуру мира, на долгие времена остались Мировое древо (Axis Mundy) и Мировое яйцо. А перемены в человеческой жизни надолго стали ассоциироваться с образом пути, который понимался и как пространственное перемещение, и как временное становление (путь героя в волшебной сказке). В чём же особенности первобытного переживания места и местности (пространственных характеристик мира). В случае с освоением пространства дело обстояло несколько проще, чем с освоением времени: пространство видимо, осязаемо, измеряемо путем практического передвижения в нем. Становление пространства (как впрочем и времени) было связано с «вытаптыванием», утверждением, отвоёвыванием своего места в бесконечном хаосе. Поэтому пространство переживается как принципиально не завершенное, формирующееся вокруг символического освоенного центра. Этот центр (будь то жертвенный камень, очаг, площадка для ритуальных действий) начинает пониматься как точка отсчёта Мира, «мировая ось», Axis Mundy. Для того чтобы обозначить на схеме, в воображении (что и проделывает мифологическое мышление) это положение вещей, нужно задать систему координат. Этой системой и является пространственная (она же будет и временной) вертикаль (верхний — средний — нижний мир) и подобная ей горизонталь (периферия — центр). Посредством этой «этажности» и «линейности» и разделяются человеческий и нечеловеческий мир. Человеческий — он всегда в центре, чем дальше от него (вверх-вниз, влево — вправо), тем чудеснее и опаснее. Первобытный человек, конечно, не пользовался координатной плоскостью. В его воображении её с успехом заменяли символические модели мира — мировое древо (оно же мировая ось, Axis Mundy) и мировое яйцо. Средний мир — обычный, повседневный, он почти неинтересен для мифа, это освоенное пространство и настоящее время. Самым ценным в Среднем мире является Центр, как символ порядка. Энергия освоения в мифе направлена не столько на сам по себе Средний мир, сколько на то, что за ним и граничит с ним. Граница пролегает между этим миром и другими, между повседневной жизнью и небытием, неподвластным человеческой логике хаосом. Если с точки зрения человека ясное ему всегда предсказуемо, то неясное чревато неожиданностями, оно однозначно «могущественнее». Получается, что человеческий (средний) мир ограничен по своим возможностям (он живой, смертный), а оба других «вертикальных» мира безграничны как в пространстве и времени (границ не видно), так и по своим возможностям. Тот мир, мир тьмы, хаоса, отсутствия границ можно назвать Небытием (или другим по отношению к человеческой жизни бытием). Мудрость, знание будущего, преодоление тяжёлых препятствий приходят в средний мир именно оттуда. Надо только научиться общаться с тем миром. Мощь хтонических существ (обитающих за границей среднего мира) именно в близости к небытию, точнее, в них — сила небытия. Граница соприкосновения двух стихий есть как бы зазор, разрыв дискретного по существу бытия — intermundia. Боги, духи, демоны, драконы и прочие персонажи мифологии являются хтоническими существами, т. е. олицетворяют силы, скрывающиеся за видимой повседневно оболочкой бытия, обитающие на границе соразмерной человеку сферы бытия с иным бытием, например, царством мёртвых. Граница бытия и небытия варьируется в различных мифологиях. Но, как правило, она там, где могилы и мертвецы, где встречаются различные стихии (например, берег реки, моря, колодец, горизонт, гора); сон — тоже близкое к их границе состояние; дерево, зверь, пещера, небесное светило могут быть местом, где эта граница почти обнажена. В представлении древнего человека, и Верхний, и Нижний мир, в отличие от повседневного Среднего, сакральны. Верхний совпадает с переживанием будущего времени. Здесь живут боги и действуют стихии, недоступные обычной повседневности. Этот мир священен, но переживается позитивно, как некая справедливая и положительная, конструктивная реальность. Нижний мир переживается как прошедшее время, прошедшее вместе с жизнью. Это мир умерших и тайных тёмных сил природы. Он мрачен, коварен и опасен. Однако именно этот мир более «открыт» человеку. Черту между живым и мёртвым, между днём и ночью легче перешагнуть, чем строить огромную лестницу на небо. Дело в том, что Царство мёртвых (хтонический мир) не отделено от мира живых непроницаемой стеной. Оба царства — сферы, части единого космоса. Умирают даже боги, которых именуют, противопоставляя людям, бессмертными. Таким образом пространство первобытным человеком, также как и весь мир, условно представляется разделённым на две части. Одна — это то пространство, где живут люди (жизнь, бытие, порядок). Другая — это то, где их нет, где обитают боги, демоны, смерть и т. д. Первое видимо, осязаемо, измеряемо путем практического передвижения в нем. Оно упорядочено и предсказуемо. Второе — скрыто для органов чувств обычного человека. Оно имеет скрытую структуру и непредсказуемо. Эту особенность архаического сознания хорошо выразил А. Ф. Лосев. Он писал, что в архаическом сознании мировая жизнь мыслится «или совсем бесформенной, или имеющей свою, нечеловеческую организацию… Глубинная же её основа ощущается тёмной, хаотичной, мглистой и кошмарной». Нужно представить человека, которому кажется, что «за пределами стройной и понятной внешней жизни кроется страшная бездна и чёрный хаос, который вот-вот прорвётся наружу». Получается, что мир «разделён на две неравные части: одна — та, что окружает нас видимой оформленностью и стройностью, другая же есть бесформенное, мятущееся множество, содержащее в себе неизъяснимые ужасы и постоянно прорывающее видимый мир». Особенностью первобытного переживания (и освоения) пространства является мир первобытных людей более сложен, чем наша вселенная. Это пространство скорее чувствуется, чем осознаётся: направления его обременены качествами и свойствами. Каждая часть пространства сопричастна всему, что в ней находится.

С таким, устроенным по принципу живого организма, пространством можно и манипулировать как с живым. Оно подвержено магическим воздействиям так же как и весь другой мир. Ограниченный по протяженности (линией горизонта) и возможностям (человеческим организмом) мир человека (центральный, средний мир) получает, таким образом, возможности преодоления этой ограниченности. Стоит только научиться «размыкать» границы между мировыми этажами. Или выходить за пределы культурного пространства (как в волшебной сказке ходить в чудесный лес). Магические первобытные ритуалы сплошь и рядом связаны как раз с этим «выходом в свободу». Нечеловеческое пространство, находящееся за пределами человеческих возможностей, можно понимать как сакральное, там живут духи и там ключ к решению неразрешимых человеческих проблем. В качестве примера можно привести магический обряд австралийского племени диери, который производится во время сильной засухи. Громко оплакивая своё бедственное положение, австралийцы взывают к духам предков «мура-мура», чтобы те даровали им силу вызвать обильный дождь. Считается, что дождь зарождается в облаках от магических обрядов под влиянием мура-мура и для этого надо совершить примерно следующее. Роется яма размером три на четыре метра, над ней устанавливается хижина конической формы. Старейшины племени пускают кровь двум колдунам. Кровь, стекающая с их локтей, попадает на соплеменников, сгрудившихся в хижине. Одновременно с этим истекающие кровью колдуны пригоршнями разбрасывают вокруг себя птичий пух, часть которого прилипает к обрызганным кровью телам людей, а другая кружится в воздухе. Считается, что кровь символизирует дождь, а пух — облака. Во время церемонии на середину хижины выкатывают два больших камня: они изображают собирающиеся облака и предвещают дождь. Затем те же колдуны относят камни на расстояние в два десятка километров и поднимают их как можно выше на самое высокое дерево. В это время остальные мужчины собирают гипс, растирают его в порошок и бросают в яму с водой. Считается, что мура-мура видят это и незамедлительно побуждают облака появиться на небе. В заключение молодые и старые мужчины окружают хижину и, наклонив головы, бодают её как бараны, пока она не обрушится, причём руками можно пользоваться лишь тогда, когда остаются самые тяжёлые брёвна. Протыкание хижины головами символизирует продырявливание облаков, а падение хижины — выпадение дождя. Водружение двух камней, также символизирующих облака, на вершины деревьев является способом заставить появиться на небе действительные облака. В условиях невозможности (в силу ограниченности примитивной практики) изменить внешние условия существования, человек пытался найти выход путём подключения сил «из-за границы» своей жизни. Такое воздействие «на тот свет» давало иллюзию решения проблемы, а также, несомненно, имело колоссальный психотерапевтический эффект. «В этом смысле магия была вполне эффективной преобразовательной силой, давая не предметный результат, но конкретную программу поведения в условиях, казалось бы, невозможности и бессмысленности всякой деятельности», — пишет по этому поводу И. Т. Касавин. Важно подчеркнуть ещё и то, что любой магический обряд основан на определённом представлении о мире. В описанном случае мы видим мифологическую картину мира: деление пространства на зоны по вертикали и по горизонтали. Помощь ждут, конечно, из «дальних» зон, моделируя их с помощью формы (хижина с ямой имеют форму яйца) и символических предметов (самое высокое дерево — мировое древо). Самоопределение древнего человека в пространстве было теснейшим образом связано с такого же рода самоопределением во времени. Время, как и пространство, отличается неоднородностью, разнокачественностью, способностью к конституированию. Как и восприятие пространства, осознание времени эмоционально окрашено и привязано к определённым действиям, событиям, которые имеют значимость. По отношению к времени особую роль играют такие его качественные характеристики как обычность и необычность. Обычное или профанное время — это время повседневное, время будней, время, заполненное обычной житейской суетой. Необычное или сакральное — время особого рода: время праздника, время «пустое», когда прерывается привычный временной поток. Как и сакральное пространство, его следует занять особыми, священными предметами-делами. Всякий праздник не только соотнесен со временем, но и участвует в самом появлении времени (как и пространства). Время, как и пространство культуры, не дано, а создается усилиями особого рода. Праздник может противостоять не просто будням, но некоторым «неудачным» отрезкам времени. Получается, что различные негативные ситуации, неудачные действия снижают уровень душевного состояния, бодрости. В этом смысле праздник призван подкрепить эмоциональный дух в коллективе. С другой стороны, праздник — это всегда рубеж, порог, переход, подобно рубежному состоянию пространства, праздник связан со смертью. Он всегда символизирует смерть, окончание одного явления, ситуации и начало другого. И «неудачные» отрезки времени как раз и говорят о том, что некое качество устарело, его необходимо завершить, чтобы начать другое. Это и происходит на празднике, в специально отведённое сакральное время. Так праздник Нового года завершает предыдущий цикл, чтобы построить порядок следующего. Праздник инициации завершает детство, чтоб начать взрослый период жизни. Праздник бракосочетания завершает период девственности и начинает период семьи, материнства. Это всегда остановка перед тем, как прыгнуть дальше. Единое для данной общности пространство-время, однажды созданное, подвержено закону культурной энтропии и требует возобновления создавших его усилий. Этим объясняется значение прецедента для формирования подлинного праздника. Поэтому праздник не может быть создан искусственно. Праздник всегда повторяет преодоление некоторой опасности, он всегда сопряжен с риском, с опасением, что повторно овладеть экстремальной ситуацией не удастся. Поэтому речь должна идти о системе праздников, в которой выделяют главный праздник, которому присуща наибольшая сакральная сила. При этом именно главный праздник рассматривается в качестве критического, и именно он понимается как овладение катастрофической ситуацией. Поэтому ему обычно предшествуют дни печали, траура, поста, дополнительных испытаний. Собственно праздник моделирует новое творение, новый хронотоп. «Перемена знаков» во время праздника, превращения «верха» — в «низ», белого в черное, «нельзя» в «можно» т.д. символизируют собой усиление власти хаоса, предшествующее новому творению. Понятно, что особо трепетное отношение к Новому Году — он является исходной точкой нового временного цикла. Это — «день всех дней» в том смысле, что каждый момент созданного таким образом времени получает свой смысл только благодаря соотнесению с «нулевым» моментом. Практически время наблюдалось древними людьми в таких проявлениях, как смена дня и ночи, времен года, а также процессов рождения, роста, старения, смерти. Эти две группы феноменов наблюдаемого течения времени диктовали и два образа времени: циклический (основанный на повторяемости тех или иных природных явлений) и линейный (основанный на неповторяющихся событиях, например на этапах человеческой жизни). Оба переживания времени совпадают с координатами пространства: вертикаль (будущее — настоящее — прошедшее) и горизонталь (будни и праздники). В чём разница между циклическим временем и линейным? В первобытной, да и вообще в языческой культуре будущее встроено в круговорот, оно есть продолжение настоящего, которое есть продолжение прошлого. Поэтому актуализируется прежде всего прошлое. Носителями прошлого являются старики. Почитание их может простираться в диапазоне от бесконечного прошлого до исключительно нынешних, живых старцев. Что же касается фактов убийства старых людей в первобытном обществе, то «все известные материалы единодушно свидетельствуют о том, что умерщвление стариков не считалось ни преступлением, ни аномалией, так как у человека была перспектива нового возрождения». Младенческие жертвоприношения также не редкость в архаичных культурах. Если умирал новорожденный, это тоже не считалось трагедией. Говорили так: «Прошёл мимо, не захотел остаться». Старческий и ранний детский возраст считались рубежными, пограничными состояниями. Их носители — дети и старики — находились на границе между соответственно будущим и прошлым временем, на границе бытия (недавно появившись на свет) и небытия (готовясь к переходу за ту черту). Поэтому старики (прежде всего, как носители и настоящего и прошлого, как носители мудрости) и дети имели в коллективе особый статус. Получается, применительно к человеческой жизни цикличность заключается в прошлое — настоящее — будущее, или до рождения — жизнь — после смерти. Средним миром здесь является жизнь, а два другие — небытие, по характеристикам и возможностям совпадающее с Верхним и Нижним пространственным миром. Моменты перехода из одного в другой и есть праздники. В эти, праздничные дни, живущий человек может преодолеть границы возможного. Например, традиционно во время праздника рождения младенцу даются предсказания на всю жизнь (дверь в прошлое еще приоткрыта). Циклическое время — это не только настоящее-прошедшее-будущее. Это и регулярно повторяющиеся природные циклы. Они могут быть разной протяженности — от суток (периодичность дня-ночи) до нескольких лет. Но самая типовая циклическая модель — это календарный год со сменой сезонов и, соответственно, хозяйственных забот. Оппозиция сакральное — профанное в годовом цикле особенно заметна в момент наступления нового года. Новогодний праздник варьировался по месту нахождения на колесе календаря. Он мог быть и зимой (момент увеличения светлого времени суток), и весной (момент посадки растений), и осенью (момент сбора урожая, завершение полевых работ). А точнее все эти периоды времени стали иметь свою маркировку в календаре. Но Новый год является среди них главным праздником. Новогодний праздник — также зазор между прошлым, стёршимся и будущим, ясным состоянием. В Новый год приоткрыта граница между временными этажами, поэтому именно в новогоднюю ночь гадания считаются наиболее успешными: духи предков присутствуют в мире живых и дают свои подсказки. Для архаики, не знающей всемогущего творца, мощь небытия несоизмерима с силами бытия. Всё существующее ждёт неминуемый провал в небытие, но из него же всё вновь и возникает. Время, также как и пространство, откуда-то уходит и куда-то приходит. Небытие есть не просто отсутствие бытия, а семя и корень бытия. Потому в архаической культуре и смерть — не смерть, а уход, переход, и рождение — не рождение, а тоже переход, приход в вечном вращении Колеса Жизни. Заданная картина Вселенной требовала от человека определённого поведения в ней. Ведь мир оказывался таким сложноустроенным, что любые сбои в поведении человека могли привести к непредсказуемым последствиям. Мифологическая картина мира дополняется предписанием человеку определённых правил поведения. Самые важные действия связаны с «пограничными» реальностями: рождение, похороны, уход на войну, возвращение из дальнего путешествия, посев, сбор урожая, встреча Нового года. Действия человеку в этих случаях строго регламентируются, предписываются. Здесь мы имеем дело с ритуалом. Ритуалисторически сложившаяся форма социально санкционированного упорядоченного символического поведения, в которой способ и порядок исполнения действий строго канонизированы. Ритуальные действия должны были сопровождать любой праздник, также как и праздник, они были сферой сакрального, нерационального, неутилитарного, в противоположность профанной, утилитарной, рациональной повседневной деятельности. Малиновский ритуал с потребностью человека в чудесах, проистекающей из ощущения своей ограниченности, и определял его как «традиционно разыгрываемое чудо». Естественно, человеку предписывались не только ритуальные действия. В картине мира отводилось и место повседневности, обычной жизни. Самое важное, что это место было конкретно указано, задано и вести себя в мире нужно было как в прибранной квартире: всем предметам — своё место, а действиям — свой черёд. Итак, первобытный этап человеческой истории — самый большой по времени, но и самый важный по значению для развития человека. За этот период человек научился быть особым существом в природе и построил свой мир, совершенно отличный от мира биологического. Ему стало нельзя делать то, что можно любому животному и нужно то, что не сделает ни один зверь. Естественные законы, которые направляют жизнь всего живого, он заменил человеческими, общественными законами и научился воспроизводить этот особый, надприродный порядок жизни. Свою жизнь, свой порядок он стал представлять в виде картины мира, которую воспроизводил в знаках, в тексте. Эта картина мира, то есть организация пространства, организация времени, все «можно», «нельзя» и «надо» стала передаваться от поколения к поколению.

3. Миф как выражение синкретизма первобытного сознания

Мифология — совокупность мифов разных эпох и народов, где миф (с греч. — сказание, предание) является повествованием о первопредках, богах, духах, героях. Мифотворчество возникает в первобытном обществе. В мифах переплетены ранние элементы религии, философии, науки и искусства, причем мифам разных народов присущи сходные и повторяющиеся темы и мотивы: о происхождении мира (космогонические мифы), богов (теогонические мифы), человека (антропогонические мифы), солнца (солярные мифы), луны (лунарные мифы), звезд (астральные мифы), различных человеческих навыков и умений, обычаев и обрядов, жизни и смерти и др. Мифы объясняют устройство вещей и явлений, ход времени, повествуют о конце света, словом, дают единую картину мира древнего человека. В первобытном обществе все мифы являлись основным способом познания мира. В мифологических сказаниях накапливался опыт и знания многих поколений. При этом, может быть, ни в одной науке не содержится так много различных гипотез. Со второй половины XIX века черты мифологического объяснения реальности стали обнаруживаться даже там, где их меньше всего ожидали увидеть. Так, мифологические идеи о строении космоса, о возможности во Вселенной разных миров, неоднородности времени и пространства, диалектики прошлого и настоящего, материальности времени, взаимосвязи всего живого, противоречивости бытия, природно-духовной сущности человека, продления человеческой жизни, космичности и вечности жизни, единства живого и косного, их взаимопревращений, искусственного создания жизни, пределов человеческих возможностей и др. в значительной степени стимулировали развитие современной научной мысли. Мифы также выполняли аксиологическую функцию: в них сконцентрированы основные духовные ценности древнего человека — добро и зло, справедливость, любовь, счастье, красота, бог, душа, мудрость и т. д. Мифы устрашают, учат, воспитывают, напоминают. Общая черта мифов — синкретичность человека и природы, прошлого и настоящего, вымысла и реальности, естественного и сверхъестественного, вещи и слова, существа и его имени, а также наивное очеловечивание всей природы. Главное для мифологического сознания — вера в излагаемые факты, поэтому и невариативность мышления, т. е. недопустимость иных толкований и мнений. Все мифы очень образны, наглядны: объясняемые явления персонифицированы, но в то же время в какой-то степени и обобщены. При этом использование архетипов, или смысло-образов в мифах свидетельствует о высоком уровне обобщений: абстрактные идеи принимают форму наглядно-чувственного образа, символа, аллегории. Таким символом может стать не любой образ, но только тот, который несёт универсальную объяснительную нагрузку (яйцо, вода, земля, огонь, гора, лабиринт, лестница, круг или квадрат и др.). Мифы можно считать знанием, предшествующим философии.

Список использованных источников

1. Полищук В. И. Культорология: Уч. пособие. — М.: Гардарини. — 1999. — 446 с.

2. Шалютин Б. С. Общество произошло от обезьяны" // Человек. № 3, 2003, 12 с.

3. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. — М.: Педагогика-Пресс, 1994. — 608 с.

4. Леви-Строс К. Структурная антропология. — М., 1983. — 170 с.

5. Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. — М.: Правда, 1989. — 397 с.

6. Еремеев А. Ф. Первобытная культура: происхождение, особенности, структура. — Саранск, 1996. — 350 с.

7. Юнг К. Г. О психологии бессознательного. — М.: Канон, 1998. — 286 с.

8. Лосев А. Ф. Форма — стиль — выражение. М.: Мысль, 1995. — 316 с.

9. Фрезер Дж. Золотая ветвь. М., 1998. — 163 с.

10. Касавин И. Т. Магия: её мнимые открытия и подлинные тайны // Заблуждающийся разум? М., 1990. — 81 с.

11. Ерёмина В. И. Ритуал и фольклор. Л., 1991. — 165 с.

12. Малиновский Б. Магия, наука и религия. — М.: Рефл-бук, 1998. — 297 с.

13. Культурология для технических вузов. Ростов: Феникс, 2001. — 448 с.