Мифологема птицы в творчестве В. Хлебникова

Министерство образования и науки Российской Федерации

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Тобольский государственный педагогический институт

имени Д.И. Менделеева"

Филологический факультет кафедра литературы и МПЛ

Мифологема птицы в лирике Велимира Хлебникова

Тобольск — 2006

• Введение

  3

• 1. Миф и его проявление в литературе XX века 7
• 1.1 Миф, его особенности 7
• 1.2 Особенности неомифологического сознания и функционирование мифа в литературе модернизма 16
• 2. Мифологема птицы и ее реализация в лирике Велимира Хлебникова 29
• 2.1 Мифологема ворона в лирике Велимира Хлебникова 29
• 2.2 Мифологема орла в лирике Велимира Хлебникова 43
• 2.3 Мифологема голубя в лирике Велимира Хлебникова 56
• 2.4 Мифологема лебедя в лирике Велимира Хлебникова 60
• 2.5 Авторские мифологемы птиц в лирике Велимира Хлебникова 66

• Заключение

  70

• Список литературы

  75

• Введение
• Развитие человечества на рубеже XIX—XX вв.еков проходило очень интенсивно. Разнообразие и многоликость жизни во всех ее проявлениях захлестывали мир. Многочисленные открытия в науке, технические изобретения вели к росту городов и торговли. Менялась и психология человечества: от деревенского труженика до обывательского мещанства. Наряду с техническим прогрессом происходила революция в умах общества. Изменились представления человека о себе самом и окружающей действительности. Философы, мыслители, увидев погоню за мирским, зарождающуюся массовую культуру с ее потребностями в зрелищах не могли удержаться от апокалиптических прогнозов. Их настроение передавалось людям искусства. Это та категория общества, которая наиболее полно ощущает и переживает внутренне все «колебания» жизни человечества и мира в целом.
• Основой культуры модернизма становится неомифологическое сознание, которое предполагало «стяжение культур», то есть художественная ткань произведений включала в себя весь культурный опыт человечества: миф, античную литературу, мировой фольклор, культуру эпохи Возрождения, древнерусскую литературу, живопись, духовную музыку…
• Модернистская литература породила ряд проблем, связанных с осмыслением художественных текстов. Одна из них — «синтетичность» текста и литературного образа, которая выражается в стремлении авторов к синтезу разнообразных и разнонаправленных культурных традиций в них (тексте и образе). Таким образом, в этом плане важно более подробное, более полное изучение модернистских текстов в свете их соотнесенности с мифом, т. е. в свете неомифологического сознания. Обращение к этой проблеме и составляет актуальность ВКР. Актуальность данной работы связана еще с одним моментом, который состоит в том, что в последние годы усилился интерес литературоведов к изучению творчества незаслуженно забытых поэтов рубежа XIX—XX вв.еков, в том числе и творчества В. Хлебникова.
• Научная новизна выпускной квалификационной работы заключается в анализе мифологемы птицы в лирике В. Хлебникова. При этом конкретные исследования в разработке данной темы нам неизвестны. Написано лишь несколько работ, посвященных проблеме мифологизма В. Хлебникова. В. Струнин в своем исследовании «В. Хлебников и поэтические искания начала XX века» замечает, что «Наметившаяся в ранних произведениях тенденция мифологизирования действительности становится определяющей в зрелом творчестве В. Хлебникова. По справедливому утверждению В. Григорьева, он „выступает как исключительно последовательный поэт-мифотворец до конца своих дней“» [Струнин 1990:27]. Также исследователь сопоставляет Хлебникова с символистами, сравнивает его взгляды со взглядами Вячеслава Иванова. Говорит о том, что на путях создания мифа поэзия Хлебникова соприкасалась с художественной практикой символистов.

Обращение Велимира Хлебникова к славянской мифологии отмечено на протяжении всего его творчества и его жизни. Возьмем, к примеру, его имя (Велимир), которое явно придумано на славянский манер.

Стунин пишет: «Причины приобщения Велимира Хлебникова уже на раннем этапе творчества к области мифопоэтического были, по-видимому, достаточно разнообразны: это и непосредственный контакт благодаря связям с „городом предков“, Астраханью, с традициями калмыков и других народов России; и воздействие мировоззрения и культуры символизма, особенно идей Вячеслава Иванова о роли мифа; и стремление понять „истинные“ причины исторических и общественных потрясений, которыми оказалось столь богато уже первое десятилетие нашего века; и тяга к прообразам, архетипам, утопиям, с одной стороны, и „кривым Лобачевского“ — с другой; и, наконец, установка на обновление поэтического языка путем активизации потенциально присущих ему элементов, нестандартные сочетания которых (неологизмы) легко вызывают из небытия отдельные мотивы, сюжеты, мифологемы» [Струнин 1990:28].

Также актуально рассмотрение хлебниковского мифологизма на фоне разнообразного опыта работы с мифом в мировой литературе в XX веке (особенно в литературе модернизма).

Легко перечислить главные традиции, к которым регулярно обращался Хлебников в поисках персонажей или эпизодов, способных представить в образной форме его идеи о строении времени или Вселенной, — это славянские древности, античная мифология, древний Египет, индуизм и буддизм, религии Ирана.

Струнин замечает, что «…постепенно становится ясно, что источником хлебниковских заимствований чаще всего являются специализированные тексты в данной области, и их выявление — по мере возможности — не просто дань исследовательскому самолюбию или педантизму, а необходимое условие для адекватного анализа и реконструкции его мифологем. Как и в случае других поэтов, опирающихся на фольклорный или мифологический слой культуры, научные или околонаучные труды XIX—XX вв., фиксирующие этот слой, сыграли важнейшую роль для Хлебникова» [Струнин 1990:30].

Однако, как заметил В. П. Григорьев, мифотворчество Хлебникова «не сводится к простому пересозданию сюжета или воспроизведению модели мифа» [Струнин 1990:31].

Струнин говорит, что «Можно допустить, что Хлебников, в соответствии с каким-то замыслом, самовольно „заполнил“ некоторый „пробел“ в славянской мифологии, тем более что тема весны часто возникает в его текстах, при этом в некоторых из них, как, например, в стихотворении „Словарь цветов“, она непосредственно связана с фольклорно-мифологической сферой» [Струнин 1990:40].

В связи с этим цель ВКР определяется следующим образом: исследовать семантическую наполненность мифологемы птицы в лирике Хлебникова, выявить степень влияния усвоения и переосмысления поэтом литературных традиций, мифологических представлений о птице.

Поставленная цель определяет следующие задачи:

· определить сущность и особенности мифа, обозначить характер использования мифа литературой ХХ века;

· раскрыть представления о птице в различных мифологиях мира;

· выявить основные варианты мифологемы птицы в лирике Хлебникова, а также образы, которые связаны с данной мифологемой, показать их роль в творчестве поэта;

· определить мифологические истоки и роль традиционного образа птицы в создании мифологемы птицы поэтом.

Объектом исследования является лирика В. Хлебникова.

Предмет исследования — мифологема птицы в лирике Хлебникова.

Методологической основой дипломной работы являются исследования в области мифа и мифопоэтического Топорова В. Н. и Мелетинского Е. М. Теоретическую базу выпускной квалификационной работы составляют исследования Мелетинского Е. М. («Поэтика мифа»), Топорова В. Н. («Миф. Ритуал. Символ. Образ: исследования в области мифопоэтического»), Козубовской Г. Н. («Проблема мифологизма в русской поэзии конца XIX — начала XX веков»), Лотмана Ю. М. и Успенского Б. А. («Миф — имя — культура»), Гинзбург Л. Я. («О лирике»), Долгополова Л. («На рубеже веков. О русской литературе конца XIX — начала XX веков»).

Основным методом исследования данной работы является структурно-типологический и культурологический методы.

Практическая значимость работы: материал исследования может быть использован на уроках русской литературы и на факультативных занятиях по литературе.

Выпускная квалификационная работа включает введение, две главы, заключение и список литературы, насчитывающий 60 наименований.

1. Миф и его проявление в литературе XX века

1.1 Миф, его особенности

Что такое мифы? В «школьном» понимании — это прежде всего античные, библейские и другие старинные «сказки» о сотворении мира и человека, а также рассказы о деяниях древних, по преимуществу греческих и римских, богов и героев — поэтические, наивные, нередко причудливые. Это «житейское», подчас до сих пор бытующее представление о мифах, в какой-то мере результат более раннего включения именно античной М. в круг знаний европейского человека (само слово «миф» — греческое и означает предание, сказание); именно об античных мифах сохранились высокохудожественные литературные памятники, наиболее доступные и известные самому широкому кругу читателей. Действительно, вплоть до 19 в. в Европе были наиболее распространены лишь античные мифы — рассказы древних греков и римлян о своих богах, героях и других фантастических существах. Особенно широко имена древних богов и героев и рассказы о них стали известны с эпохи Возрождения (15−16 вв.), когда в европейских странах оживился интерес к античности. Примерно в это же время в Европу проникают первые сведения о мифах арабов и американских индейцев. В образованной среде общества вошло в моду употреблять имена античных богов и героев в аллегорическом смысле: говоря «Марс», подразумевали войну, под «Венерой» разумели любовь, под «Минервой» — мудрость, под «музами» — различные искусства и науки и т. д. Такое словоупотребление удержалось до наших дней, в частности в поэтическом языке, вобравшем в себя многие мифологические образы. В первой половине 19 века в научный оборот вводятся мифы широкого круга индоевропейских народов (древних индийцев, иранцев, германцев, славян). Последующее выявление мифов народов Америки, Африки, Океании, Австралии показало, что мифология на определённой стадии исторического развития существовала практически у всех народов мира. Научный подход к изучению «мировых религий» (христианства, ислама, буддизма) показал, что и они «наполнены» мифами. Создавались литературные обработки мифов разных времён и народов, появилась огромная научная литература, посвященная мифологии отдельных народов и регионов мира и сравнительно-историческому изучению мифов; при этом привлекались не только повествовательные литературные источники, являющиеся уже результатом более позднего развития, чем первоначальная мифология (например, др. — греч. «Илиада», инд. «Рамаяна», карело-фин. «Калевала»), но и данные этнографии, языкознания [Мифы народов мира 1982: 11].

Мифология как наука о мифах имеет богатую и продолжительную историю. Первые попытки переосмысления мифологического материала были предприняты еще в античности. Изучением мифов в разные периоды времени занимались: Эвгемер, Вико, Шеллинг, Мюллер, Афанасьев, Потебня, Фрейзер, Леви-Строс, Малиновский, Леви-Брюль, Кассирер, Фрейд, Юнг, Лосев, Топоров, Мелетинский, Фрейденберг и многие другие. Но до настоящего времени так и не оформилось единого общепринятого мнения о мифе. Безусловно, в трудах исследователей существуют и точки соприкосновения. Отталкиваясь именно от этих точек, нам представляется возможным выделить основные свойства и признаки мифа.

Представители различных научных школ акцентируют внимание на разных сторонах мифа. Так Рэглан (Кембриджская ритуальная школа) определяет мифы как ритуальные тексты, Кассирер (представитель символической теории) говорит о их символичности, Лосев (теория мифопоэтизма) — на совпадение в мифе общей идеи и чувственного образа, Афанасьев называет миф древнейшей поэзией, Барт — коммуникативной системой. Существующие теории кратко изложены в книге Мелетинского «Поэтика мифа». [Мелетинский 2000: 406].

Различные словари по-разному представляют понятие «миф». Наиболее четкое определение, на наш взгляд, дает Литературный энциклопедический словарь: «Мифы — создания коллективной общенародной фантазии, обобщенно отражающие действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций и одушевленных существ, которые мыслятся реальными» [ЛЭС 1987:376].

В этом определении, пожалуй, и присутствуют те общие основные положения, по которым сходится большинство исследователей. Но, без сомнения, это определение не исчерпывает все характеристики мифа.

В статье А. В. Гулыги перечислены так называемые «признаки мифа»:

«1. Слияние реального и идеального (мысли и действия);

2. Бессознательный уровень мышления (овладевая смыслом мифа мы разрушаем сам миф);

3. Синкретизм отражения (сюда входят: неразделенность субъекта и объекта, отсутствие различий между естественным и сверхъестественным)" [Гулыга 1985: 275].

Фрейденберг отмечает сущностные характеристики мифа, давая ему определение в своей книге «Миф и литература древности»: «Образное представление в форме нескольких метафор, где нет нашей логической, формально-логической каузальности и где вещь, пространство, время поняты нерасчлененно и конкретно, где человек и мир субъектно-объектно едины, — эту особую конструктивную систему образных представлений, когда она выражена словами, мы называем мифом» [Фрейденберг 1978: 28]. Исходя из данного определения становится понятным, что основные характеристики мифа вытекают из особенностей мифологического мышления. Следуя трудам А. Ф. Лосева В.А. Марков утверждает, что «в мифологическом мышлении не различаются: объект и субъект, вещь и ее свойства, имя и предмет, слово и действие, социум и космос, человек и вселенная, естественное и сверхъестественное, а универсальным принципом мифологического мышления является принцип партиципации („все есть все“, логика оборотничества)» [Марков 1990: 137]. Мелетинский уверен, что мифологическое мышление выражается в неотчетливом разделении субъекта и объекта, предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени, вещи и ее атрибутов, единичного и множественного, пространственных и временных отношений, происхождения и сущности.

В своих трудах разные исследователи отмечают следующие характеристики мифа: «сакрализация мифического „времени первотворения“, в котором кроется причина установившегося миропорядка (Элиаде); нерасчлененность образа и значения (Потебня); всеобщее одушевление и персонализация (Лосев); тесная связь с ритуалом; циклическая модель времени; метафорическая природа; символическое значение (Мелетинский)» [Мелетинский 2000: 406].

В статье «Об интерпретации мифа в литературе русского символизма» Г. Шелогурова пытается сделать предварительные выводы относительно того, что понимается под мифом в современной филологической науке:

«1. Миф единогласно признается продуктом коллективного художественного творчества;

2. Миф определяется неразличением плана выражения и плана содержания.

3. Миф рассматривается как универсальная модель для построения символов;

4. Мифы являются важнейшим источником сюжетов и образов во все времена развития искусства;

5. Мифом может стать созданная автором «по законам художественной правды» новая реальность, которая моделируется в соответствии с предполагаемыми законами древнего сознания" [Шелогурова 1986: 57].

Нам кажется, сделанные автором статьи выводы касаются не всех существенных сторон мифа. Во-первых, миф оперирует фантастическими образами, воспринимаемыми как реальность либо реальными образами, которые наделяются особым мифологическим значением. Во-вторых, необходимо отметить особенности мифического времени и пространства: в мифе «время мыслится не линейным, а замкнуто повторяющимся, любой из эпизодов цикла воспринимается как многократно повторяющийся в прошлом и имеющий быть бесконечно повторяться в будущем» (Лотман) [Лотман 1973:86]. В статье «О мифологическом коде сюжетных текстов» Лотман также отмечает: «Циклическая структура мифического времени и многослойный изоморфизм пространства приводят к тому, что любая точка мифологического пространства и находящийся в ней действователь обладает тождественными им проявлениями в изоморфных им участках других уровней… мифологическое пространство обнаруживает топологические свойства: подобное оказывается тем же самым» [Там же]. В связи с таким циклическим построением понятия начала и конца оказываются не присущими мифу; смерть не означает первого, а рождение второго. Мелетинский добавляет, что мифическое время — это правремя до начала исторического отсчета времени, время первотворения, откровения в снах. Фрейденберг говорит также об особенностях мифологического образа: «Для мифологического образа характерна безкачественность представлений, так называемый полисемантизм, т. е. смысловое тождество образов» [Фрейденберг 1978:182]. Наконец, в-третьих, миф выполняет особые функции, основными из которых (по мнению большинства ученых) являются: утверждение природной и социальной солидарности, познавательная и объяснительная функции (построение логической модели для разрешения некоего противоречия).

В связи с тем, что в современном литературоведении отсутствует термин «мифологические элементы», целесообразно дать определение этому понятию. Для этого мы обращаемся к трудам по мифологии, в которых представлены мнения о сущности мифа, его свойствах, функциях. Гораздо проще было бы определить мифологические элементы как составные части того или иного мифа (сюжеты, герои, образы живой и неживой природы и пр.), но, давая такое определение, следует учитывать и подсознательное обращение авторов произведений к архетипическим конструкциям. (Как замечает В. Н. Топоров, «некоторые черты в творчестве больших писателей можно было бы понять как порой бессознательное обращение к элементарным семантическим противопоставлениям, хорошо известным в мифологии») [Топоров 1995:155].

Мифологические элементы не ограничиваются мифологическими персонажами. Именно структура мифа отличает его от всех других продуктов человеческой фантазии. Следовательно, именно структура определяет принадлежность некоторых элементов произведения к мифологическим. Таким образом, мифологическим элементом может быть и нечто реальное, интерпретированное особым образом (битва, болезнь, вода, земля, предки, числа и пр.) Как выразился Р. Барт: «Мифом может быть все» [Барт 1996:234]. Работы, связанные с мифами современного мира — тому подтверждение.

Е.М. Мелетинский включает в круг мифологических элементов очеловечивание природы и всего неживого, приписывание мифическим предкам свойств животных, т. е. представления, порожденные особенностями мифопоэтического мышления.

Говоря о мифологических элементах, необходимо обратить внимание и на исторические элементы в некоторых произведениях. Сведения о процессе мифологизации истории закреплены даже в Литературном словаре, где наряду с этим утверждается возможность и обратного процесса — историзации мифа. Не удивительно, что еще во времена античности возникла так называемая эвгемерическая трактовка мифа, объясняющая появление мифических героев обожествлением исторических персонажей. Барт также считает, что «…мифология обязательно зиждется на историческом основании…» [Барт 1996:234].

Миф, использованный писателем в произведении приобретает новые черты и значения. Авторское мышление накладывается на мышление мифопоэтическое, рождая по сути новый миф, несколько отличный от своего прототипа. Именно в «разнице» между первичным и вторичным («авторским мифом») кроется, по нашему мнению, заложенный писателем смысл, подтекст, ради выражения которого автор воспользовался формой мифа. Чтобы «вычислить» глубинные смыслы и значения, заложенные авторским мышлением или его подсознанием, необходимо знать, каким образом может отражаться в произведении мифологический элемент.

В статье «Мифы» в Литературном энциклопедическом словаре названо 6 типов художественного мифологизма:

«1. Создание своей оригинальной системы мифологем.

Воссоздание глубинных мифо-синкретических структур мышления (нарушение причинно-следственных связей, причудливое совмещение разных имен и пространств, двойничество, оборотничество персонажей), которые должны обнаружить доили сверхлогическую основу бытия.

Реконструкция древних мифологических сюжетов, интерпретированных с долей вольного осовременивания.

Введение

отдельных мифологических мотивов и персонажей в ткань реалистического повествования, обогащение конкретно-исторических образов универсальными смыслами и аналогиями.

Воспроизведение таких фольклорных и этнических пластов национального бытия и сознания, где еще живы элементы мифологического миросозерцания.

Притчеобразность, лирико-философская медитация, ориентированная на архетипические константы человеческого и природного бытия: дом, хлеб, дорога, вода, очаг, гора, детство, старость, любовь, болезнь, смерть и т. п." [ЛЭС 1987:348].

Богатый и можно сказать — единственный источник разнообразных мифических представлений есть живое слово человеческое, с его метафорическими и созвучными выражениями. Чтобы показать, как необходимо и естественно создаются мифы (басни), надо обратиться к истории языка. Изучение языков в разные эпохи их развития, по уцелевшим литературным памятникам, привело филологов к тому справедливому заключению, что материальное совершенство языка, более или менее возделанного, находится в обратном отношении к его историческим судьбам: чем древнее изучаемая эпоха языка, тем богаче его материал и формы и благоустроеннее его организм; чем более станешь удаляться в эпохи позднейшие, тем заметнее становятся те потери и увечья, которые претерпевает речь человеческая в своем строении. Поэтому в жизни языка, относительно его организма, наука различает два различные периода: период его образования, постепенного сложения (развития форм) и период упадка и расчленения (превращений). Первый период бывает продолжителен; он задолго предшествует так называемой исторической жизни народа, и единственным памятником от этой глубочайшей старины остается слово запечатлевающее в своих первозданных выражениях весь внутренний мир человека. Во второй период, следующий непосредственно за первым, прежняя стройность языка нарушается, обнаруживается постепенное падение его форм и замена их другими, звуки мешаются, перекрещиваются; этому времени по преимуществу соответствует забвение коренного значения слов. Оба периода оказывают весьма значительное влияние на создание баснословных представлений.

«Следя за происхождением мифов, за их исходным, первоначальным значением, исследователь постоянно должен иметь в виду и их дальнейшую судьбу. В историческом развитии своем мифы подвергаются значительной переработке. Особенно важны здесь следующие обстоятельства: а) раздробление мифических сказаний. Каждое явление природы, при богатстве старинных метафорических обозначений, могло изображаться в чрезвычайно разнообразных формах; формы эти не везде одинаково удерживались в народной памяти: в разных ветвях населения выказывалось преимущественное сочувствие к тому или другому сказанию, которое и хранилось как святыня, тогда как другие сказания забывались и вымирали. Что было забываемо одною отраслью племени, то могло уцелеть у другой, и наоборот, что продолжало жить там, то могло утратиться здесь. Такое разъединение тем сильнее заявляло себя, чем более помогали ему географические и бытовые условия, мешавшие близости и постоянству людских сношений. б) Низведение мифов на землю и прикрепление их к известной местности и историческим событиям. Те поэтические образы, в каких рисовала народная фантазия могучие стихии и их влияние на природу, почти исключительно были заимствуемы из того, что окружало человека, что по тому самому было для него и ближе и доступнее; из собственной житейской обстановки брал он свои наглядные уподобления и заставлял божественные существа творить то же на небе, что делал сам на земле. Но как скоро утрачено было настоящее значение метафорического языка, старинные мифы стали пониматься буквально, и боги мало-помалу унизились до человеческих нужд, забот и увлечений и с высоты воздушных пространств стали низводиться на землю, на это широкое поприще народных подвигов и занятий. Шумные битвы их во время грозы сменились участием в людских войнах; ковка молниеносных стрел, весенний выгон дождевых облаков, уподобляемых дойным коровам, борозды, проводимые в тучах громами и вихрями, и рассыпание плодоносного семени-дождя заставили видеть в них кузнецов, пастухов и пахарей; облачные сады, и горы, и дождевые потоки, вблизи которых обитали небесные боги и творили свои славные деяния, были приняты за обыкновенные земные леса, скалы и источники, и к этим последним прикрепляются народом его древние мифические сказания. Каждая отдельная часть племени привязывает мифы к своим ближайшим урочищам и чрез то налагает на них местный отпечаток. Низведенные на землю, поставленные в условия человеческого быта, воинственные боги утрачивают свою недоступность нисходят на степень героев и смешиваются с давно усопшими историческим» личностями. Миф и история сливаются в народном сознании; события, о которых повествует последняя, вставляются в рамки, созданные первым; поэтическое предание получает историческую окраску, и мифический узел затягивается еще крепче, в) Нравственное (этическое) мотивирование мифических сказаний. С развитием народной жизни, когда в отдельных ветвях населения обнаруживается стремление сплотиться воедино, необходимо возникают государственные центры, которые вместе с тем делаются и средоточиями духовной жизни; сюда-то приносится все разнообразие мифических сказаний, выработанных в различных местностях; несходства и противоречия их бросаются в глаза, и рождается естественное желание примирить все замеченные несогласия. Такое желание, конечно, чувствуется не в массах простого народа, а в среде людей, способных критически относиться к предметам верования, в среде ученых, поэтов и жрецов. Принимая указания мифов за свидетельства о действительной жизни богов и их творческой деятельности и стараясь по возможности устранить все сомнительное, они из многих однородных редакций выбирают одну, которая наиболее соответствует требованиям современной нравственности и логики; избранные предания они приводят в хронологическую последовательность и связывают их в стройное учение о происхождении мира, его кончине и судьбах богов" [Афанасьев 1986:219]. «Так возникает канон, устрояющий царство бессмертных и определяющий узаконенную форму верований. Между богами устанавливается иерархический порядок; они делятся на высших и низших, во главе его становится верховный владыка с полною царственною властью. Степень народной культуры оказывает несомненное влияние на эту работу. Новые идеи, вызываемые историческим движением жизни и образованием, овладевают старым мифическим Материалом и мало-помалу одухотворяют его: от стихийного, материального значения представление божества возвышается до идеала духовного, нравственно-разумного.

Итак, зерно, из которого вырастает мифическое сказание, кроется в первозданном слове" [Афанасьев 1986:222].

1.2 Особенности неомифологического сознания и функционирование мифа в литературе модернизма

Как отмечено в Литературном энциклопедическом словаре, изучение мифологии в литературе затрудняется тем, что общеобразовательное определение границ мифологии не установилось.

Постоянное взаимодействие литературы и мифа протекает непосредственно, в форме «переливания» мифа в литературу, и опосредованно: через изобразительные искусства, ритуалы, народные празднества, религиозные мистерии, а в последние века — через научные концепции мифологии, эстетические и философские учения и фольклористику. Особенно активно это взаимодействие совершается в промежуточной сфере фольклора. Народная поэзия по типу сознания тяготеет к миру мифологии, однако, как явление искусства, — примыкает к литературе. Двойная природа фольклора делает его в данном отношении культурным посредником, а научные концепции фольклора, становясь фактом культуры, оказывают большое влияние на процессы взаимодействия литературы и мифа.

Соотношение мифа и художественной письменной литературы может рассматриваться в двух аспектах: эволюционном и типологическом. Эволюционный аспект предусматривает представление о мифе как определённой стадии сознания, исторически предшествующей возникновению письменной литературы.

Литература

с этой точки зрения имеет дело лишь с разрушенными, реликтовыми формами мифа и сама активно способствует этому разрушению. Миф и стадиально сменяющие его искусство и литература подлежат лишь противопоставлению, поскольку никогда во времени не сосуществуют. Типологический аспект подразумевает, что мифология и письменная литература сопоставляются как два принципиально различных способа видения и описания мира, существующих одновременно и во взаимодействии и лишь в разной степени проявившихся в те или иные эпохи. Для мифологического сознания и порождаемых им текстов характерна прежде всего недискретность, слитность, изои гомоморфичность передаваемых этими текстами сообщений. То, что с точки зрения немифологического сознания различно, расчленено, подлежит сопоставлению, в мифе выступает как вариант (изоморф) единого события, персонажа или текста. Очень часто в мифе события не имеют линейного развёртывания, а только вечно повторяются в некотором заданном порядке; понятия «начала» и «конца» к ним принципиально не применимы. Так, например, представление о том, что повествование «естественно» начинать с рождения персонажа (бога, героя) и кончать его смертью (и вообще выделение отрезка между рождением и смертью как некоторого значимого сегмента), по-видимому, принадлежит немифологической традиции. В повествовании мифологического типа цепь событий: смерть — тризна — погребение раскрывается с любой точки и в равной мере любой эпизод подразумевает актуализацию всей цепи. Принцип изоморфизма, доведённый до предела, сводил все возможные сюжеты к единому сюжету, который инвариантен всем мифоповествовательным возможностям и всем эпизодам каждого из них. Всё разнообразие социальных ролей в реальной жизни в мифах «свертывалось» в предельном случае в один персонаж. Свойства, которые в немифологическом тексте выступают как контрастные и взаимоисключающие, воплощаясь во враждебных персонажах, в пределах мифа могут отождествляться в едином амбивалентном образе.

В архаическом мире тексты, создаваемые в мифологической сфере и в сфере повседневного быта, были отличными как в структурном, так и в функциональном отношениях. Мифологические тексты отличались высокой степенью ритуализации и повествовали о коренном порядке мира, законах его возникновения и существования. События, участниками которых были боги или первые люди, родоначальники и т. п., единожды совершившись, могли повторяться в неизменном круговращении мировой жизни. Закреплялись эти рассказы в памяти коллектива с помощью ритуала, в котором, вероятно, значительная часть повествования реализовывалась не с помощью словесного рассказывания, а сверхъязыковыми средствами: путем жестовой демонстрации, обрядовых игровых представлений и тематических танцев, сопровождаемых ритуальным пением. В первоначальном виде миф не столько рассказывался, сколько разыгрывался в форме сложного ритуального действа. Тексты, обслуживающие каждодневные практические нужды коллектива, напротив, представляли собой чисто словесные сообщения. В отличие от текстов мифологического типа, они рассказывали об эксцессах (подвигах или преступлениях), об эпизодическом, о повседневном и единичном. Рассчитанные на мгновенное восприятие, они в случае необходимости закрепить в сознании поколений память о каком-либо важном эксцессе мифологизировались и ритуализировались. С другой стороны, мифологический материал мог быть прочитан с позиции бытового сознания. Тогда в него вносилась дискретность словесного мышления, понятия «начала» и «конца», линейность временной организации. Это приводило к тому, что ипостаси единого персонажа начинали восприниматься как различные образы. По мере эволюции мифа и становления литературы появились трагические или божественные герои и их комические или демонические двойники. Единый герой архаического мифа, представленный в нём своими ипостасями, превращается во множество героев, находящихся в сложных (в том числе кровосмесительных) отношениях, в «толпу» разноимённых и разносущностных богов, получающих профессии, биографии и упорядоченную систему родства. Как реликт этого процесса дробления единого мифологического образа в литературе сохранилась тенденция, идущая от Менандра, александрийской драмы, Плавта и через М. Сервантеса, У. Шекспира и романтиков, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского дошедшая до романов 20 в., — снабдить героя спутником-двойником, а иногда и целым пучком спутников.

Если в дописьменную эпоху доминировало мифологическое (континуально-циклическое и изоморфическое) сознание, то в период письменных культур оно оказалось почти подавленным в ходе бурного развития дискретного логико-словесного мышления. Однако именно в области искусства и литературы воздействие мифопоэтического сознания, неосознанное воспроизводство мифологических структур продолжает сохранять своё значение, несмотря на, казалось бы, полную победу принципа историко-бытовой нарративности. Некоторые виды и жанры художественной литературы — эпос, рыцарский и плутовской роман, циклы «полицейских» и детективных новелл — особенно тяготеют к «мифологичности» художественного построения. Оно обнаруживается, в частности, в переплетении повторов, подобий и параллелей.

Функциональная противопоставленность литературы и мифа оформляется в эпоху письменности. Древнейший пласт культуры после возникновения письменности и создания античных государств характеризуется непосредственной связью искусства и мифологии. Мифологические тексты, с одной стороны, являются в этот период основным источником сюжетов в искусстве. Однако, с другой стороны, архаическая мифология мыслится как нечто докультурное и подлежащее упорядочению, приведению в систему, новому прочтению.

«На рубеже XIX—XX вв.еков возникает общекультурный интерес к мифу, который был порожден осознанием кризиса буржуазной культуры как кризиса цивилизации в целом, что вело к разочарованию в позитивистском рационализме, в концепции социального прогресса» [Мелетинский 2000: 10].

Но оживление романтической традиции, сопровождавшееся новой волной мифологизирования, наметилось уже во второй половине 19 в. Кризис позитивизма, разочарование в метафизике и аналитических путях познания, идущая ещё от романтизма критика буржуазного мира как безгеройного и антиэстетического породили попытки вернуть «целостное», преобразующе волевое архаическое мироощущение, воплощённое в мифе. В культуре конца 19 в. возникают, особенно под влиянием Р. Вагнера и Ф. Ницше, «неомифологические» устремления. Весьма разнообразные по своим проявлениям, социальной и философской природе, они во многом сохраняют значение и для всей культуры 20 в. Основоположник «неомифологизма» Вагнер считал, что народ именно через миф становится создателем искусства, что миф — поэзия глубоких жизненных воззрений, имеющих всеобщий характер.

Обращение к мифологии в кон. 19 — начала 20 вв. существенно отличается от романтического (хотя первоначально могло истолковываться как «неоромантизм»). Возникая на фоне реалистической традиции и позитивистского миросозерцания, оно всегда, так или иначе, соотносится с этой традицией. Первоначально философской основой «неомифологических» поисков в искусстве были иррационализм, интуитивизм, отчасти — релятивизм и пантеизм. Впоследствии «неомифологические» структуры и образы могли становиться языком для любых, в том числе и содержательно противоположных интуитивизму, художественных текстов. Одновременно, однако, перестраивался и сам этот язык, создавая различные, идеологически и эстетически весьма далёкие друг от друга направления внутри ориентированного на миф искусства. Так, идеи Вагнера о мифологическом искусстве как искусстве будущего и идеи Ницше о спасительной роли мифологизирующей «философии жизни» порождают стремление организовать все формы познания как мифопоэтические. Элементы мифологических структур мышления проникают в философию, психологию, в работы об искусстве. С другой стороны, искусство, ориентированное на миф (символисты, в нач. 20 в. — экспрессионисты), тяготеет к философским и научным обобщениям, зачастую открыто черпая их в научных концепциях эпохи.

Модернистский мифологизм во многом порождён осознанием кризиса буржуазной культуры как кризиса цивилизации в целом. Он питался и романтическим бунтом против буржуазной «прозы», и страхом перед историческим будущим, отчасти и перед революционной ломкой устоявшегося, хотя и испытывающего кризисное состояние мира. Стремление выйти за социально-исторические и пространственно-временные рамки ради выявления «общечеловеческого» содержания было одним из моментов перехода от реализма 19 в. к искусству 20 в., а мифология в силу своей исконной символичности оказалась удобным языком описания вечных моделей личного и общественного поведения, неких сущностных законов социального и природного космоса.

Общим свойством многих явлений «неомифологического» искусства было стремление к художественному синтезу разнообразных и разнонаправленных традиций. Уже Вагнер сочетал в структуре своих новаторских опер мифологические, лирические, драматургические и музыкальные принципы построения целостного текста. При этом естественным оказывалось взаимовлияние мифа и различных искусств, а затем — в романе, драме и т. д. Возникали «синкретические» жанры: «роман-миф» 20 в., «Симфонии» А. Белого на мифологические или подражающие мифу сюжеты, где используются принципы симфонической композиции. Наконец, все эти устремления к «синтезу искусств» своеобразно воплотились в нач. 20 в. в кинематографе.

Возродившийся интерес к мифу во всей литературе 20 в. проявился в трёх основных формах. Резко усиливается идущее от романтизма использование мифологических образов и сюжетов. Создаются многочисленные стилизации и вариации на темы, задаваемые мифом, обрядом или архаическим искусством. При этом в связи с выходом на арену мировой культуры искусства неевропейских народов значительно расширяется круг мифов и мифологий, на которые ориентируются европейские художники. Параллельно начинается пересмотр воззрений на свой национальный фольклор и архаическое искусство, интерес к сохранившейся обрядности, к легендам, поверьям, заговорам и заклинаниям и т. д. Бесспорно определяющее влияние этого фольклоризма на писателей типа А. М. Ремизова или Д. Г. Лоренса. Во-вторых, появляется установка на создание «авторских мифов». Если писатели-реалисты 19 в. стремятся к тому, чтобы создаваемая ими картина мира была подобна действительности, то уже ранние представители «неомифологического» искусства — символисты, например, находят специфику художественного видения в его нарочитой мифологизированности, в отходе от бытовой эмпирии, от чёткой временной или географической приуроченности. При этом, однако, глубинным объектом мифологизирования даже у символистов оказываются не только «вечные» темы (любовь, смерть, одиночество «я» в мире), но именно коллизии современной действительности — урбанизированный мир отчуждённой личности и её предметного и машинного окружения. Экспрессионизм и особенно «неомифологическое» искусство 2-й и 3-й четверти 20 века лишь окончательно закрепили эту связь мифологизирующей поэтики с темами современности, с вопросом о путях человеческой истории. Наиболее ярко специфика современного обращения к мифологии проявилась в создании (с 1920 по 1930 гг.) таких произведений, как «романы-мифы» и однотипные им «драмы-мифы», «поэмы-мифы». В этих собственно «неомифологических» произведениях миф принципиально не является ни единственной линией повествования, ни единственной точкой зрения текста. Он сталкивается, сложно соотносится либо с другими мифами, либо с темами истории и современности.

Крупнейшие представители мифологического романа 20 в. — ирландский писатель Джойс и немецкий писатель Т. Манн дали характерные для современного искусства образцы литературного «мифологизирования», противостоящие во многом друг другу по основной идейной направленности. Джойс прибегает и к нетрадиционным символам и образам, представляющим примеры оригинальной мифологизации житейской прозы. В романе «Волшебная гора» Манна преобладают ритуально-мифологические модели. Процесс воспитаний главного героя ассоциируется с обрядом инициации, некоторые эпизоды сопоставимы с распространёнными мифологемами священной свадьбы, имеют ритуально-мифологические параллели.

Специфично мифотворчество австрийского писателя Ф. Кафки (романы «Процесс», «Замок», новеллы). Сюжет и герои имеют у него универсальное значение, герой моделирует человечество в целом, а в терминах сюжетных событий описывается и объясняется мир. В творчестве Кафки отчётливо выступает противоположность первобытного мифа и модернистского мифотворчества: смысл первого — в приобщении героя к социальной общности и к природному круговороту, содержание второго — «мифология» социального отчуждения.

«В русском символизме с его культом Вагнера и Ницше, поисками синтеза между христианством и язычеством мифотворчество было объявлено самой целью поэтического творчества (В. Иванов, Ф. Сологуб и др.). К мифологическим моделям и образам обращались подчас очень широко и поэты других направлений русской поэзии начала века. Своеобразной формой поэтического мышления стала мифология для В. Хлебникова. Он не только пересоздаёт мифологические сюжеты многих народов мира („Девий бог“, „Гибель Атлантиды“, „Ка“, „Дети Выдры“, „Вила и леший“), но и создаёт новые мифы, пользуясь моделью мифа, воспроизводя его структуру („Журавль“, „Маркиза Дэзес“). О. Мандельштам с редкой чуткостью к историко-культурной феноменологии оперирует с первоэлементами античного мифологического сознания („Возьми на радость из моих ладоней…“, „Сестры — тяжесть и нежность…“). Творчество М. И. Цветаевой нередко интуитивно проникает в самую суть архаического мифологического мышления (напр., воссоздание культово-магического образа удавленной богини женственности — дерева-луны во второй части дилогии „Тесей“, блестяще подтверждённое научным исследованием греческой религии). Большое место мифологические мотивы и образы занимают в поэзии М. А. Волошина (стихотворные циклы „Киммерийская весна“, „Путями Каина“)» [Мифы народов мира 1980:58].

Соотношение мифологического и исторического в произведениях «неомифологического» искусства может быть самым различным — и количественно и семантически. Однако ядро «неомифологических» произведений составляют такие, где миф выступает в функции языка — интерпретатора истории и современности, а эти последние играют роль того пёстрого и хаотического материала, который является объектом упорядочивающей интерпретации. «Эти мотивировки в «неомифологических» произведениях не проводятся до конца последовательно: позиции мифа и истории могут соотноситься не однозначно, а «мерцать» друг в друге, создавая сложную игру точек зрения. Поэтому очень частым признаком «неомифологических» произведений оказывается ирония — линия, идущая в, России от А. Белого, в Западной Европе — от Джойса. Однако типичная для «неомифологических» текстов множественность точек зрения только у начала этого искусства воплощает идеи релятивизма и непознаваемости мира; становясь художественным языком, она получает возможность отображать и другие представления о действительности, например идею «многоголосного» мира, значения которого возникают от сложного суммирования отдельных «голосов» и их соотношений [Мифы народов мира 1980:58].

«Неомифологизм» в искусстве 20 в. выработал и свою, во многом новаторскую поэтику — результат воздействий как самой структуры обряда и мифа, так и современных этнологических и фольклористских теорий. «В основе её лежит циклическая концепция мира, „вечное возвращение“ (Ницше). В мире вечных возвратов в любом явлении настоящего просвечивают его прошедшие и будущие инкарнации. „Мир полон соответствий“ (А. Блок), надо только уметь увидеть в бесчисленном мелькании „личин“ (история, современность) сквозящий в них лик мирового всеединства (воплощаемый в мифе). Но поэтому же и каждое единичное явление сигнализирует о бесчисленном множестве других, суть их подобие, символ» [Мифы народов мира 1980:58].

«Специфично для многих произведений „неомифологического“ искусства и то, что функцию мифов в них выполняют художественные тексты (преимущественно нарративного типа), а роль мифологем — цитаты и перефразировки из этих текстов. Так „неомифологическое“ произведение создаёт типичный для искусства 20 в. панмифологизм, уравнивая миф, художественный текст, а зачастую и отождествлённые с мифом исторические ситуации. Но, с другой стороны, такое уравнивание мифа и произведений искусства заметно расширяет общую картину мира в „неомифологических“ текстах. Мифы превращаются во множество волшебных рассказов, историю о богах, повествования о демиургах, культурных героях и родоначальниках, трансформируются в линейные эпосы, подчинённые движению исторического времени» [Мифы народов мира 1980:59]. Именно по этой причине мифологизацию культуры ХХ века принято называть «ремифологизацией», а сознание человека ХХ века — «неомифологическим».

Неомифологическое сознание — это одно из главных направлений культурной ментальности ХХ века, начиная с символизма и кончая постмодернизмом [Руднев 1997: 184].

«Суть неомифологического сознания состоит в том, что 1) во всей культуре актуализируется интерес к изучению классического и архаического мифа; 2) мифологические сюжеты и мотивы стали активно использоваться в ткани художественных произведений» [Руднев 1997: 184].

Художественные произведения этого периода (символизм — постмодернизм) имеют ряд ярких особенностей, говорящих об их принадлежности к литературе неомифологизма. Но эти особенности в итоге приводят к выводу о том, что миф в литературе ХХ века выходит за рамки мифологического пространства: писатели ХХ века пытаются «имитировать мифогенное сознание средствами немифологического мышления» [Лотман 1992: 382].

К этим особенностям использования мифа в литературе ХХ века можно отнести следующие.

«Начиная с 1920;х годов, то есть времени расцвета модернизма в литературе, практически каждый художественный текст прямо или косвенно строится на использовании мифа: „Мастер и Маргарита“ Булгакова, „Волшебная гора“ Т. Манна, „Процесс“ Кафки и т. д. В роли мифа, „подсвечивающего“ сюжет, начинает выступать не только мифология в узком смысле, но и исторические предания, бытовая мифология, историко-культурная реальность предшествующих лет, известные и неизвестные художественные тексты прошлого. Текст пропитывается аллюзиями и реминисценциями. Здесь происходит самое главное: художественные тексты ХХ века сами начинают уподобляться мифу по своей структуре. Основными чертами этой структуры являются циклическое время, игра на стыке между иллюзией и реальностью, уподобление языка художественного текста мифологическому предъязыку с его „многозначительным косноязычием“» [Руднев 1997: 184−185].

Неомифологическое сознание воспринимает мир и искусство не в хронологической последовательности (не исторически), а одновременно. Все культуры и все мифологии существуют одновременно, возникает так называемый диалог культур. Отсюда стремление писателей к художественному синтезу разнообразных и разнонаправленных традиций.

Неомифологическое сознание порождает создание новых мифов и мифологем. Роль мифологемы начинают играть символы и метафоры, в которых реализуется связь текста с подтекстом.

В книге «Поэтика мифа» Мелетинский говорит о двух типах отношения литературы 20 в. к мифологии:

«1. Сознательный отказ от традиционного сюжета и «топики» ради окончательного перехода от средневекового «символизма» к «подражанию природе», к отражению действительности в адекватных жизненных формах;

2. Попытки сознательного совершенно неформального, нетрадиционного использования мифа (не формы, а его духа), порой приобретающие характер самостоятельного поэтического мифотворчества" [Мелетинский 2000: 215].

Шелогурова в рамках русского символизма выделяет два основных подхода к использованию мифов:

1. Использование писателем традиционных мифологических сюжетов и образов, стремление достичь сходства ситуаций литературного произведения с известными мифологическими.

2. Попытка моделирования действительности по законам мифологического мышления.

Изложенные выше точки зрения помогут нам в процессе выявления мифологических элементов в конкретных текстах.

Мелетинский отмечает «сознательное обращение к мифологии писателей 20 века обычно как к инструменту художественной организации материала и средству выражения неких „вечных“ психологических начал или хотя бы стойких национальных культурных моделей» [Мелетинский 2000: 210].

Таким образом, миф первобытный и миф, создаваемый литературой ХХ века — два разных явления. Миф архаичный является результатом коллективной бессознательной творческой деятельности людей, не выделявших себя из окружающей природы, а миф ХХ века порожден личностью с ярким индивидуальным началом, цель создания мифа в конечном итоге сводится к собственному самовыражению писателя. «Архаичный же миф направлен на объяснение и санкционирование существующего социального и космического порядка» [Мелетинский 2000: 169], то есть миф гармонизирует взаимоотношения людей с природным окружением. Миф в литературе ХХ века становится метаязыком культуры, тогда как миф первобытный принципиально одноязычен и непереводим на другие языки культуры.

Литература

неомифологизма предполагает целостное освоение мифа, тогда как на предшествующих ее этапах использовались только элементы мифа (образы, мотивы и т. д.). Миф в литературе ХХ века проникает в сознание человека, отсюда и его наименование как «неомифологическое».