Культура Петербурга

В русской поэзии запечатлён образ Петербурга 1810-х — начала 1820 гг.: Петербурга декабристов, города больших надежд, благородных стремлений, города Пушкина. О Петербурге тех лет с необоримым ностальгическим чувством писал уже в старости Фёдор Глинка.

Развёрнутые картины петербургской жизни конца 1810-х гг. в её пестроте и изменчивости даны в первой главе «Евгения Онегина». Поэт воссоздаёт атмосферу высоких помыслов, истинной духовности, надежд, присущую Петербургу тех лет. В этой атмосфере создавались произведения поэтов-декабристов, в которых Петербург предстал в новом, неожиданном ракурсе.

Отличительная черта пушкинского образа Петербурга — переданная в нём противоречивость столичной жизни, двойственность вызываемых городом чувств: «Город пышный, город бледный,/Дух неволи стройный вид,/Свод небес зелёно-бледный,/Скука, холод и гранит…». В 1833 г. в Болдине Пушкин написал поэму «Медный всадник», одно из самых загадочных произведений русской литературы. Пушкинисты показали, что у поэмы колоссальное количество источников: это тексты и устные предания, которые учёл Пушкин в работе над «Медным всадником», это и документальные работы, мемуарная литература, городской фольклор и художественные произведения различных авторов (Г. Р. Державина, К. Н. Батюшкова, П.

А. Вяземского, А. Мицкевича, В. Ф. Одоевского, Д. И. Хвостова, С. П.

Шевырёва и мн. др.). Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что полное осмысление поэмы предполагает знакомство со всем, что было написано о Петербурге к 1833 г. «Медный всадник» — это воссоздание средствами искусства процесса истории в его глубинном, трагическом содержании. В сознании читателя формируется мысль: никакая внешняя по отношению к этому противоречивому миру поэма точка зрения не может восприниматься как до конца объективная и справедливая. Разрешение этого противоречия может мыслиться только как результат движения самой истории.

Сюжетный ход с элементом фантастики способствует формированию в сознании читателя важнейшего вывода: в основе этого противоречивого петербургского мира нет «дурной бесконечности», он обладает динамикой, способен изменяться. Поэма Пушкина многое определила в дальнейшей судьбе русской литературы. Это подтверждает фраза из записной книжки Александра Блока: «Медный всадник» — все мы находимся в вибрациях его меди".

В 30 — 40-е гг. XIX в. тема Петербурга оказалась в центре споров западников и славянофилов. Для славянофилов Петербург — олицетворение жизни холодной, обезличенной, насильственно европеизированной, обречённой на дальнейшую бюрократизацию и омертвление (К.С. Аксаков, А. С. Хомяков и др.). И всё же, поэтов различных общественных ориентаций объединяло убеждение, что жестокий, равнодушный к страданиям человека город должен поплатиться за содеянное зло. Конфликт петербургского жителя, «маленького человека», и равнодушного к его страданиям, казённого Петербурга получил блестящее художественное осмысление в прозе Гоголя.

Начиная с 40-х гг. XIX в., в русской литературе петербургская тема подавалась чаще всего в её драматическом или даже трагическом развороте. Ведущим становится мотив страдания социально униженного человека. Именно Белинский и Герцен в те годы заговорили о «странной» любви к Петербургу, любви, которая возникает вопреки логике и обыденному сознанию. Пожалуй, можно сказать, что в послепушкинской литературе каждое поколение русских писателей в той или иной форме говорило о своём неприятии Петербурга и даже ненависти к нему. Но в то же время это не исключало тяги или даже любви к этому городу. Любовь-ненависть к Петербургу чувствовал и сумел передать в своих стихах и Аполлон Григорьев.

Москвич по рождению, он впервые попал в Петербург, когда ему было 22 года. Позднее поэт вспоминал: «…волею судеб или, лучше сказать, неодолимою жаждою жизни, я перенесён в другой мир. Это мир гоголевского Петербурга, Петербурга в эпоху его миражной оригинальности».

В 40-е гг. создаётся значительная часть поэмы Н. Огарёва «Юмор». В ней заметен опыт осмысления пушкинского «Медного всадника»: тема исторического Петра не сливается с темой «могучего великана», «огромного всадника», которого герой видит на площади. Великие замыслы Петра обернулись кошмаром политической тирании. Кто виноват в этом? Стоя на набережной Невы, около Зимнего дворца, ещё как бы чувствуя на спине взгляд Медного всадника, огарёвский герой размышляет о самых мучительных российских вопросах. «В Петербурге есть что-то трагическое, мрачное и величественное, — это заключение Герцена («Москва и Петербург»), созвучно тому образу Петербурга, которое возникает в огарёвской поэме.

Следующее поколение писателей — шестидесятники — взяло на себя груз этих «проклятых» вопросов. К петербургской теме обращался и Д. Минаев, и П. Вейнберг, и В. Курочкин. Но главные открытия этой эпохи связаны с творчеством Некрасова. В его стихах мы находим противопоставление «Петербург — провинция», на котором строились сюжеты многих произведений 1840 — 1850-х гг. Петербург, каким он показан у Некрасова, «город роковой», жестокий и беспощадный. Россия в поэме Некрасова — это два противопоставленных друг другу мира: провинция и Петербург, — и оба они губительны для молодых, талантливых сил.

Петербург конца XIX в. — это был уже большой, капиталистический город, что сказалось на его архитектуре, ритме жизни. Для писателей второй половины XIX — XX вв. громадное значение имел образ города, созданный

Достоевским. «Следуя за Пушкиным („Медный всадник“), Достоевский по-новому воплотил в Петербурге русскую национальную трагедию — трагедию подавления личности. Следуя за Гоголем (петербургские повести), Достоевский сделал Петербург антитезой стихийного гуманизма русского народа». Петербург у Достоевского — «самый фантастический», «самый отвлечённый и умышленный город», и в то же время он в высшей степени реален, он оказывает постоянное и страшное воздействие на души людей.

Голядкин («Двойник»), Раскольников («Преступление и наказание»), Долгоруков («Подросток») — мысли, поступки, судьбы этих и многих других героев Достоевского в значительной степени объясняются тем, что они петербургские жители. Воздействие города проявляется в том, что герой Достоевского живут в страшном душевном напряжении, как бы на грани катастрофы, которая вот-вот или всё разрушит или разрешит главные вопросы, прояснит самое сокровенное и важное в жизни. Размышления о Петербурге Достоевского убеждают в правоте вывода, сделанного современным исследователем: «В петербургском тексте русской литературы отражена квинтэссенция жизни на краю, над бездной, на грани смерти и намечаются пути к спасению […] Именно в этом городе сложность и глубина жизни — государственно-политической, хозяйственно-экономической, бытовой, относящейся к развитию чувств, интеллектуальных способностей, идей, к сфере символического и бытийственного, — достигла того высшего уровня, когда только и можно надеяться на получение подлинных ответов на самые важные вопросы» [6; 5 — 22].

Тема Петербурга была глубоко и талантливо продолжена поэтами Серебряного века (в частности, поэтами-символистами). Можно с уверенностью сказать, что свой, особый, петербургский мир создали такие выдающиеся поэты и писатели как И. Анненский, А. Ахматова, Д. Мережковский, В.

Брюсов, А. Блок, О. Мандельштам, В. Маяковский. Петербургская линия получила своё развитие и в тяжёлые военные годы, а стихи Ольги Берггольц помогали умирающим ленинградцам пережить невыносимые годы оккупации.

Современная поэзия, в которой ощущается магическое воздействие Петербурга на личность поэта представлена многими именами, в частности, И. Бродским.

Даже такой краткий анализ выявляет уникальность петербургской культуры. Налицо взаимопроникновение и взаимоощущение поэта и города, их воздействие друг на друга, а также присутствие в тексте Петербурга как живого, действующего лица.

Поэтические и прозаические произведения — даже если они создавались в различные исторические эпохи — не просто сосуществуют на этих страницах, они вступают в разнообразные, порой очень сложные, отношения, дополняя друг друга или, наоборот, вступая в спор. Иным и не может быть «единый петербургский текст», книга о судьбе Петербурга. Если в стихотворении речь идёт о каких-то частностях петербургской жизни, мы не можем не помнить о главном: об удивительной истории этого города, его особой роли в русской культуре, в жизни нации [6; 31].

Заключение

Пётр Великий был типичным русским человеком XVII ещё века. Для него кромешная культура скоморошества, присущая этому периоду, была крайне характерна. Он перенёс столицу государства на самую границу Русского государства — на берега неспокойного Балтийского моря. Он переодел народ в короткое, казавшееся скоморошным, иноземное платье, обрил бороды, вековечно считавшиеся на Руси основным атрибутом — достоинством мужчин, заставлял почётных людей собираться и танцевать на иноземный лад на «ассамблеях», переодел армию в форму своих детских потешных полков, учредил «всешутейный и всепьянейший» церковный собор и т. д. Из всего этого смешения он создал новую полудемократическую-полубюрократическую культуру, внешне европейскую, а по существу глубоко русскую. Древнерусская культура в своих крайних, петровских формах уничтожила сама себя. Явление трагическое, но парадоксальным образом вдохнувшее в конечном счёте новое творческое начало в русскую культуру [4; 238].

Выделение петербургской русской культуры в отдельное явление имеет под собой основание, обусловленное, в первую очередь, концентрацией здесь во второй половине XVIII, в XIX и в начале XX веков интеллектуальных сил страны. Поэтому здесь, в Петербурге, по существу, сконцентрировались именно все лучшие стороны русской культуры. Не просто близость и схожесть с Европой, как это часто трактуют, а именно концентрация особенностей русской культуры. Эта концентрация сделала Петербург одним из самых русских среди русских городов. Он самый русский среди русских и самый европейский среди европейских городов! Поэтому Петербург и не похож ни на один русский и ни на один европейский город [4; 217].

Мы с полной уверенностью можем заявить о праве выделить петербургскую культуру в отдельное явление. И это самое яркое доказательство того, что культуру Петербурга должен изучить и знать каждый уважающий себя человек, считающий себя русским и, тем самым, поспособствовать сохранению его исторической целостности, а следовательно, и всей России.

1. Бенуа, А. Мир искусства. 1902. № 1. Хроника.

2. Бунин, М. С. Мосты Ленинграда. Очерки истории и архитектуры мостов Петербурга — Петрограда — Ленинграда. — Л.: Стройиздат, Ленингр. отд-ние, 1986, — 280 с., ил.

3. Кони, А. Ф. Петербург. Воспоминания старожила. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2003. — 95 с.

4. Лихачёв, Д. С. Воспоминания. Раздумья. Работы разных лет. — СП.: ООО «Арс», — 2006. — с.

5. Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Семиотика города и городской культуры. Петербург

6. Петербург в русской поэзии (XVIII — начало XX века): Поэтическая антология / Сост., авт. вступит. статьи и комментариев М. В. Отрадин — Л., Изд-во Ленинградского ун-та, 1988 — 384 с.

7. Шкурёнок Н. Петербург: охраняемый и беззащитный / Культура № 29 — 30 / 25 — 31 августа.

Назиров Р. Г. Творческие принципы Ф. М. Достоевского. Саратов, 1892. С. 10.

Топоров В. Н. Петербург и петербургский текст в русской литературе // Семиотика города и городской культуры. Петербург. С. 29.