Нихон сёки (Нихонги) как исторический источник

Итак, мы можем констатировать раннее осознание важности картографии для жизнедеятельности страны и ее экономической основы — надельного землепользования.

Обилие топонимов несет в себе древний пласт магического (мифологического) потенциала. *Бог, родившийся из тумана его выдохов, был наименован Масака-акату-катипаяпи-ама-но осипо-мими-но микото* - ядро этого имени составляет слово ocuno — «давящий [тяжестью] колос [риса]». Небесный — ама — свидетельствует о принадлежности персонажа к группе тэнсон — «потомков Неба», то есть той части иммигрантов, к которой принадлежал род, ставший императорским.

*Тогда Аматэрасу-опо-ками попросила у Сусаново-но микото его меч длиной в десять кулаков, разломила его на три части, погрузила в Ама-но манави, Священный Колодец Неба, и омыла там, потом положила в рот и с грохотом разжевала. Богиня, родившаяся из тумана ее выдохов, была наименована Такори-пимэ. Следом [родилась] Тагиту-пимэ. Затем — Ити-кисима-пимэ. Всего три [божества] женского пола.* - Очевидно, что съедание (жевание, помещение в рот) предмета, принадлежащего партнеру, означает половой акт, что и приводит к рождению детей. Такори-пимэ — Дева Легкий Туман, Тагиту-пимэ — Дева Быстрых Струй, Ити-кисима-пимэ — Дева Острова, [прошедшая обряд] Очищения. Видимо, эти имена имеют отношение к колодцу, вода которого использовалась во время обрядов очищения.

*Затем [родился] Ама-но попи-но микото*. — Небесный Повелитель-Дух Риса. Как и предыдущее божество с длинным именем, фигурирует во второй, Нижней части свитка «Эпоха богов», в сюжете о схождении на землю «потомка Неба» (тэнсон).

Оставляя в стороне проблему смысловой интерпретации этих постоянных эпитетов к топонимам, отметим наиболее существенное для нашего исследования: каждая местность (географический объект и его символическая манифестация — топоним) обладает (в пределе) некоторым присущим только ему качеством, которое может быть растолковано только лишь на основании мифов и преданий (как сохранившихся, так и утерянных). Поскольку религиозная система синтоизма фактически предполагает, что ее ранний пантеон состоит из божеств, имеющих локальный характер (их власть ограничена определенным регионом.

Сама же местность может называться по имени обитающего там божества (божеств), т. е. наблюдается полное совпадение теонима с топонимом. Так, местность Асо была названа по имени двух божеств — Асо-цу хико и Асо-цу химэ («цу» — показатель притяжательности, «хико» и «химэ» — форманты мужского и женского рода). Очень часто наблюдается также частичное совпадение топонима и теонима — топоним (местообитание божества) входит в состав теонима.

Обращает на себя также связь топонима с «постоянным эпитетом» («макура-котоба»). Так, например, макура-котоба к провинции Исэ является сочетание «камикадзэ» («божество» + «ветер»), к бухте Мирумэ — «масокагами» («чистое, прекрасное зеркало») и т. д.

Известная нам хронология «Нихон Сёки» носит легендарный характер. Само японское общество не выработало абсолютной временной шкалы, основанием которой служило бы время. Поэтому счет последовательности правлений осуществлялся исходя из географического кода — как последовательность смены дворцов. Подобное обозначение выражалось как: «при государе, правившем из дворца Х». Стоит также отметить, что «топонимические» имена правителей являются их посмертными именами (возможно — табуированными при жизни, но обнародуемыми после смерти). Их прижизненное обнародование делало бы их обладателей беззащитными перед лицом потенциальных врагов, способных навести на них магическую порчу. Поэтому при жизни государей они именовали себя как «дочь Ямато», «сын Ямато, что правит страной великой восьми островов», «Мы» и т. п.

Одиночество и изоляция человека от общества служат одним из основных условий для проявления лирического чувства в НС. Предпосылкой его служит пространственное перемещение. И в свитке 1 (равно как и культуре — подобии поэзии) оно служит не столько для знакомства с новыми местами, сколько для реализации потенциала одиночества. Отсюда — и стремление к нему. В отношении к пространству реализуется важнейшая установка авторской поэзии на выявление индивидуального.

Первое место в иерархии этой «сакральной топографии» принадлежит, безусловно, горам (их символический заместитель — камни). На протяжении всей истории японской культуры именно горы фигурируют и в качестве наиболее значимого объекта почитания, и в качестве места, обладающего наибольшим потенциалом «чудесного». * Разгневавшись, она вошла в Ама-но иваядо, Каменную Пещеру Неба, закрыла скалы-двери и там затворилась.*

«Правильным» способом порождения поэтического текста на всем протяжении его исторического развития был устный, спонтанный, по принципу «здесь и сейчас».

1. Адзиа буке си. Нихон хэн (История буддизма в Азии. Япония). Т. 1. Токио, 1972

2. Воробьев М. В. Япония в III—VII вв. М., 1980. — С. 7

3. И Цзина (кит. «Цзиньган цзуйшэ ванцзин», яп. «Конкомё сайсё окё») «Всепобеждающая царь-сутра золотого света».

4. Нихон Секи — Анналы Японии: в 2 т./ пер. и коммент. Л. М. Ермаковой и А. Н. Мещерякова.

5. Nihongi. Chronocles of Japan fron Earliest Times to A.D. Vol. II. Rutland-Tokyo, 1975, p. 6.

Яп. Камбун — досл. «китайские письмена». Китайские язык и письменность распространялись в Японии как органический и существеннейший компонент китайской культуры, успешно внедрявшейся в японское общество.

Поскольку по своему строю китайский и японский языки резко отличаются друг от друга, со временем была выработана система значков, указывающих порядок чтения иероглифов в соответствии с требованиями японской грамматики. Произношение иероглифов также получило японскую огласовку. Если необходимо было передать звучание японских слов (мен, географических названий, текстов песен и т. п.), иероглифы использовались как фонетические знаки. Камбун не потерял значения после изобретения японских азбук и расцвета литературы на японском языке. Вплоть до середины ХІХ в. на нем писались многие юридические документы, исторические и философские сочинения. В средневековой поэзии был распространен жанр канси, т. е. стихи японских поэтов на китайском языке.

М.В. Воробьев. Япония в III—VII вв. М., 1980. — С. 7

М.В. Воробьев. Япония в III—VII вв. М., 1980. — С. 7. N

ihongi. C hronocles of Japan fron Earliest Times to A.D. Vol. II. R

utland-Tokyo, 1975, p. 6.

М.В. Воробьев. Указанное сочинение, С 6−7.

Адзиа буке си. Нихон хэн (История буддизма в Азии. Япония). Т. 1. Токио, 1972. — С. 55.

Полное название перевода И. Цзина (кит. «Цзиньган цзуйшэ ванцзин», яп. «Конкомё сайсё окё»), т. е. «Всепобеждающая царь-сутра золотого света». «Сутра золотого света» в VIII в.

Стала в Японии одной из «главных» сутр. Входила в число трех «сутр, защищающих страну». Распространение и авторитет этой сутры в японском буддийском мире и в светской среде стимулировали официальное санкционирование изготовления ее копий и проведения публичных толкований доктрин, в ней заключенных. Версию И. Цзина, как полагают, привез из Китая в 718 г. Додзи, и она скоро вытеснила более ранние переводы. Говоря об этой сутре.

Мы имеем в виду текст И. Цзина.