Современные государственные (политиченские) режимы

Ни о какой свободе слова или свободе автономной социальной и политической организации речи не шло — основным способом борьбы с любыми проявлениями оппозиции было физическое уничтожение ее участников. Массовые убийства, пытки, исчезновения политических противников, так называемый экстраофициальный террор, осуществляемый переодетыми в гражданское членами официальных репрессивных структур, в течение долгого времени оставались главными и единственными средствами политического и социального контроля.

По-иному обстояло дело там, где диктатуры не носили персоналистского характера и где собственность, в первую очередь, крупная земельная, была отделена от военной власти, как это было в Сальвадоре и в меньшей мере в Гватемале. Ни в одной из этих стран не произошло обрушения авторитарного режима, хотя переход от военных диктатур к политической демократии в них был отмечен длительными и кровопролитными гражданскими войнами. Многолетнее политическое господство репрессивных структур, всеобъемлющее насилие, которое лежало в основе социальных и экономических отношений, оставили длительный и до сих пор неизжитый след в психологии людей и в их взаимоотношениях с институтами власти.

Авторитарные популистские режимы возникли в более развитых странах Латинской Америки (Мексике, Бразилии и Аргентине) в ту же эпоху, что и традиционалистские режимы в менее развитых странах континента, в 1930—1940;е гг. Спусковым механизмом для их появления послужил мировой экономический кризис 1929—1930 гг. и последовавшая за ним Великая депрессия, которые, вследствие падения мировых цен на сырье, подорвали эффективность экспортного хозяйства, а вместе с ним и устойчивость предшествующей политической системы. В Бразилии и Аргентине это была так называемая «олигархическая демократия», а в Мексике — постепенно усиливавшийся режим личной власти генерала Кальеса, выросший из революции 1911−1917 гг.

Популистские режимы — Ж. Варгаса в Бразилии (1930−1945), Х. Д. Перона в Аргентине (1946;1955) и Л. Карденаса в Мексике (1934;1940) — представляли собой наиболее последовательную в истории Латинской Америки попытку интегрировать общество «сверху» путем активного вмешательства государства, которое стремилось инкорпорировать городских трудящихся и средние слои в созданные сверху корпоративные структуры. Важнейшими из этих структур были профсоюзы, вертикальные, клиентелистские, полностью подконтрольные государственной власти организации, через которые главным образом и осуществлялась институционализация массового участия. Предполагалось, что корпоративные организации — профсоюзы, партии, предпринимательские союзы, молодежные и женские движения — должны образовать новую систему представительства классов и групп интересов и заменить собой либеральную систему представительной власти. Создавать и направлять эти организации должно было государство, задачей которого было преодоление частных интересов — индивидуальных, классовых, региональных — во имя общенациональных.

Ни одному их популистских режимов, конечно, не удалось реализовать корпорати-вистскую утопию всеобщего единения в лоне государства и окончательного преодоления индивидуализма, либерализма и классовой борьбы.

Самым успешным из латиноамериканских популистских режимов оказался мексиканский. Институционно-революционная партия (ИРП), созданная Кальесом в 1928 г., правила в Мексике до 2000 г., когда власть в результате демократических выборов перешла к оппозиции. Мексиканский режим смог пережить и своих популистских собратьев 1930—1950;х гг., и авторитарно-бюрократические режимы 1960−1980;х гг. Ему удалось дольше всех — до середины 1970;х гг. — сохранить популистскую социальную коалицию и, соответственно, социально-экономическую стабильность и политический консенсус, лежавшие в основе устойчивого экономического роста.

В основе политической устойчивости мексиканского режима, который Марио Варгас Льоса назвал «совершенной диктатурой», лежала скрупулезная легитимация авторитарного по существу режима через систему формально демократических институтов. В Мексике регулярно и в полном соответствии с конституцией проводились выборы исполнительной и законодательной власти на федеральном уровне и уровне штатов. Существовала определенная, хотя и регулируемая государством, свобода прессы при полном контроле государства над телевидением. Оппозиционные политические партии действовали относительно свободно, за исключением коммунистической, которая, однако, также была легализована в 1977 г.

Вместе с тем выборы, в особенности выборы на важнейший политический пост президента страны, носили характер плебисцита. Реально выбор преемника входил в так называемые «экстраконституционные» полномочия действующего президента и осуществлялся им единолично. Через правящую партию исполнительная власть до конца 1980;х гг. устойчиво контролировала от трех четвертей до двух третей конгресса, что достигалось при помощи смеси клиентелизма с рутинной практикой избирательных подлогов. Президентская власть функционировала как автономная и самодостаточная сила, полностью господствовавшая и в политике, и в обществе. Правящая партия концентрировала и монополизировала все административные ресурсы, остальные политические партии были или маргинализованы, или представляли собой более или менее явные креатуры ИРП, призванные обеспечивать видимость многопартийности. Федеральная исполнительная власть полностью контролировала губернаторов штатов, несмотря на их формальную выборность. Эта система была бы неизбежно обречена на застой и саморазрушение, если бы не важнейший принцип непереизбрания, введенный в конституцию страны президентом Карденасом в 1934 г. — президент страны мог быть избран только на один шестилетний срок. Это не только сразу положило конец попыткам перевести реальную власть в неконституционное русло, как это было в период «максимато», но и обеспечивало постоянное, институционализированное обновление политической и административной элиты, а также устойчивые каналы вертикальной мобильности для партийной и государственной бюрократии.

Режимы авторитарной модернизации второго типа — самые многочисленные в истории ХХ в. К этому типу относят авторитарно-бюрократические режимы в Бразилии, Аргентине, Уругвае и Чили в 1960—1980;е гг., франкистский режим в Испании (1939- 1975 гг.), военный режим 1967−1974 гг. в Греции, режим Сухарто в Индонезии (1965−1998), авторитарные режимы 1960−1970;х гг. в странах Юго-Восточной Азии (Тайвань, Южная Корея, Сингапур), турецкие военные режимы 1960- 1980;х гг., шахский режим «белой революции» в Иране в 1960—1970;е гг. и, с оговорками, режим Маркоса на Филиппинах (1965−1986).

Первый вопрос, на который следует ответить, характеризуя этот тип авторитаризма, — это вопрос об общих основаниях для причисления к одному типу всех этих режимов, настолько удаленных друг от друга географически, столь разных по происхождению, по характеру и результатам проводимой ими политики, по социальному, культурному и даже временному (Испания) контексту, в котором они действовали. Таких оснований, как представляется, всего два, и они достаточно тривиальны. Во-первых, все эти режимы были, несомненно, авторитарными: они или разрушили, или лишили всяких реальных полномочий институты представительной демократии, существовавшие до их прихода к власти. Во-вторых, эти режимы действительно пытались осуществлять экономическую модернизацию, некоторые успешно, а иные — совершенно безуспешно.

Череда военных переворотов, открытая 31 марта 1964 г. в Бразилии, привела во всех этих странах к установлению системы политического исключения народного сектора, подвергнутого жесточайшим репрессиям, с тем, чтобы, разгромив его организации, покончить с его активной ролью на национальной политической арене.

Было бы неверно, однако, объяснять разгром народного сектора только социально-экономическими причинами и императивами экономического развития. Политическая и социальная его активизация в предшествующие переворотам десятилетия подспудно несла реальную угрозу существующей системе социального господства, угрозу, которая становилась явной, когда народное движение выходило за рамки популистского государства, сдвигая его политику все дальше «влево» (как это было в Бразилии в 1961—1964 гг.) или когда народный блок приходил к власти на демократических выборах (как это произошло в Чили в 1970—1973 гг.) В особенности наглядной эта угроза была в Аргентине и в Уругвае, где леворадикальные группировки с конца 1960;х гг. вели открытую вооруженную борьбу против своих правительств. Военные пришли к власти в условиях глубочайшего социально-политического раскола в обществе, авторитарно-бюрократические режимы, которые они установили, были репрессивными и контрреволюционными по своей социально политической природе.

Первый из них, бразильский, положивший начало убийствам и систематическим пыткам политических противников, а также «эскадронам смерти» как главному орудию официального террора, по прошествии времени показался вполне вегетарианским, по сравнению с практикой военных режимов Чили, Уругвая и особенно Аргентины. Аргентинская диктатура 1976−1983 гг. была установлена в самой богатой и экономически развитой стране континента, население которой в подавляющем большинстве состояло из потомков европейских иммигрантов и считало себя, по выражению Х. Борхеса, «европейцами в изгнании». И именно в этой стране был установлен чудовищный, даже по центральноамериканским меркам, террористический режим, жертвами которого стали около 30 тыс.

убитых, замученных насмерть и бесследно исчезнувших ее граждан.

Размах и изощренность террора, осуществлявшегося авторитарно-бюрократическими режимами второго поколения (Чили, Уругвая и Аргентины), не были иррациональными. Военные были преисполнены решимости превратить репрессивное государство в орудие радикальной перестройки общества сверху вниз, восстановления иерархических структур, которые отвечали бы их представлениям о правильной организации общества. Речь шла о «систематических и неустанных попытках государства проникнуть в общество всюду, куда длинная рука государства могла дотянуться, с тем, чтобы насадить «порядок и власть». Это жестко вертикальное, авторитарное, патерналистское представление об идеальных взаимоотношениях государства и общества, казалось бы, жестко контрастировало с той радикально либеральной политикой, которую эти режимы осуществляли в экономике. И, тем не менее, чем более последовательным был либеральный курс в экономике, тем более настойчиво авторитарное государство стремилось «переделать» общество, восстановив в нем пошатнувшиеся в годы популизма структуры и модели социального господства. Хотя в целом этого достичь нигде не удалось, политика трансформации общества под эгидой государства имела частичный успех, в особенности заметный в Чили, где военные смогли разрушить основные структуры солидарности и коллективистский этос, сложившиеся здесь с самого начала ХХ в.

Одним из важных признаков, отделяющих режимы авторитарной модернизации от традиционалистских, является наличие более или менее структурированной системы институционализации авторитарной власти. Даже в тех из этих режимов, которые возглавлял персональный лидер (Франко в Испании, Сухарто в Индонезии, Пиночет в Чили), существовала система институционального перераспределения власти и ответственности — через правящие партии, как Фаланга в Испании или ГОЛКАР в Индонезии, или военную хунту со сменяемым в соответствии с воинским званием и выслугой лет составом. Некоторые авторитарные режимы сохраняли представительные органы с чисто формальными и крайне урезанными полномочиями и проводили выборы, в которых могли участвовать только разрешенные диктатурой партии или только правящая партия, в тех случаях, когда она была единственной. Наиболее изощренная система подобного рода существовала в Бразилии. Разогнав в 1964 г. представительные органы всех уровней, запретив политические партии и отменив политические права большинства активных деятелей демократических и левых организаций, в 1968 г. военные воссоздают представительную систему на федеральном уровне и уровне штатов, допустив к участию в выборах только две разрешенные режимом партии — правящую партию

АРЕНА и оппозиционное Бразильское демократическое движение. К системе реальной власти эти органы и эти выборы никакого отношения не имели. Пост президента каждые пять лет замещал генерал, старший по званию и выслуге лет в вооруженных силах; президент назначал губернаторов штатов, кандидатуры которых затем одобряли соответствующие законодательные собрания. Эта система, несмотря на ее фиктивный характер, начала со временем давать сбои: в 1974 г. официальная оппозиция победила на выборах в Национальный конгресс, что стало для тогдашнего генерала-президента одним из стимулов для того, чтобы начать постепенное «размягчение» диктатуры.

С точки зрения экономической стратегии, которую они осуществляли, режимы авторитарной модернизации можно разделить на две группы. К первой группе относятся те режимы, которые были ориентированы на существенное, иногда решающее участие государства и госсектора в экономике. Государственный дирижизм и протекционизм по отношению к частному сектору лежал в основе экономических успехов («экономических чудес») в Испании во второй половине 1950;х — 1960;е гг., в Бразилии, Индонезии, Южной Корее, Сингапуре и на Тайване в конце 1960;х — 1970;е гг. Экономическая политика этих режимов могла быть ориентирована на замещение импорта и даже экономическую автаркию, как в Испании в 1940—1950;е гг., или, напротив, на всемерное развитие промышленного экспорта, как в странах Юго-Восточной Азии, или быть одновременно протекционистской и экспортоориентированной, как в Бразилии. Однако во всех этих случаях государство определяло стратегию экономического развития и являлось его основным регулятором.

Вторая группа авторитарно-бюрократических режимов, включающая латиноамериканские режимы второго поколения в Чили, Уругвае и Аргентине, ориентировались на ультралиберальную экономическую стратегию, на минимизацию государственного регулирования и отказ от протекционизма, резкое сокращение государственных расходов, демонтаж госсектора и в этом смысле представляла собой антитезу бразильской экономической стратегии. Конечная цель экономической политики этих режимов состояла в том, чтобы сделать частный сектор основным агентом экономического развития, возвратив тем самым рынку роль главного и автоматического регулятора. Наиболее последовательно эта политика проводилась в Чили, где в 1975—1980 гг. госсектор был практически ликвидирован, а либерализация импорта (единый таможенный тариф на все товары, кроме автомобилей, был снижен к 1979 г.

до 10%) должна была обеспечить выживание лишь тех отраслей, продукцию которых можно было выгодно экспортировать. С экономической точки зрения, эта стратегия оказалась, в конечном счете, успешной: за полтора десятилетия стране удалось, несмотря на последствия экономического кризиса 1982 г., добиться устойчиво высоких темпов экономического роста и существенным образом диверсифицировать экспорт, почти в половину снизив долю главного экспортного продукта, меди, в его стоимости. Однако социальная цена этого экономического успеха была огромной: быстрый рост безработицы в результате приватизации и либерализации экономики, отказ правительства от социальных мер поддержки незащищенной части населения привели к резкому падению уровня жизни и появлению огромных массивов нищеты в чилийских городах. За годы военной диктатуры Чили стала одной из стран с самым неравномерным распределением дохода в Латинской Америке, заняв по этому показателю второе место после Бразилии.

Так же, как и в Бразилии, важным рычагом структурной перестройки экономики стало снижение реальной заработной платы. Чилийский военный режим, полностью отказавшись от этатистской составляющей предшествовавшего бразильского опыта, вполне воспринял и даже усилил роль социального исключения как базовой характеристики режимов этого типа.

Чилийский режим был единственным экономически успешным из латиноамериканских авторитарно-бюрократических режимов второго поколения. Принеся такие же, если не большие социальные жертвы на алтарь экономической либерализации, аргентинский военный режим 1976−1983 гг. оказался не в состоянии обеспечить аналогичную последовательность в осуществлении экономического курса. Военным не удалось создать открытую экономику и радикально перестроить взаимоотношения государства и общества, заменив популистские механизмы социальной интеграции экономическими, рыночными, как это произошло в Чили. Программа либерализации экономики натолкнулась на сопротивление части аргентинских предпринимателей, не мысливших свою экономическую деятельность без государственной поддержки, и в особенности на экономические интересы военной корпорации, которые были встроены в ту систему государственного интервенционизма и патернализма, которую стремилось разрушить аргентинское министерство экономики. В результате военные сумели привести Аргентину на грань экономической катастрофы еще до начала мирового экономического кризиса 1982 г. и не сформировали даже подобия той социальной базы, которую удалось создать режиму Пиночета в Чили.

Важнейшим фактором экономического успеха чилийского военного режима было, как представляется, последовательно проведенное разделение власти и собственности. Государство полностью, за исключением добычи меди, ушло из экономики.

Является ли нынешний российский режим авторитарным? Вопрос этот возникает на фоне властного произвола и насилия, пронизывающих все уровни российского общества. В бесчисленном множестве повседневных взаимодействий с властью российский человек, как правило, сталкивается с сознательным или подсознательным стремлением ее конкретных носителей утвердить свое априорное превосходство и в принципе исключить ситуацию, когда власть вынуждена уступить. Любые, даже слабые и неорганизованные попытки граждан отстоять свои политические и социальные права, прокламируемые в Конституции, сталкиваются с систематическим и по большей части противозаконным применением насилия.

Это касается оппозиционных митингов и шествий, забастовок и независимых профсоюзов, сопротивления уплотнительной застройке в городах и борьбы против ухудшения экологической среды обитания, защиты права на жилище и права частной собственности. Во всех этих случаях власть вполне осознанно стремится навязать свою волю силой и тем самым продемонстрировать бессмысленность и изначальную обреченность всякого сопротивления. Тот же, по сути дела, алгоритм воспроизводится и на макрополитическом уровне. Исполнительная власть полностью доминирует над законодательной и судебной, которым отведена роль инстанций, штампующих и оформляющих решения тех структур — президентских или правительственных, в которых в данный момент сосредоточена реальная власть. Разрушены федеративные принципы и механизмы разделения властей.

Выборы (там, где они сохранились) не оказывают никакого влияния на формирование и функционирование реальных центров власти, на принятие ими решений и, в противоположность демократическим выборам, представляют собой игру по постоянно и произвольно изменяемым правилам, но с заранее известным, предопределенным результатом. Ликвидированы или маргинализованы неподконтрольные властям политические партии. Все влиятельные средства действительно массовой информации и, в первую очередь, телевидение, полностью подцензурны. Насилие — прямое или замаскированное законами и псевдозаконодательными решениями — все больше выступает как главный принцип и несущая конструкция системы власти, созданной в 2000;е гг.

Вместе с тем целый ряд очень важных параметров современного российского режима не позволяет, по мнению многих исследователей, отнести его к категории «классического» авторитаризма. Это, с одной стороны, сохранение определенной, хотя и ограниченной свободы слова и информации (газеты, Интернет); избирательный характер физического насилия, применяемого к противникам режима; его недостаточный, несформированный персонализм и, главное, регулярное проведение выборов как формального способа легитимации реальной власти.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Самая распространенная классификация политических режимов строится на характере взаимоотношений властей и подданных. Сегодня в мире существуют два наиболее общих типа общественно-политических режимов: демократические и антидемократические, среди которых мы различаем тоталитарные и авторитарные. Таким образом выделяют три основных режима: тоталитарный, авторитарный и демократический. Эта классификация сложилась в западной политологии исторически и строилась на противопоставлении двух систем — капиталистической и социалистической. При этом тоталитаризм рассматривался как наиболее отличающийся от демократического.

Бум демократических преобразований, захлестнувший мир в конце XX столетия, предъявил миру большое разнообразие форм реализации самой востребованной в настоящее время модели развития. Общепризнано, что развитие демократии — одна из целей развития современного общества. Демократия рассматривается порой как панацея от назревших и не решавшихся десятилетиями проблем.

Тоталитаризм — такой политический режим, суть которого состоит в полной узурпации публичной власти правящей элитой, лишении человека каких-либо прав и полной унификации всех общественных отношений.

Тоталитаризм — террористическая политическая структура, характеризующаяся сущностной антикапиталистической направленностью, сформированная на основе однопартийной системы, опирающаяся на общественно-политическое движение, при абсолютной концентрации власти в руках ее лидеров. Признаки тоталитаризма не следует абсолютизировать. Все они в той или иной степени проявляются в тенденциях, а наиболее полно существовали в странах «тоталитарного максимума» — в гитлеровской Германии и сталинском Советском Союзе Авторитарный режим — это монистическая, недемократическая структура политической власти, где ее ветви сосредоточены в руках определенного диктатора (военного или гражданского), который использует антидемократические методы властвования в осуществлении руководства обществом в условиях отчуждения народа от власти.

Реальный механизм власти диктатора основывается в большей степени на силе и использовании им законов по своему усмотрению, беспрекословном подчинении народа деспотической власти, ограничении прав и свобод граждан, превращении населения страны в простой объект политических манипуляций.

Интерес к авторитаризму как важнейшей категории политической науки особенно возрос за последние годы. Это обуславливается тем, что большинство государств современного мира характеризуются наличием авторитарных режимов.

В мировом обществе в XX веке имели место различные виды авторитарных режимов: полуфашистский, военно-диктаторский (частое явление в странах Латинской Америки), конституционно-авторитарный, а иначе сказать монократический режим (характерный для некоторых стран Африки и отдельных государств Азии). Отмечаются также конституционно-патриархальные, клерикальные и расистские режимы.

Авторитарные режимы утверждаются в условиях кризисных ситуаций или на основе не развитой политической и социальной структур общества. Возможность возникновения авторитарного режима в переходном периоде от тоталитаризма к демократии заложена в психологической реакции людей на кризисную ситуацию, в стремлении к социальной упорядоченности, надежности, предсказуемости. Они могут решать прогрессивные задачи, связанные с выходом страны из кризиса. Так, до второй мировой войны, во время кризиса в некоторых странах Западной Европы парламентский демократический режим оказался неспособным решать напряженные социальные конфликты. В этих условиях возникли авторитарные системы, переросшие даже в фашизм. Авторитаризм был желаемым режимом и после второй мировой войны под влиянием существовавших острых экономических и социальных противоречий.

Механизм утверждения авторитарных режимов включает как незаконные, насильственные методы ликвидации и замены прежних политических институтов и правителей, так и формально — демократические процедуры (например, приход к власти диктаторов в Индонезии или Бангладеш). Главные типы легитимности режима: традиционная, идеологическая (теологическая) и персональная легитимности.

Непременная духовная база авторитаризма — господствующая идеология. В качестве таковой могут выступать революционная, реакционная, националистическая, религиозная и иные виды идеологий.

Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы // Мировая экономика и международные отношения. — 2005. — № 6. — С. 92−105.

Белоусов В. Т. Авторитаризм: генезис и особенности проявления // Власть. — 2007. — № 6. — С. 94−94.

Ворожейкина Т. Е. Авторитарные режимы ХХ века и современная Россия: сходства и отличия // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. — 2009. — № 4. — С. 50−68.

Гайдар Е. Авторитарные режимы: причины нестабильности // ОНС: Общественные науки и современность. — 2006. — № 5. — С. 50−62.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — 177 с.

Догляд В. Б. Правовое регулирование демократического политического режима // Вестник Российской правовой академии. — 2008. — № 3. — С. 10−12.

Кочетков А. П. Авторитаризм: ретроспектива и реальность // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки. — 2010. — № 2. — С. 60−70.

Курскова Г. Ю. Политический режим как правовая категория // Образование. Наука. Научные кадры. — 2009. — № 2.

— С. 14−16.

Лубнин Д. А. Виды политических режимов // Власть. — 2008. — № 5. — С. 80−83.

Мамрашов Т. С. Эволюция государственного (политического) режима // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2006. — № 4. — С. 68−70.

Милушкин Ю. С. Юридическая природа и сущность политического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 45−47.

Мирский Г. Авторитаризм и демократия: две модели? // Полис. — 1996. — № 6. — С. 136−144.

Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма // Известия Уральского государственного университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. — 2011. -

Т. 86. — № 1. — С.

181−192.

Прошин И. А. Методологические подходы к исследованию сущности демократического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 50−51

Серов К.Н. Социально-экономическая политика государства и политический режим: некоторые проблемы взаимосвязи // Юридический мир. — 2007. — № 4. — С. 50−54.

Сумбатян Ю. Политология. Авторитаризм как категория политической науки // Социально-гуманитарные знания. — 1999. — № 6. — С. 57−75.

Фитисов К. С. Демократия как политический режим (современные подходы) // Черные дыры в Российском законодательстве. — 2009. — № 2. — С. 199−201.

Хоменко С. М. Политический режим как элемент формы государства: теоретико-правовые и методологические особенности исследования // Юристъ-Правоведъ. — 2010. — № 4. — С. 77−81.

Эйзенштадт Ш. Н. Парадокс демократических режимов: хрупкость и изменяемость // Полис. — 2002. — № 2. — С. 67−81

Эндрейн Ч. Сравнительный анализ политических систем. — М.: ИНФРА-М, 2000. — 318 с.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 55.

Курскова Г. Ю. Политический режим как правовая категория // Образование. Наука. Научные кадры. — 2009.

— № 2. — С. 15.

Серов К.Н. Социально-экономическая политика государства и политический режим: некоторые проблемы взаимосвязи // Юридический мир. — 2007. — № 4. — С. 51.

Хоменко С. М. Политический режим как элемент формы государства: теоретико-правовые и методологические особенности исследования // Юристъ-Правоведъ. — 2010. — № 4. — С. 77.

Эндрейн Ч. Сравнительный анализ политических систем. — М.: ИНФРА-М, 2000. — С. 76.

Мамрашов Т. С. Эволюция государственного (политического) режима // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2006. — № 4. — С. 68.

Лубнин Д. А. Виды политических режимов // Власть. — 2008. — № 5. — С. 80.

Курскова Г. Ю. Политический режим как правовая категория // Образование. Наука. Научные кадры. -

2009. — № 2. — С. 15.

Лубнин Д. А. Виды политических режимов // Власть. — 2008. — № 5. — С. 82.

Милушкин Ю. С. Юридическая природа и сущность политического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 46.

Прошин И. А. Методологические подходы к исследованию сущности демократического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 51.

Хоменко С. М. Политический режим как элемент формы государства: теоретико-правовые и методологические особенности исследования // Юристъ-Правоведъ. — 2010. — № 4. — С. 79.

Эндрейн Ч. Сравнительный анализ политических систем. — М.: ИНФРА-М, 2000. — С. 152.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 90.

Курскова Г. Ю. Политический режим как правовая категория // Образование. Наука. Научные кадры. — 2009. — № 2. -

С. 15.

Милушкин Ю. С. Юридическая природа и сущность политического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 47.

Серов К.Н. Социально-экономическая политика государства и политический режим: некоторые проблемы взаимосвязи // Юридический мир. — 2007. — № 4. — С. 51.

Хоменко С. М. Политический режим как элемент формы государства: теоретико-правовые и методологические особенности исследования // Юристъ-Правоведъ. — 2010. — № 4. — С. 79.

Фитисов К. С. Демократия как политический режим (современные подходы) // Черные дыры в Российском законодательстве. — 2009. — № 2. — С. 200.

Эйзенштадт Ш. Н. Парадокс демократических режимов: хрупкость и изменяемость // Полис. — 2002. — № 2. — С. 67.

Догляд В. Б. Правовое регулирование демократического политического режима // Вестник Российской правовой академии. — 2008. — № 3. — С. 11.

Прошин И. А. Методологические подходы к исследованию сущности демократического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 50.

Фитисов К. С. Демократия как политический режим (современные подходы) // Черные дыры в Российском законодательстве. — 2009. — № 2. — С. 201.

Эйзенштадт Ш. Н. Парадокс демократических режимов: хрупкость и изменяемость // Полис. — 2002. — № 2. — С. 69.

Эндрейн Ч. Сравнительный анализ политических систем. — М.: ИНФРА-М, 2000. — С. 131.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 65.

Лубнин Д. А. Виды политических режимов // Власть. — 2008. — № 5. — С. 82.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 88.

Ворожейкина Т. Е. Авторитарные режимы ХХ века и современная Россия: сходства и отличия // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. — 2009. — № 4. — С. 52.

Гайдар Е. Авторитарные режимы: причины нестабильности // ОНС: Общественные науки и современность. — 2006. — № 5. — С. 55.

Мирский Г. Авторитаризм и демократия: две модели? // Полис. — 1996. — № 6. — С. 137.

Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма // Известия Уральского государственного университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. — 2011. — Т. 86. — №

1. — С. 185.

Прошин И. А. Методологические подходы к исследованию сущности демократического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 51.

Сумбатян Ю. Политология. Авторитаризм как категория политической науки // Социально-гуманитарные знания. — 1999. — № 6. — С. 60.

Эндрейн Ч. Сравнительный анализ политических систем. — М.: ИНФРА-М, 2000. — С. 125.

Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы // Мировая экономика и международные отношения. — 2005. — № 6. — С. 94.

Белоусов В. Т. Авторитаризм: генезис и особенности проявления // Власть. — 2007. — № 6. — С. 98.

Милушкин Ю. С. Юридическая природа и сущность политического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 46.

Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма // Известия Уральского государственного университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. — 2011. — Т. 86.

— № 1. — С.

182.

Мирский Г. Авторитаризм и демократия: две модели? // Полис. — 1996. — № 6. — С. 138.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 90.

Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма // Известия Уральского государственного университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. — 2011. — Т. 86. — №

1. — С. 184.

Кочетков А. П. Авторитаризм: ретроспектива и реальность // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки. — 2010. — № 2. — С. 63.

Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы // Мировая экономика и международные отношения. — 2005. — № 6. — С. 96.

Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма // Известия Уральского государственного университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. — 2011. — Т. 86.

— № 1. — С. 188.

Серов К.Н. Социально-экономическая политика государства и политический режим: некоторые проблемы взаимосвязи // Юридический мир. — 2007. — № 4. — С. 52.

Хоменко С. М. Политический режим как элемент формы государства: теоретико-правовые и методологические особенности исследования // Юристъ-Правоведъ. — 2010. — № 4. — С. 79.

Лубнин Д. Виды политического режима // Власть. — М., 2008. — № 5. — С. 80.

Политология в схемах и комментариях: учеб. пособие / под ред. А. С. Тургаева. — Спб.: Питер, 2005. — С. 56.

Сумбатян Ю. Политология. Авторитаризм как категория политической науки // Социально-гуманитарные знания. — М., 1999. — № 6. — С. 59.

Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы // Мировая экономика и междунар. отношения. — М., 2005. — № 6. — С. 94.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 99.

Мирский Г. Авторитаризм и демократия: две модели? // Полис. — М., 1996. — № 6. — С. 138.

Гайдар Е. Авторитарные режимы: причины нестабильности // ОНС: Обществ. науки и современность. — М., 2006. — № 5. — С. 51.

Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма // Известия Уральского государственного университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. — 2011.

— Т. 86. — № 1. -

С. 182.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 33.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 34.

Мамрашов Т. С. Эволюция государственного (политического) режима // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2006. — № 4. — С. 69.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 37.

Эндрейн Ч. Сравнительный анализ политических систем. — М.: ИНФРА-М, 2000. — С. 15.

Эндрейн Ч. Сравнительный анализ политических систем. — М.: ИНФРА-М, 2000. — С. 57−59.

Ворожейкина Т. Е. Авторитарные режимы ХХ века и современная Россия: сходства и отличия // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. — 2009. — № 4. — С. 52.

Курскова Г. Ю. Политический режим как правовая категория // Образование. Наука. Научные кадры. — 2009. — № 2.

— С. 15.

Мирский Г. Авторитаризм и демократия: две модели? // Полис. — 1996. — № 6. — С. 138.

Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма // Известия Уральского государственного университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. — 2011. — Т.

86. — № 1. -

С. 184.

Сумбатян Ю. Политология. Авторитаризм как категория политической науки // Социально-гуманитарные знания. — 1999. — № 6. — С. 61.

Эндрейн Ч. Сравнительный анализ политических систем. — М.: ИНФРА-М, 2000. — С. 218.

Авторитаризм развития: генезис, функции, перспективы // Мировая экономика и международные отношения. — 2005. — № 6. — С. 94.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 99.

Кочетков А. П. Авторитаризм: ретроспектива и реальность // Вестник Московского университета. Серия 12: Политические науки. — 2010. — № 2. — С. 68.

Мирский Г. Авторитаризм и демократия: две модели? // Полис. — 1996. — № 6. — С. 141.

Михайленко В. И. Современные исследования тоталитаризма // Известия Уральского государственного университета. Серия 1: Проблемы образования, науки и культуры. — 2011.

— Т. 86. — № 1. — С. 188.

Голосов Г. Сравнительная политология: Учебник. — Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1994. — С. 116.

Гайдар Е. Авторитарные режимы: причины нестабильности // ОНС: Общественные науки и современность. — 2006. — № 5. — С. 55.

Мамрашов Т. С. Эволюция государственного (политического) режима // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. — 2006. — № 4. — С. 70.

Серов К.Н. Социально-экономическая политика государства и политический режим: некоторые проблемы взаимосвязи // Юридический мир. — 2007. — № 4. — С. 52.

Милушкин Ю. С. Юридическая природа и сущность политического режима // Вестник Московского университета МВД России. — 2007. — № 4. — С. 46.