По книге Дэвида Гилмора «Становление мужественности: Культурные концепты маскулинности»

Быть мужчиной в Японии значит, как и в Андалусии, но в еще более концентрированной форме, — выполнять свой долг по отношению к другим так, как это определяет кодекс поведения, и чтить свои социальные обязательства, несмотря ни на какие препятствия и личные потери (1, с. 197).

Почитание стойкости и жертвенности достигает своего апогея в фигурах пилотов-самоубийц — камикадзе. Обреченные считали это последним испытанием их мужества (1, с. 202−203). Нанпа подчеркивает значение другой японской иконы — обязанностей (гири), и особенно — семейной преданности. Служение семье, компании и нации — мужественно; уклонение — женственно. Принятие социальной судьбы «это то, что отличает в Японии мальчиков от мужчин» (1, с. 203−205). Сексуальная настойчивость также важна в установлении маскулинной репутации в Японии (1, с. 207).

9. Исключения: Таити и семаи Жесткая или мягкая, мужественность должна быть подтверждена, обоснована и поддержана во многих обществах. Даже будучи двусмысленной, как в индуистской культуре, мужественность переживается как проблематичный статус — граница, которую можно пересечь в любом направлении. Тем не менее, есть общества, в которых эта концепция незначительна или вовсе отсутствует — это таитяне и семаи.

И женщины и мужчины выполняют почти одинаковые задачи, почти нет исключительно женских или мужских работ (1, с. 210). На Таити нет концепции мужской чести, которую нужно было бы защищать, нет и «сведения счетов» (1, с. 212).

У таитян нет поведенческих уравнений традиционной мужественности, но есть мужской обряд перехода, который сводится к суперинцизии пениса и не является испытанием. Примечательная фигура таитянской культуры — деревенский гомосексуалист — маху. Большинство таитянских мужчин живут с маху открыто, когда рядом нет женщин, и не смущаются этим (1, с. 213−215).

Семаи верят, что сопротивление равносильно агрессии. Агрессивность они называют пунан («табу»). Если мужчина хочет переспать с женщиной, он просто говорит ей об этом, и она должна безропотно согласиться. Отвергнуть ухажера — пунан. Мужчины семаи не заботятся о чести, отцовстве или социальных границах. Детей не побуждают действовать твердо и решительно (1, с. 217−219).

В отличие от таитян, семаи любят охотиться. Охотятся только мужчины. Их главное оружие — выдувная трубка «сумпитан». Мужчины семаи «относятся к сумпитанам, как к символам своей мужественности». Но кроме этого символизма мужественность, как побуждение к смелому действию, отсутствует в их культуре, сумпитаны никогда не используются против людей, и семаи равнодушны к охотничьей доблести (1, с. 220−221).

Гилмор делает вывод, что эволюция предопределила некоторые виды к бою, а другие — к бегству. Культуры, которые имеют выраженную идеологию маскулинности, похоже, были теми, кто выбрал в качестве стратегии выживания — бой. Мужчины в этих культурах должны быть храбрыми, потому что в бою нужна смелость. Объяснение отсутствия у семаев и таитян идеологии мужественности, возможно, заключается в следующем: они выбрали бегство (1, с. 223−225).

Заключение

Гилмор приходит к выводу, что многие общества поддерживают доктрину «мужественных достижений»; другие, такие как семаи и таитяне, позволяют своим мужчинам расслабиться и быть пассивными. И все же вынуждаемый тип мужественности, похоже, встречается намного чаще. Мужественность — испытание в большинстве обществ. Культы мужественности прямо связаны со степенью твердости и самодисциплины, требуемой для исполнения мужской роли.

Маскулинные идеологии более развиты в обществах, где мужчины должны бороться за скудные оспариваемые ресурсы (самбуру, крестьяне Андалусии, тракцы, самбиа и др.). Значит маскулинный код не монолитен, а представляет континуум мужественных кодов и образов, образующих скользящую полихромную шкалу. Мачизм — на одном конце этого континуума. Ясно, что тракцы, испанцы, самбуру, амхара, самбиа и некоторые специализированные социумы, такие как раджпуты и американские ковбои, попадают в категорию мачо. Меинаку, китайцы, японцы и современные горожане США находятся примерно в середине континуума. Семаи с их минимальной мужской озабоченностью и таитяне с их маху, возможно, представляют противоположный конец шкалы. Индусы классификации не поддаются.

Везде, где, даже в слабой форме, акцентируется «настоящая» мужественность, в фокусе тут же оказываются три вида моральных предписаний: 1) оплодотворять женщин, 2) защищать от опасности зависящих от тебя людей и 3) кормить семью и ближайших родичей. Агрессивная сексуальность составляет в этой схеме ее органический элемент.

Мальчики, чтобы стать «настоящими мужчинами» должны быть закалены, и поэтому их подвергают и многочисленным процедурам закаливания и проверкам. Идеалы мужественности заставляют мужчин преодолевать врожденную инертность и страхи и «работать», как в смысле расхода энергии, таки в смысле социальной эффективности и полезности.

Безусловной заслугой автора является преодоление стереотипа о том, что традиционная фемининность характеризуется заботой и пассивностью, а маскулинность — себялюбием, эгоизмом и безразличием. Идеология мужественности всегда включают критерий бескорыстной щедрости, доходящей до жертвенности. Настоящий мужчина щедр даже в ущерб себе, будь то рыболов меинаку, скотовод самбуру или бигмен самбиа.

Исключения (таитяне и семаи) подтверждают предположение, что маскулинность — это символический текст, культурный конструкт, бесконечно разнообразный и не всегда необходимый. (1, с. 236).

Список литературы

Гилмор Д. Становление мужественности: Культурные концепты маскулинности / Пер. с англ. — М.: «Российская политическая энициклопедия» (РОССПЭН), 2005. — 264с.